На следующее утро Гермиона проснулась раньше Малфоя. Завернувшись в простынь, она долго сидела на кровати не отрывая от него взгляда. Противоречивые мысли то проносились в голове со скоростью света, то исчезали, чтобы снова вернуться. Слизеринец крепко спал… Она восхищалась его красотой, даже сейчас. Его лицо было безмятежно, но он выглядел уязвимым – это казалось неправильным. Она предпочла бы видеть его сильным, бдительным… опасным. Она предпочла бы видеть его глаза, с такой легкостью отражавшие его истинные мысли и эмоции, но только тем, кто мог их разгадать… а она уже многое могла. Она бы предпочла слышать его голос, манящий мужской голос, без него он казался не таким прекрасным.
Она поднялась с кровати, стараясь не разбудить спящего, и обошла комнату. Было около десяти часов и солнце уже вовсю светило в окно, заливая белым холодным светом просторные покои. Комната была просто, но со вкусом обставлена, практически такая же, как ее собственная спальня. Отличали их цветовые гаммы, как принадлежность к разным факультетам: ее комната была выполнена в алых тонах, с богатой золотой вышивкой на балдахине и портьерах, эта комната была изумрудно-серебристой. Резной рабочий стол из темного дерева был завален свитками и книгами – хозяин определенно предпочитал творческий беспорядок, педантичному порядку, царящему во владениях гриффиндорки… «А по тебе такого и не скажешь». У стены стоял огромный книжный шкаф с, преимущественно, художественной литературой как магического, так и магловского происхождения. Гардероб, диван в уголке, камин, комод… все как обычно. Гермиона подошла к окну и отодвинула белую занавесь, за ней она обнаружила цветочный горшок с небольшим гранатовым деревом в нем, на одной из веточек которого налился красным маленький плод. Девушка совсем не разбиралась в растениях и не могла сказать подходит ли время для вызревания гранатов, или же Малфой применил какое-то заклятие для его роста посреди осени, но одно она могла сказать с точностью – она совершенно не ожидала увидеть на подоконнике Слизеринского Лорда растение. Скорее аквариум со змеей или тарантулом. В очередной раз она убедилась, что внешность бывает, обманчива, но насколько она обманчива в его случае, Гермиона пока не знала. Гермиона нахмурилась и резко обернулась, когда юноша заворочался под одеялом.
Она вспоминала, прошедшую ночь. Сначала боль, дикая сумасшедшая боль, а потом стало легче. Каким он был нежным, хотя видела, что едва сдерживается, чтобы не овладеть ею грубо и эгоистично. Но он заботился и о ней тоже, задался целью, во что бы то ни стало и ей доставить удовольствие в эту ночь.
Они отправились в ванную, чтобы смыть кровь, но все равно занялись там любовью. Помнится, Гермионе показалось, что ванну сделали специально для этих целей: в ее мягком чашеобразном изгибе было невероятно удобно лежать, продолжая начатое в спальне, когда на тебя сверху стекают горячие струи… как под дождем. А потом они, даже не вытеревшись, перебрались в спальню и там целеустремленному слизеринцу наконец удалось достичь желаемого. Гермиона уже давно была знакома с самоудовлетворением и находила это занятие весьма приятным, но она даже предположить не могла, во что выливается «удовлетворение» смешанное с откровенными ласками, теснотой мужского тела, дурманящим запахом секса и истинно-слизеринской настойчивостью. Когда мир вновь обрел очертания, очертания мужчины, обнимающего ее дрожащее тело, Гермиона поняла, что нашла себе достойное занятие до конца своей жизни. Она будет дарить и получать удовольствие. Зачем еще жить на Земле? Вот только это удовольствие больше не сможет дарить слизеринец…
Гермиона не верила, что тому, что произошло, будет продолжение. От осознания этого становилось больно, потому что поняла, что все же влюбилась в этого холодного и неприступного юношу с гранатовым деревом на своем подоконнике. Она не хотела этой любви, но знала свою маленькую слабость – всегда отдавать любовь, не требуя ничего взамен. Гермиона дарила ее, раздавала пригоршнями, любила себя в любви… И пусть бывало больно, иногда очень больно, но она продолжала так поступать, продолжала отдавать то, что у нее было в достатке… Вот и сейчас девушка любила. Любила того, кто, знала, не сможет дать ей того же. Она не допускала мысли, что когда он проснется, все будет также как этой ночью. Малфой себе этого не позволит… Малфой. Она продолжала его называть так, избегая имени, решив, что это маленький шаг обратно к привычным отношениям, безразличным и холодным.
Сейчас стоя у окна его спальни, она была счастлива, вспоминая детали проведенной ночи. Она не думала и не хотела думать о том, что будет дальше, решив действовать по ситуации. Сейчас она уйдет и ни словом не обмолвится о том, что произошло, если он сам не намекнет. И если это было для него ошибкой, она искоренит воспоминания об этом… она сможет.
Едва слышно она положила на кровать простынь, взяла свою одежду и исчезла за дверью.
* * *
Драко проснулся в холодной постели…один, хотя отлично помнил, что засыпал с девушкой в обнимку. Ее запах остался здесь, на простынях, на его коже. Ушла. Значит, для нее эта ночь ничего не значила? В нем она многое поменяла. Поменяла так, что он боялся этих перемен.
Он вырос в любви и заботе, имея строгих родителей, но, обычно получая то, чего он хотел. С детства учился управлять своими чувствами и эмоциями, особенно страхами: никто из живущих, кроме его матери не мог знать, к примеру, что он ужасно боялся темноты. Драко развил в себе силу и выносливость, ум, грацию и гордость. Он позволял себе все, что только хотел, кроме одного: он не позволял себе влюбиться. Его родители любили друг друга, являясь для него идеалом семьи, но сам он боялся испытать это чувство. А все было до смешного простым – незначительное, казалось бы, событие, зародившее в голове и мыслях свои недобрые гнилые побеги… Когда ему было десять лет умерла жена его дяди. Тот, по настоянию отца Драко, на какое-то время перебрался жить в их поместье, потому что Люциус боялся оставлять брата в одиночестве. Тогда Драко впервые столкнулся с настоящим человеческим горем, которое поразило его, никогда не знавшего лишений и страданий. Он не мог понять всей причины, но, видя, как его близкого, всегда веселого и беззаботного, убивает тоска по погибшей жене, разрывая на части, не давая дышать, испугался, что когда-то такое может случиться с ним. В его голове, голове еще ребенка, закрепилась эта мысль, которая росла вместе с ним, и хотя он становился все мудрее, и мог уже самостоятельно решать – есть ли польза в любви, но, по привычке выбрав путь одиночества, он оставил себе и это убеждение.
Его дядя пережил горе и через пять лет вновь женился, но с того момента в нем словно что-то умерло. Драко больше никогда не видел его таким счастливым как до смерти первой жены.
Поэтому Драко не любил. Не любил никого кроме родителей. Он уважал, принимал, ненавидел, но не любил. И то, что появилось в его сердце после ночи с гриффиндоркой ему очень не нравилось. Если бы он и испытывал какие-то чувства, то только к своей жене, как его отец. Но Грейнджер не могла быть его женой, не смотря на весь тот бред, что он говорил вчера ночью… Драко прекрасно знал, что как наследник рода, он либо сам должен найти достойную чистокровную волшебницу, либо этим в скором времени займется его отец. Ему же было все равно на ком он женится – всего лишь договор, не ограничивающий его свободы.
А Грейнджер… Грейнджер – это Грейнджер. Этим все сказано. Все, что не могло по праву принадлежать ему было в ней. Маглорожденная гриффиндорка, не имеющая никакого выгодного значения для его семьи…
Он поднялся на кровати, мысленно стараясь замуровать в своей голове слишком трепетные мысли о гриффиндорке, чтоб не дать разрастись тому, щекочущему нервы, чувству в сердце… Но это было невероятно тяжело – в голову лезли непрошеные картины изображавшие ее: грустной, смеющейся, обнаженной, учащейся, возбужденной, гневной… И так без конца. Драко зарычал от негодования, боясь собственного бессилия… Бессилие… такого не должно быть. Сосредоточившись на гриффиндорке только как на внешней оболочке, он старался вымести из головы все то, что увлекало его в ней, очаровывало, восхищало… Это запретная территория! Будущее – вот о чем надо думать…
Через восемь месяцев он закончит свое обучение и их пути навсегда разойдутся… но если она так красива и притягательна для него, ведь есть восемь месяцев. Восемь месяцев! Для отношений они кажутся вечностью, для жизни – мелочью. Он выбрал второе. Секс. А за восемь месяцев уж он найдет, как избавиться от того чувства, которое застряло занозой в горле, заставляющее его сердце биться быстрее при мысли о ней… Восемь месяцев, плюс-минус три недели и он забудет о ней, поставит галочку в списке «подвигов»… А пока есть время, он будет наслаждаться близостью горячего тела, запретным и таким сладким сексом, ведь это он себе позволяет. Он не позволяет любить. А это можно… и чтобы не терять время, он начнет просто сегодня… сразу после отработки.
* * *
Гермиона спустилась в подземелья и, постучавшись, вошла в кабинет. Профессор Снейп занимал свое обычное место за письменным столом. Она покорно стояла, в ожидании, когда он отвлечется и даст ей задание, когда за ее спиной раздался стук, и вошел Малфой. Она обернулась и встретилась с ним глазами. Тот улыбнулся ей, самой доброй улыбкой, какую она, когда-либо видела в его исполнении. В глазах плясали искорки… Парень подошел ближе и стал рядом с ней, взяв за руку, но тут же отпустив, как только Снейп оторвался от бумаг.
- Добрый день, профессор! – хором сказали студенты.
- Добрый? Вам так не терпится продолжить отработку, что даже день считаете добрым? – настроение у него с утра явно было не из лучших. – Что ж, не будем друг друга задерживать: мистер Малфой, в моей кладовой находятся нераспечатанный коробки с новыми ингредиентами, их нужно разобрать и разложить по соответствующим емкостям. А вас, мисс Грейнджер, очень просила в помощь мадам Пинс, так что ваша отработка будет сегодня проходить в библиотеке. Можете идти.
Гермиона, кивнув, слабо улыбнулась Малфою и вышла из кабинета.
Следующие три часа девушка провела, разбирая бесчисленные книжные каталоги и раскладывая учебники на нужные места. И все это происходило под неусыпным грозным взглядом хозяйки библиотеки, которая специально нагрузила Гермиону тяжелейшей работой, чтобы отыграться за то, что та устроила в ее владениях.
Все это время девушку не покидали размышления о ночи, проведенной в объятиях самого ангельского демона из всех существующих. Работу она выполняла на абсолютном автомате, не вникая в свои действия, чем иногда вызывала страшное негодование у мадам Пинс. В конце концов, та сообщила гриффиндорке, что Гермиона свободна и девушка с сумбуром в голове вышла из библиотеки.
Едва закрыв дверь, она услышала за своей спиной знакомый голос:
- Привет, Грейнджер! Ты закончила? - Драко весело смотрел ей в глаза.
- Привет… Малфой. Да, а что?
- Пойдем, поедим. Ты ведь не обедала. Я не видел тебя за столом. Я прав?
На самом деле последней пищей, которую она принимала, были, наверное, канапе на Хэллоуние… А он казался, от чего то, таким далеким… словно происходил в другой жизни.
- Да, ты прав. Но нам ведь нельзя в Хогсмид, а ужин еще не скоро…
-Ты совсем забыла о святилище всех студентов – кухне?
- Точно! Забыла… Ну пойдем.
И они отправились по пустым коридорам к подвалам, в которых находилась кухня.
- Как спалось? – Вопрос прозвучал донельзя игриво и двусмысленно. Гермиона замялась, но затем улыбнулась.
- Превосходно! Правда, несколько мешали некоторые звуки подозрительно похожие на храп…
- Я не храплю!
- … Поверил!?
- Ой, какая же ты юмористка, Грейнджер! – он остановился, притворно обиженно смотря на нее. Гермиона, в свою очередь, смотрела на него едва не смеясь, над его обиженным видом… Глаза потемнели.
Резким движением, Драко притянул девушку к себе, и, развернув спиной к окну, усадил на подоконник. Устроившись между ее бедер, и заставив обхватить себя и руками и ногами, он притянул ее голову к себе и настойчиво поцеловал. Гермиона только этого и ждала, и тут же ответила ему со всей страстью и пылкостью, на которую была способна. Обоим казалось, что время остановилось и свет померк, и что нет ничего кроме пары глаз проникающих в самую душу…
Гермиона сдалась первой – от наслаждения она закрыла глаза, одной рукой зарываясь в мягкие белые волосы и прижимая еще сильнее его голову, чтобы слиться с теплыми губами. Другой рукой она нервно теребила ворот его свитера, а, потом, не утерпев, забралась ею под ткань, отыскивая нежную горячую кожу…
Драко, увидев, что девушка закрыла глаза, сам прикрыл их, испытывая невероятное, сладостное наслаждение. Руками он прижимал ее тело к своему, ласкал спину, сжимал крепче бедра и ягодицы, желая слить ее с собой, или проникнуть самому в нее без остатка…
Воздух вокруг накалился. Возбуждение разливалось по телам, смешиваясь, разрастаясь…
- Я что-то… уже …не хочу…есть, – промолвила задыхаясь Гермиона, отрываясь на мгновение от губ, чтоб сказать одно слово, и снова приникая к ним.
- Уверена?... Вдруг… потом …захочешь? – Драко тоже едва отрывался от ее губ, чтобы сказать хоть слово.
- … гостиная…
- …позовем туда эльфов… они сами все принесут…
- … да… потом.
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав