Така заметил, что мог разговаривать с Кейко, не опасаясь нарваться на грубость, хотя она и не была чересчур дружелюбна с ним. Так или иначе, Кейко говорила, что думала, и услышать от нее пару слов было одним из величайших удовольствий для Таки.
Когда Мабату впервые открыл глаза, первое, что он увидел, была его мать. Второе —ликующая улыбка Таки, любующегося им:
— Посмотрите на него! Он уже открыл глазки!
Все время, пока Мабату питался молоком, Така оставлял Кейко отборные куски добычи. Позднее он постоянно приносил Мабату лакомые кусочки. Баба, как его часто называли, считал Таку больше чем дядей, для него он был как отец. Таку редко награждали любовью, и он жаждал получать ее от тех, кто мог ее дать. Конечно, если это было ему на лапу, он мог по-своему проявить нежность, когда хотел этого. Это покровительство пугало других львиц, которые знали, что сила его любви могла сравниться только с силой его ненависти. Тех, кто отверг его любовь, вполне могло однажды не стать.
И все же его забота о Мабату, это небольшое проявление порядочности, вызывала уважение других львиц. Они даже начали говорить с ним, когда он проходил мимо. Така был настолько удивлен, что кто-то спрашивает его «не правда ли, чудесная погода» что поначалу принимал это за шутку. Но мало-помалу львицы говорили с ним все более искренне. Если бы не гиены, он мог бы даже завести друзей.
Когда Мабату исполнилось три луны, прошли сильные дожди. О них еще долго будут вспоминать, потому что они были последними перед засухой.
Солнцу не потребовалось много времени, чтобы иссушить землю и траву. Засушливые периоды не были редкостью в саванне, их следовало ожидать. Первую неделю никто не беспокоился. Еще через неделю некоторые львицы упоминали это перед охотой. Но после четырех недель без дождя охота превратилась в мучение. Маленькому Бабе исполнилось уже четыре луны, и его аппетит рос вместе с ним. Его «дяде» приходилось стараться, чтобы прокормить львенка. Однажды, когда дела были совсем плохи, Така принес ему пару больших рыб; они остались на отмели в пруду, бывшем когда-то частью реки. Когда Мабату начал воротить от них нос, Така сделал вид, что обиделся.
— Но я поймал их специально для тебя.
Баба попробовал одну из рыб, ему понравилось, и он с жадностью доел ее. Он уже собирался приняться за вторую, но посмотрел на Таку:
— А что ты будешь есть?
— Найду что-нибудь.
— Вот. — Мабату подвинул рыбу Таке. — Съешь вот эту.
Така посмотрел Мабату в глаза. Что-то в них напомнило ему о маленьком Симбе. На какой-то момент он ощутил если не раскаяние, то, по крайней мере, сожаление.
— Какой ты добрый, — сказал он, прижавшись к львенку. — Я люблю тебя, Баба.
— Я тоже тебя люблю.
Между Мабату и Симбой не было большой разницы. Симба тоже время от времени говорил своему дяде: «Я люблю тебя». Тогда в душе Така поклялся, что только те, кто знает зло, которое они причинили, должны умереть. Он считал, что спас Бабу, и этим смыл вину за убийство Симбы (конечно же, он был уверен, что львенок был мертв). Хотя Така сомневался в Ро’каш и отвернулся от Айхею, он по-прежнему страдал от суеверного страха перед тем, что будет с ним после того, он сделает свой последний вдох. Баба будет его искуплением. Баба должен жить.
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 52 | Нарушение авторских прав