Глава 13. Тем временем в Нью-Йорке над головой Партриджа – неведомо для него – разразилась

Тем временем в Нью-Йорке над головой Партриджа – неведомо для него – разразилась гроза.

В пятницу утром Марго Ллойд-Мэйсон завтракала у себя дома, когда ей сообщили по телефону, что Теодор Эллиот хочет видеть ее “немедленно” в Плезантвилле, в здании “Глобаник индастриз”. Когда она спросила, что значит “немедленно”, выяснилось – в 10 часов утра. Президент “Глобаник”, сообщила секретарша, примет Марго первой.

Тогда Марго позвонила одной из своих секретарш на дом и велела отменить или перенести все дела, назначенные на утро. Она не представляла себе, что могло понадобиться Тео Эллиоту.

В главном здании “Глобаник” Марго пришлось прождать несколько минут в элегантной приемной для высокопоставленных лиц, где, сама того не ведая, она сидела в том же кресле, в котором четырьмя днями раньше сидел репортер “Балтимор стар” Глен Доусон.

Не успела Марго войти в кабинет президента компании, как Эллиот, не теряя времени, напрямик спросил:

– Какого черта ты не контролируешь, чем занимаются твои журналисты в Перу?

– Что значит – не контролирую? – спросила пораженная Марго. – Нас же хвалили за то, как мы освещаем тамошние события.

– Я говорю об очернительных, удручающе мрачных репортажах. – И Эллиот тяжело ударил ладонью по столу. – Вчера вечером мне позвонил из Лимы по прямому проводу президент Кастаньеда. Он утверждает, что все материалы Си-би-эй о Перу негативны и наносят ущерб его стране. Он возмущен до предела вашей телестанцией, и я тоже!

– Другие телестанции и “Нью-Йорк тайме”, – рассудительно сказала Марго, – занимают ту же позицию, что и мы, Тео.

– Нечего говорить мне про других! Я говорю про нас! К тому же президент Кастаньеда считает, что Си-би-эй в этом деле задает тон, а другие только следуют ее примеру. Он мне так и сказал.

Оба стояли. Эллиот в гневе даже не предложил Марго сесть.

– Есть что-то конкретное? – спросила она.

– Конечно, черт подери, есть! – Президент “Глобаник” указал на пять-шесть видеокассет, лежавших у него на столе. – После звонка президента вчера вечером я послал одного из моих людей принести пленки ваших вечерних программ за эту неделю. Теперь я понимаю, что имел в виду Кастаньеда: они полны безнадежности и мрака – словом, как все плохо в Перу. Ни звука о том, что перед Перу – большое будущее или что это чудесное место для отдыха, или что этих чертовых бунтарей из “Сияющего пути” скоро прижмут к ногтю!

– Многие считают, что это не удастся, Тео.

– Я понимаю, почему президент Кастаньеда в ярости, – продолжал бушевать Эллиот, будто и не слышал ее, – а “Глобаник” просто не может с ним рассориться, и ты знаешь почему. Я ведь предупреждал тебя, но ты меня явно не слушала. И еще одно: Фосси Ксенос тоже кипит. Он даже думает, что ты намеренно срываешь его бартерную сделку.

– Какие глупости, и я уверена, ты прекрасно знаешь, что это не так. Но наверняка можно что-то сделать, чтобы выправить положение. – Марго быстро соображала, понимая, что дело куда серьезнее, чем она полагала сначала. Ее собственное будущее в “Глобаник” могло оказаться под угрозой.

– Я сейчас скажу, что ты должна сделать. – В голосе Эллиота звучали стальные нотки. – Я хочу, чтобы этот репортер, который сует нос не в свои дела, этот Партридж был немедленно отозван и уволен.

– Вернуть мы его, конечно, можем. Но я куда менее уверена, что мы можем его уволить.

– А я сказал: уволить! Ты что, плохо сегодня слышишь, Марго? Я хочу, чтобы этот мерзавец не работал больше в Си-би-эй и чтобы в понедельник с самого утра я мог позвонить президенту Перу и сказать: “Вот видите! Мы выгнали смутьяна. Мы сожалеем, что послали его в вашу страну. Это была серьезная ошибка, но больше такое не повторится”.

Предвидя, с какими трудностями ей предстоит столкнуться в Си-би-эй, Марго сказала:

– Тео, я должна обратить твое внимание на то, что Партридж давно работает на телестанции, должно быть, около двадцати пяти лет, и у него хороший послужной список.

Эллиот позволил себе криво усмехнуться.

– Тогда подари этому сукину сыну золотые часы. Я не возражаю. Но избавься от него, чтобы я мог позвонить президенту Перу в понедельник. И я хочу кое о чем предупредить тебя, Марго.

– О чем, Тео?

Эллиот обошел стол и сел за него. Жестом указав Марго на кресло, он сказал:

– Все происходит оттого, что журналистов и репортеров принято считать людьми особыми. На самом же деле их на свете хоть пруд пруди. Сними одного, тут же, как сорняки, появятся двое других. – И, постепенно заводясь, Эллиот продолжал:

– Кто действительно имеет в этом мире значение, Марго, так это люди вроде тебя и меня. Мы занимаемся делом! Мы те, благодаря кому каждый день что-то происходит. Поэтому мы можем покупать журналистов пачками и никогда этого не забывай – по два пенни за штуку, как говорят англичане. Так что, когда расстанешься с этой старой клячей Партриджем, возьми кого-нибудь новенького, какого-нибудь мальчика прямо из колледжа – словом, поступи так, как если бы ты выбирала капусту для супа.

Марго улыбнулась: было ясно, что гнев у начальства начал спадать.

– Интересная точка зрения.

– А ты ей следуй. И еще одно.

– Я слушаю.

– Не думай, что люди в “Глобаник” не видят, как ты, Леон Айронвуд и Фосси Ксенос боретесь за место под солнцем. Так вот, если взять тебя и Фосси, то на сегодняшнее утро Фосси на несколько ноздрей впереди тебя. – И, взмахом руки дав понять, что разговор окончен, произнес:

– Это все. Позвони мне сегодня в конце дня, когда эта история с Перу будет в ажуре.

Было около полудня, когда Марго, вернувшись в свой кабинет в Стоунхендже, послала вызов Лэсли Чиппингему: заведующий Отделом новостей должен явиться к ней немедленно.

Не очень ей понравилось, как ее вызвали на ковер, она предпочитала вызывать сама. И сейчас получала удовольствие от того, что ситуация перевернулась.

Не понравилось Марго и упоминание Эллиота о том, что Фосси Ксенос “на несколько ноздрей впереди нее”. Если это так, надо быстро принять меры, чтобы выправить положение. Марго не имела ни малейшего желания видеть крах своей карьеры из-за какой-то, как она считала, организационной ерунды, – этот узел можно быстро, одним махом разрубить.

Поэтому, когда вскоре после полудня в ее кабинете появился Чиппингем, она, следуя примеру Тео Эллиота, сразу приступила к делу.

– То, что я сейчас скажу, обсуждению не подлежит, – заявила Марго. – Это приказ. – И, помолчав, продолжала:

– Работа Гарри Партриджа у нас в штате окончена. Я хочу, чтобы завтра его уже не было на Си-би-эй. Я знаю, у него с нами контракт, так что делайте все в соответствии с условиями контракта. Кроме того, Партридж должен покинуть Перу, желательно завтра, но не позднее воскресенья. Если для этого потребуется специальный самолет – наймите.

Чиппингем смотрел на нее, раскрыв рот, не веря ушам своим. Наконец, с трудом подобрав слова, он сказал:

– Вы это, конечно, несерьезно.

– Совершенно серьезно, – решительно заявила Марго, – и я ведь сказала, что обсуждению это не подлежит.

– Ну и что, что сказали! – Голос у Чиппингема зазвенел от волнения. – Я не собираюсь быть беззвучным свидетелем того, как без всяких оснований выбрасывают за дверь одного из наших лучших корреспондентов, человека, который прослужил в Си-би-эй более двадцати лет.

– Основания есть, но вас они не касаются.

– Как-никак я заведующий Отделом новостей, верно? Скажите мне, что натворил Гарри? Что-то скверное? Если да, я должен это знать.

– Ну если вам так уж хочется, речь идет о том, как он освещает события.

– Наилучшим образом! Честно. Со знанием дела. Непринужденно. Спросите любого!

– В этом нет необходимости. Во всяком случае, не все с вами согласны.

Чиппингем с сомнением посмотрел на нее.

– Это придумано в “Глобаник”, да? – Интуиция подсказала ему ответ. – Вашим дружком, этим бесчувственным тираном Теодором Эллиотом!

– Поосторожнее! – осадила его Марго, решив, что разговор зашел слишком далеко. – Я не намерена больше ничего объяснять, – холодно продолжала она, – но если мой приказ не будет выполнен к концу сегодняшнего трудового дня, вы сами лишитесь работы, а завтра я назначу нового заведующего, и это сделает он.

– Вы действительно на это пойдете? – Он посмотрел на нее со смесью изумления и ненависти.

– Можете не сомневаться. Если вы решите остаться на своем месте, будьте любезны доложить мне к концу дня, что мое пожелание выполнено. А сейчас убирайтесь отсюда.

После ухода Чиппингема Марго с удовлетворением подумала, что, когда нужно, она может быть не менее жесткой, чем Тео Эллиот.

Вернувшись к себе, в главное здание Си-би-эй, Лэс Чиппингем вместо того, чтобы выполнить приказ Марго, занялся всякими мелкими делами, а затем, около трех дня, сказал секретарше, чтобы его не тревожили и ни с кем не соединяли по телефону. Ему требовалось время, чтобы все обдумать.

Заперев изнутри дверь своего кабинета, он сел не за стол, а напротив своей любимой картины – безлюдного пейзажа Эндрю Уайета. Однако сегодня Чиппингем едва ли видел картину: он был всецело занят обдумыванием решения, которое ему предстояло принять.

Он понимал, что в жизни его наступил критический момент. Если он выполнит приказ Марго и без всякой видимой причины уволит Гарри Партриджа, он потеряет уважение к себе. Он совершит позорный и несправедливый поступок в отношении порядочного, высокопрофессионального и всеми уважаемого человека, друга и коллеги ради чьей-то прихоти. Чьей именно и чего этим хотели добиться, Чиппингем не знал, хотя не сомневался, что и он сам и другие со временем это узнают. А пока он был совершенно убежден, что Теодор Эллиот как-то с этим связан: судя по реакции Марго, его догадка была верной.

Сможет ли он, Чиппингем, жить дальше, если совершит такое? Принципы, которым он до сих пор пытался следовать, не дадут ему жить спокойно.

С другой стороны, если он этого не сделает, приказ выполнит кто-то другой. На этот счет Марго не оставила ни малейших сомнений. И она без труда такого человека найдет. Слишком много вокруг честолюбцев – в том числе и в Отделе новостей Си-би-эй.

Словом, с Гарри Партриджем, так или иначе, все равно разделаются – во всяком случае на Си-би-эй.

Вот это важно – на Си-би-эй.

Стоит распространиться слуху – а это произойдет достаточно быстро, – что Гарри Партридж уходит из Си-би-эй и свободен, он и пятнадцати минут не останется без работы. Другие телестанции из кожи вон полезут, чтобы заполучить его. Гарри ведь “звезда” и к тому же славный малый, что тоже немало.

Словом, Гарри Партридж ни в коем случае не потонет. Более того, на новой телестанции он может получить более выгодный контракт.

А что будет с заведующим Отделом новостей, если его уволят? Ситуация будет совсем иная, и Чиппингем знал, чту его ждет, если Марго сдержит слово, – а он понимал, что она свое слово сдержит, если он не поступит так, как она требует.

У Чиппингема тоже был контракт с телестанцией, и по этому контракту он получит около миллиона, что звучит внушительно, но только звучит. Немалая сумма уйдет на налоги. Затем, поскольку он по уши в долгах, кредиторы набросятся на него. А на то, что останется, постараются наложить руку адвокаты Стаей, ведущие развод. Так что он немало удавится, если под конец у него останется сумма, на которую можно поужинать вдвоем в ресторане “Четыре времени года”.

Ну а кроме того, возникнет проблема работы. За ним, как за Партриджем, телестанции гоняться не будут. И объясняется это тем, что на каждой телестанции может быть один заведующий Отделом новостей, а Чиппингем не слышал, чтобы где-то открывалась вакансия, кроме того, все телестанции хотят, чтобы у них были такие заведующие Отделом новостей, которым сопутствует успех, а не люди, уволенные при сомнительных обстоятельствах: вокруг хватало бывших заведующих отделами, так что тут все было ясно.

Следовательно, ему придется согласиться на менее высокий пост, не столь хорошо оплачиваемый, а Стася будет требовать с него прежние деньги.

Словом, перспектива получалась пугающая.

Если.., если не поступить так, как хочет Марго.

Выражаясь образно, подумал Чиппингем, он сейчас сдирал покров за покровом со своей души, заглядывая внутрь, и ему вовсе не нравилось то, что он там видел.

Однако вывод напрашивался однозначный. Бывали в его жизни минуты, когда на первое место выступали соображения самосохранения.

“Я это делаю против воли, Гарри, – произнес он про себя, – но выбора у меня нет”.

Через четверть часа Чиппингем перечитал письмо, которое напечатал на старом “ундервуде”, стоявшем – в память о былых временах – на столе у него в кабинете.

Оно гласило: “Дорогой Гарри! С великим сожалением извещаю, что с данного момента твоя работа на Си-би-эй окончена. Согласно контракту, который Си-би-эй заключила с тобой…” Чиппингем знал, поскольку недавно просматривал контракт Партриджа, что там был пункт, по которому телестанция в случае отказа от его услуг обязана полностью выплачивать ему вознаграждение до окончания срока контраста. А контракт у Партриджа оканчивался только еще через год.

Был в контракте и пункт о “неучастии в конкуренции”, согласно которому Партридж, получая вознаграждение, соглашался не поступать на работу ни на какую другую телестанцию в течение по крайней мере полугода.

В своем письме Чиппингем сообщал, что отменяет пункт о “Неучастии в конкуренции” и оставляет за Партриджем право пользоваться вознаграждением и немедленно начать поиски другой работы. Чиппингем считал, что в данных обстоятельствах это все, что он мог сделать для Гарри.

Письмо он решил отправить в Лиму телефаксом. Машина находилась в приемной, и Чиппингем решил сам передать на ней текст. Он понимал, что не в состоянии звонить по телефону.

Он только собрался подписать письмо, как в дверь постучали, и она приоткрылась. Чиппингем инстинктивно перевернул листок текстом вниз.

Вошел Кроуфорд Слоун. В руке он держал ленту телетайпа.

– Лэс, – произнес Слоун сдавленным голосом. По щекам его текли слезы. – Мне необходимо тебя видеть. Это только что поступило.

Он протянул Чиппингему распечатку телетайпа. Это было сообщение “Чикаго трибюн” из Лимы, где говорилось о том, как была обнаружена голова Энгуса Слоуна.

– О Господи! Кроуф, я… – Не в силах договорить, Чиппингем покачал головой, поднялся и обнял Слоуна.

– Только ничего больше не говори, – сказал Слоун. – Я не уверен, что смогу выдержать. Не в состоянии я вести сегодня “Новости”. Я попросил вызвать Терезу Той…

– Не забивай себе голову, Кроуф! – сказал Чиппингем. – Этим мы займемся.

– Да нет! – Слоун потряс головой. – Я о другом, о том, что я должен сделать. Мне нужен самолет в Лиму. Пока еще есть шанс.., спасти Джессику и Никки.., я должен быть там. – И, помолчав, пытаясь совладать с собой, добавил:

– Я еду сначала в Ларчмонт, затем в Тетерборо.

– Ты уверен, Кроуф, что правильно поступаешь? – с сомнением спросил его Чиппингем. – Это разумно?

– Я еду, Лэс, – сказал Слоун. – Не пытайся меня остановить. Если Си-би-эй не оплатит мне проезд, я заплачу сам.

– В этом нет необходимости. Я закажу самолет, – сказал Чиппингем.

И заказал. Самолет вылетит ночью из Тетерборо и к утру будет в Лиме.

Неожиданная трагическая весть про Энгуса Слоуна помешала Чиппингему подписать письмо Партриджу, и оно было передано по телефаксу в Лиму лишь в конце дня. После того как секретарша ушла, Чиппингем сам передал письмо по факсу на Энтель-Перу, откуда его передадут в студию Си-би-эй в том же здании. К письму была добавлена приписка – Чиппингем просил положить бумагу в конверт и надписать: “Мистеру Гарри Партриджу. Лично”.

Чиппингем хотел было сказать Кроуфорду Слоуну про письмо, но потом решил, что у Кроуфа и так достаточно потрясений. Он понимал, что письмо возмутит Кроуфорда – как оно возмутит и Партриджа, – и не сомневался, что ему станут звонить с требованием объяснений. Но это будет уже завтра.

Наконец Чиппингем позвонил Марго Ллойд-Мэйсон, которая все еще находилась на работе, хотя было уже 18.15.

– Я сделал то, о чем вы просили, – сказал он ей и затем сообщил про смерть отца Кроуфорда Слоуна.

– Я слышала об этом, и мне очень жаль, – сказала она. – Что же до другого предмета, то вы позвонили в последний момент, и я уже начинала думать, что вы вообще не позвоните. Так или иначе, спасибо.

Дата добавления: 2015-07-12