Общая характеристика работы 1 страница

ГОЛЬДЕНБЕРГ Аркадий Хаимович

ФОЛЬКЛОРНЫЕ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ АРХЕТИПЫ

В ПОЭТИКЕ Н. В. ГОГОЛЯ

10.01.01 – русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Волгоград – 2007

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении

высшего профессионального образования

«Волгоградский государственный педагогический университет».

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Демченко Адольф Андреевич (г. Саратов);

доктор филологических наук, ведущий

научный сотрудник ИВГИ РГГУ

Иваницкий Александр Ильич (г. Москва);

доктор филологических наук, профессор

Кривонос Владислав Шаевич (г. Самара).

Ведущая организация - Российский государственный педагогический

университет им. А.И. Герцена.

Защита состоится _8_ ноября 2007 г. в _10_ час. на заседании диссертационного

Совета Д 212.027.03 в Волгоградском государственном педагогическом университете

по адресу: 400131, г. Волгоград, пр. им. Ленина, 27.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан __ октября 2007 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук,

профессор О. Н. Калениченко

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Поэтика Н. В. Гоголя не раз становилась предметом научного исследования. Тот аспект ее изучения, который предлагается в данной работе, связан с неослабевающим интересом литературоведения к проблемам исторической поэтики, выходящим на первый план в гоголеведческих работах трех последних десятилетий. Своеобразным катализатором этого процесса стала публикация статьи М. М. Бахтина «Искусство слова и народная смеховая культура (Рабле и Гоголь)»[1], в которой подвергались пересмотру традиционные представления о природе гоголевского смеха и его истоках. Тезис ученого о том, что смех Гоголя носит карнавальный характер, а его поэтика восходит к древним и средневековым словесным жанрам, вызвал острую дискуссию. С. С. Аверинцев, А. Я. Гуревич, Ю. М. Лотман, Ю. В. Манн внесли серьезные коррективы в бахтинскую концепцию карнавального смеха. При этом рациональное зерно в идеях выдающегося ученого утрачено не было. Потребность в обращении к традициям народной культуры и древнейшим жанровым формам словесного творчества при изучении поэтики Н. В. Гоголя осознается как насущная необходимость в работах целого ряда современных исследователей творчества писателя (Е. И. Анненкова, Ю. Я. Барабаш, М. Я. Вайскопф, В. А. Воропаев, С. А. Гончаров, Е. Е. Дмитриева, А. И. Иваницкий, В. Ш. Кривонос, Ю. В. Манн, Е. М. Мелетинский, С. А. Шульц и др.). В них были предложены и новые аспекты изучения «архепоэтики» (термин Е. Фарыно) Гоголя, и новые методологические подходы к ее исследованию. Был значительно расширен контекст, в котором рассматривалось творчество писателя, обозначилась тенденция к поиску инвариантных моделей в гоголевской поэтике. Одним из ее аспектов стало изучение архетипов Гоголя.

Проблема гоголевских архетипов за последние полтора десятилетия по меньшей мере дважды становилась предметом специального изучения. Ей посвятил отдельный раздел своей книги «О литературных архетипах» Е. М. Мелетинский. Главное внимание ученый уделил вопросам мифологического генезиса образов писателя и трансформации исходных архетипов в его произведениях. По обоснованному мнению исследователя, творчество Гоголя «чрезвычайно богато архетипическими мотивами и разнообразными фольклорными элементами, к ним восходящими, для него характерно использование архаических жанровых структур, таких, как сказка (волшебная и бытовая), быличка, легенда и героический эпос»[2]. Если в ранних произведениях писателя вся эта архаика выступает на уровне сюжета и системы персонажей, то в последующем творчестве она отражается в различных сравнениях и других тропах. При всей своей теоретической значимости работа Е. М. Мелетинского лишь поставила проблему архетипов Гоголя и наметила некоторые важные аспекты ее изучения. Идеи выдающегося мифолога получили развитие в работах А. И. Иваницкого. В книге «Гоголь. Морфология земли и власти» и созданной на ее основе статье «Архетипы Гоголя»[3] исследователь стремится выявить и охарактеризовать типологию гоголевских архетипов. В качестве фундаментальной архетипической категории А. И. Иваницкий выделяет «олицетворенную землю», которая выступает у Гоголя источником сквозного действия («архисюжета»). Стадиями этого сюжета являются ее метаморфозы, а субъектами действия ее порождения. «Земля» порождает «иерархию поколений-властей», восходящую в творческом подсознании Гоголя к архаическому культу предков. Андрей Белый был первым, кто обратил внимание на категорию «земли» у Гоголя и прокомментировал ее роль в творчестве писателя[4]. На связь гоголевской земли со смертью указывала позднее М. Виролайнен: «Истоки движения часто связаны у Гоголя с землей и смертью»[5]. М. Вайскопф предложил мистико-теософскую трактовку этой идеи[6]. У А. И. Иваницкого же она получает глубокое культурологическое обоснование и становится исходным пунктом его концепции гоголевских архетипов. По мнению ученого, главными сюжетообразующими элементами, своего рода свернутыми вариантами основного архетипа, являются гоголевские тропы. Их анализ позволяет реконструировать и систематизировать многие архетипические формы поэтики писателя. В отличие от Е. М. Мелетинского, исследователь никак не затрагивает жанровые аспекты гоголевского архетипа. Для нас же они во многом являются определяющими при изучении архетипической основы поэтики Гоголя.

Исследования Е. М. Мелетинского и А. И. Иваницкого носят общетеоретический характер и не предполагают развернутого сопоставительного анализа фольклорных и литературных текстов. Кроме того, в этих работах основное внимание уделяется мифологическим и фольклорным архетипам, а архетипы литературного происхождения остаются вне поля зрения их авторов. Между тем, они занимают в поэтике Гоголя одно из первостепенных мест. Например, на роль библейских архетипов обращали внимание, не используя, правда, этого термина, С. Г. Бочаров[7], М. Я. Вайскопф, С. А. Гончаров[8], В. Ш. Кривонос[9] и др.

В своем подходе к изучаемой теме мы исходим из того расширенного понимания термина «архетип», которое утвердилось в современной филологической науке[10]. Мы, вслед за И.П. Смирновым, разграничиваем архетип как мифологему и собственно литературный архетип. В нашем понимании, архетипы – это не только «первообразы», сопряженные с мифом и обрядом, но и «вечные образы» литературы. Это не психологическая, а логико-смысловая подпочва литературного творчества; «родовые (по отношению к видовым) способы концептуализации действительности, это сравнительно устойчивый ”язык” словесного искусства, являющий собой сеть правил семантических ассоциаций, которые контролируют внутренний строй художественного текста <…> Об архетипах можно говорить и как о некоторых формах (содержания), каковые мы рассматриваем в качестве исходных, применительно к историко-культурным трансформациям этих форм»[11]. Специфика нашего подхода заключается также в том, что в «архетипической цепочке» миф –фольклор – литература основное внимание обращено на два последних звена. Прямое обращение исследователей от мифа к литературе не представляется нам вполне корректным, потому что их взаимодействие у Гоголя особенно активно совершается в промежуточной сфере фольклора. Фольклор же «по типу сознания тяготеет к миру мифологии, однако как явление искусства примыкает к литературе»[12]. В своем понимании характера взаимоотношений между фольклором и литературой в области поэтики мы опираемся на получившую широкое научное признание концепцию Д. Н. Медриша, согласно которой фольклор и литература являются составными частями единой метасистемы – художественной словесности[13]. В силу этого наше исследование носит комплексный характер, в нем используются – в зависимости от решения конкретных задач – литературоведческие, фольклористические и этнографические материалы и приемы анализа. Еще одна особенность нашего подхода к изучаемой проблеме заключается в том, что мы делаем акцент не столько на выявлении и каталогизации архетипов в поэтике писателя, сколько на способах и приемах их реализации в литературном тексте.

Актуальность нашей работы, таким образом, обусловлена, с одной стороны, недостаточной изученностью архетипов в поэтике Н. В. Гоголя, а с другой – необходимостью поиска новых подходов к этой проблеме.

Объект исследования составляют фольклорные и литературные архетипы в творчестве Н. В. Гоголя.

Предметом исследования являются различные способы и приемы реализации архетипов в поэтике писателя.

Материалом для исследования стали произведения всех периодов творчества писателя – от «Ганца Кюхельгартена» до «Выбранных мест из переписки с друзьями». При этом основное внимание мы уделяем зрелому и позднему творчеству Н. В. Гоголя и, прежде всего, его вершинному произведению – поэме «Мертвые души» как наиболее, с нашей точки зрения, универсальной и репрезентативной архетипической модели гоголевской поэтики.

Цель диссертации заключается в том, чтобы установить место и роль фольклорных и литературных архетипов в творчестве Н. В. Гоголя, выявить способы и приемы их реализации в поэтике писателя.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

- определить место, способы и приемы реализации архетипов народной обрядовой культуры в творчестве Н. В. Гоголя 30-х годов;

- установить роль фольклорных архетипов в творчестве Н. В. Гоголя 40 – 50-х годов и проследить эволюцию способов их реализации в поэтике писателя;

- выявить способы и приемы реализации библейских архетипов, указать на их роль в поэтике Н. В. Гоголя;

- определить специфику способов и приемов реализации архетипов средневековой христианской литературы в поэтике Н. В. Гоголя;

- проанализировать своеобразие гоголевского экфрасиса как одного из наиболее действенных приемов реализации архетипов в поэтике писателя;

- выявить новые аспекты изучения дантовского архетипа и охарактеризовать их место в поэтике Н. В. Гоголя;

- показать роль архетипов как ценностной константы поэтики писателя.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые комплексно изучается роль архетипов народной обрядовой культуры в поэтике писателя; впервые системно рассматриваются фольклорные архетипы в позднем творчестве Н. В. Гоголя; по-новому решается вопрос о способах и приемах реализации библейских и средневековых литературных архетипов в поэтике писателя; установлены принципы взаимодействия словесного и живописного дискурсов в экфрасисе Н. В. Гоголя, выявлены новые аспекты изучения проблемы дантовского архетипа.

Методологической базой настоящей диссертации являются теоретические положения таких исследователей проблемы «миф-фольклор-литература», как М. М. Бахтин, А. Н. Веселовский, Ю. М. Лотман, Д. Н. Медриш, Е. М. Мелетинский, В. Я. Пропп, В. Н. Топоров, В. И. Тюпа, О. М. Фрейденберг, работы по теории архетипа С. С. Аверинцева, В. В. Иванова, И. П. Смирнова, Е. Фарыно, Н. Фрая, М. Элиаде, К. Г. Юнга, труды фольклористов А. К. Байбурина, А. Ф. Белоусова, Л. Н. Виноградовой, В. И. Ереминой, Ю. Г. Круглова, Г. А. Левинтона, Е. Е. Левкиевской, Б. Н. Путилова, О. А. Седаковой, Ю. И. Юдина, исследователей поэтики Гоголя Е. И. Анненковой, Ю. Я. Барабаша, С. Г. Бочарова, М. Я. Вайскопфа, М. Н. Виролайнен, С. А. Гончарова, А. И. Иваницкого, В. Ш. Кривоноса, Ю. В. Манна, Е. А. Смирновой.

В работе применяются различные методы исследования, выбор которых обусловлен характером материала и конкретными задачами анализа. Нами использовались сравнительно-исторический и структурно-типологический методы, интроспективный (палеонтологический) метод, получивший широкое применение в работах В.Я. Проппа и О.М. Фрейденберг («от нового к древнему и древнейшему»), метод целостного анализа текста и методика интертекстуального анализа.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней историко-литературный аспект исследования увязан с методикой диахронического анализа поэтики писателя и междисциплинарным подходом к его творчеству, направленным на дальнейшее развитие принципов мифопоэтической и культурно-исторической интерпретации художественного текста.

Практическая значимость. Материалы и результаты диссертации могут быть использованы в школьном и вузовском преподавании фольклора и русской литературы XIX века, в разработке спецкурсов по проблемам взаимоотношений мифа, фольклора и литературы, в эдиционной практике при комментировании произведений Н. В. Гоголя.

Положения, выносимые на защиту:

1. Исключительно важную роль в творчестве Н. В. Гоголя 30-х годов – от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до первого тома «Мертвых душ» включительно – играет архетипический свадебно-поминальный комплекс народной обрядовой культуры.Способы и приемы его использования носят в поэтике писателя по преимуществу травестийный характер, а степень реализации определяется сюжетно-образной структурой произведений

2. В художественном творчестве Н. В. Гоголя 40 – 50-х годов, и прежде всего в поэтике второго тома «Мертвых душ», происходит смена фольклорных архетипов. Если в поэтике первого тома «Мертвых душ» доминировала гротескная смеховая трансформация фольклорных образов и мотивов, то в изображении новых героев поэмы на первый план выходят песенные, эпические и сказочные традиции, теряющие свою травестийную окраску. Повышается удельный вес тех фольклорных архетипов, которые прямо или косвенно соотносятся с утопическими тенденциями позднего творчества Н. В. Гоголя.

3. Среди литературных архетипов заметное место занимают в творчестве писателя сюжеты и образы Библии. Они образуют в художественном языке Н. В. Гоголя символический код, анализ которого помогает выявить онтологические проблемы его творчества.

4. Архетипы средневековой христианской литературы оказывают существенное влияние на формирование замысла, жанровой структуры и образной системы поэмы «Мертвые души». Структурная общность барочной пикарески и кризисного жития дает возможность реализовать в образе героя-протагониста полярные архетипы антихриста и апостола Павла, обозначить путь преображения героя. Учительные «слова» дают архетип сопряжения этического и эстетического дискурсов в поэтике писателя.

5. Одним из наиболее продуктивных приемов, определяющих реализацию литературных архетипов и влияющих на изобразительные возможности гоголевского стиля, является экфрасис, за которым в русской культуре закреплены сакральные коннотации. Его анализ позволяет включить исследование поэтики Н. В. Гоголя в контекст архетипов русской и мировой художественной культуры.

6. Среди прецедентных текстов, повлиявших на поэтику Н. В. Гоголя, одно из важнейших мест занимает «Божественная комедия» Данте. Выявление новых аспектов изучения дантовского архетипа в поэтике Н. В. Гоголя дает возможность обнаружить переклички поэм Гоголя и Данте с апокрифическими видениями и хождениями, найти точки соприкосновения их хронотопов, указать на не замеченную ранее дантовскую реминисценцию во втором томе «Мертвых душ».

7. Архетипы выступают у Гоголя как ценностная константа его поэтики. Они не утрачивают связи с идеальным «первообразом», даже если реализованы в произведениях писателя в обращенной, «сниженной», травестийной форме.

Апробация результатов исследования. Концепция, основные идеи и результаты исследования обсуждались на международных конференциях, в их числе: «Гоголь как явление мировой литературы» (Москва, ИМЛИ РАН, 2002), «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2002), «Актуальные проблемы современной духовной культуры» (Волгоград, 2002), «Гротеск в литературе» (Москва, 2004), «Гоголь и Пушкин: Четвертые Гоголевские чтения» (Москва, 2004), «Н.В.Гоголь и русское зарубежье: Пятые Гоголевские чтения» (Москва, 2005), «Данте и его «Божественная комедия» в русской культуре 19-21 веков» (Флоренция, 2005), «Н.В. Гоголь и современное культурное пространство: Шестые Гоголевские чтения» (Москва, 2006), «Н.В. Гоголь и народная культура: Седьмые Гоголевские чтения» (Москва, 2007), «Рациональное и эмоциональное в фольклоре и литературе» (Волгоград, 2001, 2003, 2005), «Восток-Запад: пространство русской литературы и фольклора» (Волгоград, 2004, 2006); на всероссийских конгрессах и конференциях:

Первый Всероссийский конгресс фольклористов (Москва, 2006), «Фольклор и художественная культура» (Москва, 2001), «Актуальные проблемы филологического образования: наука-вуз-школа» (Екатеринбург, 2003), «Поэтика русской литературы: Проблемы сюжетологии (Москва, 2006); на кафедре литературы Волгоградского государственного педагогического университета в ходе обсуждения проблем на методологических семинарах, итоговых научно-исследовательских конференциях.

Материал и основные идеи исследования использованы в вузовских курсах фольклора и истории русской литературы, в спецкурсе «Поэтика

Н. В. Гоголя», читаемом автором диссертации в Волгоградском государственном педагогическом университете.

Результаты исследования изложены в монографии, учебном пособии к спецкурсу, статьях и тезисах общим объемом 43, 5 п.л.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, разделенных на разделы и параграфы, заключения и списка использованной литературы. Объем текста 346 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновываются актуальность темы диссертации, научная новизна исследования, определяются его объект и предмет, формулируются цель и задачи, характеризуются теоретическая и практическая значимость результатов работы.

В первой главе «Фольклорные архетипы в поэтике Н. В. Гоголя» архетипические черты гоголевской поэтики, восходящие к фольклорным моделям, рассматриваются в трех разделах.

В первом из них I.1 «Фольклорные архетипы в творчестве Н. В. Гоголя 30-х годов» анализируются архетипы народной обрядовой культуры в поэтике раннего и зрелого творчества писателя: от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до первого тома «Мертвых душ». В параграфе 1.1. «Обрядовый фольклор как объект художественной и критической рефлексии писателя» представлен материал, позволяющий судить о первостепенной роли, которую играли традиции обрядового фольклора в творчестве Н.В. Гоголя 30-х годов и его авторской рефлексии. Действие большинства «малороссийских» повестей развертывается на фоне или в преддверии праздника. («Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь», «Ночь перед Рождеством») или в особом праздничном локусе («Сорочинская ярмарка»). Не меньшую роль играют в поэтике Гоголя описания обрядовых ритуалов и ритуального поведения персонажей. Здесь ведущее место занимают свадьба и ее структурные компоненты, описание которых есть не только в ранних произведениях («Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала», «Страшная месть»), но и во множестве других гоголевских текстов – от «Ревизора» и «Женитьбы» до «Мертвых душ». Похоронный обряд описывается в повестях «Вий», «Старосветские помещики», «Шинель», поэме «Мертвые души». В народной культуре свадебный и похоронный обряды структурно изоморфны. Их неразрывная связь отражает архаические представления об изоморфизме смерти и рождения. Они находят свое преломление на разных уровнях поэтики Гоголя, являются важной частью онтологии его творчества. Переписка Гоголя 30-х годов, собранные им этнографические и фольклорные материалы дают возможность проследить, как складывались взгляды писателя на роль традиций народной культуры в художественном творчестве. Особо следует отметить, что Гоголь считал необходимым рассматривать фольклорные явления не изо­лированно, а во взаимной связи с обрядом, как целостный эстетический и историко-этнографический комплекс. Эти суждения Гоголя свидетельствует не только о высоком для своего времени уровне понимания специфики народной культуры, но и о глубоких фольклористических интуициях писателя.

Параграф 1.2 «Архетипы поминальной обрядности в поэтике Н. В. Гоголя» посвящен исследованию форм реализации таких архетипов в поэтике писателя. Характерной чертой поведения героев первых гоголевских повестей является постоянное пересечение ими границы между миром живых и миром мертвых. В народной культуре общение покойных предков и их потомков было строго регламентировано. Оно связано с культом предков, души которых в определенные народным праздничным календарем дни почитают, приглашают в гости. Тех, кто явился в неурочное время, боятся, выпроваживают, стараются защититься от них. Особую опасность представляют умершие не своей смертью «заложные» покойники (термин Д. К. Зеленина). В фольклоре к ним восходят образы нечистой силы, широко представленные в повестях Гоголя.

Важную роль в поэтике «Вечеров» играет архетип сироты. Особый статус сироты в обрядовых представлениях был связан с тем, что он воспринимался как лицо ущербное не только социально, но и ритуально. Сирота не допускался к участию в свадебном и некоторых календарных обрядах. Лишенный защиты и покровительства в мире земном, сирота мог обращаться за помощью к миру потустороннему. Главные герои большинства повестей «Вечеров» наделены чертами сиротства или полусиротства. Вот почему столь проблематична для них ситуация брака. В этих произведениях свадьба совершается при участии нечистой силы. Иными словами, сиротство персонажей наделяет такие свадьбы признаками «нечистоты», то есть превращает в антисвадьбы. Даже если свадьба сыграна по всем обрядовым правилам, как в «Вечере накануне Ивана Купала» или в «Страшной мести», она несет героям не счастье, а гибель.

Отзвуки архетипического структурно-семантического комплекса, объединяющего свадьбу и похороны, можно обнаружить и в повестях «Миргорода». Такова сюжетная коллизия «Вия», в рамках которой строятся отношения Хомы Брута и панночки. Не раз отмечалась травестия романтической темы мистического брака в «Шинели». Но лишь недавно превращение Башмачкина в «ходячего покойника» в финале «Шинели» было соотнесено с архаическими народными представлениями о причинах явления умершего в мир живых, одной из которой является неизжитость им срока жизни[14].

В поэме «Мертвые души» архетипические черты поминальной обрядности проявляются на разных уровнях художественного текста. Это связано прежде всего с загробным интересом главного героя – покупкой мертвых душ. Композиционное своеобразие первых шести глав поэмы может быть охарактеризовано таким термином календарной обрядности как обход. Сначала Чичиков наносит визиты городским чиновникам – «отцам города», а потом совершает объезды окрестных помещиков – владельцев мертвых душ. Они воспроизводят структурную схему обрядовых обходов, связанных с календарными народными праздниками. На святках обход дворов является композиционным стержнем обряда колядования, мифологический смысл которого восходит к представлениям о том, что колядовщики есть заместители покойных предков. Их одаривание призвано обеспечить покровительство усопших в новом земледельческом году, гарантировать хозяйственное и семейное благополучие. Обряд сопровождался исполнением песен-колядок, которые включали в себя в качестве обязательного структурного элемента благопожелания хозяевам дома. В рамках этого ритуала и совершался дарообмен между исполнителями колядок и хозяевами. Чичиков с его умением «очень искусно польстить каждому» производит при своих посещениях помещиков типологически сходный дарообмен «благопожеланий» на мертвые души. Этот обрядовый архетип представлен, конечно, не в прямой, а в травестийной ипостаси во всех диалогах с помещиками, кроме главы о Ноздреве. Смеховой аспект этих диалогов предстает здесь как инверсия святочных игр с покойником, в которых пародируется поминальная обрядность.

Условность художественного времени в произведениях с циклическим построением сюжета, к которым принадлежат и «Мертвые души», позволяет сопоставить гоголевскую поэму не только со святочной обрядностью, но и со структурой обрядовых обходов в целом. В некоторых обходных обрядах визитером мог выступать один человек, например «полазник», ритуальный гость, первый посетитель дома в новом году. Такой гость – объект особого почитания как представитель чужого, иного мира. По Далю, «гость» – «иноземный или иногородний купец, живущий и торгующий не там, где приписан». Превращение «чужого» в «гостя» связано с обрядовыми формами обмена, включающими пиры, угощения, чествования. «Вы у нас гость: нам должно угощать»[15] (здесь и далее курсив везде наш – А. Г.) – вот модель, по которой строятся до девятой главы отношения городских чиновников и помещиков с Чичиковым. Архетип обрядового гостя возникает в системе тончайших аллюзий, связанных в поэме с главным предприятием Чичикова, с его настойчивым интересом к мертвым душам. И дело не только в том, что Чичикова щедро угощают блюдами традиционного поминального стола. Важно, что рассказы помещиков о своих умерших крестьянах носят открыто поминальный характер и могут быть сопоставлены с поэтикой похоронных причитаний, устойчивым мотивом которых была некрологическая похвала. «И умер такой всё славный народ, всё работники <… > На прошлой недели сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал» (VI, 51), - говорит Чичикову Коробочка. Характеристики покойных крестьян Собакевича представляют собой развернутые панегирики: «А Пробка Степан, плотник? Я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силища была! Служи он в гвардии, ему бы бог знает, что дали, трех аршин с вершком ростом!» (VI, 102). Размышления Чичикова над списком купленных душ, символический «смотр» которым он производит, напоминают языческий обычай обрядовой «оклички» мертвых в Великий четверг, зафиксированный в «Стоглаве». Картины жизни и смерти крестьян, возникающие в воображении гоголевского героя, вновь возвращают нас к традиционным представлениям о «чистых» и «нечистых» вариантах посмертной судьбы предков: «Эх, русской народец! Не любит умирать своею смертью!» (VI, 137).

Чичиков предстает в поэме не только как посредник между миром живых и миром мертвых, но и как персонаж, нарушивший традиционный регламент общения предков и потомков. Пытаясь отторгнуть от мира мертвых его часть, он, согласно народным воззрениям, лишает купленные души родовых связей и способствует несанкционированному вторжению «чужого» в мир живых, расширяя тем самым пространство смерти. Гоголь же, как известно, собирался героев своей поэмы воскрешать. Для реализации этого замысла понадобились другие поэтические средства, источники которых писатель находил в народной обрядовой культуре.

Им посвящен раздел 1.3 «Свадебные архетипы в поэтике I тома «Мертвых душ». Тема свадьбы Чичикова и губернаторской дочки является «миражной интригой» (Ю.В. Манн) в сюжете первого тома поэмы. Однако она играет немалую роль в системе художественных характеристик ее героев, которые наделяются чертами персонажей свадебных песен: величальных и корильных. Эти жанры являют по природе своей прямую параллель авторскому замыслу: «выставить» в поэме «преимущественно те высшие свойства русской природы, которые еще не всеми ценятся справедливо, и преимуще­ственно те низкие, которые еще недостаточно всеми осмеяны и поражены» (VIII, 442). Восхваляя или порицая человека, величальные и корильные песни устанавливают своеобразный диапазон его «высо­ких» и «низких» качеств. Их поэтика основана на принципе характеристики человека через принадлежащие ему предметы. Этот поэтический прием широко используется в «Мертвых душах».

В параграфе 1.3.1 «Архетип дружки» анализируется образ Ноздрева, в ролевом поведении которого ярко проявляются черты свадебного дружки, характерные для персонажа величальной песни. Портрет дружки, которого песня именует «добрым молодцем», включает в себя набор идеализированных черт: длинные кудрявые волосы, белое, как снег, лицо, алые щеки, черные брови или усы и т.п. В четвертой главе автор дает развернутый портрет Ноздрева, который создается сходными поэтическими средствами: «Это был <...> очень недурно сложенный молодец с полны­ми румяными щеками, с белыми, как снег, зубами и черными, как смоль, бакенбардами. Свеж он был, как кровь с молоком» (VI, 64). Нетрудно заметить, что описание внешности «молодца» величальной свадебной песни создается сходными эпитетами и сравнениями. Гоголь настойчиво и многократно обращает внимание читателя на «черные густые волосы» Ноздрева – деталь, напрашивающаяся на соотнесение с поэтикой величаний. В народных представлениях волосы являются показателем жизненной силы человека. Их буйный рост и завивание доказывают здоровье и силу песенного молодца. Этот аспект ноздревской внешности подан у Гоголя иронически: карточные партнеры часто «задавали передержку его густым и очень хорошим бакенбардам, так что возвращался домой он иногда с одной только бакенбардой, и то довольно жидкой. Но здоровые и полные щеки его так хорошо были сотворены и вмещали в себя столько растительной силы, что бакенбарды скоро вырастали вновь, еще даже лучше прежних» (VI, 70). С одной стороны, фольклорный архетип напоминает читателю о народном идеале человека, а с другой – в силу несовпадения с героем – обращает величание в его противоположность, в укор бездуховному «растительному» существованию «исторического чело­века» Ноздрева.

Дата добавления: 2015-07-10