В психологии народа явно просматривалось то, что следовало бы назвать советским милитаризмом.

Изредка по иркутским улицам проезжали обтекаемые легковые машины. Это были «Победы» — первые автомобили, выпущенные в стране после войны, предмет гордости народа.

Если раньше у русских почти не было часов, не считая выменянных на хлеб или просто отобранных у японских пленных, то теперь, как я заметил, начали появляться часы отечественного производства. Они тоже назывались «Победа».

Из громкоговорителя на здании универмага, расположенного на улице Урицкого, не умолкая, лилась одна и та же песня — «Огонек». Красивая мелодия и проникновенные слова о проводах любимого на фронт словно зачаровывали иркутянок, и они ручейком втекали в дверь магазина.

Большая витрина банка взывала: «Покупайте облигации государственного займа! Этим вы помогаете Родине!»

Кругом висели афиши — одни звали в кино, другие в театр на оперетту «Роз- Мари» и, конечно, в любимый всеми русскими цирк.

В общем и целом, оживленные улицы производили приятное впечатление. Правда, один раз я пережил шок при виде милиционера, загонявшего в переулок, подальше от людских глаз, безногого инвалида с военной медалью на груди, который, положив перед собой шапку, просил милостыню.

Люди в городе стали жить заметно лучше, во всяком случае по сравнению с 1945 годом, когда мы оказались в Сибири. И на основе возраставшего изо дня в день народного благосостояния креп советский патриотизм.

Прохожие нередко заговаривали с японцами.

— Давай-давай!

— Копай глубже!

— Что вы тут ищете? Клад?!

Едва державшийся на ногах пьяный обратился ко мне:

— Политика — это для шишек! А нам, маленьким людям, — залился водкой по горло и гуляй!

Он уже хотел двинуться дальше, как вдруг, наклонившись ко мне с серьезным лицом, сказал:

— Война — ужасная штука! Нельзя больше браться за оружие! — и похлопал меня по плечу.

Однажды я остановился на углу улицы Максима Горького, привлеченный объявлением о приеме студентов в Иркутский университет. Я прочитал, что к экзаменам допускаются лица в возрасте от восемнадцати до тридцати двух лет. Вдруг кто-то коснулся моего плеча. Рядом стояли двое русских — лет пятидесяти, в пиджаках.

— Поступать собрался?

— Я свое уже отучился!

— Японский университет закончил?

— Да.

— Видишь, я оказался прав. Выкладывай табачок! — сказал мужчина, что пониже, своему спутнику.

Его приятель в очках (кстати, русские редко их носят) молча вынул из кармана брюк пачку «Казбека». Это были папиросы высшего качества, названные по имени горы на Кавказе.

— Бери! — сказал очкарик приятелю. — А ты Пушкина читал? — обратился он ко мне.

— «Евгений Онегин» — одно из моих любимых произведений.

Дата добавления: 2015-10-16