Михайлюков разбудил меня едва рассвело.

— Вставай, Итиро! Машина дальше не пойдет. Дороги совсем раскисли, нам надо торопиться.

Мы наспех перекусили черствым хлебом.

— До Братска добрых сто километров. Осилишь?

— Я ведь пехотинец Квантунской армии!

Попрощавшись с нашими спутниками, мы двинулись в поход. Скиба и шофер остались, чтобы дозвониться до Братска и получить указания насчет грузовика.

Метров через сто я оценил русского офицера: ну и ходок! По сравнению со средним японцем я был физически крепок, но за обычным для Михайлюкова шагом угнаться не мог. Я безнадежно плелся за его спиной, пробежками сокращая расстояние между нами.

Около полудня на дорогу из тайги неожиданно выскочил какой-то человек, изрядно напугавший нас. Это был японец с черным прокопченным лицом, похожий на дикую кошку, обитающую в горах Японии.

— Курево есть? — спросил он.

Я наскреб по карманам остатки махорки. Мы уселись на поваленное дерево.

— Эй-эй! — крикнул японец, и на его зов из леса вышла группа пленных с такими же черными лицами.

Напугавший нас человек, ловко скрутив цигарку, блаженно затянулся.

— А вам табака не дают?

— У нас тут отдельная группа связистов — мы да один русский. Больше месяца торчим здесь. Ни табака, ни бани, воздухом питаемся. Не замолвишь за нас словечко перед начальством? Связисты, мол, домой, в Братск, просятся.

Я рассказал японцам, что пленных большими партиями отправляют на восток, передал все, что слышал от русских во время поездки по тайге. Лес огласился восторженными воплями.

— Все хорошо, конечно, но как бы про нас не забыли в суматохе. Подумаешь, какой-то десяток японцев в тайге, — произнес один из связистов.

— Не волнуйтесь! Пока у пленного есть лагерный номер, он не затеряется. Теперь эта омерзительная бирка гарантирует возвращение на родину. Берегите ее как зеницу ока! — сказал я.

Все как по команде продемонстрировали мне нагрудные знаки, а я про себя с горечью подумал, что лоскуток белой ткани в действительности может оказаться ненадежной защитой. Номерные бирки унижали достоинство японцев точно так же, как евреев оскорбляли заведенные в гитлеровской Германии опознавательные знаки на их магазинах и лавочках, как русских — особая форма с буквами SU (Советский Союз) в немецких концентрационных лагерях.

Мы распрощались со связистами и двинулись дальше месить дорожную жижу. Я вдруг почувствовал странную зависть к этим японцам, которые вели уединенную жизнь среди сопок. Они, похоже, пребывали в какой-то бесшабашно-вольной атмосфере, производили впечатление людей, словно бы не обремененных мирскими заботами, за исключением тоски по родине да удовлетворения минимальных потребностей. Связисты, подумалось мне, совершенно свободны от взаимной подозрительности и беспричинной слежки друг за другом, разъединяющих японцев в лагере — этом очаге «демократического движения». Им неведомы выступления до хрипоты на митингах с осуждением позорного прошлого, когда какой-нибудь бывший жандарм или полицейский клял себя за вынужденное прислуживание правящему классу, торжественные обещания перестроиться и тому подобное. Кто-то, может, и уподобит их существование недвижному обитанию в вакууме. Не возражаю, но, на мой взгляд, оно куда лучше бессмысленной возни, потому что не всякое движение суть развитие.

Дата добавления: 2015-10-16