ГЛАВА III 5 страница

По мнению Коновалова и его друзей, право исповедывать те или иные убеждения не зависит от принадлеж­ности к тому или иному классу, к той или иной об­щественной организации. К тому же подписавшие заявление 66-ти не подписали его, как представители торгово-промышленной среды, а как члены ее, на что они имеют полное и неотъемлемое право. Они счита­ли выступление необходимым, повиновались голосу своей совести и испытывают нравственное удовлетво­рение в сознании исполненного гражданского долга.

На этом дело и закончилось. Крестовников, хотя и считал себя обиженным, но в отставку не подал. Был слух о том, что он намеревался это сделать, но его друзья его отговорили, справедливо указывая на то, что в письме Коновалова, Рябушинского, Четверико­ва и Морозова было высказано ему и полное доверие, и уважение.

Как это бывало обычно, выступление группы про­мышленников не понравилось ни крайним правым, ни крайним левым.

Сотрудник «Нового времени» А. А. Столыпин, брат председателя Совета Министров, так характери­зовал письмо 66-ти:

«Маниловский протест московских толстосумов, исходящий от кучки благополучных и без­ответственных людей, раньше всего неумен. Но он был бы даже вреден, если бы их сытой и сан-тиментальной импотентности не противопоставилось всеоружие государственной воли, по существу своему не могущей терпеть то, что в госу­дарстве не должно быть терпимо».

С левой же стороны авторов заявления обвиняли в том, что они действовали только как торгово-промышленники.

«По купеческой логике выходит, что буржуазия протестует против разгрома университета только по­тому, что это вредно отражается на интересах торгов­ли и промышленности. Купцы и промышленники не выступили бы, если бы таковые нарушены не были бы».

Таким же характерным выступлением, как и в деле разгрома Московского университета, было и выступ­ление по «еврейскому вопросу».

Общество фабрикантов и заводчиков московско­го района обратилось к В. Н. Коковцеву со специаль­ной запиской по еврейскому вопросу, в которой, меж­ду прочим, говорило:

«Чрезвычайно участились выселения евреев ремесленников и торговцев из местностей, где, с ведома администрации, они открыто жили и зани­мались торговлей и промыслами десятки лет, а товары их конфискуются. Это ввергает торговлю и промышленность в такую неопределенность и неустойчивость, при которых хозяйство страны и интересы купеческого класса не могут не претерпеть весьма серьезных потрясений. В лице выселяемых торговля и промышленность утрачива­ют старых и опытных посредников для сбыта про­дуктов.

Выселение неизбежно связано с прекращением выселяемыми платежей. Конфискация това­ров является карой для фабрикантов и заводчи­ков, отпускающих товары, в большинстве случаев, в кредит. Стеснять свободу, перемещая людей, равносильно тому, чтобы затруднять свободное кровообращение в живом организме.

Теперь рельефно обнаружилась одна из несомненных причин, переживаемых нашей промышленностью, главным образом мануфактурной, острого периода неплатежей вообще и затруднений реализа­ции денежных обязательств в частности. Это ко­ренится в беспрерывных выселениях, ограничени­ях и стеснениях, чинимых местными властями евреям. Многочисленные случаи ликвидации еврея­ми своих торгово-промышленных предприятий вызвали исключительное положение, создавшееся благодаря преследованиям администрации. Это влечет не только непоступление частных плате­жей, но часто и потерю местного рынка» (П. Берлин, «Русская буржуазия».)

Это выступление вызвало бурю негодования в правой прессе. Уже не говоря про черносотенное «Рус­ское знамя», которое:

«противопоставляло истинно-русских старых купцов нынешним Гучковым, Крестовниковым, Рукавишниковым, воспитанным на чтении жидовских газет, в которых они, по малому своему развитию, не в состоянии разобраться», —

суворинское «Новое время» тоже с резкостью обрушилось на авторов заявления:

«Московские купчики, — писал сотрудник этой газеты, небезызвестный М. Меньшиков, — удивитель­но обнаглели. В последнее десятилетие всевозможных поблажек, что им делает правительство, они совсем избалованы слабостью и великодушием власти. При­выкнув обирать казну, они начали уже пытаться ко­мандовать ею»...

В газетах этого лагеря появляются требования отобрать у промышленников их фабрики и заводы, если они будут идти по пути сочувствия врагам веры Христовой.

По «еврейскому вопросу» было еще одно выступ­ление, но оно носило более общий характер. Было это незадолго до войны 1914 года и было облечено в фор­му письма в газету «Русские ведомости». Не припом­ню сейчас, что послужило поводом к его опублико­ванию, помню только, что инициатива исходила от ле­вых кругов. Из торгово-промышленников подписали тоже только левые, но их в это время было уже немало, и подписей было достаточно.

Помню, что мне позвонила в контору Е. Д. Кускова, сообщила, какое выступление предполагается, что уже ряд моих поли­тических друзей дал свои подписи. Их примеру и я по­следовал.

Это «письмо в редакцию» было характерно тем, что подписи исходили действительно от разных групп и лиц различных политических настроений. В то время антисемиты были достижением только черной сотни.

Одним из ярких проявлений политических настро­ений левой части московской промышленности был юбилей Коноваловской фирмы. Коноваловская фаб­рика, как и многие другие текстильные предприятия Владимирско-Костромского района, возникла в год Отечественной войны, и празднование имело место в первых числах сентября 1912 года. Оно отличалось пьшностью, невиданной даже для Москвы.

Юбилейная программа состояла из трех частей. Днем была часть официальная: приветствия и адреса различных фирм и предприятий и поднесение «подар­ков». В Москве любили праздновать всякие знамена­тельные даты. Обычно посылались «хлеб-соль», в ви­де шоколадного пирога, и серебряная ваза, изобра­жавшая солонку. Знаю это по нашему опыту: наша фирма дважды праздновала юбилей, — по Москве и по Харькову; количество подношений всегда было очень велико. А на Коноваловское столетие откликнулись не только все друзья, но и все конкуренты.

Мне пришлось уже отметить, что центральным пунктом этой части программы был адрес Коммерче­ского института, прочитанный П. И. Новгородцевым. Он обладал прекрасным голосом и был одним из из­любленных московских ораторов.

Его цитата из Мельникова-Печерского: «Побольше бы на свете Коновало­вых», имела шумный успех.

Особенностью этой части праздника, происходившего в Коноваловском «амба­ре», на Деловом дворе, было отсутствие характера «де­монстрации», почему на нем присутствовали и правые, и левые.

Совершенно иной характер носила следующая часть юбилейного торжества, — банкет в ресторане «Эрмитаж», на знаменитой в Москве крытой летней террасе. Тут уже было иначе: правые почти все от­сутствовали. Очевидно, заранее было известно о том выступлении, которое готовил сам виновник торже­ства. Тем не менее, народу было много, и обширная терраса была переполнена. Правда, многих, а может быть и большинство, интересовала кулинарная сторо­на ужина, а отнюдь не политическое значение собра­ния.

Я уже писал, что в общественной деятельности Коновалова был некоторый перерыв, вызванный со­стоянием его здоровья. Юбилейное торжество явля­лось возвращением его на арену общественной дея­тельности после некоторой паузы. Это придало вы­ступлению А. И. характер чего-то, выходящего из ра­мок повседневной жизни.

А. И. прочитал длинную, очень хорошо составлен­ную речь. Написана она была, как говорили, Мосальским, который знал прекрасно и самого оратора, и то, что он мог и должен был сказать. Речь делилась на две неравные части. В первой говорилось — собствен­но об юбилее, об истории фабрики, о прошлом Коноваловской семьи и о значении этой мануфактуры в истории русской текстильной промышленности. Обо всем этом сказано было с большим достоинством и с сознанием своей роли в русском текстильном деле, но сказано сравнительно немного, и представляло собою как бы вступление к главной теме. Вторая часть, более пространная, носила чисто политический характер.

Оратор говорил об общих условиях русской жизни, о необходимых реформах и, в частности, о том, что надлежит сделать, чтобы промышленность в Рос­сии могла развиваться надлежащим порядком.

«Для промышленности, — сказал А. И. Коновалов, — как воздух необходим плавный, покойный ход по­литической жизни, обеспечение имущественных и лич­ных интересов от произвольного их нарушения, нуж­ны твердое право, законность, широкое просвещение в стране. Таким образом, непосредственные интересы русской промышленности совпадают с заветным стремлением всего русского общества, и оно должно сказать, что высокое развитие торгово-промышленной деятельности в стране непременно вносит известные оздоровляющие начала во всю атмосферу государ­ственной и общественной жизни».

Речь Коновалова была встречена восторженно. Оратору устроили овацию. Видимо, произнесенные слова соответствовали настроениям большинства при­сутствующих, что и неудивительно, ибо состав участ­ников банкета носил либеральный и частью интелли­гентский характер.

Если речь Коновалова была как бы проявлением чаяний и пожеланий левого крыла Московского купе­чества, то другое выступление, П. П. Рябушинского, — было встречено совершенно иначе. Он выступал от имени Биржевого комитета. Председателя Г. А. Крестовникова на банкете не было, но фактически П. П. го­ворил от себя, не выражая мнения тех, кого он фор­мально представлял. Говорил он на свою любимую те­му, о роли и значении купечества и призывал при­сутствующих признать представителей промышлен­ности и торговли первенствующей и главенствующей группой в государстве.

«Русскому купечеству, — говорил он, — пора за­нять место первенствующего русского сословия, пора с гордостью носить звание «русского купца», не гоняясь за званием выродившегося русского дворянина».

Последние слова носили весьма злободневный ха­рактер. В самый день юбилея в газетах появилось со­общение, что известный московский промышленник, главный руководитель Прохоровской Трехгорной ма­нуфактуры, И. И. Прохоров, возведен, со всей своей семьей, в «потомственное Российское дворянское до­стоинство».

Речь Рябушинского далеко не всем понравилась.

Заключительные слова вызвали даже протесты. Боль­шинство нашло ее неуместной, в особенности в устах «официального представителя» Московской биржи; другие сочли неудачным выпад против И. И. Прохо­рова, который пользовался общим уважением; нако­нец, некоторые заявили, что, давая такую нелестную характеристику русскому дворянству, нельзя этого де­лать вообще и, в частности, на обеде, куда были при­глашены официальные представители дворянского со­словия, в лице Костромского губернского предводите­ля Б. Н. Зузина, который, к слову сказать, никак на эту речь не реагировал.

Как бы то ни было, речь Рябушин­ского, придавшая банкету несколько митинговый ха­рактер, несколько ослабила то внушительное впечат­ление, которое создалось тщательно подготовленной и продуманной речью устроителя и руководителя бан­кета.

Других выступлений, кажется, больше не было.

Открытых прений — тоже. Сказали несколько речей в самом конце ужина — и этим празднество закончи­лось.

Третья часть юбилейного празднования заключа­лась в поездке на фабрику, для осмотра выстроен­ных помещений для школ, больницы, приюта, бога­дельни и т. д. Я уже упоминал, что все эти сооружения отличались чрезвычайной роскошью, особенно внеш­ней. Здания строил архитектор Желтковский, один из талантливейших московских зодчих. Все они были в стиле ампир и облицованы мрамором.

Роскошь построек соответствовала роскоши праздника. Приглашенных, которых было не так мно­го,» помнится, человек 25-30, — повезли из Москвы на экстренном поезде, у всех были особые помещения, а кулинарная сторона обслуживалась рестораном «Эр­митаж». Но пышностью и богатством приема дело не ограничилось. Приглашенные были подобраны так, что создалась возможность разного рода собеседований, главным образом, о вновь возникнувшей думской группе прогрессистов и о контакте с нею левых мос­ковских буржуазных элементов.

Дата добавления: 2015-10-16