Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава двадцать девятая «эгей, натурал, ты в натуре то 1 страница

Читайте также:
  1. A B C Ç D E F G H I İ J K L M N O Ö P R S Ş T U Ü V Y Z 1 страница
  2. A B C Ç D E F G H I İ J K L M N O Ö P R S Ş T U Ü V Y Z 2 страница
  3. A Б В Г Д E Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я 1 страница
  4. A Б В Г Д E Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я 2 страница
  5. Acknowledgments 1 страница
  6. Acknowledgments 10 страница
  7. Acknowledgments 11 страница

Теперь Эдам воспринимал свою квартиру, свою нору с перекошенной крышей, как самый настоящий санаторий для одной-единственной пациентки — его любимой девушки… девушки его мечты и его жизни. Как же ему хотелось объясниться в любви! Он на полном серьезе сокрушался по поводу того, что не может взять Шарлотту за руку, воздеть другую руку к небесам и обратиться к Всевышнему: «Смотри! Узри эту несказанную красоту! Вот она, та девушка, которую я люблю! Я… она… в общем, я готов отдать за нее жизнь!» Вот только если не перед Ним, то перед кем можно было признаться в этой любви? Уж своих друзей-мутантов он знал как никто другой. Взять да и заявить — просто так, ни с того ни с сего — этой кучке интеллектуалов: «Ребята, я влюблен!»… нет, от одной этой мысли Эдаму становилось не по себе. Сколько будет по этому поводу шуточек, дурацкого смеха и многозначительных косых взглядов — нет, такой обструкции Эдаму не вынести.

Кроме того, в эти дни у него был еще один повод для беспокойства и еще одна тема, над которой следовало серьезно подумать. Подозрения по поводу того, что злосчастный реферат за Джоджо написал кто-то другой, так и остались подозрениями. Пока что ничего не случилось. С другой стороны, дело не было закрыто. До поры до времени все было тихо. Он догадывался, что в борьбу вступили какие-то весьма серьезные фигуры. Надо же было так проколоться! Он ведь соврал инспектору из отдела внутренних расследований… а это уже действительно более чем серьезный проступок. Да, он послушался совета Бастера, вовсе не настроенного к нему дружески, и теперь влип по самые уши — почище, чем этот придурок Джоджо. За такие дела могут и из университета отчислить! Нет, только не это. Эдама бросало в холодный пот при одной мысли о подобном исходе. Это же просто невозможно. Это все равно… все равно что умереть. И все же приходилось считаться с тем, что такая перспектива реально существовала! Он собственными руками выкопал себе могилу! Как так могло получиться? Нет, только не это!

Эдам проводил с Шарлоттой каждую свободную минуту. Они даже спали вместе — то есть, если говорить точно, он спал рядом с нею на своей импровизированной кровати. Его самолюбие тешило сознание того, что Шарлотта не может без него обойтись. Ей действительно не удавалось уснуть, пока он не обнимал ее и не прижимал к себе. Порой, чтобы убаюкать Шарлотту, ему приходилось лежать рядом с ней часа по два и даже больше. В том же, что касается развития более близких отношений, Эдаму приходилось утешать себя тем, что «спать рядом» отличается от «спать вместе» всего лишь наречием. Это выражение — «отличаться всего лишь наречием» — он придумал сам. «Хороша шутка, ничего не скажешь», — думал он, однако не улыбаясь при этом и не испытывая никакого веселья от своего остроумия.

В любом случае, проводить с Шарлоттой все свое время он не мог. Наступила последняя неделя сессии, а чтобы претендовать на роудсовскую стипендию, нужно было сдать все экзамены только на «отлично». Кроме того, Эдам поклялся себе все-таки вывести на чистую воду всех участников истории «Ночи трахающихся черепов»… В конце концов, зря он, что ли, потратил на этот университетский листок «Дейли вэйв» столько времени и сил. Парень лелеял в душе надежду, что ему удастся опубликовать эту статью именно таким образом и в такое время, когда она станет хорошим напоминанием Хойту Торпу: мы еще с тобой поквитаемся, и наша месть будет страшна. Под «нами» он понимал Шарлотту Симмонс и Эдама Геллина. Помимо всех этих благородных дел у него была еще одна забота, дело земное и даже совершенно приземленное, но, увы, абсолютно неизбежное: нужно было зарабатывать хоть какие-то деньги. Раньше Эдам получал деньги также за кураторство над спортсменами, но не очень удивился, когда спортивная кафедра вдруг перестала нуждаться в его услугах. Да, какой контраст: он, Эдам Геллин, «Мутант Миллениума» и влюбленный принц из волшебной сказки, вынужден был ежевечерне трястись в своем дрянном разбитом автомобильчике, зарабатывая на жизнь чаевыми, полученными за доставку «Бицосуши» и «Пауэр Пиццы», будь она неладна.

Шарлотта же, в отличие от Эдама, проводила большую часть дня, лежа в постели и безразлично глядя в потолок. Если она и вставала с кровати, то неизменно набрасывала синтетическую рубашку Эдама с эмблемой школы Гудзон-Бэй. Очень быстро Эдам просек, что дай ей волю — так она и вовсе не будет выходить из квартиры. Поняв, что дело плохо, он взял на себя обязанность следить за тем, чтобы гостья все-таки брала себя в руки, вставала, худо-бедно одевалась — все в ту же одежду, в которой впервые появилась у него дома, — и пусть через силу, но все же шла на очередной экзамен. Шарлотта всячески протестовала и сопротивлялась, доказывая, что никаких экзаменов ей все равно не сдать, потому что она вконец разучилась учиться. Эдам, в свою очередь, уверял ее в том, что она не просто умная девушка, а самый настоящий гений, после чего пускался в пространные рассуждения насчет того, что она так много и плодотворно занималась в течение большей части семестра, что почти все, входившее в программу, уже выучила и теперь просто в силу инерции способна если не блестяще, то, по крайней мере, сносно сдать все экзамены. «Что было, то было, — втолковывал он Шарлотте, — нужно уметь собираться и заставлять себя забывать о былых неприятностях, главное — это то, что ждет тебя впереди, а будущее у тебя самое светлое. Ты сама себе его выстроишь. В конце концов, кто еще сравнится с тобой по остроте восприятия мира, по стремлению познать его…» — и так далее в том же духе. Порой Эдам и сам начинал путаться — слишком уж тяжело было разнообразить все эти навязшие в зубах клише и штампы, чтобы хотя бы слишком явно не повторяться в своих разглагольствованиях. Нельзя было не отметить, что его настойчиво повторяемые комплименты и усиленно внедряемый в сознание Шарлотты оптимизм мало-помалу начинали давать эффект.

Самого Эдама все это время просто разрывало на части изнутри. С одной стороны, в нем боролись объединенные силы разума (надо же все-таки зарабатывать деньги и сдавать экзамены) и благородных эмоций: сострадания и желания творить добро. Однако, с другой стороны, им противостояло поддерживаемое вполне плотскими страстями навязчивое желание совершить убийство: да-да, убить девственника в самом себе. Причем больше всего на свете Эдаму хотелось, чтобы этот давно надоевший ему девственник пал от рук, губ, груди, бедер и прочих частей тела столь горячо любимой им девушки. Противодействовавшие друг другу в душе Эдама силы порой шли на неожиданные шаги и применяли всякого рода военные хитрости. Так, например, в какой-то момент желание делать добро начинало твердить ему, что пора взять Шарлотту за руку и отвести ее в университетскую поликлинику, где ее депрессией займутся специалисты-профессионалы. То, что у девушки депрессия, а не просто плохое настроение, он понял еще в первый день, когда они встретились после каникул. И Эдам уже начал собираться с силами и обдумывать, как сказать Шарлотте, что ее пора вести к психиатру, но ответный удар нанес сидевший в нем убийца девственников. «Ты что, смерти ее хочешь? — напустился на него этот маньяк. — Что, надоела тебе девчонка, решил сбагрить ее пусть и в цивилизованный, обустроенный по всем правилам двадцать первого века, но все же дурдом? Чего ты этим добьешься? Чтобы у нее нашли „клиническую“ депрессию, отчислили из университета и отправили домой?» Нет, допустить такого Эдам, конечно, не мог. И потом, он прекрасно понимал, что сейчас Шарлотте нужны просто любовь, забота, ласка, внимание, ободряющее слово, может быть, даже преувеличенные восторги по поводу ее персоны, нарисованные картинки светлого будущего… и, конечно же, порядок. Нужно создать для нее позитивный настрой во всем. Что сказано — то должно быть сделано. Да, Шарлотта должна сдать экзамены. Да, она должна приводить себя в порядок, независимо от того, собирается она выходить из квартиры или нет. А начинать нужно с самого себя: создать в этой крысиной норе, именуемой гордым словом «квартира», хотя бы видимость порядка.

Когда Шарлотта в первый раз вылезла из своего «бомбоубежища» и пошла сдавать экзамен — ту самую нейрофизиологию, Эдам решил посмотреть на свое жилище глазами придурковатого, но понимающего толк в чистоте и порядке сержанта из какого-нибудь голливудского фильма. Проведенным осмотром «сержант» остался крайне недоволен: непростительный свинарник. А эта ванная… в общем холле… Как-то так сложилось, что Эдам практически не общался со своими соседями. Те тоже были между собой едва знакомы и при встрече, конечно, здоровались, но не вступали друг с другом даже в светские — например, о погоде — разговоры. В общем, все это отнюдь не способствовало трудовым подвигам на почве поддержания гигиены в местах общего пользования. Вонь, грязь, пятно слизи вокруг сливной трубы, уходящей под щербатый, покрытый древним восьмиугольным кафелем пол. Вокруг унитаза — грязные потеки расползлись во все стороны едва ли не на целый фут. Вся раковина покрыта слоем сбриваемой по утрам щетины. На занавеске душа — черные разводы, да и сама занавеска оставляет желать лучшего: явно зажившийся на этом свете кусок полиэтилена, провисший в тех местах, где давным-давно были оборваны крепившие его к струне кольца. Потолок этого «храма чистоты» украшали лохмотья и лоскуты отслаивающейся штукатурки: из-за отсутствия нормальной вентиляции в ванной все время стояла невыносимая сырость. Что ж, следовало признать, что никогда раньше Эдаму не приходило в голову посмотреть на все это великолепие глазами нормального человека — например, Шарлотты. И теперь расчистку авгиевых конюшен можно было объявить делом чести. Для выполнения столь ответственной задачи Эдам обзавелся найденной в подвале лопатой для уборки снега, ископаемой щеткой с деревянной ручкой и обнаруженной в последний момент на четверть полной бутылкой нашатырного спирта. Для начала он отскоблил отслоившуюся краску на потолке и выдавил вздувшиеся пузыри-фурункулы штукатурки. Затем настал черед меньших по объему, но от этого не менее сложных и противных заданий: Эдам отмыл душевую занавеску, отдраил раковину, как мог расправился со ржавыми пятнами в ванной и, опустившись на четвереньки, сгреб с пола всю образовавшуюся грязь. После этого оставалась сущая ерунда: отмыть не мытый, казалось, годами, провонявший мочой унитаз, а затем еще раз хорошенько пройтись щеткой по кафелю пола, чтобы содрать с него хотя бы верхний слой въевшейся за долгие годы грязи. Вволю надышавшись аммиаком и другими не менее полезными ароматами, Эдам посчитал первую часть операции законченной и перешел к следующему этапу: сама его комната тоже нуждалась в наведении хотя бы элементарного порядка Так, первым делом собрать все грязное барахло с пола и убрать его хотя бы куда-нибудь с глаз долой… перестелить заново постель, загнув уголки простыни за края матраса — по-больничному, как говорила когда-то его мама… вымести и выгрести из всех углов слои пыли, клубки вычесанных волос, смятые чеки из супермаркета и из банкомата, разные квитанции, пакеты и бутылки из-под каких-то не то соков, не то искусственных коктейлей «Снэппл», на которые Эдам подсел в последнее время, россыпи пластиковых колпачков от дешевых, продающихся как минимум дюжинами шариковых ручек, рекламные проспекты, флаеры и бланки с предложением льготной подписки на всевозможные журналы. В общем, мероприятие по уборке комнаты и прилегающих помещений заняло у него больше трех часов.

Оставалось только расставить по местам кое-какие вещи, подыскать подходящие места для предметов, за которыми отродясь никакого места закреплено не было, запихнуть куда-то старые кроссовки, сложить бумаги на столе в более-менее ровные пачки… Эдам как раз раздумывал, куда ему пристроить свои старые футляры от очков, домашнюю аптечку и большую кофейную кружку — отнести в ванную или оставить в комнате, расположить рядком или кучкой, — когда входная дверь открылась, и на пороге появилась Шарлотта Судя по ее жалкому, затравленному виду, можно было предположить, что экзамен она не просто провалила, а провалила с треском. Эдам втайне надеялся, что, увидев, как преобразилась его комната, Шарлотта если не просияет, то хотя бы улыбнется. Этого не случилось. Улыбаться пришлось самому Эдаму. Комично взмахнув руками, он преувеличенно бравым голосом объявил:

— Добро пожаловать в новую жизнь — жизнь в чистоте и порядке!

Шарлотта шагнула к Эдаму и просто рухнула в его объятия. Обхватив его за талию и уткнувшись носом ему в грудь, она в который уже раз за эти дни горько разрыдалась.

— О, Эдам, я все провалила, провалила, про… про… про… про… про… провалила… — Ее начали бить уже знакомые Эдаму конвульсии, которые не давали без запинки произнести даже короткую фразу.

— Что-то я сомневаюсь…

— Я и половины не выучила из того, что было нужно! Это было так ужасно! Теперь все от меня отвернутся! Я всех подвела! Всех обману… ну… ну… ну… ну… ну… нула… — Она перевела дыхание и снова заревела. — Мистера Старлинга, мисс Пеннингтон… все… все… все… все… все… все… все… всех…

Неудержимые слезы. Эдам понятия не имел, что это еще за мисс Пеннингтон.

— Да ладно тебе! Ну перестань! Возьми себя в руки! После трудного экзамена так всегда бывает! Я уверен, что итоговый балл окажется гораздо выше, чем ты думаешь.

— Господи, ничего ты не понимаешь! Я на самом деле плохо отвечала! Мистер Старлинг на меня теперь и смотреть не будет! Он решит, что я из хорошей студентки превратилась неизвестно в ко… ко… ко… ко… ко… кого…

— Прекрати! Прекрати! — рявкнул Эдам, сам немало удивившись своему приказному тону. — Не хочу больше слушать твое нытье!

Шарлотта от неожиданности даже перестала плакать и посмотрела на Эдама пусть еще полными слез, но уже заинтересованными глазами… От удивления у нее даже слегка челюсть отвисла Она выглядела, как ни странно, не обиженной и рассерженной, а довольной — так порой реагируют женщины на мужские упреки, критику и даже окрик. В этот момент они сами приходят в восхищение и признают за мужчиной право повысить на них голос: мужик — он и есть мужик.

Дьюпонтская баскетбольная команда подъехала к отелю «Циркум Глобал» в Лексингтоне на новом с иголочки междугородном автобусе «мерседес суперлюкс» с подчеркивающими стремительность движения стилизованными синими стрелами по бортам. Джоджо сидел в середине салона рядом с Майком. Сиденья в этом автобусе напоминали кресла в салоне первого класса «Боинга 767». Окна были затонированы, как солнечные очки, так что Джоджо даже не сразу понял, что они уже приехали. «Странно. Никого. Ах, вон же они!» Вслух он, конечно, так же, как и остальные игроки, ни за что не признался бы, что ему доставляет неизъяснимое удовольствие присутствие просто зевак, болельщиков и особенно фанаток — девушек-«группи» — в любой точке страны, куда забрасывал команду календарь чемпионата. И действительно, перед входом в отель собралась уже целая толпа… Джоджо удивило, что Лексингтон, который он всегда считал просто маленьким университетским городком в глубинке Кентукки, оказался достаточно крупным городом и значительным центром деловой жизни, чтобы иметь отель такой сети, как «Циркум Глобал»… У подъезда гостиницы он насчитал немало типичных «белых воротничков», судя по всему, дожидающихся такси, чтобы поехать ужинать или еще куда-нибудь… Но не это на самом деле привлекло внимание парня: ну-ка, ну-ка… шесть, восемь, может быть, даже десять группи… все как одна — белые. Все группи были белые — и это при том, что восемьдесят пять процентов звезд студенческой баскетбольной лиги были черные. Странные они все-таки, эти фанатки.

Джоджо с готовностью и с неожиданной для человека ростом в шесть футов и десять дюймов легкостью вскочил на ноги и направился к выходу из автобуса. Прочь все тревоги и волнения. Плевать, что какой-то сопляк-первокурсник занял его место в стартовой пятерке. Плевать, что какой-то ненавидящий спортсменов преподаватель истории поклялся вышвырнуть его из Дьюпонта. Плевать на все — десять минут, которые обычно уходили на то, чтобы дойти от автобуса до гостиницы и постоять в вестибюле, дожидаясь, пока менеджеры-добровольцы принесут багаж и уладят все формальности у стойки администратора, были десятью минутами райского блаженства в этой земной жизни. Джоджо прекрасно знал, что все члены команды, включая самого последнего пиши-читая, испытывают сейчас точно такой же внутренний подъем. Другое дело, что ни один из них, в том числе и сам Джоджо, не был настолько глуп, чтобы признаться в этом вслух кому бы то ни было. Да, за эти десять минут они превращались в великанов, попирающих землю, населенную простыми смертными.

Когда баскетболисты, низко пригибая головы, чтобы не зацепиться за верхний край дверного проема, выходили из автобуса, у случайных зрителей и специально приехавших поглазеть на своих кумиров болельщиков перехватывало дыхание. Можно было подумать, все действительно опасаются, как бы эти полубоги не повредили свои «тыквы», вылезая из автобуса, хоть и роскошного, но все-таки предназначенного для перевозки обыкновенных людей обыкновенного роста. Зрители благоговейно взирали, как небожители, сойдя на землю, распрямляются и предстают перед ними во всей красе, во весь свой отнюдь не обыкновенный рост.

Группи инстинктивно подались вперед: симпатичные белые девчонки. Если бы они так сильно не красились, их вполне можно было бы принять за каких-нибудь миловидных сиделок-добровольцев из дома для престарелых. Но не тут-то было: этим девчонкам приходилось здорово налегать на «лицевую штукатурку» хотя бы для того, чтобы замазать черные круги под глазами — неизбежное последствие активной ночной жизни и сопутствующего ей бурного веселья. Их восторженные глаза были «усилены» накладными ресницами чуть ли не в фут длиной, губы сверкали помадой самых невероятных оттенков, джинсы сидели гораздо ниже самой широкой точки тазобедренного сустава и обтягивали соблазнительные ягодицы плотно, как вторая кожа; в пупке каждой из этих красоток висело по здоровенному серебряному кольцу, к которому очень удобно было прицепить тонкую цепочку или ниточку мелкого жемчуга… В общем, для стороннего наблюдателя они выглядели как проститутки. Судя по всему, за продажных женщин их принимало и большинство посетителей гостиницы, никогда раньше не видевших подобного представления: верные поклонницы встречают своих странствующих кумиров. Но на самом деле болельщицы ни в малейшей степени не были продажными женщинами. Никогда в жизни ни одна из них не стала бы спать с мужчиной за деньги. Это были добровольцы. Да, они совершенно добровольно отдавали свою красоту и молодость тем, кому поклонялись, предоставляли свои тела своим кумирам, позволяя пользоваться ими так, как те считали нужным. В общем, они скорее походили на жриц в буддистских храмах… или индуистских?.. Черт его знает. Опять забыл. Почему-то в памяти Джоджо всплыл только образ богини по имени Леворукая Шакти… Курс назывался «История религий Азии и Африки», но все, что отложилось в памяти баскетболиста, были вот эти храмовые жрицы любви. Ему тогда очень понравилась та лекция. А главное — полная параллель с тем, что сам Джоджо наблюдал в околоспортивной жизни команды и в чем сам не без удовольствия принимал участие. Впрочем, в своем нынешнем настроении он испытывал скорее жалость к девчонкам-группи. Ведь если вдуматься, кто они такие? Догадываются ли родители, чем занимаются их ненаглядные дочки в свободное от учебы время? Сам Джоджо немало повидал, да и, что греха таить, поимел на своем веку этих вездесущих жриц любви. Удовольствие потрахаться с ними — конечно, чистая физкультура, эмоции на уровне животных, если, разумеется, не считать чувство удовлетворения похоти, присущее только такому высокоорганизованному существу, как человек.

— Трейшоун! — пропищала одна из фанаток — маленькая блондинка, чьи груди походили на пару небольших округлых упругих мячиков; казалось, что их можно отцепить в любой момент, когда захочется, а потом прицепить обратно.

— Привет, крошка, — ответил Трейшоун буквально уголком рта, всем своим видом давая понять окружающему миру, как ему все это надоело.

— Привет, Джоджо! Помнишь меня?

Джоджо искоса посмотрел в ту сторону, откуда раздался возглас. Что ж, неплохо. Высокая белая девушка, брюнетка с правильными чертами лица и потрясающе длинными ногами, не прикрытыми, а, наоборот, открытыми короткой юбкой, призванной продемонстрировать всем окружающим эти ноги по самое… дальше некуда. Джоджо, естественно, не соизволил не только «вспомнить», но хотя бы кивком головы дать понять, что услышал ее. На его лице застыло выработанное за годы выступлений в команде выражение «подумаешь-эка-невидаль». В то же время парень мысленно праздновал маленькую победу: он был вторым, кого поприветствовал кто-то из фанаток, и это второе, сразу после суперзвезды Трейшоуна, место могло считаться не только призовым, но и более чем почетным. Похоже, его не забыли! И это несмотря на то, что он больше не выходил в стартовом составе на выездных играх. Джоджо только начал входить во вкус этой восхитительной минуты, как…

— Вернон!

— Вернон!

Да, вот они, две аппетитные пышечки, надрывающие глотки ради… того самого человека, который и отобрал у него место в стартовой пятерке команды-победителя национального студенческого чемпионата.

Игроки прошли через вращающиеся двери в холл лексингтонского «Циркум Глобал», и здесь все началось сначала: ахи, охи, визг, бесцеремонное разглядывание в упор. Зрелище действительно было достойно внимания. Игроки башнями возвышались посреди холла и походили на каких-то представителей новой человеческой расы, может быть даже выведенных искусственным путем. Бастер Рот требовал от своих подопечных надевать в поездки костюмы с галстуками. Белые игроки позволяли себе некоторые вольности в этом вопросе — так, сегодня Майк, пиши-читаи и сам Джоджо были в синих блейзерах и брюках-хаки, а один из пиши-читаев пошел на компромисс и надел серые фланелевые брюки. Другое дело — игроки чернокожие. Все они предпочитали быть стильными, модными и элегантными. В нынешнем сезоне быть стильным и элегантным означало носить однобортный костюм с пиджаком на трех или четырех пуговицах. У Трейшоуна на пиджаке сшитого на заказ костюма их красовалось аж целых пять. Верхняя из них застегивалась где-то на уровне шести футов от земли. В этом костюме Трейшоун выглядел весьма внушительно — ни дать ни взять заводская дымовая труба. Тренер Рот прекрасно понимал, что делает. Когда его команда входила в вестибюль очередного дорогого отеля вроде «Циркум Глобал», это была уже не просто компания великанов. Это была группа исполинов, готовых… править миром. По крайней мере, это читалось в глазах и на изумленных лицах всех окружающих, готовых, казалось, пасть ниц перед этими пришельцами.

Джоджо испытывал такое ощущение уже много раз. Правда, сегодня оно было отчасти отравлено навалившимися на него проблемами. Начать с того, что он больше не выходит в стартовой пятерке. Такое унижение само по себе пережить нелегко. Но сейчас оно было наименьшим из свалившихся на Джоджо несчастий. Главным же был увеличивавшийся с каждым днем риск навсегда распрощаться с мечтой всей его жизни… даже не с мечтой, а с… твердой уверенностью в том, что рано или поздно — но чем быстрее, тем лучше — он будет играть… в Лиге… в Лиге! Стремление к этой заветной цели наполняло всю его жизнь и придавало ей смысл! И вдруг выяснилось, что от этой уверенности не осталось и следа. Нет, что касается чисто спортивной стороны дела, тут еще можно было на что-то рассчитывать. В конце концов, на площадке все зависит только от него. Удастся выбраться из внутреннего кризиса — значит, и игра пойдет. Вот только менять что бы то ни было будет бессмысленно, если его выкинут из Дьюпонта к чертовой матери. Далеко не сразу Джоджо понял, насколько серьезны были намерения преподавателя истории мистера Джерома Квота вывести его на чистую воду в вопросе плагиата. Ему ни на мгновение не приходило в голову, что тренер может пустить это на самотек. Однако, судя по всему, дело принимало скверный оборот: даже Бастер Рот, легенда Дьюпонта, заручившись поддержкой и союзнической помощью самого ректора, оказался бессилен заткнуть пасть этому уроду Квоту. Урод совершенно точно знал, что Джоджо Йоханссен ни за что не мог написать тот гребаный реферат, и собирался рано или поздно доказать это. В конце концов, если в отделе внутренних расследований хорошенько потрясут этого Эдама… как его там? Теллина? или Келлина?.. Совсем, на хрен, забыл его фамилию… в общем, расколется он — к этому нужно быть готовым. Не из того теста парень сделан. Нажмут на него посильнее — он и скиснет. Да уж, «давай-давай, Джоджо», хреновое у тебя положеньице. Если дело доведут до официального разбирательства, то в лучшем случае тебе светит повторный семестр, а это значит — прощай, большая часть игрового сезона прощай, чемпионат Студенческой баскетбольной ассоциации, прощайте, все кубковые игры.

Но даже если ему удастся выкрутиться из этой истории со злосчастным рефератом, существует еще одна вполне реальная опасность зависнуть на повторный семестр. Для этого всего только и нужно получить двойку по курсу «Век Сократа». Не зря, не зря ведь тренер предупреждал его — не прыгать выше головы. Нет, на самом деле ему было интересно слушать про Сократа и Платона… Он даже стал худо-бедно въезжать в тему. Начал понимать, например, чем «всеобщие категории» Сократа отличаются от платоновских Идей, и это было круто — чувствовать себя не последним дебилом, а умным человеком. Другое дело, что Джоджо не привык много читать — хотя бы столько же, сколько читает среднестатический настоящий студент, — а тем более писать такое количество самостоятельных работ и рефератов, в которых нужно было рассматривать какие-то положения, проводить аналогии и делать еще много разных вещей, каких он никогда не делал, а также использовать умные слова вроде «диалектический», «эйдемонологическая этика» или «интеллектуалистский и сверхинтеллектуалистский подход». Все свободное время он проводил теперь за компьютером. Майк по привычке предлагал ему поиграть в «Большой автоугон», или в «Беспечного ездока», или в «Виртуальный стритбол», но Джоджо до глубокой ночи торчал в Интернете, разыскивая определения все новых и новых непонятных ему слов. В общем, получить двойку за «Век Сократа» было проще простого, а случись такое — и опять-таки он будет отлучен от спорта на целый семестр.

В вестибюль гостиницы вместе с игроками пробралось с полдюжины группи. Остальных фанаток охрана отеля сумела каким-то образом оттереть от игроков. В конце концов, «Циркум Глобал» был весьма респектабельной гостиницей, и никто не позволил бы неизвестно откуда взявшимся девчонкам слишком долго демонстрировать тут почти не прикрытые одеждой розовые филейные части своих юных тел. Тренер строго-настрого запрещал игрокам общаться с девчонками в таких ситуациях. Полагалось игнорировать поклонниц, словно их тут и не было. Даже случайно замеченная тренером улыбка, адресованная какой-нибудь особенно привлекательной или настойчивой фанатке, каралась суровой выволочкой. «Успеете еще натрахаться, — внушал он им, — а на людях не смейте портить репутацию университетской команды». Вот так-то, ни больше ни меньше. Джоджо, конечно, видел, как ребята украдкой перемигиваются и обмениваются многозначительными взглядами с жаждущими встречи фанатками и цинично перекидываются друг с другом соображениями насчет того, что и кому сегодня светит ближе к ночи, то есть после официального, положенного по режиму отбоя.

Майку и Джоджо достался просторный номер с двумя широченными двуспальными кроватями. Джоджо вряд ли смог бы сформулировать, какие именно детали обстановки произвели на него наибольшее впечатление, но вывод он для себя сделал однозначный: роскошный, просто в полном смысле этого слова роскошный отель. Чего стоила только пара мягких пушистых белоснежных банных халатов, висевших в стенном шкафу. На нагрудном кармане каждой из этих почти королевских мантий был вышит фамильный герб «Циркум Глобал» (история которого восходила аж к 1996 году)… Точно такой же герб красовался и на стоявших на специально отведенной полочке банных тапках…

Майк не стал терять ни минуты. Он сразу же распахнул дверцы обязательного для всех номеров шкафчика якобы красного дерева, за которыми скрывался большой телевизор. Взяв пульт дистанционного управления, Майк плюхнулся в кресло и несколькими нажатиями кнопок добился искомого: на экране появился логотип одного из внутригостиничных платных каналов с предупреждением о том, что его программа включает фильмы в жанре жесткого порно. Джоджо тоже не терял времени даром. Из фирменной дьюпонтской спортивной сумки он вытащил две книги, толстую тетрадь на спиральной пружинке и со всем этим богатством стал устраиваться за письменным столом. Подсознательно он отметил, что настольная лампа по мощности наверняка значительно превышает привычные для гостиниц среднего класса сорок ватт: да, вот из таких-то мелочей и складывается роскошь. Усевшись поудобнее за столом, Джоджо углубился в аристотелевскую «Метафизику», где некоторое время назад, к своему немалому удивлению, обнаружил много неглупых мыслей по поводу Сократа.

За его спиной, где-то в районе телевизора, раздавались бесконечные вздохи и сладострастные стоны — те два звука, которыми обычно ограничивается саундтрек так называемых фильмов для взрослых. В какой-то момент Джоджо оглянулся и посмотрел на экран. Из того угла, где он сидел, можно было лишь с трудом разглядеть ритмично двигающиеся и дергающиеся фрагменты человеческих тел — ноги, бедра, животы, ягодицы, женские груди неестественных размеров… все это время от времени перемежалось кадрами, на которых были запечатлены гениталии в самый ответственный момент их функционирования. Рычания и стоны актеров то стихали, то снова усиливались. Благодаря работе монтажеров казалось, что эти парочки (и не только парочки) трудятся беспрерывно.


Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 42 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Модель на подиуме 8 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Модель на подиуме 9 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Модель на подиуме 10 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Модель на подиуме 11 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Модель на подиуме 12 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Во мраке ночи 1 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Во мраке ночи 2 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Во мраке ночи 3 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Во мраке ночи 4 страница | ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Во мраке ночи 5 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Изящная дилемма| ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ «Эгей, натурал, ты в натуре то 2 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.013 сек.)