Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Добру молодцу урок», которого я не желаю признавать

Читайте также:
  1. Всегда глазам открывается пропасть, являющая собой (по приближении) Крест, с помощью которого восходишь на следующую секцию.
  2. Город, которого нет на карте. 5ч.
  3. ГРАЖДАНИНОМ КОТОРОГО ОНО ЯВЛЯЕТСЯ
  4. ГРАЖДАНИНОМ КОТОРОГО ОНО ЯВЛЯЕТСЯ
  5. Да, здесь есть школы, где желающие могут обучаться, но и здесь
  6. Допрос - это следственное действие, в ходе которого получают устные показания допрашиваемого об известных ему обстоятельствах, подлежащих установлению по уголовному делу.

Обычно санкарта рядового доходяги – это листок, сложенный пополам. Иногда еще один-два листика. На первой странице – фамилия, имя, отчество, статья, срок. Затем: сколько раз обращался в санчасть. В конце: «Жалобы на общую слабость. Жидкий стул с кровью. Направляется в ЦБЛ по поводу дизентерии».

За этим листком не видишь трагедию человека, который цепляется за жизнь, работая в надежде получить премблюдо и «талон +1» или даже «+2», что дает право на ложку каши, дополнительных 100–150 граммов хлеба, а то и куска рыбы. Но голод, непосильный труд, непривычные морозы, а иногда депрессия сталкивают его в заколдованный круг: он теряет силы и больше не выполняет нормы, а невыполнение нормы влечет за собой урезанный паек. Он бьется как муха в паутине.

Бесполезно. Дистрофия. Атрофия мышц и слизистых оболочек, в том числе и пищеварительного тракта.

Хлеб из отходов, неободранный овес «жуй-плюй» не перевариваются, раздражают стенки кишечника. Понос. Обычный голодный понос, но при этом слизь, кровь.

Тогда ставят диагноз «дизентерия» и отправляют в ЦБЛ, чтобы не повышать смертность своего местного стационара.

Понятно, на такой канве любой недуг может вышить свой узор. Чаще всего – туберкулез.

Так умирают многие заключенные в первый, второй, третий год лагерной жизни.

Из Филиала – инфекционного отделения, владений доктора Миллера – доставили труп. Обыкновенный. Такой, какие оттуда доставлялись часто. Пожалуй, ежедневно. Немолодой уже, хотя дистрофики, даже совсем молодые, выглядят стариками. Истощение – предельной степени. Диагноз – тоже самый обыкновенный: дизентерия; алиментарная дистрофия третьей степени. В больницу его доставили неделю тому назад, очевидно, в таком состоянии, что помочь ему было невозможно.

Что же привлекло мое внимание в данном случае? Санкарта! Не санкарта, а целая книга: пухлая, со множеством вклеенных анализов, рентгеноскопий и прочего. Но главное – статья КРД, улов 1937 года. Образование – высшее. Работает бухгалтером. Уже отсидел девять лет. Остался год. В санкарте отмечается, что больной всегда получал диетпитание. Hу, еще бы – бухгалтер!

«Нет! – подумала я. – Не от голодного пайка и не от непосильного труда на морозе отправился ты в лоно Авраамово».

Перелистав санкарту, я поняла все.

Три года тому назад – первые жалобы. Дальше больше: затрудненное глотание, похудание.

Приводили его на консультацию, но в больницу не положили: «Нет мест». (То ли не сумел подмазать? То ли надеялся дотянуть до воли?) Жалобы все более и более отчаянные: не только есть не может, но и воду глотает с трудом. Когда истощение достигло предела, его наконец сплавили в ЦБЛ. С диагнозом «дизентерия» его должны принять, даже если диагноз липовый.

Просмотрев санкарту, я поняла, в чем дело. На всякий случай провела рукой по его животу и сразу прощупала в области желудка опухоль. Рак!

Заглянула в историю болезни. О раке – ни слова. Ни намека.

Ладно! Спасти его было уже невозможно. И все же... Имеет ли право врач не осмотреть больного? Нет! Не имеет.

Имею ли право я при вскрытии «не заметить» раковой опухоли и подтвердить эпикриз? Нет! Не имею! Ведь «hie locus est...»

Так значит, ко всем неприятностям – еще одна? Ну и что же?! Как говорила Жанна д’Арк: «Поступай, как считаешь правильным, и будь что будет!»

Доктор Миллер охотно ходил в морг на вскрытия своих жмуриков. Не то чтобы мертвецами он интересовался больше, чем живыми... Нет!

Прогулка за зону – это предлог, чтобы отлучиться из осточертевшего Филиала с его угнетающей атмосферой, а главное, поболтать с Владимиром Николаевичем Дмоховским, в то время уже успевшим освободиться.

И вот – входят.

Владимир Николаевич садится за свой стол, где он записывает протоколы. Миллер рядом. Не взглянув на прозекторский стол, на котором лежит тело, продолжает беседу.

Подождав немного, спрашиваю:

– Ну как, начнем?

– Начинайте! – не оборачиваясь в мою сторону.

– Ничего к эпикризу не прибавите? – спрашиваю, демонстративно проводя рукой так, чтоб опухоль была заметна.

– Добавлять нечего! Все ясно: дизентерия, алиментарная дистрофия третьей степени.

– А еще?

– Ничего больше. Это и есть причина смерти.

– А по-моему, причина смерти – кахексия, вызванная интоксикацией в результате распада раковой опухоли.

– Какая наглость! Как она смеет? – вскакивая на ноги, завопил доктор. – Какая-то санитарка будет меня учить! Делай свое дело!

Я сдержалась. Что ж, буду «делать свое дело»...

 

 

Одним движением я вскрыла брюшную полость. Сквозь стенки желудка выпирала опухоль, которая проросла в печень и в поджелудочную железу.

Когда я вскрыла желудок, то чуть не задохнулась от смрада.

Опухоль напоминала мясистый цветок; отдельные «дольки» плавали в распадающейся массе...

Я молчала. Миллер смотрел с полнейшим безразличием.

Дмоховский переводил взгляд с меня на него.

Я пожала плечами и продолжала. Весь кишечник – и тонкий, и толстый – был гиперемирован. Да иначе и быть не могло при такой интоксикации!

И тут раздался голос Миллера:

– Гиперемия толстого кишечника. Пишите: дизентерия и алиментарная дистрофия третьей степени.

– Нет! Рак. Кахексия, вызванная раковой интоксикацией.

– Молчать! Не твое дело!

– Свое дело я знаю, чего нельзя сказать о вас...

Кондрашка его не хватил, но он стал багровым, как разгневанный индюк, и наклонился через стул, замахнувшись кулаком для удара. Я подняла руку и направила лезвие ножа в его сторону. Миллер попятился.

Опрокинув стул, вскочил Владимир Николаевич. Не помню, что он говорил... Шутил, по обыкновению, и увел доктора Миллера в соседнюю комнату, в канцелярию.

Вскрытие закончила я одна.

Смерть, может быть, и радовалась тому, что она смогла помочь Жизни, но мне было не до смеха!

Еще одно «торжество»

 

Время шло, и беда (вернее, целая серия бед) неумолимо надвигалась. К счастью, будущее от нас скрыто, и это дает право надеяться и мечтать. А иногда – и торжествовать. Даже в морге. Одно такое мое «торжество», к тому же последнее, я и опишу.

Случай был с виду самый обыкновенный. Из инфекционного отделения (не из Филиала, а с первого этажа главного корпуса, где заведующей была сама Вера Ивановна) доставили доходягу, умершего от туберкулеза.

В больницу он попал из Каларгона – самой страшной из штрафных командировок – в тяжелейшем состоянии. Оттуда иных и не доставляли: обычно тамошние «пациенты» попадали прямо в морг. Заболел он недавно; болезнь развивалась бурно (это и насторожило меня: для туберкулеза нехарактерно!). Жалобы: боль в правом боку. Рентген (больного успели сносить туда на носилках) показывает: вся нижняя и большая часть средней доли правого легкого усыпаны очагами. Диагноз: туберкулез легких.

Что все от начала до конца неверно – было для меня ясно. Почему? Откуда такая уверенность?! Разумеется, известная наблюдательность и способность шевелить мозгами мне до некоторой степени помогли. Но главное – палец. Да, да, большой палец на левой ноге, замотанный грязной тряпицей. Весь секрет моей «гениальности» в том и заключался, что совсем недавно я уже столкнулась при вскрытии с аналогичным случаем. Точь-в-точь таким! Труп доставили также с Каларгона, и у него было запущенное обморожение конечной фаланги большого пальца. Септический тромбофлебит.

Путь, по которому продвигались тромбы, целые колонии микробов, проследить не стоило труда: вверх по бедренной вене; оттуда – в подвздошную, в воротную... В печени – множество абсцессов, и через купол диафрагмы далее – в нижнюю долю правого легкого. Смерть от септикопиэмии. В данном случае стоило лишь посмотреть на полуотгнивший большой палец левой ноги и на всю ногу, раза в два толще правой; стоило прочесть жалобы на боль в правом боку; стоило заметить нехарактерную для туберкулеза локализацию очагов в нижней доле правого легкого (туберкулез всегда поражает одну или обе верхушки легкого, а не нижнюю долю), как все становилось на место.

Но вот и они... Появляется в сверкающем белизной, туго накрахмаленном халате Вера Ивановна. «Вожди-герои шли за ней...»*, то есть начальники отделений: доктоp Мардна и доктор Миллер.

 

 

– Здравствуйте, Евфросиния Антоновна! – Вера Ивановна, как всегда, корректна. – Покажите нам, что мы здесь имеем? Больной при поступлении был уже настолько тяжел, что я и не разобралась как следует! Туберкулез легких, без всякого сомнения. Вначале – обычная форма. Но... организм ослаблен; условия очень тяжелые. Это и способствовало общей диссеминации. А милиарный туберкулез дал такую картину: помраченное сознание и тому подобное. Это и ускорило летальный исход.

– А по-моему, нет!

Я не успела развить свою мысль, как доктор Миллер издал какой-то рычащий звук, который можно было истолковать и как смех, и как проклятие.

– Опять эта фантазерка со своими домыслами!

– А что же, по-вашему?

– Обмороженный палец.

– Ну, это уж, знаете... – закипел, как самовар, доктор Миллер.

– Оттуда инфекция распространилась по венам и вызвала септикопиэмию. Прежде всего, поражена была печень. Отсюда и боли в правом боку. Затем, per continuetatem**, через купол диафрагмы – в легкое. Отсюда – рентгенография, симулирующая туберкулез. Если не учесть нехарактерную для туберкулеза локализацию в нижней доле легкого...

– Что за бред! – не унимался из чистого упрямства мой постоянный оппонент.

– Что ж, Евфросиния Антоновна, если вы это утверждаете, то докажите.

И я доказала это lege artis: весь путь по восходящей венозной системе, от большого пальца левой ноги до печени, правого легкого, сердца и селезенки.

– Благодарю вас, Евфросиния Антоновна! Благодарю вас!

Об одном я только умолчала: о том, что подобное вскpытие – тютелька в тютельку – я совсем недавно проделала под эгидой Павла Евдокимовича. А старикан, когда он был в ударе, умел очень наглядно все демонстрировать и комментировать.

Так что в данном случае заслуга моя была не так уж велика!

Я поступила не как врач, а как фокусник: не открыла секрета. Но так ли это плохо?

Клятвы Гиппократа я не давала... Да и вреда от этого не было.

Наверное, знание только тогда имеет цену, когда умеешь накапливать и применять свой опыт.

Одним словом, мы со Смертью могли обменяться сердечным (или бессердечным?) рукопожатием. Она меня уже кое-чему научила, и – Боже мой! – с каким пылом стремилась я поделиться своими знаниями на пользу Жизни! А отсюда – все мои неприятности.


Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Отсюда два пути: на волю или под Шмитиху. | Труп в матраснике | Санитары Жуко и Петро | Жил грешно – умер не смешно | Рабочий день в морге | Следователь и самоубийца | Когда прокурор плачет... | Бесперспективная ситуация | Здесь, в глубоком тылу... | Знак равенства |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Белый бинтик| В чужом кегельбане

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.013 сек.)