Читайте также:
|
Моска Г. Правящий класс (фрагмент)
Во всех обществах (начиная со слаборазвитых вплоть до наиболее развитых) существуют два класса людей — класс правящих и класс управляемых. Первый, всегда менее многочисленный, выполняет все политические функции, монополизирует власть и наслаждается теми преимуществами, которые дает власть, в то время, как второй, более многочисленный класс управляется и контролируется первым в форме, которая более или менее законна, более или менее произвольна и насильственна и обеспечивает первому классу материальные средства существования.
Человек, стоящий во главе государства, определенно не в состоянии был бы управлять без поддержки со стороны многочисленного класса, не мог бы заставить уважать его приказы и их выполнять. Этот человек определенно не может ссориться с данным классом или вообще покончить с ним. Если бы это было возможно, то ему пришлось бы сразу же создавать другой класс. В то же время, утверждая, что неудовлетворенность масс может привести к свержению правящего класса, неизбежно должно было бы существовать другое организованное меньшинство внутри самих масс для выполнения функций правящего класса. В противном случае вся организация и вся социальная структура будет разрушена.
Суверенная власть организованного меньшинства над неорганизованным большинством неизбежна. Власть всякого меньшинства непреодолима для любого представителя большинства, который противостоит тотальности организованного меньшинства. В то же время меньшинство организованно именно потому, что оно меньшинство. Сто человек, действуя согласованно, с общим пониманием дела, победят тысячу несогласных друг с другом людей, которые общаются только один на один. Между тем, для первых легче будет действовать согласованно и с взаимопониманием просто потому, что их сто, а не тысяча. Отсюда следует, что чем больше политическое сообщество, тем пропорционально меньше правящее меньшинство по сравнению с управляемым большинством и тем труднее будет для большинства организовать отпор меньшинству.
Как бы то ни было, в дополнение к большому преимуществу — выпавшей на долю правящего меньшинства организованности — оно так обычно сформировано, что составляющие его индивиды отличаются от массы управляемых качествами, которые обеспечивают им материальное, интеллектуальное и даже моральное превосходство; или же они являются наследниками людей, обладающих этими качествами. Другими словами, представители правящего меньшинства неизменно обладают свойствами, реальными или кажущимися, которые глубоко почитаются в том обществе, где они живут.
В примитивных обществах, находившихся еще на ранней стадии развития, военная доблесть — это качество, которое быстро обеспечивает доступ в правящий, или политический класс. В высокоцивилизованных обществах война — исключительное явление. А в обществах, находящихся на ранних стадиях развития, ее можно, по существу, считать нормальным явлением, и индивиды, проявляющие большие способности в войне, легко добиваются превосходства над своими товарищами, а наиболее смелые становятся вождями.
Везде — в России и Польше, в Индии и средневековой Европе — правящие военные классы обладали почти исключительным правом собственности на землю. Земля является основным средством производства и источником благосостояния в тех странах, которые не достигли вершин цивилизации. С прогрессом пропорционально увеличиваются доходы от земли. С ростом населения в определенные периоды рента, в рикардианском смысле этого термина, увеличилась, поскольку появились огромные центры потребления — таковыми во все времена были столицы и другие большие города, как древние, так и современные. В результате происходили важные социальные изменения. Доминирующей чертой правящего класса стало богатство, а не воинская доблесть: правящие скорее богаты, чем храбры.
Как только осуществляется такая трансформация, богатство создает политическую власть, точно так же, как политическая власть создает богатство. В обществе, достигшем определенной степени зрелости, где личная власть сдерживается властью общественной, власть имущие, как правило, богатые, а быть богатым — значит быть могущественным. И действительно, когда борьба с бронированным кулаком запрещена, в то время как борьба фунтов и пенсов разрешается, лучшие посты неизменно достаются тем, кто лучше обеспечен денежными средствами.
Во всех странах мира все прочие факторы, оказывающие социальное влияние, — личная известность, хорошее образование, специальная подготовка, высокий сан в церковной иерархии, public administration и армия — всегда доступнее богатым, чем бедным. У богатых по сравнению с бедными путь странствий всегда короче, не говоря уже о том, что богатые избавлены от наиболее тернистой и тяжелой части пути.
Специальные знания и подлинно научная культура становятся политической силой только на высокой ступени цивилизации, и тогда доступ в правящий класс получают лишь те, кто владеет ими. Но не столько знание само по себе обладает политической ценностью, сколько его практическое применение. Иногда все, что требуется, — это простое овладение механическими процессами, нужными для достижения более высокой культуры. Так, в истории Древнего Египта профессия писца открывала дорогу в государственное учреждение и вела к власти, возможно, потому, что для обладания навыками письма иероглифами надо было долго и упорно учиться. Также и в современном Китае изучение бесчисленных иероглифов составляет основу обучения чиновника. В западном мире так же, как и в Древнем Риме, в привилегированном положении находятся юристы. Они знают сложное законодательство всех народов, обладают красноречием.
Продолжительное руководство военной организацией и гражданским обществом развило у правящего класса искусство управления. В таких условиях возникают аристократии функционеров, подобно римскому сенату, венецианским нобилям и английской аристократии. Однако даже если сейчас искусство управления престижно для классов, долго выполнявших политические функции, оно не служило никогда общепринятым критерием привлечения на государственную службу людей, далеких от нее по своему социальному положению.
Из всех факторов, учитывающихся при рассмотрении социального превосходства, превосходство в интеллекте менее всего связано с наследственностью. Дети людей, отличающихся высоким интеллектом, зачастую обладают посредственными способностями. Именно поэтому наследственные аристократии никогда не защищают свое правление на основе только интеллектуального превосходства, но чаще ссылаются на свое превосходство характера и богатства.
Опровергая данное заявление, утверждают, что образование и окружение позволяют объяснить лишь превосходство умственных способностей, а не различия душевного склада — силу воли, смелость, гордость, активность.
Истина заключается в том, что социальное положение, семейные традиции, привычки того класса, в котором мы живем, в большей степени, нежели полагают, влияют на степень развития упомянутых выше качеств. С изменением социального статуса и благополучия гордый нередко становится раболепным, раболепие становится самонадеянностью, честный по натуре человек приучается лгать или, по крайней мере, притворяться под давлением необходимости, в то время как имеющий коренившуюся привычку лгать и блефовать, изменяется или, по крайней мере, создает видимость честности и покладистости характера.
Смелость в бою, запальчивость в наступлении, стойкость сопротивления — качества, которые постоянно превозносились как отличительные свойства высших классов. В этом отношении между индивидами могут быть заметные и, если так можно выразиться, врожденные различия, но в еще большей степени высокое, низкое или среднее положение в любой значительной группе людям обеспечивают традиции и влияние окружающей среды. Мы обычно индифферентны к опасности, если окружающие говорят о ней безразлично, оставаясь хладнокровными и невозмутимыми. Многие альпинисты и моряки по природе своей люди неуверенные, и в то же время они смело идут навстречу опасности. Таким же образом привыкшие к борьбе народы и классы сохраняют на самом высоком уровне воинскую доблесть.
Если правящий класс действительно принадлежит к другой породе и если качества, обеспечивающие его доминирование, являются прежде всего врожденными, тогда трудно понять, как, уже сформировавшись, он должен прийти в упадок и утратить свою власть. Отличительные свойства рода чрезвычайно устойчивы. Согласно эволюционной теории, приобретенные родителями качества в их детях становятся врожденными и по мере смены поколений постепенно оттачиваются. Тогда потомки правителей должны бы все более приспосабливаться к управлению, а на долю других классов выпадало бы мало шансов бросить им вызов или попытаться их выжить. Однако сейчас есть множество примеров, убеждающих в том, что события развиваются не в данном направлении.
С изменением баланса политических сил, когда назревает необходимость проявления в государственном управлении новых черт, а старые способности отчасти утрачивают свою значимость или же происходят изменения в их распределении, меняется и способ формирования правящего класса. Если в обществе существует новый источник богатства, если возрастает практическая значимость знания, находится в упадке старая или появилась новая религия, если распространяется новое идейное течение, тогда одновременно и в правящем классе происходят далеко идущие перемены. Правящие классы приходят в упадок, если перестают совершенствовать те способности, с помощью которых пришли к власти, когда не могут более выполнять привычные для них социальные функции, а их таланты и служба утрачивают в обществе свою значимость. Так, римская аристократия сошла на нет, когда перестала быть единственным источником пополнения числа офицеров высокого ранга, должностных лиц сообщества, губернаторов провинций. Именно так венецианская знать пришла в упадок, когда ее представители перестали командовать галерами и проводить в море большую часть жизни, торгуя и воюя.
В неорганической природе есть пример такого же рода, когда стремление к неподвижности, порожденное силой инерции, постоянно находится в конфликте со стремлением к перемене, и все это — результат неравномерного распределения тепла. Каждая из этих тенденций время от времени превалирует в разных регионах нашей планеты, вызывая одна затишье, другая — ветер и шторм. Подобно этому и в человеческих обществах преобладает то тенденция формирования закрытых, устойчивых, кристаллизованных правящих классов, то тенденция, ведущая к более или менее быстрому их обновлению.
Самый известный и, возможно, наиболее впечатляющий пример общества, склонного к кристаллизации, — это общества того периода римской империи, который принято называть ранней империей. Тогда после нескольких столетий почти полной социальной неподвижности все отчетливее стало просматриваться выделение двух классов — класса крупных землевладельцев и чиновников высокого ранга и класса рабов, земледельцев и городского плебса. Особенно впечатляет то, что государственная служба и социальное положение стали наследственными по обычаю раньше, чем по закону, и эта тенденция в указанный период распространялась очень быстро. В истории народа может случиться и так, что торговые отношения с иноземцами, вынужденная эмиграция, открытия, войны порождают новую бедность и новое богатство, способствуют распространению неизвестного ранее знания и новых моральных идей. Правящий класс также может быть полностью или частично побежден и уничтожен иностранным вторжением или может быть лишен власти с приходом новых социальных элементов, сильных политических сил. Тогда наступает период обновления либо революции, в ходе которой проявляется свобода действий индивидов, часть которых, наиболее пассионарные, энергичные, бесстрашные или просто самые практичные, прокладывает себе дорогу с нижних ступеней социальной лестницы наверх.
Если началось такое движение, сразу остановить его невозможно. Пример индивидов, которые начинали “ни с чего” и достигли заметного положения, вызывает честолюбивые замыслы, алчность, новые усилия, и это молекулярное обновление правящего класса продолжается до тех пор, пока не сменится продолжительным периодом социальной стабильности
Предположим теперь, что общество переходит постепенно от лихорадочного состояния к покою. Поскольку у человеческого существа всегда одни и те же психологические устремления, те, что принадлежат к правящему классу, начнут обретать чувство солидарности с ним. Они все более становятся недоступными, все лучше овладевают искусством использовать к своей выгоде необходимые для достижения и удержания власти качества и способности. Далее появляется и носящая консервативный характер сила — сила привычки. Многие люди смиряются со своим низким положением, в то время как члены привилегированных семей или классов все более убеждаются в том, что обладают почти абсолютным правом на высокое положение и правление.
О правящей политической элите современной России
Здесь помещены фрагменты работ О.В.Крыштановской, современного российского социолога, специалиста по изучению политической элиты. Они интересны и богаты фактами, но не вполне объективны. Авторы иногда выдают свое человеческое или партийно-политическое и идеологическое отношение к людям, которых они изучают. Читая эти тексты, нужно уметь отделять факты от научных и идеологических интерпретаций.
Тип правления - милитократия
В последнее время термин «милитократия» становится все более употребимым в прессе, а также в политологических кругах, причем не только в России, но и за рубежом; он становится все более распространенным, актуальна тенденция к развитию данного феномена. Довольно широким стало употребление термина в свете рассмотрения путинской элиты. Это не удивительно, так как очевиден тот факт, что выходцы из спецслужб и военных кругов играют все большую роль в политике. Автором термина «милитократия» является Ольга Крыштановская, генеральный директор Института прикладной политики, руководитель Центра изучения элиты РАН. В последнее время ее модель «милитократии» все чаще используется для характеристики наиболее ярких тенденций в расстановке политических сил, и именно эта модель взята за основу данного исследования. Итак, попробуем охарактеризовать современную элиту с точки зрения «милитократической» модели, что даст нам возможность получить ответ на вопрос о доминирующих акторах нынешней политической системы.
Прежде, чем непосредственно перейти к обзору источников по данной теме, представляется целесообразным дать определение термину «милитократия». Итак, в общем можно говорить о ситуации, когда «руководство страны состоит главным образом из военных и представителей службы безопасности» [1], для которых наиболее характерными взглядами являются недовольство по поводу падения былого престижа государства и утраты советской мощи.
Кто же стоял у истоков современной элиты и каким образом маятник качнулся именно в сторону «милитократов»? Начнем рассмотрение данного вопроса с посткризисного этапа в развитии элиты, который явился прелюдией к тому раскладу политических сил, который мы имеем на данный момент. Правление Ельцина характеризовалось, главным образом, полицентризмом, фрагментарностью элиты, стремительным обновлением ее федеральных представителей, разноплановым составом [2]. Бизнес-элита оставалась на первых ролях довольно длительное время, изменения происходили главным образом внутри нее. Постепенно появились мощные финансово-промышленные группы, основной задачей которых стала межрегиональная интеграция. Даже несмотря на усиления роли государства и ограничения свободы действий бизнесменов, данная элита тем не менее продолжала играть не последнюю роль в политике. Общеизвестен тот факт, что экономический кризис 1998 г. послужил переломным моментом в «победном шествии по стране олигархов» [3]; заполнив верхние строчки рейтингов влиятельности политиков в 1996 г., к 1998, кризисному году, представители бизнеса резко потеряли свои позиции. Из старого состава предпринимателей, взявших бразды управления российской экономикой в свои руки, только 15% к 2001 г. смогли продолжить заниматься бизнесом [4]. С приходом новой власти Путина началось вытеснение олигархов из основных сфер влияния. Путин принес с собой совершенно иные, по сравнению с Ельциным, процессы, заключавшиеся в «реставрации моноархии, «вертикали власти», отходе парламента на задний план, ростом государства и увеличением зон его контроля» [5].
Рассмотрим более детально исследования Крыштановской, которая на протяжении длительного времени занималась аналитическими исследованиями российской государственной элиты, и увидим, настолько ли сильно «милитократы» захватили власть. Итак, начнем с федеральных округов, одной из первых реформ, проведенной Путиным. Среди сотрудников аппарата представителей Путина многие посты молниеносно заняли военные, причем в некоторых округах эта цифра доходит до 70% [7]. Силы федеральных структур играют основную роль в аппаратах полпредов и федеральных инспекторов. Раньше руководители местных подразделений Министерства иностранных дел, Налоговой полиции, ФСБ и прокуратуры фактически были подчинены местной власти в лице губернаторов, теперь же львиная доля контроля осуществляется людьми, так или иначе связанными с Путиным. Результатом этого стало ослабление губернаторов и утеря местными властями значительной части своего влияния.
С увеличением военных ведомств произошел наплыв военных и в правительство, причем касается это как силовых ведомств, так и экономических. С силовыми ведомствами все более или менее ясно: после развала КГБ в 1991 г. число силовых структур федерального значения превысило отметку 20, что повлияло на рост их удельного веса в правительстве. Более странным является тот факт, что теперь представители спецслужб «участвуют в управлении гражданскими министерствами, включая сферу международной торговли, промышленности, экономического развития, транспорта, связи, правосудия, а также вопросы собственности» [10]. Экономические ведомства, как это ни парадоксально, по численности людей в погонах вовсе не отстают от силовых: среди назначенных с 2000 по 2003 гг. замминистров 35% являются выходцами из военных кругов, основная масса – из ФСБ. Кроме этого, они составляют большинством в законодательной власти.
Вообще говоря, по данным Крыштановской [11], доля военных в политике и офицеров спецслужб за 10 лет (с 1993 по 2003 гг.) увеличилась более чем в 2 раза. По мнению Berliner Zeitung, никогда еще влияние спецслужб и выходцев из военных кругов не было столь велико. Многое изменилось с приходом Путина к власти. Четверть постов в Министерствах обороны и внутренних дел занята «бывшими» офицерами ФСБ [12]. В правление же Ельцина эта цифра не превышала 11% от общего числа. Практически в каждом министерстве заместителем министра является человек, так или иначе связанный с деятельностью либо спецслужб, либо военных [13].
Если приводить статистику, то мы сталкиваемся со следующими цифрами. В 1988 г. количество военных в Политбюро ЦК КПСС не превышало 4,8%. Связан этот факт во многом с тем, что большое число военных во власти ассоциировалось бы с негативными тенденциями и уходом от общей линии, проводимой государством. В условиях недавно закончившейся холодной войны превалирование людей из силовых ведомств могло отрицательно отразиться на мировом облике страны. Но и ранее, после победы в Великой Отечественной войне, генералитет был подозрителен для партийных лидеров. Сегодня в Совбезе РФ, который решает основные вопросы, связанные с государственными рисками, число людей в погонах стремится к 58%. По сравнению с 5,4% военных в советском правительстве, треть членов кабинетов являются выходцами из военных и спецслужб. Более того, уменьшилось представительство женщин во власти – сейчас, по сравнению с правлением Ельцина, они составляют не более 1,7% от общего числа служащих. Десять лет назад только у 7% было военное образование, сегодня эта цифра почти в четыре раза больше [18]. Данная элита вытеснила идеологов и партийных аппаратчиков советской эры, реформаторов и технократов ранней эры Ельцина, бизнесменов и олигархов поздних лет ельцинского правления [19].
В целом считается, что за годы правления Путина российская элита военизировалась, к тому же она стала теснее связана с бизнесом. В 1989-90-х гг. элита, наоборот, находилась на стадии демилитаризации. Развитие страны все больше переходит в руки военных и представителей спецслужб, что, по мнению многих, является довольно тревожным фактом [20]. Неудивительно, что сменились и приоритеты государственных интересов: наиболее важными стали вопросы государственной безопасности, реформы военной службы, а также геополитического положения.
Что же несет за собой уклон политики в сторону «милитократии»? Наверное, наиболее очевидным аспектом является опасность закрытости власти, ее замкнутости на себе [21]. Крыштановская связывает это, в первую очередь с тем фактом, что офицерам из органов безопасности во многом присущ корпоративный дух, взаимосвязь между агентами, собственные информационные каналы. Они тем самым образуют определенную касту, гармонично дополняя друг друга и дистанцируясь от остальных акторов политического поля. В таком стабильном режиме практически нет места экономическим реформам, да и остальные реформы, безусловно, находятся под влиянием существующих тенденций. Военная среда авторитарна, а демократические реформы не совсем в духе такой политики [22]. Дело в том, что в правительстве присутствуют не несколько генералов, практически все сферы настолько заполнены выходцами из военных кругов и кругов безопасности, что существует реальная угроза демократическому курсу России. Такой характер управления, безусловно, может оказать влияние на дальнейшее развитие государства.
Подводя итоги, можно говорить о том, что на современном этапе развития России модель «милитократии» отражает характерные тенденции, происходящие в политической системе государства. По мнению Крыштановской, сегодня с дальнейшей демократизацией России связаны значительные риски, т.к. сложно представить себе проведение реформ, направленных на развитие гражданского общества и демократии, когда власть сосредоточена в руках «военнократов» и олигархов.
Из интервью О.В.Крыштановской радио «Эхо Москвы» и газете «Московский комсомолец»
Количество силовиков достаточно резко возросло в конце правления Ельцина, с приходом же Путина просто лавинообразный процесс начался. Люди в погонах стали наводнять экономические ведомства, они стали курировать различные министерства, направления политики, связанные скажем, с деятельностью федеральных округов. Это напоминает роль комиссаров при командирах в Красной и Советской армии. То есть это просто прямая аналогия, потому что там были люди именно, связанные с государственной безопасностью, которые были включены в эти структуры. Потом это еще напоминает одну вещь, хотя аналогия совсем уже неприятная, знаете, такой есть термин "смотрящие", который мафия широко использует. Внедряются люди в разные структуры на территориях, и они отвечают за то, чтобы на этой территории был контроль их структуры, их клана, их организованной преступной группы. Я их даже называю "смотрящие Кремля".
Эти люди всю жизнь работали, формировались в иерархиях, поэтому они понимают иерархический принцип. А иерархический принцип на гражданской службе называется просто-напросто бюрократией. Бюрократическое государство мы имели в советское время, когда оно было выстроено сверху донизу и так далее. Ни о какой независимости ветвей власти в этом случае речь просто не идет. А ведь независимость ветвей власти это и есть демократия, это залог демократии.
Мне кажется, совершенно нормально, когда военные люди в погонах разного типа наполняют специализированные структуры, такие, например, как Совет Безопасности. Конечно, кто должен входить в СБ, если не люди, профессией которых является безопасность. Это нормально. Нормально, когда главы крупнейших структур, отвечающих за безопасность страны, входят в какие-то коллективные органы политической уже власти. Но когда большое количество военных генералов возглавляют региональные просто субъекты Федерации, когда они возглавляют экономические ведомства, здесь мне кажется, опасность непосредственно для того дела, которым они занимаются.
В действиях Путина прослеживается одна систематическая ошибка: он пытается диктовать бизнесу вместо того, чтобы создавать условия для его роста. Путин и раньше, и сейчас в своих выступлениях употребляет конструкцию "бизнес должен…" Но бизнесу нельзя приказывать! Он в неволе не размножается. Развивается только в условиях свободы и защиты прав собственности. Если этого нет - деловые люди уводят капиталы из страны или переводят в "чемоданную" форму. Представьте, чтобы в Америке президент сказал своей бизнес-элите, что они должны удвоить ВВП. Это нонсенс! Это партхозактиву можно такие приказы давать. Для бизнеса есть один закон - прибыль. И бизнесмены, рискуя своими деньгами, ищут, где можно получить больше прибыли. У кого получается, тот становится богатым, у кого нет - разоряется. Вот и все! А насчет "социальной ответственности" бизнеса (мол, "делиться надо") - для этого существует государство. Оно берет с прибыли налоги и перераспределяет их, помогая тем группам населения, которые сами заработать не могут. А все угрозы и выкручивания бизнесу рук добром не кончатся. Бизнес просто перестанет развиваться. Это путь не к сияющим вершинам ВВП, а к темным безднам стагнации. Цель хороша, да средства негодные.
Можно сказать, что в России восстановлена модель самодержавия, так как независимые центры власти уничтожены. Власть восстановила иерархическую пирамиду, как это было при царе, как это было в советское время. Наверху - один человек, под ним - "Политбюро" (его 20-25 ближайших соратников), потом "этажи" номенклатуры. Так что не будет большим преувеличением сказать, что все важные вопросы решаются с ведома президента. Кому дать крупную собственность, а у кого отобрать - это важный вопрос, и решаться он должен на самом верху. Для России это привычная модель. На протяжении большей части нашей истории так и было. Короткие периоды укрепления класса собственников всегда вызывали демократизацию политической жизни. И ослабление государства. Чем слабее государство, тем сильнее бизнес влияет на политику. Политический класс ощущал неуверенность и начинал бороться за восстановление своей власти. И в конце концов собственность у предпринимателей отбиралась под разными предлогами, их самих репрессировали, а бюрократия восстанавливала свой контроль. В XX веке Россия дважды переживала такое: сначала нэп, а еще - горбачевско-ельцинские реформы. Каждый раз, когда бизнесмены становились влиятельной силой, все заканчивалось волной авторитаризма.
Управляемость государства увеличилась. Элита стала гораздо более сплоченной. Эта сплоченность - сродни "клубу взаимопомощи". Люди Путина, расставленные на все этажи и во все ветви власти, образуют особое братство. Здесь царит дух солидарности и готовности идти на все ради президента. Они испытывают эйфорию власти. Но чем более сплочена элита внутри себя, тем более она отгорожена от народа. Создается впечатление, что они так заняты дележкой портфелей, выказыванием непрестанной лояльности, что просто забыли о существовании народа.
Из интервью Крыштановской «Новой газете» (сентябрь 2012 года)
— В социологии вы известны многочисленными и подробными исследованиями современной элиты. Что сейчас происходит в этой части общества: консолидация или все-таки процессы, близкие к расколу? Возможно ли вообще образование контрэлиты и кто в нее может войти? Наконец, какая группа в элите сегодня доминирует: силовики, либералы-технократы или, условно, офшорная аристократия?
— Контрэлита существует всегда. Это те, кто чего-то не получил, кто обижен, но является частью элиты. Насчет силовиков и либералов: на мой взгляд, сейчас трещина проходит не здесь. За четыре года президентства Медведева число силовиков в нашем истеблишменте сократилось вдвое (с 45% на начало 2008 года до 20% сейчас). И лидируют не силовики, а консервативная бюрократия. Безусловно, она хочет сохранить свое доминирующее положение в обществе. Она хочет сохранить статус-кво, но наведя порядок и восстановив стабильность. Дестабилизация угрожает ее привилегированному положению. Она и раньше была самым могущественным и богатым слоем нашего общества, но только сейчас у нее появилась возможность трансформироваться в наследственную аристократию. Прежняя система гарантировала все блага только при занятии государственной должности. Я еще в начале 1990-х годов называла этот процесс «приватизацией государством государства». Сейчас дело зашло довольно далеко. У нас появилось уже первое поколение новой аристократии. Без всяких кавычек.
Опасный процесс фрагментации элиты начался во время президентства Медведева. Отчасти это было связано с самой конструкцией тандема (то есть разделения абсолютной власти). Отчасти — с борьбой с коррупцией, которую начал Медведев. Отчасти — с резким омоложением правящего слоя, которому способствовал Медведев (в регионах омоложение произошло сразу на 14 лет в среднем по стране). Свою роль сыграли и всевозможные «кадровые резервы». Молодые люди, которым дали надежду, требовали обещанные должности, а занимавшие их представители старшего поколения, почувствовав жаркое дыхание в спину, испытали раздражение по отношению к молодому президенту.
Уличные протесты возникли не на пустом месте. Этому предшествовало серьезное брожение в верхах еще при Медведеве. Те, кто сделал ставку на него, всячески препятствовали возвращению Путина в Кремль. Молодая часть элиты, поднятая наверх Медведевым, может стать союзником революции, главным субъектом которой все же остаются интеллигенция и студенчество. Может произойти расширение протеста по всей вертикали общества. Если к протестующим присоединятся беднейшие слои населения, с одной стороны, и часть элиты — с другой, революции не избежать.
— И все-таки очередная революция в России реальна?
— Чтобы осуществить революцию, нужно несколько вещей. Первое: единый центр управления для четкой организации действий. Сейчас он только создается. Второе: нужны боевики. Это не обязательно люди с автоматами. Это люди, готовые драться. Насколько я знаю, подготовка таких отрядов тоже ведется. Третье: нужны финансы. Я думаю, с этим тоже решается, тайно оппозиции помогают и свои бизнесмены, и изгнанники, жаждущие отомстить Путину.
Конечно, у государства силовых и финансовых ресурсов всегда больше. Но у государства дефицит другого: искренней поддержки населения. Купленная лояльность не так мотивирует на активность, как убеждения. А большинство Путина, увы, пассивно, что вполне естественно. Зачем бороться за то, что и сейчас есть?
Революция имеет в своем арсенале еще один ресурс: это атмосфера разрушительного протеста, которая, подобно эпидемии, охватывает целые страны и регионы. Посмотрите: революционные события почти никогда не приходят в одно место. Они — как вирус — распространяются. Россия сейчас охвачена таким настроением. После длительной национальной депрессии, попыток эмигрировать, надежд на скорые изменения пришли другие настроения: взять ситуацию под свой контроль, изменить ход политического процесса. Это трудно остановить.
— А без потрясений обойтись можно?
— Вряд ли. Маховик запущен. Лесной пожар останавливают встречным огнем. Таким встречным огнем может быть сила противодействия. А может быть и другое: решение настолько неординарное, созидательное, масштабное, что люди в изумлении остановятся. А потом и включатся в этот процесс. Но тут нужна колоссальная воля и нестандартное мышление. Способен ли на это Путин? Я думаю, да. Теоретически способен. Он умный человек. И ему сейчас очень тяжело. Власть испытывает колоссальные перегрузки. Там тоже есть смятение, разные мнения, есть полюса жесткости и мягкости. Ощущение исторического тупика, большой опасности для всей системы может стимулировать совершенно неожиданные шаги. Вплоть до роспуска Госдумы, раннего появления нового преемника, грандиозного плана освоения Сибири и проч. Сейчас идет напряженная борьба на баррикадах. Оппозиция наступает. Власть обороняется. Но так не будет вечно. Власть может найти ассиметричный ответ. Или погибнет.
Что изменить можно и нужно? Необходимо возвращение морального фактора в политику. За это и идет сейчас борьба. Мы не можем жить по принципу «бабло решает всё». Мы попробовали. Мы зашли в тупик. Нам нужны высокие цели. И тот, кто займет в этом противостоянии моральную высоту, кто будет честнее, справедливее, тот и победит. Такая уж мы страна.
Вопросы для обсуждения на семинаре:
Дата добавления: 2015-10-13; просмотров: 127 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Права и обязанности сторон | | | Материалы к семинарскому занятию: Исследования элиты. Социология Гаэтано Моски. Политическая социология Роберта Михельса |