Волшебный мальчик

Пролог

Еще моя бабка рассказывала мне о голубой звезде. Поговаривают, что это сказание сильно изменилось за прошедшие века, но смысл его остался понятен каждому. Да он и не может быть извращен даже самым искусным и лукавым рассказчиком – слишком явно легенда отражена действительностью.

Наша планета, освещенная двумя лунами и населенная прямоходящими и обладающими разумом людьми, была одной из самых цветущих и прекрасных в галактике. Но что-то странное произошло с женщинами нашего мира – они перестали дарить жизнь, одна за другой становились они бесплодными. И народ, обреченный на вымирание, молил Богов помочь им.

Они были услышаны: спасение пришло с яркой, затмившей оба светила звездой. Ее сияние охватило планету двух лун на несколько суток, и все дети, рожденные в это время, оказались мальчиками, и на их животах – немного ниже и правее пупка – красовалось изображение волшебной звезды.

Вскоре выяснилось, что эти мальчики призваны дарить жизнь, в народе их называли Сурмами - в честь месяца весны, когда природа просыпается и дарит новый расцвет всему живому.

Теперь каждому мужчине надлежало найти себе не только достойную жену, но и плодовитого супруга, который подарит жизнь его детям, ибо и сама планета имела два прекрасных спутника.

Глава 1

Волшебный мальчик

Хотел я срезать розу,
Чтоб, её любить...
Не знал я, что любовь —
Колючей может быть!
И, уколовшись, больно —
Понял суть вопроса...
Роза — это роза, роза — это роза!
Когда разжал я руку —
Показалась кровь...
Шипы вонзила в кожу
"Колкая" любовь!
Но, лепестки — уняли боль,
Исчезли слёзы...
Нежно врачевала раны — моя роза!

Давным-давно, еще до великой катастрофы, которая сильно изменила мир, освещенный двумя лунами, прекрасная планета была иной.

Она не была такой зеленой – на ее поверхности не было ни одного живого источника, и жизнь зависела только от парящих над землей скал, щедро одаряющих почву водой. Плодородные земли были поделены среди немногих правящих кланов, главы которых входили в Анклав.

В Анклаве была сосредоточена вся власть: он устанавливал законы, размер налогов и податей, решал, кому и как жить. Являясь также Высшим судом, он вершил правосудие, выбирая, кому даровать жизнь и богатство, а кого покарать, лишив надежды. Вормары, вооруженные до зубов и отмеченные высшей печатью, совмещающие в себе все функции по обеспечению правопорядка, зорко следили за тем, чтобы не допустить ни малейшего нарушения заведенного режима.

Мы говорим о тех временах, когда вода была сокровищем и не текла в реках, сдерживаемая потоками, когда люди еще не были свободными и вынуждены были тяжело работать за один лишь доступ к ней.

Но и тогда день наступал с приходом на горизонт красной луны. В отличие от белой, практически не покидающей небосвод, красная луна, расположенная дальше, навещала нашу планету лишь для того, чтобы осветить для нас день. И хотя наш мир зависим в равной степени от обеих лун, и обе дарят нам тепло и свет, так необходимые для жизни, но именно с приходом красной надлежит нам просыпаться.

В это непростое время под щедрыми лучами обеих лун был рожден ребенок, отмеченный знаком звезды. Мальчику повезло родиться в большой, знатной и состоятельной семье.

Его отец, влиятельный и богатый сановник, член правящего Анклава, договорился о женитьбе сына, когда еще и недели не прошло после его рождения.

Гордый отец пяти сыновей, сановник Теч, совсем не обрадовался рождению Сурм в своей семье, хотя и отмечал, что, в отличие от совершенно бесполезных для продолжения рода девочек, они годны хотя бы для заключения удачных брачных союзов, чем он, собственно, немедленно и воспользовался.

Знатная семья Софитов, возглавляющих Анклав, как раз подыскивала спутника старшему сыну главы клана. И судьба ребенка, нареченного Вильгельмом в день своего рождения, была решена в тот час, как только брачный контракт был скреплен деньгами и печатями.

Детство Билла, так все в доме звали непоседливого и шкодливого ребенка, проходило в деревне под неусыпным контролем всевозможных нянь и учителей. Оба отца, породивших его, совершенно не занимались его воспитанием, а братья смотрели свысока и обращались к нему лишь по надобности. Сановник Хэч вообще старался не упоминать, что их семья, ведущая свой род от древних Творцов, была отмечена мальчиком с родимым пятном в виде звезды. Они прятали его в деревне вдали от посторонних глаз и благородного общества. И пока сыновья и дочери других родителей посещали балы и светские мероприятия, чтобы подыскать себе пару, Билл сидел взаперти. Его отцы были уверены, что судьба его устроена и нет нужды тратиться на его выходы в свет.

Несмотря на внешнюю изоляцию, Вильгельм не был одиноким и забитым – вся прислуга в доме любила и баловала его сверх всякой меры. А жена отца, прекрасная Есея, когда бывала в загородном доме, тайком от мужа бегала в детские покои, чтобы поболтать и поиграть с ним. Она проводила с ним все свободное время, рассказывая сказки о далеких землях и пытаясь объяснить, кто он такой и почему так разительно отличается от других мужчин, почему кожа его нежна, а стан по-девичьи тонок, почему он воспитывается отдельно даже от своих братьев.

Обладающий красотой и обаянием девушки, Билл очаровывал домашних, все как один стремились выслужиться перед ним, чтобы удостоиться лишь его улыбки. Его наряжали словно куклу, баловали, обожали, а благодаря Есее, с раннего детства читавшей ему романы о прекрасных принцах и поэмы о статных, волевых мужчинах, идущих на великие подвиги ради своих возлюбленных, голова юного мальчика была забита романтическими мечтами и чаяниями о счастье, невероятных приключениях и вечной любви. Ему нравились мужчины, однако, кроме братьев и отца, он мог лишь издалека любоваться гостями мужского пола, которые бывали в их загородном доме. Таким образом, круг его общения составляли лишь слуги и Есея, а это не способствовало формированию хоть сколько-нибудь взрослого и рационального взгляда на вещи. Все окружение в совокупности с его самолюбием и юношеской самоуверенностью, давало Биллу повод гордиться собой, своей красотой и положением. Он считал, что достоин поклонения, ждал прекрасного принца, который избавит его от уединенного существования, грезил о странствиях и воспетой поэтами любви.

К пятнадцати годам Билл был абсолютно уверен, что замужество с нелюбимым – не его удел. Его влекли другие планеты, он хотел познать смысл бытия, открыть для себя всю правду мироустройства и ощутить, что значит любить всем сердцем.

Его жених, гордый и молчаливый Том, навещающий его каждый месяц, чтобы посидеть с ним в гостиной и едва ли справиться о его самочувствии, совершенно не интересующийся его мечтами, мыслями и стремлениями, вряд ли мог отвечать его юношеским романтическим чаяниям.

Билл мечтал о чувстве, большом и неиссякающем, как водные источники, берущие свое начало в парящих скалах. Голова юноши была забита поэзией, а сердце искало любовных страданий, он хотел такой любви, когда сердце замирает, а земля уходит из-под ног, когда весь мир окрашен в яркие краски или волнующе печален, если любимого нет рядом.

Его воображаемый возлюбленный был наделен всеми возможными достоинствами: он должен был быть мечтателем и оратором, поэтом и первооткрывателем, бунтарем и носителем истинной кротости. Будучи максималистом, о присущих всем живым людям недостатках Билл даже не задумывался.

Его воображение рисовало образ прекрасного златокудрого мужчины с сильными и решительными чертами лица, он должен был бы обладать достаточной широтой ума, чтобы понять метание души Билла и подарить ему волшебное и возвышенное чувство любви, такое, какое требовало его юное и пылкое сердце.

Вместо этого темноволосый и темноглазый Том, имеющий вид скорее растерянный, чем волевой, часами разглагольствовал о предстоящей свадьбе, семейной жизни, рассказывал о будущих обязанностях, ожидающих его, о детях, которых он должен будет рожать, о положении в обществе, которое необходимо будет поддерживать.

Билл был слишком молод и чужд всего этого, а Том, казалось, не замечал, как его занудные рассуждения о долге и браке заставляют юного собеседника скучать и все больше опасаться своей участи.

Том казался Биллу неотесанным чурбаном, без чувств и воображения, преисполненным собственной важности и напыщенным, словно важный и толстый индюк, которые в изобилии ходили по птичьему двору. Разве мог такой человек понять высокие мысли Билла? Разве мог он оценить всю красоту и широту его души? Разве мог он быть воплощением его юношеских мечтаний?

Конечно же, нет. И раз в месяц, лишь из боязни быть битым за непослушание, Билл вымученно улыбался и односложно отвечал на все те же вопросы.

Том же, влюбившийся в Билла с первого взгляда, считал дни до следующего свидания, каждый раз обещая себе, что поведет себя иначе и смелее, но каждый раз терялся от красоты юноши, усаживающегося напротив.

Билл был прекрасен. Ни одна звезда и даже сами луны не могли сравниться с его ярким сиянием. Один вид его блестящих черных волос, спускающихся ниже плеч, один взмах его длинных пушистых ресниц, один взгляд его медовых искрящихся глаз – и у Тома перехватывало дыхание, и он нес всякую чушь про семью, замужество и общественный статус.

По природе скрытный, он замкнулся в себе еще больше в юношеские годы, когда понял, что его мнение интересует людей меньше всего, а его мысли важны и достойны быть высказанными лишь тогда, когда они касаются его клана и общего блага.

Воспитанный в изоляции, которую может обеспечить лишь большое богатство, и в строгости, граничащей порой с жестокостью, Том, несмотря на изначальную доброту и довольно спокойный нрав, научился боятся и ненавидеть свою робость и застенчивость. Ему легче было притвориться разбитным волокитой и гулякой, чем показаться сочувствующим и понимающим. В ухаживаниях он скорее вел себя нагло и напористо, но перед Биллом терялся, как и всякий, кому довелось внезапно познать сильное чувство. Наследник понимал, что ведет себя глупо и напыщенно, но как только видел равнодушное и отстраненное лицо Билла, опускающего кофейные пузырьки[1] в чашки и накрывающего их крышечками, все его обаяние пропадало, и перед Биллом оказывался неуклюжий и недалекий, самовлюбленный увалень, излагающий мысли из трактатов и не имеющий ни одной собственной. Юноша совсем не помогал своему собеседнику, односложной скороговоркой отвечая на вопросы и смущая его еще больше.

После этих встреч Том думал только о своей глупости и ограниченности, он переживал, страдал, как может страдать только чуткое и открытое сердце. Впервые к нему пришла неожиданная и спонтанная любовь, и каждый раз покидая Билла, он чувствовал, как задыхается без него, и спасался лишь мыслями о скором свидании и грядущей свадьбе.

Он корил себя за страсть, которая прожигала его тело, стоило лишь посмотреть на полные, изредка улыбающиеся влажные губы, за желание обнимать тонкий, гибкий стан, прижимать к себе и владеть этим совершенным, юным телом.

Если бы Том захотел, у него не было бы недостатка в любовниках и любовницах, его положение и богатство предоставляли ему обширные возможности для флирта и плоских утех. Но, обладая по природе чуткой и сострадательной душой, он старался оградить ее от ненужных и бесполезных надежд и чувств и разучился подпускать людей к себе хоть сколько-нибудь ближе, чем для удовлетворения естественной плотской потребности. Вбитая в голову мысль о предназначенном ему Сурме заставляла ждать его одного и мечтать о вечной любви.

И когда почти год назад он увидел Билла, какое-то неведомое чувство родства, непонятного сходства потянуло его к юноше магнитом. С этих пор предметом его страстных мечтаний оставался лишь Билл, и, засыпая по ночам в своей постели, он мечтал лишь о том, что вскоре смежная спальня обретет хозяина, и ему больше не придется томиться в одиночестве.

Его воображение рисовало ему, как он обладает этим волшебным созданием, как сжимает его в своих объятиях, и Билл отвечает ему с не меньшей страстью, с таким же желанием раствориться в их единении. Но больше всего он жаждал проникнуть в мысли Билла, обрести с ним душевную близость, идеальное и совершенное блаженство, найти в нем друга и довериться ему всем своим существом.

Билл же был другим: сосредоточенный на себе и одинокий в своем юношеском эгоизме, он, казалось, хранит внутри целый мир, непознанный и необъятный, проникнуть в который так стремился Том. Но в решающий момент он вдруг понял, что разучился искать контакт с людьми, настолько отгородился от всех, что стал неинтересен окружающим. Он жаждал поведать Биллу о себе и своих чувствах. Ах, если бы он только мог, подобно бедному художнику, не имеющему и гроша за душой, писать стихи или воспевать Билла в своих песнях! Если бы он мог дарить цветы и подарки, выражая свою сердечную склонность, если бы условности не довлели над ним так страшно, он бы ползал у ног Билла, вымаливая хоть толику взаимности, хоть шарик^[2] благосклонности.

Но они были лишь теми, кем были. Отсутствие житейской мудрости и взаимопонимания не давало им сблизиться и разглядеть истинное положение вещей. И как Билл не видел за напыщенностью и неловкостью страданий по-настоящему любящего сердца, так и Том, опьяненный красивой оболочкой, не мог разглядеть за ней избалованного, мечтательного и глупого ребенка.

Дата добавления: 2015-09-06