И дивной кончины 11-го января

Человеческое око своим слабым светом не в силах узреть беспредельные глубины Божественного. Ибо если на вещественное солнце нельзя смотреть немощными глазами, а смотрящие лиша­ются и того скудного света, коим обладают, то какой же чистотой надо обладать, чтобы очами души приблизиться к Богу и Божест­венному и взамен пользы не претерпеть жестоких ударов и беды. Хотя и написано, что непостижимая Божественная сущность по­стигается через его зримые создания, однако «в лукавую душу не войдет дар святого Духа—премудрость»¹, говорится также, что «святой Дух удалится от лукавства»², и Св. писание гласит: «Не будет обитать в теле, порабощенном греху, животворящий Дух³, ибо туда, где грех, входит смерть и там обитель прародителя гре­хов, т. е. сатаны». И грешному говорит Бог: «Вовсе не говори о моей справедливости и не произноси святого обета неблагодарны­ми и непокорными устами своими», а также: «Взор грешного му­жа, не отворотившегося от грехов, губителен». И не подобает мерт­вецам, погубившим себя грехами, говорить о живых душой и телом, ибо, что общего может быть между светом и тьмой, и какая [общая] доля может быть у любимцев Божьих, и ненавистных ему. И вот я, злосчастный, осмеливаюсь писать правдивую речь о му­же Божьем, святом Георге, память которого желанна и ангелам, равно которым жил он в теле, будучи преисполнен Духа святого и приводя в трепет своим праведным образом жизни сущих во плоти. Ибо и пророк говорит: «Да не вечно пребудет Дух Мой в человеках, потому что они плоть»⁴.

Но ужасный страх объял все мое существо, и до самых костей охватил меня трепет. И взял меня враг человечества на поток и разграбление, и не знаю я, что мне делать. Страшусь приступить к [описанию] дивной и божественной жизни святого, как повелено мне, [боясь], что буду осужден, ибо я действительно достоин этого. Но боюсь также пройти мимо сияющей, как солнце, жизни дивно­го мужа, и меня вновь охватывает трепет, что подвергнусь нака­занию, подобно [человеку], упрятавшему господние деньги в пла­щаницу лени, или, согласно Соломону, унаследую гибель, как не­повинующийся повелениям. И вот я остался ни с чем, уподобился бродячему зверю и не достоин даже называться человеком, ибо то, что было дано мне, я утратил и остался в долгу перед дарите­лем, а то, что от природы не было моим, я скопил и [теперь] должен отчитаться, на что я променял все это. Совершил я это не по недо­мыслию и невольно или по незаметному отклонению к пороку, а по воле смертоносного дьявола, который и породил в порочной мысли незамедлительное исполнение дел, ставших причиной вели­ких и малых грехов. И поэтому следует обратить взор к Божьему человеколюбию, на которое мы и уповаем, ибо он умеет извлекать из злых дел добро. Так через Валаама⁵ возвестил он о своем рож­дении и через Каиафу⁶ — о своих мучениях и смерти. И не достой­но ли изумления, что он щедро одарил своей милостью никогда не признававших [его]? Однако они по природе своей люди и [существа разумные]. Но тем удивительнее, что языком заговорившей ослицы, лишенной разумной души, наставлял он разумного Валаама.

И я, размышляя обо всем этом, неужто забыл, кто я и за что берусь? Но если оправдателем является Бог, то кто может осудить обратившегося к нему? Взявшись за это дело, я выказываю не дерзость свою, а покорность моему повелителю и горю огнем любви [к Богу]. Посему я буду говорить, ибо любовь изгоняет страх и умеет покрывать многие прегрешения. Но, возможно, иные и скажут: если ты сошел с пути истинного из-за столь тяжких гре­хов, то кто ты и чем является твоя речь о святом, как не нагло­стью, как ты [сам] выражаешься, или, повествуя о святом, ты на­живаешь себе славу? Почему ты не уклонился [от этого]? Ведь история такого мужа [достойна] быть написанной праведными и благочестивыми [людьми]! И это совершенно справедливо. Однако, я смиренно должен сказать, что хотя я много раз избегал [сего], но глубокое уважение к человеку, который просил об этом, поло­нило меня, и я не смог отказаться. И вот, приступая к делу, я об­наружил, что имеется лишь написанное Мовсесом⁷, учеником свя­того, небольшое похвальное слово, весьма краткое и ничего не сообщающее о его чудесах. Однако, мне кажется, святой сей, бу­дучи [мужем] великомудрым, больше всего любил смирение, ибо никогда не хотел быть на виду у сильных, а возлюбил неизвест­ность, простоту и бедность и не требовал служения даже со сторо­ны малых людей, но сам прислуживал [другим] и, подобно своему Господу, отдавал себя на услужение им. Поэтому мне удалось простыми и незатейливыми словами, которые по воле Божьей бы­ли милы и любимы святым, составить посвященную ему речь. Таким образом, не из-за дерзкого и наглого нрава [взялся я за это дело], а побуждаемый страхом, и не потому, что не знаю места своего и лишен совести, я, пострадавший и потерпевший от этих двух вещей, а потому, что взял себе опорой и посохом человеко­любие Божье и незлобивый, нищелюбивый нрав сего святого, ко­торому посвящено мое повествование, имея его самого [своим] за­ступником перед Богом, дабы придал он мыслям моим рассуди­тельность, языку — [искусную речь], перу [моему] — сообразность, а также [ниспослал] очистительную молнию, чтобы испепеляющим огнем сжечь [все грешное во мне], и, направив по чистому и ясному пути, избавить от еретических мыслей, дабы я, погрязший в гре­хах, не был бы погружен в море испытаний ереси и истерзан ими, спасения от которых для всех верующих надеемся получить от Бога. Но для меня откройте уши ваши и очами души воззрите на житие святого, дабы по воле повелителя приступить [мне] к сочи­нению своему.

Обессиленные от грехов и кары Господа Бога, по справедли­вому суду мы были изгнаны из исконной Армянской страны и попали подиго иноземных и неверных господ, я имею в виду персов и [их магов], заблудших вместе с Магометом. Однако, по провидению Божьему, бежавшие остатки армянских азатов при­шли и укрепились в стране Киликийской. И в это последнее наше сумеречное время [страна] слегка расцвела и окрепла, и появились армянские цари.

И вот во дни благочестивого Хетума⁸ — третьего киликийского царя, правившего сорок лет, на двадцатом году его царствова­ния⁹ в землях города Тарс, в неприступном замке Ламброн, поя­вился некий благий муж, преисполненный всяческих добродетелей. Oн [был] не из азатов или вельмож, а из простых людей, и звали его Аракел. [Прибыл он] со своей скромной супругой, которую звали Млки, и сыновьями, здравомыслящими и целомудренными, нищелюбивыми и покорными священнической власти. И видел он, что сыновья его умудрены в мирских делах, но печалился, ибо не было среди них священника или церковнослужителя. Тогда он и жена его единодушно дали искренний обет Богу и молили его по­дарить им сына, который [своей] благостью сиял бы в святой церкви. «Ибо,— говорили они, — не имея плода для Бога, которого могли бы по достоинству принести [ему] в дар, мы считаем напрас­ным принятое нами бремя супружества, поскольку тех, кого мы породили для мира, живут не духовной жизнью, как того желает Бог, а как нравится и как требует того плоть». Постами, слезами и даяниями нищим и больным они долго просили об исполнении их желания. Тогда неусыпное око, видящее покорных сердцем и исполняющее желание богобоязненных [слуг] своих, услышало их— женщина забеременела и родила чистого, невинного [младен­ца], ненавистника надменности — матери всех зол. И [люди], видев­шие дитя, дивились сиявшим в нем дарованиям, поскольку он был плодом старости, как Исаак [для] Авраама. И [уже] при кормле­нии [в нем] проявились признаки святости, ибо в противополож­ность детям, которые имеют обыкновение беспричинно и неожи­данно плакать, он был тих и спокоен, как ягненок и голубиный птенец, и лишь изредка был слышен его слабый голосок. Также в [детские годы], по мере роста, он не становился жаден до еды и одежды, какими делает детей время, а довольствовался лишь са­мым необходимым. И если сверстники обижали его, не дерзил, не огорчался, не враждовал, не завидовал и не помнил зла, но в [эти] годы сражался с врагом в качестве защитника и единоборца и на поле брани оружием смирения повергал отца надменности и с Божьей милостью уничтожал. Это первое сражение святого Геор­га в младенческие годы привело в изумление видевших. Когда же ему исполнилось пять лет, его отдали учиться Божественному писанию к брату блаженной матери, избранному рабу Божьему Григору¹⁰, украшенному монашеским и священническим чином, сведущему в науке, человеку искусному и хорошо знающему Вет­хий и Новый заветы. Обучая мальчика, он с помощью св. Духа узнал и постиг, что ребенок сей одарен, преисполнен покорности и природной склонности к добру и отвращения ко злу. Восхища­ясь, он возносил хвалу Богу, давшему [сего] отрока ему, и, опекая, с поощряющей любовью заботился о его образовании в школе. Святой же не был похож на отроков, рвущих узду или же под жестоким, грубым кнутом наставника отбрыкивающихся от доб­ра, а в добровольном рвении и неустанном труде он проводил весь день, не притрагиваясь к еде. И ночи напролет проводил в неу­станном чтении, разборе [прочитанного] и постижении [тайны] искусства письма, и лишь к концу дня кое-что вкушал, ибо кормил себя Словом Божьим и только его любовно жаждал, и алкал прекрасное богатство, преисполненный благоразумного вдохнове­ния. Никакие суетные мирские забавы не занимали его как отро­ка, а как зрелый муж, он опускал очи долу и устремлялся мысля­ми ввысь. Он не предавался длительному сну, и по-мальчишески не занимался пустословием, и не исторгал из святых уст своих речей, не приятных внимавшим, но [говорил] лишь благое, как учило его апостольское наставление, ибо собеседником его был Моисей и все пророки, и дар беседы через Евангелие он по-апос­тольски делил со слушателями.

Когда святому исполнилось десять лет, волей Божьей его вос­питатель и дядя по крови, избранием св. Духа и по одобрению многих, был рукоположен епископом знаменитого Скеврского мо­настыря, находившегося близ вышеназванной крепости Ламброн. Благодаря Божественному дару он являл собой пример для тех, кого пас, и больше деяниями, чем словами, наставлял он верую­щую паству свою и во славу Бога-дарителя направлял ее [по пути истинному]. Тогда и повстречался украшенный истинной верой учитель Мхитар, нашедший приют в том же монастыре. Он был известен делом и словом, хорошо знал утонченные и глубокомыс­ленные сочинения внешних философов, а также учение и толкова­ния светлых Божьих пророков и апостолов, обладал красноречием и мудростью и с помощью правоверных речей громил еретиков. И вот святого нашего, отрока по возрасту блаженного Георга, по­любившегося мудрым [монастырским братьям], епископ Григор отдал в школу упомянутого нами учителя. Увидев мальчика и сверкавшую в нем искру [Божьего] дара, он пророчески сказал о нем: «Отрок сей пребудет и наберется силы, как Самуил в древ­ности и Даниил¹¹ в плену и как Илия¹² во имя Бога возгорится усердием, его успехи станут известны многим в церкви».

Святой же наш, слыша эти и подобные им [слова] от учителя идругих людей, не кичился, как дитя, не вздымался, как волна во время бури, и не наполнялся губительным честолюбием, а, как твердая, несокрушимая скала в море, разбивал порок тщеславия и преисполнялся еще большего смирения. И чем больше он возвы­шался знаниями, тем больше придерживался наставления Соло­мона— обуздывал себя и щитом смирения защищался от коварно брошенной и огнемечущей стрелы туго натянутого лука кичливо­сти. Любил он святость, приветствовал скромность, страшился украшательства, остерегался болтливости, которая порождает грех; и ограждал себя от пустых и суетных дел. И подобно Иере­мии, душу свою благоразумно направлял лишь к Богу и Божест­венным делам: разумной частью [души] охранял хранилище выс­шего дара, а вожделеющей частью, пылавшей как огонь, узами любви, связывая, убеждал¹³, благодаря чему праведную душу свою делал угодной Богу. Он ненавидел мир и все мирское и бе­жал от него, как от своего врага. И вследствие всего этого одним он внушал страх и робость, особенно нерадивым в делах Господних, но святыми и мужественно сражавшимися [с врагом] он был любим, и служил добрым примером и славным именем, наставляю­щим на Божий путь.

И вот, по внушению св. Духа он рукополагается дьяконом, посвящая себя служению [Богу], даровавшему его родителям. И дар, горевший в нем богодостойной верой и сиянием добродетели, светился в делах и словах [его]. [Муж] сей, любящий молитвы и смирение, бдением и слезами орошал разумный мир мыслей и, вычищая, подготавливал место для засева Слова Божьего и скап­ливал в доме Божьем много полезного. И, находясь в сем моло­дом возрасте, он целиком и полностью посвятил себя Богу. Ему было восемнадцать лет, когда он достиг этого. Он не злоупотреб­лял тем, что епископскую кафедру занимал его дядя, и ни от кого не требовал проявления знаков внимания, и высказанного други­ми недовольства не передавал по дьявольскому наущению дяде, с угрозой запрещая делать это и другим. Он был далек от всего этого, и заботился [лишь] о том, как бы кто-нибудь не стал причи­ной ненавистных ему распрей и раздоров. В этом ристалище восемнадцатилетний святой, сразившись, одолел Велиара, и, подняв длань, чистотой сердца победил Амалика¹⁴, и свое чистое и не­усыпное сердце поднес устроителю поединка. Он изнурял, пленял, грабя, захватывал добычу и до основания разорял князя мира¹⁵ и, повсюду обогащался ростом добродетели и, становясь все могу­щественней, прославлял Бога. Но в это время преставился епис­коп, дядя святого.

И вот появился старый завистник, отец зла, человекоубийца, изначала, пожелавший отомстить тому, кто, начиная с отроческих лет, наносил ему жестокие поражения, а он не мог не только вмысли и слова его примешать горечи своего яда, но также и в дей­ствия; во всем [он] оставался на высоте, и лучами светлого горе­ния небесного огня, в котором обитал святой Дух, [лукавый] из­гонялся. Тогда этот стал сражаться со святым в другом обличье. Он подослал к царю каких-то клеветников [с доносом], будто свя­той прибрал к рукам золото и драгоценности епископа, и предал¹ его властям и немилосердным судьям, которые беспощаднее и без­жалостнее язычников истязали тело святого — жгли, палили, возжигая огонь на груди и животе из смолы, сала и серы, и на­сильно вливали в рот святому обильно воду с известью, а иногда с уксусом, до тех пор пока он ужасно не распухал и кишки его, не вынеся нестерпимой боли жжения, не извергали собранное внутри. Мне страшно говорить об этом, я трепещу при одном во­споминании о сем, ибо пытка огнем сжигала его снаружи, а отрав­ленная вода раздирала нутро. Они без всякой пощады пытали его, немилосердно и долго истязая непорочного и невинного, как будто он был бесплотным и бескровным. При всем этом ни крика, ни стона, ни ропота не вырвалось из уст святого, а, подобно Господу как невинный агнец шел он на заклание и, как ягненок перед но­жом, был безгласен и нем. Кто же из нас, телесных существ, в силах выдержать и снести столь невиданные мучения, если в его теле не будет пребывать Божественный дух? Он, Георг, устоял, пред искушениями дьявола и победил его во всем, а Бога, нис­пославшего сей дар, прославил своей немощной сущностью из плоти и кости. Тюрьмой и цепями изнурили его блаженное тело, а душу его святую узрели еще более чистой и непорочной, ибо она, как чистое золото, в горниле мучений и пыток сверкала еще ярче.. Святой не скорбел, а ликовал и с благодарностью прославлял Бо­га, а для мучителей и тех, кто стал причиной его мучений, он про­сил у Бога отпущения, и пронзал сердце сатаны остроконечным копьем, и очевидцев его телесных мук учил долготерпению и на­дежде. Дьявол, вступивший в единоборство со святым, сильно по­срамленный и ошеломленный, причитая и горюя, бежал, и жалкий не понимал, что же случилось. Он приговаривал: «Много раз пускал я огненные стрелы туго натянутого лука моего, однако они, как гнилые сучья, не поразили неусыпного святого, а возврати­лись назад».

И, исполнив сполна свою злую волю, жестокосердные отпус­тили истерзанного святого, возвысившегося над той дьявольской ложью. Согласно слову, [св.] восполнил на теле недостаток Хри­стовых мучений. Закончился поединок — сквозь страдание души и истязание тела засиял венец ликования.

Вскоре он решил покинуть ради учения свою область, как в древности Авраам из-за обещанной [ему] в наследство земли. Он отправился на Восток, к блаженному учителю Вардану, и с усер­дием восполнил недостающее в своем образовании. За короткое время он овладел наукой толкования не только Ветхого и Нового заветов и удостоился сана священника, но и [постиг учения] внеш­них философов, а именно: перипатетиков — Аристотеля, пифагорей­цев, Платона и их последователей.

Собрав все полезные цветы с плодами, он возвратился в свой родной край. Здесь он узнал, что отец его умер, [увидел] постарев­шую мать и брата, ставшего отцом семейства. Вернулся с Восто­ка, привезя с собой не вещественное солнце и изменчивую луну или рассеянные звезды, а заполнив непорочную душу немеркну­щими лучами сияющего солнца справедливости и мудрости, пред­шествующими солнцу. Вернулся с Востока не с пустыми руками, а с ценным даром, нагруженный превосходным учением, бесценны­ми каменьями и драгоценными жемчугами, которые он щедро раздавал всем нуждающимся в них. Вернулся с Востока не обык­новенным человеком, а со знамением из сладостного рая — пло­дом жизни, дарованным человеческому роду. Вернулся с Востока не с телесным богатством, [а духовным], ибо скопил он царские сокровища, а именно: книги пророков, послания апостолов, книги Евангелия, изобилующее наисовершенными сокровищами. Вер­нулся с Востока с золотом, ладаном, смирной, нужными для по­гребения [тела] Господнего, и прозорливым и щедрым умом своим раздавал их на пользу [нуждающимся]: дарил золото веры, дабы поставить его на службу единому Богу; ладан, подобный святым добродетельным делам и чистой любви непорочных душ,— дабы вознести Духу святому для нашего бессмертия; и смирну — дабы умереть телом грешных желаний для умершего ради нашего спа­сения. Эти три родственные [вещи] повелел поставить на службу святой единосущной, неслиянной Троице. И, следуя Божественному учению, кого бы ни встречал, немедля говорил с ним о Слове [Божьем]. Слова, [исходившие] из уст его, были приправлены Бо­жественной солью, соответственно слову: «Вы соль земли». Он укреплял здоровых, а зараженных тяжелыми грехами излечивал [своим] влиянием и светом разума просвещал темные умы, соглас­но слову: «Вы свет мира». И пребывавшим во тьме невежества обстоятельно и пространно истолковывал глубокий смысл Божест­венного учения. Подобно светящемуся факелу и лучезарному солнцу, он был всем для всех, исполнял любую просьбу в урочное и неурочное время и спасенных направлял по Божьему пути. Во всем везде проявлял он свою мудрость, смотревшие не насыща­лись, [лицезрев его]. Без зависти распространял он свет знания среди слушателей, а награду за свои труды собирал спасенными душами. Он любил уединение, приветствовал тишину, просил [у Бога] крылья голубя и желал поселиться в пустыне. Давил змея и сокрушал многоголового демона и то, чему собирался учить других, сам совершал на деле. Углублялся в размышления, очи­щал свое сердце, превращал себя в храм и алтарь Божий. Из­бранный хлеб, дающий миру жизнь, любовно объявлялся в нем. И всем, кто бы ни обращался к нему, он щедро раздавал [дары] из Божественных сокровищ. Богатеям говорил: «Будьте нищелюбивы!». А нищим советовал терпеть, уповая [на Бога]. Для сирот был отцом и для алкавших готовил превосходную пищу, благо­честивых поощрял в их добродетелях, поверженных грехами под­нимал, становясь для них опорой и посохом. Кающихся наставлял уповать на спасение, отступников молил обратиться к Богу. И суров был лик святого, и грозен был его желанный облик, ибо слова правдивых уст его были беспристрастны и неподкупны. Лицо — выразительное, взгляд — умный, слова — взвешенные, си­ла— небесная, рост — изумительный, язык — пристойный, мысль— светоносная, ибо мало внимал и много знал, а также мало говорил и излучал много света. И понеже невозможно было светильнику скрыться под ложем или городу, [стоящему на горе, скрыться] за горой, он стал известен вельможам и простолюдинам, патриарху и епископам, царю и князьям. И для всех святой наш был истин­ной и насущной пищей, и все жаждали слова его. Он был подобен великому городу, изобилующему всеми благами, и раздавал он их неустанно богатым и бедным, каждому по нужде.

В то время мать святого, покончив счеты с земной жизнью, переселилась из мира сего, и святой почтил день погребения ма­тери большой речью и утешающим мудрым словом; подобную по­честь, оказанную матери, очевидцы восприняли как памятник [ей]. Сам же святой выглядел более радостным и бодрым, чем в другие дни, вызывая [тем] восхищение у собравшихся. И то, что он пропо­ведовал на словах, а именно: не царапать и не кровить лица, не рвать волос и не впадать в отчаяние, — то он явил на деле, с ра­достным и веселым лицом повелев засыпать мать землей.

Наступил день, когда во всем совершенстве проявилось смирение святого. Патриарх армянский почил во Христе, и царь с кня­зьями и епископами, а также простолюдины с женами и детьми назвали [его] достойным [преемником] престола святого Григора. Прослышав об этом, святой переоделся и внезапно куда-то скрыл­ся. По истечении многих дней, не найдя его после долгих расспро­сов, все опечалились и говорили: «Мы не удостоились иметь столь святого и праводушного патриарха из-за грехов нашей страны и народа нашего». Но по предопределению и безмерному Божьему знанию они избрали патриарха, которого в это время дал [им] Бог. И тогда святой появился. Тот, кто удостоился чести патриаршего престола, послал за святым и призвал его к себе, и он покорно явился. День рукоположения патриарха он почтил торжественной богомудрой речью, соответственно значимости сего события. Па­триарх щедро одарил его, но он отказался [от даров]. Тогда патри­арх почтил его одеянием, которого тот был достоин. Долго при­нуждал и с мольбой настаивал облачиться при нем, однако святой противился. Долгие уговоры патриарха [заставили] его облачить­ся, и лишь в тот день он носил эту одежду, а на следующий день» отдал первому встречному, сам же приветствовал тихую жизнь и: прикрыл тело своей недорогой и благопристойной одеждой, при­личествующей церковнослужителю.

И вот собрались вокруг него все, кто знаком был со [Св.] пи­санием, и умоляли раскрыть им, любознательным, святой Божест­венный смысл учения и, взяв в руки Писание, просили истолковать его. Но святой любил жить в тиши, в укрытых местах и вдали от людской толпы, со зверьми в горных пещерах, голодом и простой пищей стесняя себя и лишая всего, и, будучи в плоти, казался бесплотным. А те, кто ради знаний хотел быть рядом с ним, не могли вынести [жизни] в пещерах и лесной чаще. Он жил, скрывая: свое местопребывание, а когда жители окрестностей узнавали о нем, покидал [эти места]. Ни для кого он не становился обузой, а неустанным переписыванием книг обеспечивал свои телесные нуж­ды и приходившим туда, к нему, предоставлял все необходимое. Он не имел ни дома, ни пристанища, и, как Господь, не имел он места, куда бы мог приклонить голову. Он желал Всевышнего и взирал на Матерь всех, мыслью, всеми помыслами и телом устрем­лялся туда и, охваченный пламенем любви, тянулся ввысь, к Хрис­ту, восседающему одесную Бога. И долго таким скитальцем бро­дил он по земле, нищий, голодный и измученный; совершенно не заботясь о теле и телесном, он пекся лишь о Господе, который кормил его согласно Слову Божьему и [заботился] о его телесных нуждах. Он постоянно пребывал в бдении, приумножал сокрови­ще, вверенное ему, хранил его от коварных грабителей и ждал пришествия Господа, содержал в чистоте сияние своего целомудрия, держа неугасимым светоч милосердия, не впадал в дрему лени и, согласно Давиду, не заботился о телесном покое, а распи­нал на кресте свои телесные нужды и земные желания и умерщ­влял свою плоть согласно слову апостола, который говорил: «Не прощал царства грехов в сем смертном теле и не заботился о желаниях тела, которое пыталось вооружить его против души, а [пекся] лишь о духовном», дабы постоянно размышлять о Боге. И он наставлял мужеством гневной [части души] противостоять ино­верцам и огнем любви вожделеющей части [души] разжигал раз­умную и гневную части, в которых сияла праведность, уравнове­шенность и проницательность. И он правоверно содержал Отца в мыслях, Сына — в мужественной части [души] и Духа св. — в благо-разумной. Тело [свое], как храм, сердце, как алтарь, и смирение, как служение, он с благословениями приносил в дар Богу. Он заключал в себе Духа святого умиротворяющего, [Сына] единород­ного милосердного и Отца опекающего. С серафимами пел, с хе­рувимами возносил хвалу Богу, и во всем все побуждения его ду­ши и разума, тела и дыхания и их ощущений были направлены на прославление Бога. И, как верный и мудрый эконом, он хранил в неприкосновенности царские сокровища и, отвешивая частями, выдавал по надобности.

И вследствие его столь чудесного подвижничества тело его совершенно ослабло и излечились нарождавшиеся в нем пороки; он казался бесплотным для мира и живым для Бога, доказывая, что через него проповедуется нам Слово [Божье]. Ибо на земле он жил неземной [жизнью]: чисто, непорочно и божественно. Он взял себе за правило излишествами не утучнять тела и не только отгонял удовольствия, дабы они не обступали его, но ограничивал себя даже в самом необходимом. Ибо для него, жившего Словом Божьим, все плотское казалось низменным и порочным. Он вое­вал со сном, отвергал богатые наряды, избегал многословия, лю­бил пророков, почитал апостолов, предоставлял свою душу Еван­гелию, с ними беседовал, им внимал и их повеления исполнял. Угодный святым отцам, покорный вардапетам, единодушный с правоверными, единоборец и враг для уклонившихся от истинной веры, подобно Давиду поражал он камнями из пращи мясную гро­маду— великана Голиафа, т. е. плотолюбивых и богоборствующих еретиков.

Во всем богатстве и силе представил он святую церковь и преисполненным мудрости чистое учение, ибо ко всему Священ­ному писанию предварил он предисловия и составил оглавление. Упущенное первыми святыми сохранил Бог в этой [книге], явив­шейся плодом последнего времени, украшенной великолепным искусством, как это известно тем, кто видел и наслаждался ею. Он написал также похвальные речи, посвященные богослову-еван­гелисту Иоанну, и прелестные гимны в стихах и кратко переложил [книгу] пророка Исайи и Деяния апостолов.

Ныне, как я уже сказал, страшным изнурением он победил огромного зверя — плоть и отсек множество голов его — желания; и, достигнув совершенной чистоты, умер для мира, сораспявшись с Христом и, удостоившись пророческого дара, ибо душой распо­знавал грядущее, [истинность] которого затем проверялась испол­нением.

Вновь пришли к нему служители Слова и увещевали его обосноваться где-нибудь и положить конец скитальчеству. Вслед­ствие огромной любви, питаемой к нему, они осмелились устра­шить его, как утаителя господнего серебра, и говорили: «Мы вы­ступим перед Господом в качестве твоих обвинителей, если ты: не прислушаешься к нашим мольбам». Тогда тот, кто по-апостоль­ски любил и в той же мере пекся о них, сжалившись над ними, внял их мольбам и нашел непривлекательное место — тенистое, безводное и лишенное всяческих благ. Соорудив себе тесную зем­лянку, он заявил, что то же будет и для них. И хотя местность была суровой и непригодной для живых существ, однако, жаждая слова, исходившего из чистого сердца, они заявили: «Если даже мы умрем, [живя] в этом суровом климате, то [и тогда] блаженны будем, ибо услышим сладкое, чистое, отрадное и богоподобное слово».

Многие, годы он оставался там, и многих он преисполнил мудростью знаний. Одним из них был Мовсес, написавший По­хвальное слово, прославляющее святого. Ибо мысли святого, со­гласно слову Исайи, были подобны чистому золоту, язык — огнен­ный, слог его письма, речи и начертания [их] — Божественными. Понятная и полезная, ободряющая и отрадная [речь его], выска­занная кратко и ладно, содержала в себе богатые мысли. Слова святого по сравнению с Гомером и другими поэтами были более могучими, ибо стихи их обладали лишь внешним великолепием, скрывающим от многих их смысл, а его [речи], одухотворенные и Божественные, были выше небес и ярче солнца, и вкушавшие их, утешаясь, радовались и называли уста его воистину Божьими, а слова — [словами] Духа святого.

А сейчас хочу отметить его снисходительность также к зло­нравным, вступившим в ссору друг с другом по наущению лукаво­го. Их он связывал любовью, увещанием усмирял и содержал в мире, подальше от суетных волнений. Если же появлялся какой-нибудь высокомерный [человек], он звал [его] к себе и изгонял этот недуг; если [враждующие] разжигали пламя, он гасил; если вздымали волны морские — успокаивал; разыгравшуюся в горах бурю немедленно пресекал, ибо, когда он говорил, подобно четырехгранному обоюдоострому мечу, делил на четыре стороны: бла­гое поощрял, зло излечивал, искренне сокрушаясь, и ко всем от­носился со страданием, проявляя огромное терпение к грешникам. Матерь для кающихся, губитель для грехов, твердая надежда для отчаявшихся, исцелитель многих пороков, для всех и каждого — соболезнующий, лекарство для болезней души и тела. Богата бы­ла церковь, имевшая его [в качестве] венца и жениха, военачаль­ника, распорядителя и смиренного [раба] на пути к небу, [этим смиренным рабом] Отец прославлялся, Сын радовался и св. Дух, как при сотворении мира, благословлялся. Его видимыми делами и благопристойной жизнью прославлялась Единая Божественная Троица. Это он ничего не помышлял и не делал напоказ людям. Это он, как свет светильника и как город на горе, каждого одари­вал необходимым. Это он был голубем, крылья которого, согласно словам Господа, были покрыты чистым серебром, а спина окраше­на в цвет золота, и взлетал по благодати святого Духа к небесно­му храму. Это он был благоразумной горлицей, которую не мог изловить преядовитый змей, несмотря на всю свою невообрази­мую дьявольскую скорость. Это он был праведным хитрецом, го­лову которого — орудие веры — не смог похитить многокогтистый зверь для плотских дел. Это его речи, далекие от земного, чистые и ясные подобно серебру Господа, не могли загрязнить семижды жестокие напасти жизни. И было ли на земле что-либо чистое, к чему бы он не был причастен? Нет, не было. И было ли что-либо возвышенное, чего бы он не достиг? Назвать ли солнце? Но он был ярче и светлее, чем оно, ибо его одолевает ночь,— а зло не может победить мудрости, как об этом свидетельствует Соломон. Или [назвать] луну, которая своими изменениями показывает ее нам, что она находится на службе и является примером и подобием воскресения, — однако его дела гораздо благороднее. Ибо [ее служ­ба] временна, а не постоянна, а его [дела] бессмертны и божествен­ны. Во дни его церковь была небом, сам он — солнцем, речи и образ жизни святого — светилами, наставления — бесчисленными звездами, изумительно ясными и блестящими, забота [его] — злато­тканым сверкающим облаком, которое сладкой и вкусной росой поило охраняемых внизу. И доброе имя святого было сладостным ветром. Оно своим благотворным, приятным дыханием украшало прекрасного сына Нового Сиона и достойных обитателей верхне­го чертога. И Господь, давший [нам] его, был вознагражден бла­гословением многих.

И царь Левон, именуемый Вторым¹⁶, видя все это, воодушев­лялся и, радуясь, преисполнялся в душе любовью к святому. Имея семерых сыновей, он отдал старшему сыну, которого звали Хетум, [крепость] Ламброн. Этот также любил святого и благосклонно внимал ему. Однако царь дал ему в учителя Ваграма¹⁷, ученого и бесстрашного ритора, крайне дерзкого и красноречивого. Он сле­довал халкидонской ереси, но не решался говорить об этом от­крыто, ибо царь с князьями и другими учеными были правоверны. Однако он, совратив, заразил [Хетума], владетеля Ламброна, [этой ересью]. Но, пока жив был царь Левон, они не решались подать голос, хотя некоторым и казалось, что он не совсем праведен, ибо святой грозно обуздывал таковых. А царь лишь его слова считал истинными, и вся церковь была в повиновении святого. Между тем царь Левон, передав царство Хетуму¹⁸, владельцу Ламброна, почил во Христе, Царе неба и земли. И этот начал высказывать кое-какие мысли из учения уклонившихся от истинной веры, но святой Георг с богомудрым увещанием не дал им развернуться. И с великой покорностью он подчинялся святому и прислушивался к его словам, как его отец [Левон]. Он был разговорчив и любил постоянно спорить со всеми, кто только ни попадался ему под ру­ку. Он был сведущ также в [Св.] писании и постоянно стремился выставить себя правым и, повстречавшись с человеком незнако­мым с учением [Божьим], мучил его расспросами и выявлял скры­тую в себе бунтарскую искру. Святого он опасался, но высказывал ему [свои мысли] в шутливой форме и боролся [с ним] под чужой личиной. Святой же кротким и искренним словом исцелял неспо­койное сердце.

В то время к [Хетуму] пришел епископ [города] Анарзабы¹⁹ Григор²⁰ и они нашли друг в друге единомышленников. Григор был совершенным ученым и искусным наставником, они обменя­лись мыслями, и [Хетум] стал его глашатаем, и все, что он говорил, будь это его мысли или мысли [Григора], вызывало раздоры и по­гружало церковь во мрак. Но, пока царь Левон был жив, и столпы церкви были единодушны со святым, раскольнические мысли, от кого бы они ни исходили, изобличались и отвергались. И, как я уже сказал, церковь цвела и ликовала празднеством венчания и великолепными убранствами украшала себя вожделенной красо­той, постоянно заботясь о том, чтобы остаться достойной любви Христовой.

И шли к святому близкие и далекие, мудрые и невежествен­ные, вельможи и простолюдины, и обогащались, ибо удовлетворял он любое заветное желание всех, с великим смирением сам при­служивал им и лично готовил необходимое для прибывших, чем приводил в изумление их, и они испытывали ужасную робость, ибо гостей он охранял как Авраам и своим ласковым отношением ко всем уподоблялся Моисею. К нищим он относился как Христос, а имущим прислуживал с робостью и любовью. И не было таких благих дел, которые бы он не совершил, и не было таких дурных дел, к которым он относился бы с одобрением. Случалось, что бо­гатей, встречавший его, раздавал свои богатства подобно Закхею²¹, и бывало, что нищий, встречавший его, чувствовал себя богачом. Ибо лицезревшие его получали пользу и без слов и на­ставлений и дела [его], как слова, были его проповедью; надмен­ный становился кротким, враждующий сменял [вражду] на любовь к сотоварищу, ябедник обуздывался, моты становились скромнее, лгуны делались правдолюбцами, чревоугодники переходили к умеренности. Для таких и подобных [им] людей воспитанием было уже одно созерцание святого, и сластолюбец становился воздер­жанным, гневавшийся успокаивался. Если же наставлял кого-ни­будь словом, то [слово его] оказывало сильное воздействие и не уязвляло [людей], никто не мог насытиться им, он освещал [путь] тем, кто пребывал во мраке, отчаявшихся ободрял, трудолюбивых, поощрял, ленивых настраивал на работу, отступившим пропове­довал возврат [к своему исповеданию] и направлял свет на твер­дых в вере. По воле Божьей множество людей под светом его на­ставничества, сплавленные, как в горниле, огнедышащей любовью, стали черноризцами и принесли себя в дар Единосущной Троице, и святой мог сказать: «Вот я и те, коих Ты дал мне».

До сего места эта история была желанна для меня, а о том, что следует [после этого], опасно говорить, но и молчание заслу­живает великой хулы, ибо губитель наш, дьявол, вызвал у неко­торых зависть к нему и начались запреты на его речи. И давний спор из-за воплотившегося Сына Божьего стал нарастать. Чрево­угодники выдавали себя за любителей [церковных] праздников и, как язычники-кутилы, кричали, что следует отменить Господний пост. И единое воплотившееся Слово Бога считали [имеющим] два естества, две воли, два воздействия и пытались соединить тление с нетленным естеством.

И всякую несусветную и несуразно превратную чушь несли безумцы. Немало огорчений причиняло это хранителям истинной веры, и разногласия, ссоры и раскол единого тела церкви были налицо, ибо невежи, не имевшие слов для ответа, подобно врагам противостояли друг другу, а умудренные словом, вступая в борьбу, осыпали друг друга камнями проклятий. Поэтому [все были охва­чены] великой тревогой и в каждом человеке шла ожесточенная борьба. И не было никого, кто бы получил пользу от этого, за ис­ключением дьявола, прародителя зла.

Святой же Георг, как великий защитник, восстал против это­го и внес некоторое спокойствие, но лишь на время. Заботясь о Божьем деле, [он], как прежде, просвещал многих Божественным учением. К каждому проявлял участие, а злонравных, заблудших и душегубов изгонял.

Как-то святому повстречалась женщина, которая своим кол­довским искусством погубила души многих и в содружестве с дьяволом совершила величайшие злодеяния. Силой св. Духа, оби­тавшего в нем, он уничтожил имевшиеся у нее свертки с талисма­нами и кости. Но близкие говорили святому: «Она может причи­нить тебе вред, поскольку умеет совершать невозможное».

Если ты способна причинять вред,— говорил святой,— причи­ни мне, но не смей именем Бога делать [зло] другим.

И приказал повести ее в тюрьму. И лишь после того, как она, изнуренная долгими днями [заключения], пообещала не заниматься этим, святой приказал выпустить ее.

Некий священник прекрасно отправлял свою благочестивую службу, вместе со своей супругой он премного радел о странниках и нищих, и святой поощрял его оставаться таким же. И вот как-то, весьма удрученный и опечаленный, пришел он со своей женой к святому. [Последний] душой распознал, о чем хотел просить [свя­щенник], однако спросил его: «По какой причине ты привел сюда свою жену?»

И он с горькими слезами говорит: «Из-за грехов моих Бог воспрепятствовал и не дал нам сына, а лишь дочерей. Это нас очень терзает, но мы не находим выхода из положения. Всем серд­цем просим тебя, прикажи развести меня с женой, чтобы я смог удалиться, а жена будет растить своих детей».

Святой же богомудрыми словами утешил его и говорит: «Не печалься, я походатайствую перед Господом, помолюсь ему, и он даст вам то, о чем вы просите, но не оставляйте доброго дела, начатого вами».

И они с легким сердцем ушли. И дал им Бог сына, и, возра­довавшись, они вознесли хвалу Богу.

Некий набожный и нищелюбивый пастух имел сына, которого крепкими узами оплела какая-то развратная женщина. И ни по­бои, ни денежные взыскания и ни другие меры не исцеляли ее; воспламенена была она юношей и ни единого часа не хотела оставаться без него. Отец его с плачем пришел к святому и пове­дал ему о своем горе. Святой написал женщине и посоветовал ей уйти. Но, охваченная сатанинской страстью, она пренебрегла по­велением святого. Тогда он, милосердный и сострадательный ко всем, сам отправился в дом мужа того. При виде его блудница задрожала и со слезами говорила: «Божий слуга, отдай мне юно­шу, и я сделаю много добрых дел».

«Пребывая во зле, никто не мажет делать добра»,— отвечал [ей] святой.

И обучил ее Божественной заповеди; она ушла и каялась на протяжении всей своей жизни.

Такое участие святой проявлял ко многим. И если кто-либо томился в царской ссылке или был наказан за неуплату налогов, за всех таких он заступался, писал и даровал свободу и многих спасал от смерти. Войдя же к больному, он возносил молитву Бо­гу, и [больной] тут же выздоравливал. Читал он святое Евангелие над бесновавшимися и исцелял их от злого духа. Во; всех делах помогал он всем гонимым и милостью Божьей склонял их к добру. Он был для всех приютом, и не было уст, которые бы не вознесли ему хвалы. Ибо те, кто пользовался его милостью, рассказывали об этом [другим], а кто слышал, возносил хвалу Богу за великий дар, ниспосланный им. И в числе многих были те, которые воочию его не видели, но, прослышав о его чудесной жизни, возлюбили [его], благословляли, и Бог прославлял [прославившего его].

Поведаю также о других чудесах, которые воистину достойны удивления.

Некий плотник, по имени Костантин, тяжко заболел, и тепло, обычно являющееся источником жизни, стало покидать его, не осталось надежды на жизнь. Врач и семья [умирающего] стали плакать и дали ему последнее причастие — хлеб жизни; он совер­шенно ослаб, и ему оставалось лишь испустить дух и отдать [ду­шу] тому, кто дал ему жизнь. И, по воле Божьей, больной слабым и тихим голосом, в котором [уже] было дыхание смерти, через свя­щенников дал обет святому апостолу Павлу, храм которого был великолепен и прекрасен, но деревянная кровля его от ветхости сгнила: «Если исцелюсь от недуга, заново отстрою кровлю [церк­ви]». Все священники и семья [больного] дали обет и отправились подготовиться к погребальному обряду, ибо думали, что он почил в Боге. Примерно через час по возвращении [они увидели] великое чудо: тот, кто лежал бездыханным и безмолвным трупом, вновь обретя в сердце жизненные силы, сидел с радостным лицом. Бодрым и окрепшим голосом он сказал: «Я голоден». При виде случившегося [они] сквозь слезы радости промолвили:

— Правда ли то, что мы видим, или это обманчивый сон?

И на протяжении многих часов они в изумлении не могли по­верить [в это] и думали, что он сошел с ума от болей и бредит или наступил конец [его] жизни. Тогда исцелившийся говорит:

Вы не видите святого апостола Павла и вардапета Георга с ним?

Нет, — ответили они.

Сейчас они ушли за стены,— сказал он.

А они, не поняв его, говорят:

— Жизнь твоя и наши мысли так запутались, что мы не по­нимаем, о чем ты говоришь.

Тогда он сказал внятно:

— Слушайте, и я поведаю вам [об этом]. После того, как вы
ушли от меня, послышался шум шагов множества [людей]. [Одновременно] дом заполнился светом, ослепившим меня, и я от страха едва [осмелился] взглянуть наверх. И вот я вижу св. апостола Пав­ла и вардапета Георга, взявшихся за руки и ставших справа [от того места], где я умирал.

И говорит апостол:

— Владыка рабуни [учитель], дай руку и воскреси умершего телом, ибо велика его вера.

А вардапет говорит:

— Тебе, апостолу Божьему, подобает сделать это. Святой апостол отвечал:

— Я позвал тебя для мужа [сего], ибо Бог через тебя повелел совершить это чудо.

Но тот целый час не слушался его. Тогда говорит святой апостол:

— Тебе следует совершить то, что Бог поручил, я же пришел призвать тебя к этому.

И святой вардапет, склонившись, взял мою правую руку и под­нял меня. Но как только вы пришли, они вышли. Итак, дайте мне поесть, я голоден.

И, поев, он отправился в церковь. Увидев столь быстро ожив­шим [того], кто был, как Лазарь, в могиле, все благословили Бога.

Это случилось в наши дни, дабы, видя мужей благодетельных, вы не соблазнялись, думая, что они не могут творить чудес. Ибо, как известно, чудеса полезны не для верующих, поскольку они совершенны, а для неверующих, так как они младенцы, кормя­щиеся молоком. Чудо, как молоко, укрепляет веру пришедших [к исповеданию Христа]. Но вас, внимающих [мне], молю вознести хвалу Богу, чудесная сила которого проявляется через его святых и они постоянно обретают силу, и запомнить, что если доброде­тельные мужи не творят чудес, они ничем не хуже чудотворцев. Ибо когда они творят добро, они становятся чудотворцами и по­лучают это имя, так как удостаиваются чудес через добрые дела. Следует задуматься над тем, что говорит [апостол] Павел: «Спе­шите творить не чудеса, а добрые дела». И творящий добро без чудес не отличается от мужей-чудотворцев. Ибо многие совершали чудеса, но, поскольку они не были благодетелями, [имена их] за­былись. Это сказал Господь. И мы пишем это вослед идущим, для твердого усвоения, и я знаю, что они возрадуются, услышав [о том], что написанное мной служит для прославления Бога. Однако добрые дела Учителя бесчисленны, и пусть никто не удивляется, что он в них является чудотворцем, и если [некоторые из них] скрыты от нас, то Богу они известны.

Поведаю также и о предсказанных святым [событиях], кои должны были случиться. Некий муж, которого звали Татианос, по провидению Божьему умер во цвете лет. И старая мать его в безумном отчаянии горько оплакивала его. Святой, находившийся на похоронах, видя женщину в безутешном горе, говорит ей:

В своем ли ты уме, что исполняешь волю сатаны?

И, увещевая, он утешал ее. А женщина говорит:

А я почему не умерла?

— Воистину говорю тебе, не плачь, через три дня и ты умрешь,— ответил ей святой.

Через три дня после того она умерла согласно пророчеству святого. Услышавшие [об этом] возносили хвалу Богу, сообщаю­щему слугам своим скрытое [от людей]. И успешное [предугады­вание] совершавшихся событий святой приписывал не себе, а объ­яснял милостью Божьей.

Он ничего ни у кого не желал брать, а если под давлением слез и мольбы и брал что-нибудь малое, то тут же раздавал нуж­давшимся. Царь и князья много раз молили его принять дары, но он ничего не брал, кроме малого количества еды, и это тратил на нищих. Его уговаривали стать настоятелем монастыря и еписко­пом городов, но он отказывался. И столь суровый образ жизни вел святой, что приводил всех в трепет своими чудесными делами. Сам же был кроток и смирен, был всем и каждому заступником и слугой, но никому не позволял прислуживать [ему] и часа. Он же делал это годы напролет. Ибо Бог, живущий в [душе] кротких и смиренных, обитал в нем, благодаря чему [он] был всегда причи­ной прославления Бога. Совершая все это, он считал себя негод­ным слугой и [говорил]: «То, что я делаю, не благодеяние. Как должник, я тороплюсь расплатиться с долгами, и если это мне удается, вознесите хвалу Богу». И правитель страны Хетум с ра­достью и любовью склонял покорную голову перед святым, и по просьбе святого в пределах его владений невозможное становилось возможным. Ибо многих спасал он от смертного приговора, а для иных добивался отпущения долгов.

А вышеназванный епископ Григор неотступно следовал за Хетумом и разграбил и похитил ту малую толику благородства, которая еще оставалась в характере Хетума. Он выставлял пре­зренной и смешной веру, почитаемую армянами. И обратил его в еретическое учение, а сам радовался [подобному] исходу дела. Когда же первый спесивец, многоголовый змей, злой искуситель души и тела, повергший первого человека [в грех], убедился, что не смог заманить святого в ловушку ни в детстве, ни в капканы юности, и ни искушениями зрелых лет, и [не смог] ослабить света факела, начал затевать междоусобия, ссоры, мутить, возмущать, возбуждать и мстить. И время было пособником лукавого. Григор, которого [лукавый] считал ученым, стал насмехаться над святым и дурно говорить [о нем], нести ересь и болтать противное истинной вере. И это по той причине, что он не соглашался с их взглядами, а особенно потому, что возведенное ими за длительное время свя­той коротким словом разрушал. Тогда они задумали другое: по царскому приказу вызывают его [во дворец] и, прикрыв мхом ловушку, говорят о единой любви и здравом смысле, заботясь лишь о том, чтобы сделать его своим сообщником и с его по­мощью с легкостью изловить и других. А святой, по своей мудро­сти выявлял и указывал на места уклонения [от истинной веры] и говорил: «Этого страшусь и не согласен с вами, понеже ваше предложение говорит ни о чем другом, как об отказе от армянских [церковных] преданий и внесении раскола в нашу веру». А где необходимо было, он возражал им и говорил: «Я вам не нужен, ибо буду вам вредить и не принесу пользы». Но они в сговоре друг с другом поклялись перед святым верой, которой не имели: «Мы не придерживаемся этой лжи, родимый». И патриарх этого времени²², и правитель страны Хетум многократными заверениями убедили святого и осыпали проклятиями себя, [обещая] не скло­ниться к тому, что не было одобрено первыми святыми отцами. И говорит святой: «Бог, который видит нутро и сердце и является, исследователем дыхания, суставов и мозга, знает: если вы будете придерживаться этого, то я, Георг, вам единомышленник, но если отклонитесь вправо или влево, я в числе многих не впаду в грех».

С наступлением праздника Успения св. Богородицы князь Хетум и епископ Григор с многочисленной толпой пришли в Скеврскую пустынь. Празднование пришлось на среду. У армян было принято [этот день] отмечать и праздновать после или накануне воскресенья. А они в ту же среду отпраздновали и, как язычники, предались чревоугодию, [ели] мясо, рыбу и тому подобное. И один из монахов ел [с ними], и тут же они его назначили настоятелем монастыря, а через несколько лет рукоположили в епископы. И из-за перестановки [праздника] многие погибли, и была разрушена отцовская ограда, за что разрушителя да ужалит лютый змей²³.

При виде коварства, которым опутали [его] чистое сердце, св. Георг вскочил, охваченный страхом, и с плачем говорит: «Не тако­вы были мои слова, сказанные ранее». И с наступлением дня Богоявления он сам незвано пришел на праздник и говорит: «Ме­ня нашли не искавшие меня. Я открылся не вопрошавшим обо мне»²⁴. На празднике он выступил с речью и, во многом упрекая, осуждал их. Без помощи лукавого и дьявольских уловок разобла­чив их действия и поведение, [он] разнес дом, построенный на пес­ке. Он ссылался не только на пророков и патриархов, но и на Господа святых, [и они] тут же замолкли. Однако слова, сказанные святым, вызвали большое волнение. А он, выступая публично, как на суде, говорил: «Я не согласен с вашими решениями, а [поддер­живаю] первых [отцов церкви], дела которых известны своим пра­воверием». Они же, подобно морю, взбушевавшемуся и вспенив­шемуся от буйных дьявольских ветров, низвергающими в бездну губительными словами привели многих в смятение. Но поскольку ничего не могли сделать святому, хранимому Богом, хотя он и подвергал себя смертельной опасности, они стали обливать смер­тельным ядом находившихся здесь и в других местах привержен­цев святого, якобы [за то, что] те его настраивали. И единоборца, готового во всеоружии сразиться с ними в непроглядной тьме, в день великого праздника они выставили губителем нашей [веры]. В то же время они подозревали, что некоторые из князей и епис­копов во всем поддерживают святого. И повсеместно стали совер­шать наводящие ужас жестокие набеги и, как лютые звери, куса­ли друг друга и остальных. Одним они [ставили] западню, других [подчиняли себе] угрозами, а третьих уговаривали просьбами.

Надо было в тот великий праздник видеть великого страсто­терпца, бесстрашного в бою! Одни требовали для, святого смерти, другие — тюрьмы и оков. А он был подобен бесстрашному льву среди зайцев, трепетавших перед ним. И коварные лисицы не мог­ли убить льва, вскормленного милостью Божьей в пустыне. И мраколюбивые летучие мыши не могли спустить до своих низмен­ных дел парящего в небесах орла. Хищные волки в своей злобе не могли когтями растерзать свободную, преданную хозяину со­баку. Ибо попечительство Благодетеля сохранило чистого голубя, и [он] не был пойман впустую дерзавшими ястребами. Поэтому [возносим] беспредельное благодарение Единой Троице за безгра­ничную милость к [одному] из ее святых.

И святой невредимым вернулся в свою уединенную келью. И стал он обильными речами просвещать своих учеников. Благород­ным горением неусыпной и голодной жизни своей он посвятил се­бя служению Слову. Достигших совершенства в науках он властью своего жезла рукополагал [в ученые монахи], а не имевших доста­точных знаний устраивал в школу для получения образования. Для новоприбывших [учеников] он создавал тишину, желанный покой и удобства. Находясь во власти слова, он ежедневно питал словом нуждавшихся в нем и наказывал постоянно и твердо идти по пути истинному.

И вот, в 741 г. армянского летосчисления [1292 г.], с прибли­жением дня святой Пасхи, который у греков определен неверно, они затеяли споры и пустились в разыскания и множеством [раз­личных] уловок решили отметить пост как греки и нарушили, осквернили пост воздержания, т. е. Великий пост, по повелению апостолов канонически установленный святыми отцами. Слуги чрева отдалили себя от Бога. И проклятия, которыми они подкре­пили клятву отречения, данную перед святым, обратили на себя. Дни покаяния они проводили в чаду растительного масла и рыбы, в пьянках и песнях. И тогда те, кто был тайным врагом святого, стали с ним открыто сражаться и воевать. Они предъявили указ царского двора, запрещавший [ему] кого-либо обучать. Он же, горя небесным огнем, проповедовал Слово, хотя злые силы старались воспрепятствовать этому. Но он все еще продолжал щедро учить, одаривая желавших небесным светом, и, опьяненные невещественным вином, к которому примешан был [небесный] огонь, они воспламенялись подобно хворосту, [узнав] о страстях [Христовых], которые открывались им. А те задумали и такое: при­быть с вооруженным отрядом и предать смерти святого и бывших с ним [людей]. И опять сохранила его воля Благодетеля. Тогда святой решил бежать на Восток; он пустился в дальний путь, однако в горном проходе его опознали и, согласно приказу влас­тей, задержали и вернули на прежнее место, наказав, как евреи апостолов, никого не учить. И столь многое претерпел святой из-за лукавого, но, несмотря на все это, возносил Богу слова, пол­ные благодарности.

Между тем на армянский патриарший престол вступил епис­коп Анарзабы Григор, человек весьма образованный, льстиво на­чавший увещевать святого. Однако когда сатанинский ветер не смог поколебать несокрушимую скалу, устыдился, встревожился, [думая над тем], с помощью чего и как сможет свести его с небес­ного пути. Он призвал к себе некоторых из его учеников, дабы выведать у них о нраве святого и с помощью этого склонить на свою сторону неподкупную душу. Затем они прибегли к другим уловкам, думая обольстить святого пороком тщеславия и алчно­сти. Его любовно вызвал к себе правитель страны Хетум и дал ему в руки 30 000 динаров, с тем, чтобы он роздал [деньги] нужда­ющимся и бежавшим от налогов. Однако святой не согласился [сделать это]. И говорит князь: «Если ты сделаешь то, о чем я прошу, обещаю покаяться и отречься от того, что совершил в от­ношении мира и церкви, и обращусь к истинной вере». Тогда свя­той согласился [исполнить просьбу] и мудро распорядился [день­гами]. Однако лукавый не позволил правителю раскаяться, как тот обещал. Будучи лживым, он лживо и говорил, подобно своему отцу, которому подражал. Упорствуя, он продолжал оставаться при своем заблуждении до тех пор, пока не погиб, ибо не хотел обратиться к своей вере, а стремился пороком тщеславия похитить для себя святого. Но не смог изловить [его] в ловушку козней, как замышлял. Причинив святому много телесных страданий, он устра­шился, но того, что с ним был Господь, глупец так и не осознал.

И пока святого подвергали подобным испытаниям, нашелся человек, упомянувший в разговоре о [людях], давших схватить его из-за сокровищ дяди. И сказал он в речи: «Да не умилостивит его Господь». Святой, сильно разгневавшись, ответил ему: «О человек, не говори неугодных Господу слов».

И тут же, пав на колени, вознес молитву [Богу], говоря: «Гос­поди, не вменяй это ему в вину, а также этим, помышляющим схватить меня и предать смерти, а прости [им], милостивый и благий Господь, во славе своей, как истинно заблуждающимся во плоти».

В те дни наступил столь страшный голод, что люди вынужде­ны были продавать своих детей и себя²⁵. Многие умерли от голода, а остальные, дабы спастись [от смерти], ели падаль, ослятину и [всякую] непотребную пищу, какая только попадала им в руки. Святой добровольно предавал себя мукам голода и по три-четыре дня не притрагивался к еде. А если что-нибудь и доставал съедоб­ное, раздавал беднякам и добровольным голоданием присоединял себя к голодающим поневоле. Он возглашал горе людям, имев­шим съестное, но не делящим [его] с [обездоленными]. [Людей же], о коих осведомлен был, что имеют, умолял и советовал кормить бедных, дабы наследовать царство Божье. И святой со всем рве­нием и от всего сердца²⁶...,............

Тогда Бог явил новые чудеса, которые [впрочем] слепые разумом не узрели. Однажды по поводу упомянутого нами вопроса к нему²⁷ собрались епископы и с ними чужестранцы. Он в своей речи заго­ворил о первых святых пастырях армянских, говорил жестокие и преисполненные ненависти речи, не достойные быть приведенными здесь. Долго он хулил их и выставлял [армянских пастырей] и цер­ковные предания, которых они придерживались, ничтожными, коротко упомянул и о святом Георге и пустил [в него] стрелу с твердым и крепким наконечником из ядовитого колчана слов сво­их. По окончании речи один из епископов сказал ему отдельно: «Почему святые отцы, родившие нас [в купели], удостоились такой хулы, и это перед чужестранцами?». А он, не удовлетворившись сказанным, вновь стал говорить о том же, во исполнение слов Со­ломона: «Есть род,— говорит он,— который проклинает отца сво­его и не благословляет матери своей»²⁸. Но от неусыпного ока ничто не может скрыться; в ту же ночь рука Господня настигла его, [однако] не для отмщения, а в назидание. И смолк хулящий язык, согласно [предсказанию] св. Георга, искривилась челюсть, искро­шились и выпали зубы, обезобразились глазницы: правая сторона увеличилась, левая уменьшилась; и жилы костей ног и рук ослаб­ли, как вода: чрево же горело огнем от пламени небесных ударов, Он являл собою жалкую картину. У него отнялся также голос, и от недержания мочи он был постоянно мокрым и распространял вокруг себя зловоние, а во рту и в ноздрях у него закишели черви.

И исполнилось пророчество св. Георга относительно нераскаяв­шегося, хулящего рта. Но сие предостережение Божье сделано бы­ло мужу не из гнева, а из милосердия, дабы дать [ему] возмож­ность раскаяться. Посему и [болезнь] отступила. Вызвавший [ее] отозвал [обратно], и она полностью покинула его. Но неблагодар­ные и открыто отрекающиеся от Христа не признали в случившем­ся назидания, а [усмотрели в нем] явление, [происшедшее] от умень­шения или увеличения [одного] из четырех элементов [в организме]. Однако некий [муж], бывший с ними, но тайно [придерживавший­ся] правоверия, сказал ему: «Кайся, ибо ты хулил Бога и его святых». Но тот прогнал его прочь.

А правитель страны князь Хетум, увидев его в тяжкой беде, говорил как наглец и бесстыдник: «Борющиеся с нами говорят, что их пастырь претерпел это из-за раскола церкви, произведенно­го ими». Или же: «Десница Божья настигла их, и то, что они ви­дят, кара [Господня]». Он не узрел очами разума Божьего право­судия, ибо несчастный был слеп душой. А претерпевший эту [беду] не сожалел, и из полного червей рта его не вырвалось слов раская­ния, ибо дьявол заложил уши разума злосчастной души, и, как змей, он не внял мудрому красноречию Волшебника. Два года или более того оставался он в таком же состоянии, и наступил конец для нераскаявшегося и глупого пастыря, принявшего ерети­ков за мудрецов, и он в жестоких [мучениях] испустил свой греш­ный дух²⁹.

Подобная смерть [мужа] сего изумила святого, а еретики были обескуражены. Некий богомольный священник пребывал в сомне­ниях и страхе из-за злосчастной участи сего мужа и [размышлял над тем], случилось ли это в назидание. И вот ночью ему предстал тот же Григор, павший от тяжелых ран, который кричал: «Горю от огня! Ибо поражающий меня могуществен».

Тогда [священник] спросил его: «Кто ты, отчего горишь и кто тебя поражает?»

И он ответил: «Я тот нераскаявшийся, которого предостере­гали, и [теперь] горю от неугасимого огня; меня постоянно будет поражать Неусыпный³⁰ Просветитель Армении, ибо я долго хулил его и ему подобных».

И священник, проснувшись, вознес хвалу Богу.

Но вот и я, грешный, по повелению свыше изложивший [эту] речь, совершенно не думавший об этом, в ночь на пятницу увидел Григора в своем чине, который говорил со своими приближенными. И вдруг он упал на землю, лицо его исказилось, он катался по кухне, ногами и руками бился о землю, а склоненная голова каса­лась груди. Изо [рта] появилась пена, он стал издавать страшные звуки и ужасно гримасничать. И окружавшие [его] люди разбежа­лись. А я подумал, что это кара Божья. Через некоторое время он пришел в себя и встал. Я ждал от него слов раскаяния, но не услышал. Он немного отошел от того места и, пока я думал о [случившемся], вновь рухнул на землю и претерпел те же муки. Я в страхе проснулся и вознес хвалу Богу. И услышанное мною ранее о том, что и другие видели подобное, без всякого колебания я принял за истину. Однако возвратимся к нашему повествованию.

Церковь осталась зараженной и разделенной на две [части]. И никто не мог найти [для нее] лекарства, ибо все отдалились от Божественных дел и были слугами не Бога, а плоти. Плотоугодные и помышлявшие лишь о земном, они совершенно не заботи­лись о небесном, так как сошли с пути истинного. И поскольку они не образумились от первого [предостережения], свидетелями которого стали, их постигло второе, которое они должны были пре­терпеть. Ибо правитель страны Хетум, посадивший на престол племянника [своего], отрока по годам и несведущего [в деле], вы­пестовал его и превратил в своего злого спутника. Между тем из Персии прибыл некий нойон, ханский приспешник³¹, которого [они] приняли с почестями и отправились [с ним] на охоту по стране. И вот он без всякой надобности вызывает их ночью к себе и убивает отрока-царя и Хетума, посадившего его на престол, а также со­провождавших их других князей³². И все узнали, что это было Божьей карой, хотя и несколько запоздалой. И тот, кто не обратил внимания на первое предостережение, сам стал жертвой второго и с помощью зла был убит.

А затем на престол вступил оставшийся после них брат Хету­ма— Ошин³³, который завладел страной, покинутой ими не по своей воле. И поскольку и сей жалкий новый царь, Ошин, был за­ражен и опьянен [теми же веяниями], он выпустил смертельный яд гремучей змеи. Патриарха, которого поставили вслед за жестоко наказанным во дни Хетума, избрали с помощью серебра и, отверг­нутого Богом, окрестив Константином³⁴, посадили на славный трон. И этот был бессловесен, как рыба, и недостоин, как лягуш­ка, но с помощью 12 000 очистился и через злое поручительство был признан достойным. Жалкий забыл о том, что очищенного серебром Господь отвергает, и из-за этого Христос вторично был распят невежами, и на земле появилось много святых.

И вот Ошин сей, который должен был творить добро для церкви, на втором году своего царствования стал открыто пресле­довать святых, блиставших там. Он заявил: «Кто не признает двух естеств Христа, две воли и двух воздействий и кто не смешивает к животворящему таинству воду, вера того недостойна и жертва его неприемлема». Собравшись, они обнародовали каноны своего расхождения³⁵, которые были написаны до этого, во дни Хетума и Григора, и включили Халкидонский собор в число святых соборов, что прежде скрывалось [ими]. Они обратились с посланием ко всем церквам городов и монастырей и, силой принуждая, наказывали придерживаться этого, а те, кто воспротивится, [говорили они], будет предан смерти. Тогда монахи, все священники и чернецы, обитатели монастырей и пустыней, движимые св. Духом, как один человек пришли к нему, навстречу смерти, и умоляли его не совер­шать недостойных [поступков]. И святое собрание долго занима­лось [этим делом], однако не смогло укротить того вредоносного зверя, осквернителя души и всяческой власти. А он выдвигал раз­личные ложные причины и ласковыми речами уговаривал согласиться [с ним]. И, желая усмирить, он осыпал их великими угроза­ми. Так он поступал на протяжении многих дней, ибо ласкался, как собака, лукавил, как лиса, разъярялся, как лев, и хитрил, как змея. Он прибегал к таким сатанинским уловкам долго, пока собравшиеся не разошлись по своим кельям, [так и] не признав но­вых порядков. Увидев, что они непокорны дьявольскому приказу, он применил насилие и уподобился своему отцу-сатане, который, пролив так много крови, не утолил жажды своей. С помощью войск он захватил кого смог, многих убил, а остальных приказал повесить на городских стенах и вдоль дорог. Некоторых же при­казал привязать к диким, неукрощенным откормленным лошадям, и [они] по горам и долинам разнесли на куски их святые тела. Он приказал также поднять на корабль сто монахов и священников, чтобы утопить их, однако Бог воспрепятствовал этому. Но тот сослал их на страшные железные рудники острова Кипр, куда не [ступала] нога [человеческая] и где они не нашли ни милосердия, ни покоя. И испившие чашу смерти священники и монахи, дети, мужественные женщины причислились к лику избранников Божь­их и стали заступниками тех, кто придерживается истинной веры.

Столь горькое несчастие пережили они во дни, о которых зара­нее пророчествовал св. Георг, и [эти несчастия] все еще пере­живает наша церковь и пребывает в безутешном горе. А на­сильник Ошин не вспомнил

Дата добавления: 2015-09-06