Глава 15. Бессменный страж

Где-то с другой стороны кампуса, спрятавшись посреди высоких дубов, угнездившись в зеленом лесу, находится библиотека Фостер. Белла поднимается по ступенькам, стиснув в руках книги, которые нужно вернуть; волосы ее волнами развевает ветер. Сзади она похожа на обычную студентку: темные волосы, джинсы, зеленая толстовка с капюшоном, а на плечо небрежно наброшен потрепанный рюкзак.

Но она не просто студентка.

Не для него.

Она для него — личная Шахерезада в его порочном сознании. Плетущая небылицы, которые сохраняют ей жизнь. И сохраняют ему. Дыхание уже не рутина, а результат ее существования.

Скрестив ноги, он сидит на скамейке и зажигает сигарету, смотря на здание. Ему хватает и того, что она где-то внутри. Ему необязательно заходить в библиотеку. Так себя ведут только назойливые преследователи.

Звонит телефон, и он переключает его на беззвучный режим, не замечая настойчивой вибрации, как и появившейся на экране фотографии сестры. Даже в статике она будто осуждает его. Глаза прищурены, губы поджаты.

А еще она неугомонная. Звонит три раза, и три раза он не берет трубку. Он понимает, что позже ему придется ответить за эту оплошность.

Но сейчас… в его мыслях только она. Они. Белла и Мэгги, Мэгги и Белла. Та, которая сломила его, и та, которую хочет сломить он. Та, к которой он хочет прикоснуться, заговорить, обладать. Та, что неотступно появляется в его мыслях. Если бы он спал, она бы и в сновидениях его преследовала.

Он так хочет видеть сны.

Он сидит так два часа, пока солнце не бросает якорь и не спускается по небу, оставляя за собой оранжево-розоватые полосы. Для тонкого пиджака воздух становится слишком прохладным, но он едва ли замечает холод. Его согревает пыл наваждения. Он сидит тут, пока не становится красным кругом, пылающим в ночи. Взгляд его в бессменной страже по-прежнему устремлен на дверь.

Когда она выходит из библиотеки, сердце у него в груди точно вспоминает, что должно биться, и наверстывает упущенное, ускоряя ритм. Позади нее разливается свет, ореолом очерчивая форму ее тела. Но потом она выскальзывает из света, спускаясь по лестнице и натягивая на себя толстовку. Дойдя до подножия, она поворачивает налево, направляясь к общежитию.

Эдвард тушит сигарету, встает и бредет за ней.

Глава 16. Осторожный

После смерти Мэгги он все равно что снова стал ребенком. Заново каждодневно познавал простые истины: заставлял себя есть, говорить, переставлять ноги. Пытался восстать из мертвых. Все для него было ново.

Но в эту секунду он чувствует себя живее прежнего. Никогда не хотел он чего-то так сильно, как хотел следовать за этой девушкой. Стремление находиться ближе к ней вынуждало каждую клеточку его тела шипеть и пузыриться, словно только открывшуюся бутылку шампанского.

Она не осознает, что он находится за ее спиной, следит за каждым ее шагом. Пока не осознает. Он держится на безопасном расстоянии, когда она заворачивает за угол, прячется в тень, когда она оглядывается назад. Немного возбужденный из-за нескончаемого количества выкуренных сигарет, он чувствует себя неукротимым.

Чувство это длится секунд пять.

Его взгляд все так же направлен вперед. Будто в замедленной съемке он смотрит, как она поворачивается назад, вертя шеей, каштановые волосы соскальзывают с плеч, а глаза расширяются, когда она видит его перед собой. Он замирает.

Красивая. Опасная.

Сирена. Полуженщина, полуптица. Поющая песни, от которых он забывает… все.

Его искушение из личного ада. Созданная для того, чтобы напомнить: ему не светит освобождение. Он не сможет искупить свои грехи. Слишком уж они огромные, слишком темные.

Сердце его трепещет, когда на его глазах она отступает назад, к зданию общежития, фигура ее удаляется. Он начинает паниковать, рассудительность меркнет под действием выцветшего до белизны чувства, толкающего его на необдуманные действия.

— Белла! — срывается с его губ имя, не успевает он опомниться. Слово как ребенок, пытающийся обрести независимость от родителей. Он почти видит, как слово пляшет в воздухе, неодобрительно качая головой.

Она останавливается. Поворачивается. Плечи сгорблены, лицо настороженное.

Это выражение. Странное сочетание страха и… чего-то неописуемого. Оно роется на краю сознания, слабое воспоминание, изводящий отголосок, за который ему никак не ухватиться.

— Мне нужно кое о чем тебя спросить. — Теперь он бормочет. Отчаянно пытается найти слова, которые заставили бы ее остаться. Он хочет поговорить с ней, помешать ей уйти.

Она хмурит лоб.

— Да?

— Чем ты завтра занимаешься?

— В девять у меня лекция.

Конечно, у нее лекция. Завтра пятница.

— А после лекции?

Она округляет глаза. И снова он видит эту эмоцию. Ту, неразличимую. Он хочет обхватить ее ладонями как хрупкое пламя, оградить от ветра.

— Эм-м… на самом деле ничего. Постирать собиралась.

— Мне нужна твоя помощь. — Белла не знает, как истинно его заявление. И как оно неуместно. Он хочет сжать ее в своих объятиях и хочет оттолкнуть.

— Хорошо… — Сомнение мелькает на ее лице. И меркнет так же быстро, как появилось. Глаза круглые от удивления, рот приоткрыт.

— Подходи в мой кабинет. Завтра, в двенадцать. — Короткий приказ, но произнесенный осторожным тоном. Боясь, что отпугнет ее, и страшась, что не сумеет.

Она обкусывает губу как кусочек лакрицы. Молчит. В глазах — невинность лани. Он поворачивается, покидая ее, не желая, чтобы она знала, как волнует его. Сделав всего два шага, он понимает значение той эмоции, воспоминания о Мэгги ранят как острый кинжал.

Не от страха Белла так удивленно смотрела на него, не от страха у нее сперло дыхание.

А от желания.

Глава 17. Парковка

В дальнем углу парковки стоит единственная машина, прекрасная в своем одиночестве. Крыша ее и капот покрыты слоем листьев — розоватого и оранжевого оттенков вперемешку с серебристым металлом. Из-за дыма внутри нее окна кажутся совсем непрозрачными. Клубы дыма облизывают стекло, проникают сквозь трещинки и исчезают, встретившись с прохладным ночным воздухом. Эдвард зажигает очередную сигарету, прижав к уху телефон, закрыв глаза и вслушиваясь в голос сестры.

— …мы рассчитывали поехать завтра в полдень. Я заказала цветы, а мама привезет венок.

— Я не пойду. — Округлив губы, он выдыхает дым, и тот колечком уносится вверх. — Мне нужно работать.

— Завтра нет, Эдвард. Возьми выходной.

— У меня лекции, встречи, студенты. Нет времени.

Пауза. Он представляет Элис, потягивающую себя за волосы, зачерпывающую пальцами черные пряди. Раньше у них был одинаковый цвет волос, но она закрашивает его уже не один год. Еще один способ установить различие между ними, словно его недостаточно. Наличие брата-близнеца всегда казалось Элис наказанием.

— Эдвард, что скажут люди, если ты не придешь? Там будет семья Мэгги, ее друзья. А если не будет ее мужа… — Она понижает голос. — Люди начнут судачить.

— Пусть. — Пусть поносят его имя, проклинают его существование. Пусть ругают его за все мировое зло. Ничто и никто не в силах притащить его завтра к могиле.

— Какой же ты эгоист. Тебе все равно, через что нам приходится проходить, с чем мы вынуждены столкнуться. Видел бы ты лицо мамы, когда она слышит, что говорят о тебе люди.

— До свидания, Элис.

Он докуривает сигарету, гасит ее, вдалбливая до тех пор, пока не тлеет красный огонек. Трет подбородок, мягкая щетина щекочет ему ладонь. Тело его одеревенело от чувства безысходности, как это часто бывает после разговора с сестрой. Она всегда была прямолинейной, даже в детстве, но, когда речь заходила о Мэгги, рот на замке сестра держать не умела. Она была третьим лишним в их браке, вечно совала нос в их дела. И, будучи его сестрой, всегда вставала на сторону Мэгги.

Как при жизни, так и после смерти.

Повернув ключ, он заводит двигатель, открывая окно, чтобы проветрить машину. Бросает напоследок взгляд на кампус, здания которого спят, а студенты веселятся. А потом уезжает, но мысли его полны Беллы Свон и ее бледной, как зимний снег, кожи.

Девушка с лицом Мэгги.

Глава 18. Шов

Случается так, что сквозь облако его депрессии пробивается свет. Редкий день, когда существование не кажется ему пожизненным заключением. Но эти мгновения мимолетны. Их невозможно удержать, они проносятся как перья на ветру.

Ее призрак является сюда. Он точно знает. Иногда он чувствует аромат ее духов, этот запах напоминает о ее отсутствии. Потом он находит скомканные записи под диваном, свернутый шелковый шарф на дне шкафа. Они разрывают швы здравомыслия, безумие его взмывает в воздух паром.

Когда Белла заходит в его кабинет, кажется, что время повернулось вспять. Ему требуется миг, чтобы прийти в себя. А потом он замечает разницу: нежность взгляда, неуверенность в походке. Мэгги никогда не умела сдерживаться. Она брала от жизни все, как изнуренное голодом животное.

— Ты пришла. — У него охрип голос.

— Я же обещала.

Красивая, очень красивая. Ее нижняя губка подрагивает во время речи. Он так сильно хочет коснуться ее, что в глубине его порочной души рождается боль.

— Хорошо. Мне нужна твоя помощь. — Он провел ночь в поисках задания. Которое не позволило бы ей сбежать отсюда. Работу не простую, а с вызовом. — Разумеется, я заплачу.

Выражение ее лица изобличает интерес. Она облизывает пересохшие губы, наклоняет голову. Карие глаза смотрят прямо ему в лицо.

— Вот книги. — Он показывает на груду за своей спиной. — Мне нужно, чтобы ты проштудировала их, прочитала заметки на страницах. Перекопировала их. А потом сожгла дотла каждую.

Она глядит на разбросанные записи и хмурится:

— Но зачем?

— Это исследования моей жены. История о Ясоне и Медее. Ты слышала о такой?

Ее взгляд полон вопросов.

— Я… думаю, да. «Золотое руно», верно?

Его охватывает непреодолимое желание обнять ее. Он хочет познать, похожа ли она наощупь на Мэгги, пахнет ли так, как его жена. Неужели их сходство лишь внешнее?

— Верно. Большинство людей слышало историю о Золотом руне, Голливуд экранизировал ее. Но отношения Медеи и Ясона не так известны на кинопленке. — Он берет в руки один из листков. Даже в отчаянии он — учитель от бога. — Мою жену больше интересовал персонаж Медеи. Она была основой для ее работ.

— Была? — Белла тянется вперед, обернув ладонь вокруг книги в нескольких миллиметрах от его руки. — Она не может закончить исследования?

Он качает головой и на секунду поддается желанию легонько коснуться ее. Ее руки такие мягкие, теплые, живые.

— В прошлом году моя жена покончила с собой.

Глава 19. Скомканный

Ей приходится приложить все силы, чтобы не вздрогнуть. Сочетание его прикосновения и значения произнесенных им слов словно пробираются до мозга костей.

Что ей сказать такого, чего он еще не слышал? Она умирает от смущения, находясь рядом с тем, кто перенес тяжелую утрату, потому что знает: никаких слов не хватит, чтобы утешить. Ее сердце тает, когда она глядит на него.

— Простите.

Он даже слушать не желает ее добрые слова.

— Два часа в день, пять дней в неделю. У меня дома тоже хранятся ее записи. Мне нужно, чтобы их ты тоже просмотрела. — Он делает паузу, царапая ногтями щеку. Под каштаново-рыжей бородой — мертвенно-бледная кожа. — Могу платить тебе шестьсот в месяц.

— Долларов? — Белла не ждет ответа, чувствуя бессмысленность вопроса. — Да, я согласна. — Она не знает, почему так спонтанно принимает его предложение. Возможно, дело в деньгах, которых ей очень не хватает, или дело в глубоком сочувствии, которое она испытывает к этому потерявшему все мужчине. Страх, который когда-нибудь возникал у нее, сменяется более нежным эмоциональным откликом.

Не один человек уже был погублен милой на вид божьей тварью. Даже за самой искренней из улыбок могут скрываться острые зубы.

— Забери волосы наверх. Не хочу, чтобы на моих книгах остались твои волосы. — Он поджимает губы. — И не рассказывай никому о новой работе. Если спросят, просто скажи, что ты мой ассистент.

Она отшатывается как от пощечины. Почему кажется, что ей делают выговор?

— Извините…

Он уже отвернулся. Открывает верхний ящик старого стола из дуба, вытаскивает мятую сигаретную пачку. У него трясутся руки, пачка от того шелестит.

— Ты можешь выбрать любое удобное для тебя время, но здесь ты нужна мне каждый день. Если не получается — предупреди заранее. Подходит?

— Конечно, профессор. Я редко болею.

— Хорошо. Ну, если сейчас ты свободна, можешь приступать. Только прибери на столе.

Не успевает она ответить, как он уходит, закрывая за собой дверь. И вот она стоит одна, в хаосе его кабинета, окруженная старыми книгами и древними воспоминаниями. Что-то кажется ей странным. Не столько в комнате — обстановка здесь довольно гнетущая — сколько в предложении, работе, этом мужчине. Она словно вступает в чужую жизнь, надевает не подходящую по размеру обувь. Отчасти ее одолевает желание выбежать отсюда, промчаться вниз по лестнице, оставляя у себя за спиной этот незнакомый, мучительный мир.

Бросить его наедине с горем.

Бывают моменты у каждого, когда ты стоишь между тьмой и светом. Вот и она стоит на распутье обеими ногами, сердце колотится в груди. Она размышляет о Майке Ньютоне, воскресных завтраках, измученных преподавателях и неряшливых кабинетах… во рту появляется кислый привкус.

Очищая стол от кофейных чашек и мусора, Белла делает единственно возможный для нее выбор.

Она садится и принимается за работу.

Глава 20. Привычка

У Беллы есть привычка — думая, она постукивает ручкой по зубам. Делая заметки, она часто закусывает уголок нижней губы. За неделю лекций он заметил эти привычки, предугадывал их. Все в ней приводило его в восхищение.

Эдвард изучает ее как ученый, если бы она была экспериментом. Мысленно конспектирует каждое ее движение. Он живет моментами, когда она поднимает взгляд и смотрит на него, ее щеки алеют. Несмотря на физическое сходство с Мэгги, он узнает, что душа у нее совсем иная. Она более спокойная, нежная, вежливая в разговоре.

— Профессор Каллен?

— Да? — Он пытается растянуть слово. Он заметил, что привычные ему отрывистые ответы вынуждают ее вздрагивать. По неведомым ему причинам его это тревожит.

— Хотите кофе?

— Да, не откажусь. — Он встает, протягивает ей свою чашку. Когда она берет ее, он старается не делать слишком глубоких вдохов, силится не хватать ее за запястье. — Спасибо.

Легкая улыбка — и она уходит. Он видит, как защелкивается за ней дверь, пока в кабинете не остаются лишь ее аромат и его гулко бьющееся сердце. Как он и просил, она собрала волосы — Мэгги никогда бы так не поступила. Оттого ему дышится немного легче, душа его успокаивается.

Еще он реже курит. Берет сигарету каждый несколько часов, но в ее присутствии — никогда. Удовольствие от ее близости столь же сильно, как и от затяжки никотином. Он идет к ее столу, наклоняется, чтобы прочесть рукопись, над которой она работает, и закрывает глаза, сделав глубокий вдох и задержав дыхание.

Ее парфюм шлейфом повисает в воздухе как неосознанный дар. Сладкая жимолость. Он снова вдыхает его, наслаждается вкусом, представляя, как этот запах остается в его доме-мавзолее. Этот аромат так отличается от мускусных духов Мэгги, этот невыносимый запах, казалось, задерживался на всем, к чему она прикасалась. Такой терпкий, что он до сих пор чувствует его — даже спустя год после того, как она в последний раз распыляла его в их спальне.

На мгновение он представляет, какого это — жить с Беллой у него дома. Она очистила бы его как горящий местью дух, или ее душа стала бы такой же черной, что у него? А потом он видит извилистый и наклонный почерк Мэгги.

Внутри у него все переворачивается при виде написанного.

«Да, между тех, кто дышит и кто мыслит, нас, женщин, нет несчастней».*

*ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ «Медеи» Еврипида.

Глава 21. Катастрофа

Кухня для персонала представляет собой крохотный чулан, зажатый между последним кабинетом и наружной стеной здания, как дополнение. Некогда белый линолеум имеет серый оттенок, ободранные края открывают темную облупившуюся облицовку. В раковине стоят грязные кружки, лужицы давно забытых напитков лишают цвета своими темно-бурыми пятнами когда-то сверкающую сталь. Если взглянуть на эту картину мельком, то эти пятна покажутся кровью.

Белла так не смотрит.

Она моет каждую брошенную кружку, насухо их вытирает и в строгом порядке расставляет в шкафу. Затем девушка оттирает стол от крупинок сахара и зерен кофе и тщательно полощет тряпку.

После беспорядка в кабинете профессора Каллена это помещение кажется раем. Никаких разбросанных учебников, никаких скомканных бумаг. Никаких воспоминаний о давно ушедшей жене.

Потому что она призраком обитает в этом кабинете. Ее слова петляют по страницам каждой книги, черные завитки, повествующие историю выдающейся личности. Даже после смерти она кажется больше, чем сама жизнь. Белла задумывается о том, какую часть из этих записей прочел профессор Каллен. Его жена не только комментировала текст книги: там проскальзывают кулуарные шутки, краткие восклицания и длинные суждения. Будто она рассказывает что-то героям, но Белла не понимает, что она пытается передать.

Два кофе. Один цвета светлого дуба, белый пар поднимается над поверхностью. Другой – черный словно уголь. Она моет чайную ложку, берет кружки и поворачивается, чтобы покинуть тесное помещение.

Путь ей преграждает светловолосый мужчина, заставляя девушку подпрыгнуть. Обжигающая жидкость попадает на ее руку и грудь. Она вскрикивает больше от шока, чем боли, и трясется, опуская кружки обратно на стол.

Мужчина не двигается. Он стоит на месте и смотрит, его глаза – огромны, а лицо – бледное. На мгновение ему кажется, что он теряет сознание. Белла пытается заговорить, но пульсирующая боль в руке обрывает все ее слова. Она прижимает к себе запястье, чуть склоняясь, чтобы подставить его под холодную успокаивающую воду.

Перед тем, как он решается заговорить, проходит несколько мгновений. Даже голос мужчины вибрирует, то опуская, то поднимая интонацию на каждом слове.

— Простите… Господи… я не хотел…

Он похож на человека, только что увидевшего призрака.

— Все в порядке. Не надо мне было наливать воду до краев. Лишь немного ошпарило – вот и все. Это не катастрофа. – Вытащив руку из-под струи холодной воды, Белла демонстрирует мужчине маленькое красное пятнышко на коже. – Кажется, вы больше шокированы, чем я.

— Здесь вы не правы. – Он начинает смеяться. – На мгновение я принял вас за другого человека. – Он смотрит на ее руку, проверяя ожог. – Бог мой, вы как две капли воды похожи на нее.

Белла хмурится.

— Похожа на кого?

Его ответ утопает в звуке приближающихся шагов.

Глава 22. Спираль

Мэгги покончила с собой солнечным осенним днем. Это время всегда будет ассоциироваться у него с пьянящим ароматом перезрелых яблок. Пока они несли ее тело, воздух был полон этого запаха, хаотично летали насекомые, будто опьяненные ароматом. Когда они погрузили Мэгги в катафалк, на ней было одеяло из черных мух. Им пришлось согнать их перед отъездом.

Один год, две недели, шесть дней и двадцать один час назад его жизнь изменилась навсегда. Превратилась в штопор отчаяния. Спираль, с которой он не мог соскочить.

Затем в его жизнь вошла она, и все перевернулось вверх тормашками. Те же губы, тот же нос, даже цвет глаз идентичен. Но все же он видит красоту, которую раньше не наблюдал. Он хочет спрятать ее, защитить. Остановить ее превращение в некую карикатуру.

Возможно, именно поэтому он бежит, как только слышит ее вскрик. Его дыхание становится прерывистым – больше от беспокойства, чем физического напряжения, - когда он выбегает из кабинета и двигается по коридору. Как ни пытается, он не может забыть единственный раз, когда он был нужен, но опоздал.

Ожидала ли Мэгги, что он опоздает?

— Эдвард? – Джаспер смотрит на него в замешательстве. – Ты в порядке?

Он мгновенно замечает, что Джаспер держит девушку за руку.

— Я услышал крик. – В голосе Эдварда слышится надрыв. «Тревога», - думает он. Он смотрит, как Белла держит Джаспера за руку. Воспоминания о вечеринках преподавательского состава всплывают из дальних уголков памяти. Смеясь, всегда смеясь... и соблазняя. Мэгги флиртовала с его коллегами, держала их за руки, взгляд с иронией обращался к нему… проверяя, наблюдает ли он.

Он всегда наблюдал.

— Это была я. – Белла отдергивает руку, пряча ее за спиной. Этот жест согревает мужчину изнутри. – Я умудрилась пролить на себя кофе.

— Ты пострадала? – Пожалуйста, только бы она не пострадала.

— Я в порядке. Нет нужды в такой суете. – Она выглядит сильно смущенной. Ему нравится, как она старается избегать нахождения в центре внимания. – Я лишь говорила…

— Джаспер. Джаспер Утлок. Рад знакомству. – Профессор Уитлок улыбается Белле, и Эдвард пристально на него смотрит. Они знают друг друга долгие годы. Ссоры из-за текстов, споры над теориями. Они даже приглашали друг друга на ужин. Жена Джаспера, привлекательная брюнетка по имени Мария, делает лучшие блинчики с острой мясной начинкой по эту сторону Мексики. – Не могу поверить, насколько она похожа…

— Ты можешь идти, Белла, - быстро перебивает его Эдвард. – Ты поранилась. Иди домой, выпей таблетки и дай отдохнуть руке. А завтра снова продолжим работу.

— Но завтра суббота.

Черт.

— Ты занята?

Она качает головой.

— Небольшая домашняя работа.

— Хорошо. В моем доме есть несколько книг, которые я хочу тебе показать. Я позвоню и расскажу, куда ехать. – Эдвард хочет, чтобы она ушла. Прежде чем Джаспер скажет что-то. Напуганная, она узнает правду. Ему же хочется защитить их маленький кокон ото всего мира.

Он не вынесет, если потеряет его.

— Хорошо. – Ее проницательности хватает, чтобы принять слова мужчины за знак, что пора уходить. – Было приятно с вами познакомиться, профессор Уитлок.

— Мне тоже, мисс…

— Свон. – Именно Эдвард успевает ответить первым. Стараясь оборвать любой контакт, прежде чем тот начнется. Джаспер вскидывает бровь, но молчит. Они все научились танцевать вокруг Эдварда за прошедший год.

Двое мужчины стоят и наблюдают за тем, как она уходит, ее каштановые волосы, собранные в хвост, покачиваются из стороны в сторону.

Это завораживает Эдварда.

И сбивает с толку Джаспера.

Глава 23. Обида

Дом возвышается посреди заросшего сада. Окруженный яблонями, которые пора давно подрезать, и кустами роз, чьи тонкие ветви отягощены мертвыми цветами. Бурые и походящие на бумагу, они, кажется, оплакивают потерю хозяйки настолько сильно, насколько способно живое существо. Сорняки пробиваются из неухоженной почвы, занимая место, которое у них так долго отбирали. Они рады своей свободе. Стоят гордо и отталкивающе.

Есть и сам дом. Поднимающийся с земли, он кажется органическим, как и растения. Будто пророс из семечка, распустился и зацвел. Он угрожающе возвышался над ней, наблюдая недоверчивым взглядом.

Есть в этом что-то неправильное.

Хотя стены выстроены геометрически правильно, кажется, что они раздуваются и уменьшаются, будто дом дышит в ожидании. Складывается ощущение, что он таит обиду. За что – Белла не знает. Ей приходится сделать глубокий вдох, прежде чем постучать в дверь.

В воздухе витает аромат сгнивших яблок. Сильный и приторный, сладость пересиливает. Они устилают почву, тая в ней. Девушка задумывается, почему никто не убирает эти яблоки.

Она едва ли решилась прийти. Крутилась и вертелась всю ночь, проснулась напуганная, оживленная. Завтрак состоял из чашки кофе и холодного удара реальностью, когда она поняла, что никак не может добраться до его дома. У нее нет ни машины, ни друзей, которых можно попросить подвести. Она почувствовала себя сокрушенной при мысли, что не увидит его. Недостаточно позвонить ему или отправить сообщение, что она задерживается. Она была слишком скромной, чтобы попросить его о помощи, забрать ее.

Все же она добралась сюда. За поездкой на автобусе последовала пыльная, потная прогулка пешком. Мелкие крупицы грязи прилипают к ее коже, усыпают щеки как кучка веснушек. Когда девушка вытирает их, они оставляют разводы на ее лице.

Она вновь стучит, в этот раз боясь, что его нет. Неуверенная, что сможет вынести такое разочарование.

— Ты пришла. – Он открывает дверь. – Я не был в этом уверен.

Он кажется другим, больше мальчишкой, и ей требуется момент, чтобы понять перемену. Затем она осознает, что он сбрил бороду. Его кожа бледная, мягкая, хотя и немного впалая там, где не натягивается на скулы. От желания прикоснуться к нему у девушки покалывает пальцы.

— Я тоже не была в этом уверена. – У нее перехватывает дыхание, но не от долгой прогулки.

— Я рад, что ты пришла. – Он нежно улыбается, будто испытывает что-то новое. – Заходи. Я заварю кофе. – Он делает шаг, чтобы впустить девушку. – Как твоя рука?

— Хорошо. – Она следует за мужчиной по коридору. Хотя на стенах нет картин, она не может отделаться от ощущения, что за ней кто-то наблюдает. Пытается списать это на полет фантазии. – Совсем чуть-чуть попало, едва ли было больно.

Кухня лучше. Светлее, менее гнетущая. Огромные окна открывают вид на задний двор. Как и передним, за ним не ухаживают. Переросшая, похожая на сено трава колышется на ветру. Двери ведут на террасу, на полу – брусчатка, а в трещинах пробивается растительность. Одинокий стул стоит близко к дому, вокруг него пол усыпан сигаретными окурками. Есть что-то невыносимо одинокое в этом.

В нем.

Он притягивает ей кружку кофе, осторожно разведя пальцы, будто боясь, что ее вновь ошпарит.

— Я забыл спросить, какой ты любишь. Немного отбился от мира.

Его неожиданное признание трогает ее.

— Все отлично, я предпочитаю темный.

— Я тоже. – Еще одна улыбка, такая же осторожная, как и предыдущая. Она скромно улыбается в ответ. Он подходит к двери. – Выпьем его в саду? Будет позором пропустить такой прелестный день.

Она с готовностью соглашается. Заросший двор предпочтительнее гнетущей атмосферы дома. Они выходят вместе, теплый воздух обволакивает их как самое уютное одеяло. Усадив ее в садовое кресло, он приносит еще один стул и ставит его рядом. Они сидят, попивая кофе. Перистые облака плывут по бледно-голубому небу.

Впервые за долгое время она почти чувствует себя счастливой.

Когда же она поворачивается, чтобы взглянуть на мужчину, он смотрит прямо на нее.

И тогда она не знает, что чувствовать.

Глава 24. Спокойно

Красавица. Даже несмотря на разводы грязи на ее лице без косметики, он видит лишь исходящее от нее сияние. Она лучится. Это трогает его так, как ничто уже долгое-долгое время. Он наблюдает, как она смотрит в небо, ее губы слегка приоткрыты, в уголках губ виднеется намек на улыбку.

Сейчас он едва ли замечает сходство. Где у Мэгги был обман: накрашенные губы, фальшивая улыбка, продуманные слова, Белла казалась естественной: чистая, настоящая, порядочная. Прошедшие недели он изучал Беллу, словно отличный литературный текст – анализировал ее движения, пытался прочитать тайный смысл ее слов. Она добра. Хороша.

Слишком хороша для него. Это просто очевидно. Он испортит ее, словно химическая утечка. Такое действие с его стороны станет самым эгоистичным в отношении чувств. Он уведет ее от света, погрузит в пучину, в свою тьму. Этим миром он не хочет делиться.

Не с ней.

— Здесь красиво. Очень спокойно и умиротворенно. – Белла пьет кофе, пар поднимает из кружки. – Вы проводите много времени в саду?

Сначала он не отвечает. Смотрит на кроны деревьев на краю сада, наблюдает, как листья падают на уже покрытую одеялом землю. Время от времени тишина нарушается очередным падающим яблоком.

Как объяснить ей, почему он проводит здесь большую часть времени? Даже с ароматом яблок в воздухе ему проще дышать. Мэгги ненавидела находиться на улице. Презирала природу и ее нетронутую красоту. Еще больше ненавидела веснушки, появляющиеся у нее на лице при малейшем выходе солнца. До мозга костей она была домашним созданием.

— Я люблю свежий воздух. – С каждой новой улыбкой улыбаться становится проще. – А ты?

На ее лице появляется выражение, с которым он не может смириться. Ему хочется разгладить его пальцами. Успокоить ее кожу, пока это не станет просто воспоминанием.

— Очень люблю, - она бормочет ответ в кружку кофе. – Я допила кофе. Наверное, следует начать работу.

В его рту последний глоток кофе превращается в пыль. Ничто из этого не реально. Она похожа на маяк, мигающий в ночном шторме - короткая передышка, но не спасение. Он не должен ожидать, что она его спасет, эта девятнадцатилетняя первокурсница с понимающим взглядом.

Он перешел грань искупления.

Она заслуживает лучшего.

Но это не мешает ему желать ее.

Глава 25. Воры

Воскресным утром Беллу будит пронзительный звон ее телефона. Вынырнув из сновидений, она пока не готова отпустить их, девушка быстро моргает, застряв в нечеловеческих землях между бодрствованием и сном.

— Мама? – Она переводит взгляд на часы у кровати. Без пятнадцати семь. Рене никогда не была ранней пташкой.

— Детка, как ты? Я скучаю по тебе.

Один их тех разговоров. Ночное времяпрепровождение для Рене еще не окончено. В ее словах чувствуется влияние алкоголя. Белла садится в постели, потирая глаза сжатым кулаком.

— Еще очень рано, мам. Ты в порядке?

— Я знаю! – Резкий смех. – Я хотела поговорить о Дне благодарения. Думаю, будет классно, если мы навестим тебя. У Гарретта дела в городе. Мы можем поселиться в гостинице и провести несколько дней с тобой.

День Благодарения. Белла еще даже не думала об этом. Но теперь предложение мамы греет сердце девушки. Даже с дополнительным заработком перелет домой – дорогое удовольствие.

— Звучит здорово.

— Правда? Ты сможешь показать мне свое общежитие. У тебя уже появился мальчик? Могу поспорить, что да. Помню, когда я была в колледже, новый парень - каждую неделю…

Белла опрокидывается обратно на кровать, лишь частично слушая. Ей хочется вернуться ко сну, проспать весь день. Вспомнить часы, проведенные с Эдвардом. То, как он смотрел на нее, пока, как считал, она не замечает. Глаза не мигают, кожа натянута между ними, будто он пытается решить проблему и никак не может. Прошлым вечером, когда он довез ее до дома, они сидели молча в его машине, смотря друг на друга очень долго. В ее фантазии он протянул руку, провел холодным длинным пальцем вдоль ее скулы, затем наклонился и прижался своими сухими губами к ее губам. Это картинка оказалась такой живой, что она была потрясена, увидев, что он по-прежнему сидит неподвижный как статуя, пальцы сжимали кожаный руль, а лицо находилось вдали от ее.

Ей хочется отогнать демонов, укравших огонь из его взгляда. Самые жестокие воры. Она больше не испугана им как прежде. По крайней мере, испугана не так. Другие неопознанные эмоции разбавляли это чувство, смешиваясь друг с другом и образуя нечто новое.

С завесой наивности, присущей лишь молодым, она видит его романтиком, мучеником.

Когда ее мама заканчивает разговор тихим «скоро поболтаем, детка» и отключается, Белла сворачивается в клубочек, укрывается с головой одеялом и проводит весь день, думая о нем.

Думая об Эдварде.

Глава 26. Оценка

Джаспер наконец находит возможность поговорить с ним в понедельник утром. Мужчина хитер, выбирает момент, когда по коридору снуют люди, когда повышенный голос станет красным флагом перед лицами любопытных коллег. Закрывая за собой дверь, он входит в кабинет Эдварда, пальцы по-прежнему сжимают тусклую латунную ручку.

— Джаспер. — Эдвард не отрывает взгляда от работы. Он строчит неразборчивые слова на заурядной курсовой работе. — Сейчас не лучшее время.

— Лучшего времени не было уже давно. Но мне нужно с тобой поговорить.

Эдвард выводит оценку «три с плюсом» на свободном месте. Заносит оценку в лэптоп. Его движения медленны, обдуманны. Он сглатывает, но в его горле нет ничего кроме сухости.

— О чем?

Когда он поднимает взгляд, Джаспер по-прежнему стоит у двери. У Эдварда появляется чувство, что ни один из них не желает этого разговора. Вступление слишком натянутое.

— Я… а-м-м… Господи. — Меж зубов Джаспера проскальзывает громким свистом выдох. — Как у тебя дела, приятель? Кажется, тебе лучше. Я не знаю…

Странные разговоры. Эдвард уже привык к этому: жалость плохо выражается в словах, взгляды никогда не встречаются, находятся более интересные вещи, куда можно посмотреть – только не на него. Есть тысяча различных способов сказать, что тебе жаль. Ему кажется, что он слышал их все.

— Я в порядке.

— Кто эта девушка?

— Какая девушка?

— Та, которую я видел в пятницу. Она родственница?..

Еще кое-что замечает Эдвард. Никто не хочет произносить ее имя. Будто их неупоминание вернет ее к жизни.

Произнеси три раза — и она уйдет навек.

— Чья? — Он не желает упрощать ситуацию.

— Мэгги. — Голос Джаспер сжат. Сдавлен. — Она похожа на Мэгги.

Тишина. Некомфортная, давящая, наполненная не озвученными вопросами. Из коридора доносятся удаляющиеся монотонные перешептывания. Где-то неподалеку хлопает дверь.

Джаспер находит слова, чтобы продолжить:

— Ты не заметил? Понимаю, она моложе. Но, боже, сходство жуткое.

— Заметил ли я, что моя студентка похожа на мою давно погибшую жену? — Эдвард делает на мгновение паузу. Щеки Джаспера становятся ярко-красными. — Думаю, схожие черты есть, но если я буду видеть Мэгги в каждой входящей в дверь первокурснице, то ты подумаешь, что я сошел с ума. — Его голос ровен. Беззаботен. Будто это совсем не важно. — И нет, она не родственница.

- Тогда почему она здесь с тобой?

— Она – моя студентка, попросила помощи. А что мне делать? Сказать, что я не могу с ней разговаривать, потому что она похожа на Мэгги? Предложить бросить курс, потому что от ее прямого маленького носа мне становится некомфортно? — Его тон граничит с сарказмом.

— Не знаю. Кажется неправильным, что тебе приходится смотреть на нее. Она — словно каждодневное напоминание о твоей ужасной утрате. Я могу поговорить с кем-нибудь, твою студентку переведут.

— Нет. — Ответ Эдварда незамедлителен. Почти жесток в высказывании. Становится едва ли не больно при мысли, что он не будет ее видеть. Он знает, что это неправильно: эти чувства, что тянут его, когда она рядом. Навязчивые мысли о ней, постоянно мелькающие в его голове. Он понимал, что если бы мог спать, то ему бы снилась она.

Не потому что она напоминает ему о Мэгги.

Он начинает испытывать к ней чувства вопреки сходству. Не благодаря ему.

Глава 27. Физический

Изменения в его поведении замечает только самый придирчивый наблюдатель. Он реже огрызается, чаще улыбается. Дышит немного легче каждый день.

Когда Белла задает ему вопросы, то замечает, что он усовершенствовался в своем терпении. Его объяснения – спокойные, терпимые. Она понимает, что вслушивается в каждое его слово.

Физические перемены тоже ощущаются. Иссиня-черные тени под его глазами побледнели до светло-серого оттенка, красные капилляры в глазах стали менее заметны. Когда он улыбается — по-прежнему редкое, но все же замечательное явление — сердце Беллы бьется словно птичка в клетке, сбивая ритм ее дыхания и заставляя желать большего.

Тем не менее, бывают моменты, когда его лицо становится хмурым, и она чувствует, что он отдаляется. Она задумывается, вспоминает ли он свою жену – женщину, чья смерть сделала его немного большим, чем призрак. В такие моменты, словно злобная кошка, ее скребет ревность.

— Есть еще много различных мнений о Медее, — замечает Белла, поднимая взгляд от еще одного противоречивого текста. — Я не могу понять, была она удивительной феминисткой или бессердечным убийцей.

Эдвард гримасничает, кладя на стол свою ручку. Он сглатывает. Девушка наблюдает, как его адамово яблоко движется вверх и вниз под тонкой кожей на горле.

— Она не может подходить под обе категории? — Его голос – сухой, скрипучий. — У мифов есть склонность к очернению или превозношению. Правды обычно где-то между.

Он держит ее взгляд дольше положенного. Напрочь сбивая дыхание. Она ищет в своем ватном мозгу подходящий ответ.

Но ничего не получается.

И именно Эдвард продолжает их разговор:

— На следующей неделе День благодарения. Ты поедешь домой?

Она удивлена его вопросом. Он столь редко их задает.

— Нет, моя мама и ее муж приедут сюда. У него дела в городе. — Она позволяет себе улыбнуться. Здорово иметь ответы на подобные вопросы. — А вы?

— Я буду работать.

— Здесь?

— Нет, факультет будет закрыт на долгие праздники. Я буду работать дома.

Что-то внутри нее сжимается, когда она представляет его, сидящего в одиночестве на кладбище его дома.

— Конечно же, у вас есть семья?

Призрачная улыбка появляется на его губах.

— Они уезжают. Я остаюсь один.

Хотя ничего в его выражении не намекает на одиночество, она отчетливо чувствует его в поведении мужчины. Если бы она была смелее, то пригласила бы его провести день с ней, Рене и Гарреттом. Но при мысли о его встрече с ее мамой у девушки по спине бежит холодок. Нахальность Рене и закрытость Эдварда создадут самую неловкую встречу.

— Может, я могу прийти в среду? – предлагает она. – Моя мама приедет только утром в День Благодарения. – По какой-то причине мысль о пяти днях вдали от него причиняет боль. Их дружба не подходит под тот тип, когда они могут звонить или писать друг другу сообщения, чтобы просто передать привет.

— Не надо. Сосредоточься на семье. Делай то, чем сейчас занимаются молодые люди. Делай селфи, пости их в инстанграме. Пиши твитты.

Он будто роет между ними пропасть. Делает ее молодость теми просторами, которые невозможно преодолеть. Смущенная, она опускает взгляд на свою работу, притворяется, что его слова привели ее в восторг.

Но даже так она не может укрыться от него. Не когда читает беспорядочные размышления его бедной мертвой жены.

Глава 28. Сердце, часть первая

Наступает День Благодарения, принося с собой дождь с туманом и ледяной ветер. Он свистит по дому словно игривый ребенок, хулиганя то там, то тут. Никогда дважды в одном месте.

Как только Эдвард просыпается, дом кажется гнетущим. Давящим на него, пока на коже мужчины не появляются растяжки и синяки. Воздух полон воспоминаний о ней, приторный от запаха ее духов.

Искрится от ее невысказанных обвинений.

Он пытается не вспоминать их последнюю ссору. Горькие слова, насмешки, ложь. Но даже после смерти Мэгги не отпускает его. Она до сих пор живет и дышит сквозь воздушные дыры в кладках кирпичей.

В качестве блажи он решает надлежащим образом побриться: лезвием, а не электрической бритвой. Он действует по памяти: наполняет раковину теплой, парной водой, обмазывает лицо гелем, берет лезвие, поднимает его к скуле. Щетина срезается, показывая мягкую бледную кожу и подбородок, почти острый по своему определению. Его щеки кажутся нежными, гладкими, побуждая его открыть ящик, чтобы найти бальзам после бриться.

Находка почти раскалывает его пополам.

Фотография. Черно-белая. Бело-черная. Визуальное представление всего того, что он потерял. Его кулак сминает хрупкую бумажку одновременно с болью, резко пронзающей грудь. Она взрывается как падающая звезда, горя жаром, горя холодом. Исчезая в темноте.

Он падает на пол. Не может дышать, не может думать. По его щекам текут слезы впервые за год. С губ срывается низкий стон, безнадежный, тоскливый. Боль слишком велика, чтобы ее сдерживать: она растет и растет, давя на грудь, вытесняя легкие. Он сжимает плотно веки, но горячая влага все равно пробивается наружу. Слезы по-прежнему текут по его лицу, терзая недавно оголенную кожу.

Он так потерян. Был на протяжении долгих месяцев. Все его эмоции были погребены под гневом, приглушенные, молчавшие так долго. Его тело знобит и дрожит, болезненное напоминание всего того, что он потерял.

Она ушла. Забрала с собой его сердце. Если бы она вырвала его из груди мужчины голыми руками, больнее бы не стало. Его наказание оказалось быстрым, тяжелым. Мэгги забрала единственную вещь, которая могла что-то значить. Она разбила ее на крошечные кусочки. Убила всю надежду одной косой полосой на запястье — дала ему вытечь на пол ванной комнаты.

Там же остается и он. В холодном, обложенном плиткой помещении, на холодном жестком полу, в доме, у которого нет жалости. Свернувшись в клубок, словно ребенок, пытающийся спрятаться от монстров.

Он плачет. Он скорбит. Он смотрит… на эту фотографию. И делает первый одинокий шаг навстречу прощению.

Глава 29. Сердце, часть вторая

Тысячью различных способов можно разбить сердце. Для одних оно разлетается на кусочки, для других просто перестает биться. Сердце Беллы разбивают уже несколько лет, отламывая кусочек за кусочком: новое разочарование вырывает определенную долю. Пропущенные концерты, забытые дни рождения и одинокие полуобеды составили жизни, состоящую из одного пренебрежения — ребенок, который понял, что в списке приоритетов всегда находится на последнем месте.

Утром в День Благодарения она ждет три часа. Надев милое желтое платье, которое удалось купить с огромным трудом, волосы забраны назад в опрятный хвост. Сидя на краю кровати, она сжимает телефон потными ладонями в ожидании сообщения, которое не приходит.

В общежитии тихо, не считая ее прерывистого дыхания. Все уехали праздновать. Она же все ждет, надеется, придумывает причины в голове, рассказывает сказки о пропущенных поворотах, забытых чемоданах.

С течением времени ее мысли становятся трагичнее. Она представляет разбитое стекло, покореженный металл, поломанные перевернутые машины. Смерть мамы всегда была самым страшным детским страхом Беллы, призрачным монстром, рычащим под ее кроватью. Сейчас же он выбирается из-под матраса, насмехаясь над ней шокирующими картинами сломанных шей и изуродованных лиц.

Рене наконец звонит примерно во время ланча. Когда ее имя загорается на экране, Белла чувствует странную смесь эмоций из облегчения и злости. От этого на глаза выступают слезы, а в горце встает ком.

— Алло?

— Детка, счастливого Дня Благодарения! — В голосе Рене не слышится ни толики грусти. — Планы поменялись, мы в Вегасе. Гарретт подарил мне эту поездку в качестве раннего подарка на день рождения. Это был полный сюрприз. Ты бы только видела отель, дорогая, казино – огромно. Мы всю ночь играли в блэк-джек, проиграли всего сотню долларов. — Она делает паузу, чтобы сделать вдох, а Белла не может найти голос, чтобы заполнить тишину. Не может придумать, что можно сказать. Все ее обвинения, сожаления погребены под болью. Брошенная собственной матерью, она чувствует, как боль у нее в груди становится почти невыносимой.

Сердце может выдержать многое. Но требует всего лишь неоднократное пренебрежение заботой со стороны родителей, чтобы сломить Беллу. Она роняет телефон, сворачивается в клубок, плачет, рыдает, пока не остается ничего, что можно отдать, ничего, что можно изгнать.

Она никогда не чувствовала себя более одинокой.

Глава 30. Масленый

Это был самый длинный День Благодарения. К полудню ей кажется, будто стены сжимаются вокруг. Душная и промозглая, ее комната больше походит на тюрьму, чем убежище. Тишина в коридорах лишь усиливает эффект от того, что она одна.

Как она одинока.

Прогулка. Свежий воздух. Она выбирается из своей комнаты, но мысли и волнения преследуют ее. Часами Белла бродит, ее куртка надежно застегнута, руки краснеют от буйства погоды. Улицы пусты, но свет в домах служит болезненным напоминанием того, чего у нее нет. Она представляет горячее жаркое, хороших друзей, семьи за просмотром футбольной игры, как масленый попкорн падает на чистый ковер. Возможно, его подбирает собака. Это как представлять страну, в которой она никогда не была.

Мрачнеет небо, вслед за ним — ее сердце. То, что от него осталось. Ей ненавистна мысль о пустой комнате в общежитии, скудно обставленной мебелью, лишенной комфорта. Даже когда ее желудок урчит — пустой, если не считать съеденных за завтраком овсяных хлопьев, этого недостаточно, чтобы вернуть девушку туда. Ее ноги знают путь, даже если разум не помнит.

Она сворачивает за угол, подходя к старому кирпичному дому с заброшенным садом. На крыльце не горит свет. Окна темны, не зашторены, отсутствие жизни за ними лишь добавляет эмоций ее страданиям.

Одна. Вновь. Она даже не знает, почему пришла сюда. Возможно, мысль о том, что кто-то еще проводит День Благодарения в одиночестве — единственное, что не дает ей сойти с ума. Проходя по пустынной дорожке, она понимает, что это безнадежно.

Его здесь нет.

Все ее силы иссякают, испаряются как ее дух. Она падает на ступеньки, ведущие к крыльцу, пряча лицо в ладонях. Горячие слезы бегут по ее пальцам, покалывая кожу, смешиваясь с холодным воздухом, который заставляет ее дрожать и трястись. Даже свернувшись в клубок, она замерзает, дрогнет до самых костей. Ее всхлипы сопровождаются литаврой стучащих зубов.

Может, именно поэтому она не замечает, когда открывается дверь. Не видит мужчину, стоящего над ней, его собственное разбитое сердце — отражение ее. Не слышит звука его дыхания, когда он наклоняется и благоговейно поднимает ее на руки, баюкает ее тело, неся в тепло своего дома.

Она же чувствует его повсюду.

И когда он нежно прижимается губами к ее влажной щеке, она понимает, что сможет пережить эту ночь.

Глава 31. Борьба

Однажды, еще в детстве, Эдвард нашел на козырьке своего окна раненую полумертвую птицу, чье крошечное тельце дрожало от боли и страха. Держа в ладошках, он завороженно отнес ее в дом, положил в набитую ватой коробку и влил несколько капель подслащенной воды. Несколько недель он лечил птицу, наблюдая за тем, как она крепнет, как трепещут ее маленькие крылышки, пытаясь улететь.

Занося замершее дрожащее тело Беллы Свон в коридор своего дома, он вспоминает те давние времена. Он не знает причину ее душераздирающих рыданий, но желание уберечь ее такое же сильное, как тогда, когда он заботился о той птице.

Впервые за год Эдвард в состоянии думать о ком-то другом, кроме себя. Горе Беллы сбивает его с ног как шаровой таран, затмевая его личную невыносимую скорбь. Воспоминания о Мэгги тают как дым под открытым небом. Все его помыслы направлены на страдающую в его руках девушку.

Безнадежно стараясь разогреть ее ледяную кожу, он несет Беллу к себе в комнату, аккуратно кладет на кровать. Он порывается встать, намереваясь налить в ванну горячей воды, но ее хрупкие ручки цепляются за его шею, мешая ему уйти.

Он пытается отстраниться, но она забирается ему на колени. Тычется лицом ему в шею. В отличие от тела, дыхание ее теплое. Как же давно у него не было физического единения с другим человеком. Он инстинктивно делает глубокий вдох, обоняя легкий аромат ее шампуня. Закрывая глаза, Эдвард чувствует, как этот запах наполняет все его чувства: от ее прикосновений, ее аромата, тихого плача его начинает трясти.

Он хочет ее. Хочет целиком и полностью. Он в точности и не знает, кто здесь кого спасает, но хочет попробовать. Потому что она — всё: самое обжигающее солнце, самая бледная луна, ярчайший свет и кромешная тьма. Его день и его ночь.

Наконец она поднимает голову с его шеи, смотря на него своими покрасневшими от слез глазами. Он видит лишь ее невинную красоту.

Когда она прижимается к его рту мягкими подрагивающими губами, пальцами ласкает его гладко выбритые щеки так, словно он нечто хрупкое, он чувствует только потребность.

Он и она.

Она притягивает его ближе.

Он разрешает ей.

Потому что именно он должен стать тем, кто излечит ее сломанные крылья.

Глава 32. Притворство

Губы. Двигаются нежно, неспешно. Вдыхая друг друга, словно иного выбора им не остается. Кончик его языка медленно скользит по ее языку, отчего где-то внизу ее живота рождается рокочущее желание. Его волосы мягкие, густые, кудрявые — когда она зарывается в них пальцами. Она выгибает спину, прижимаясь к нему грудью, и чувствует его вздохи.

Ее холодная как лед кожа кипит от страсти. Грустные воспоминания поглощены вожделением. Его руки ползут по ее спине ниже, под ткань куртки, ладони прижимаются к ее мягкой плоти. В ее ответном жесте — ни тени притворства.

Он — всё. Ее прошлое, будущее — всё истреблено здесь и сейчас. Она уже не покинутый всеми ребенок, всегда находящийся в отдалении, всегда ищущий.

Она принадлежит ему.

Возможно, всегда принадлежала.

Она крепко сжимает веки. Каждый раз, когда он целует ее, перед глазами вспыхивает калейдоскоп из цветных танцев. Их страсть разрисована смелыми мазками фиолетового и розового цветов. Она посасывает его нижнюю губу, впиваясь зубами в пухлую плоть. У ее рта раздается его стон.

Она откидывается на матрац, темные волосы веером разлетаются по подушкам цвета слоновой кости, ее голова погружается в воздушную мягкость. Он накрывает ее своим телом. Пальцами впившись в бедра, он прижимается губами к ее губам. Без долгих раздумий она закидывает ноги ему на пояс, покачиваясь и чувствуя, как он возбуждается в ответ на ее фрикции. Он ведет руками по ее телу, сначала обхватывая талию, потом выше, пока не касается ее груди. Большими пальцами примыкает к ней, и в ответ на давление ее соски твердеют.

С губ ее срывается низкий хриплый стон. Он подхватывает его поцелуем, снимая с нее свитер. Прижимается к ней, и кусачая шерсть сменяется прохладным воздухом и теплом его кожи. Теперь они оба обнажены выше талии. Она держится за его спину, чувствуя выпуклости его позвоночника, крепких жилистых мышц, когда он нависает над ней. В глазах его — тайна, на губах — безысходная гримаса. Она снова закрывает глаза, не в силах преодолеть невыносимую красоту его страсти.

Его отчаяние словно украшено чувством бессилия и проявляется в резких прикосновениях, болезненных поцелуях. Когда он стаскивает с нее джинсы, в его движениях нет ни капли нежности. Только скорость, нетерпение; их обоих поглощает эта первобытная потребность. Желание чувствовать, осязать кожу на коже, раствориться друг в друге, чтобы их больше никогда не нашли.

И хоть молчание прерывается их вздохами и стонами, никто из них не заговаривает. Ей даже в голову не приходят слова, которые она могла бы сказать. Потому она рассказывает ему цепкими пальцами, раскачивающимися бедрами, пожирающими губами, что умоляют его никогда не останавливаться.

Погружение. Ее затягивает водоворот их отчаянных движений. Она дышать не может от накатившего желания. Пальчики на ногах свиваются, сердце ускоряет ритм, каждая клеточка ее тела напряжена. Время застывает на один долгий растянутый миг.

А потом разворачивается шторм. Тело ее отрывается от матраца, поддерживаемое его сильными руками. Он глотает ее стоны, будто они хлеб насущный, а потом кормит ее своими собственными всхлипами. Его мышцы напрягаются, коченеют. Дыхание становится рваным. Он проливает в нее семя, спрятав лицо у нее на шее. А она все равно крепко обвивает его руками, боясь отпустить, страшась того, что может произойти после.

Он прижимается лицом к ее шее еще сильнее, дыхание его приглушено. Проходит минута, а потом она понимает, что не пот увлажняет его кожу, а слезы.

Эдвард не вздыхает.

Он плачет.

Глава 33. Империя

Это не первый ее опыт. Эта честь была отведена Райли Бирсу, ее спутнику на выпускном. Но и не вторым вышел этот раз. Однако она впервые просыпается в одиночестве. Она свернулась калачиком, чувствуя, как в животе тысячи крошечных лезвий пронзают ее до тошноты.

Ни единого признака, что он в комнате. Ни прогиба на матраце, ни еще не выветрившегося аромата одеколона, ни тепла на пустых простынях. Единственное доказательство того, что он вообще был с ней, — ноющая боль между бедрами.

Не стоило ей приходить. Слишком уж это очевидно. Не имела она права без приглашения заявляться к нему домой. Не имела права раскисать в его объятиях.

Белла несет вину за произошедший между ними физический контакт, как терновый венец, который наносит ей раны, заставляя ее кровоточить.

Она надевает джинсы, натягивает через голову свитер. Выходит на цыпочках из комнаты в поисках света, звука, других доказательств его существования. Дойдя до кухни, она видит, что дверь открыта. Видит красный огонек сигареты, скрытое в тени очертание его тела. Он сидит во дворе, скрестив перед собой длинные ноги. В руке у него мотыляется стакан для вина.

На мгновение она вспоминает Нерона, смотрящего на горящий Рим. Некогда великая империя рушилась у него на глазах. Эдвард безучастно смотрит в ночь.

Белла чувствует тягу, необходимость быть рядом. Успокоить, заверить. Найти утешение самой.

Она идет по влажной траве, подошвами касаясь холодных плит.

Он смотрит на нее истерзанным взглядом. Его кожа обрела серую бледность ночи.

Она становится на колени возле его ног, преклонив голову и положив ее ему на колени. Она потрясена, когда он протягивает руку, ласкает ее щеку.

— Прости. — Его голос хриплый. Расстроенный. — Мне чертовски жаль.

— Все в порядке. — Она не уверена, кому это говорит. Себе или ему.

— Нет. Я не должен был так поступать. Христа ради, я твой преподаватель. Я не хотел причинять тебе боль.

На этот раз она смотрит ему прямо в глаза.

— Ты не причинял мне боль. Я сама захотела… Я хотела тебя. И сейчас хочу.

— Мне нечего тебе дать.

— А я ничего у тебя и не просила. — По ее щеке бежит слеза. — Эдвард, я не ребенок. — Она впервые назвала его по имени. Во всяком случае, с глазу на глаз. — Я одинока. Ты одинок. Я просто хочу чувствовать… хоть что-то.

Когда она произносит эти слова, в его взгляде — согласие. Он ведет пальцами по ее волосам.

— Если кто-нибудь узнает, тебя могут отчислить. А я потеряю работу.

— Никто не узнает. Я никому не расскажу.

Он издает стон, потянув ее на себя, пока она не садится ему на колени. Зарывается лицом в ее волосы, делая глубокий вдох.

— Мы не посмеем.

— Нет, осмелимся.

— Нам нельзя.

— Знаю. Но я хочу быть с тобой. Разреши побыть у тебя до воскресенья. Потом я уеду, и больше мы никогда не поднимем эту тему.

Прищурившись, он яростно смотрит на нее, обнимая ее лицо руками. Он наклоняется вперед, прижавшись к ней губами, и это похоже на обещание, капитуляцию. Победу.

Почти похожую на надежду.

Глава 34. Безжалостный

Он наливает ей в кружку кофе, потом шуршит по шкафчикам в поиске сносного завтрака, с мучением осознавая, какая царит в них пустота — едва ли здесь можно найти даже крошечку. Он редко готовит, да и в магазины ходит не часто. За прошлый год он деградировал до подобия старьевщика.

— Нам надо сходить в магазин. — Он смотрит на нее. Она замирает, поднеся кружку ко рту. — Нам нужна еда и… эм… а еще надо зайти в аптеку. За экстренной контрацепцией. — На его лице маска стыда, когда он произносит это. Все только напоминает о том, насколько глуп он оказался.

— Все хорошо. В аптеку необязательно.

— Я забыл о предохранении.

Белла смотрит ему прямо в глаза:

— Я не забыла.

Этот короткий смелый вызов как-то странно на него влияет — согревает. Возможно, она не такая хрупкая, каковой он ее считал.

После завтрака они моют тарелки, принимают по раздельности душ, уничтожают доказательства прошлой ночи. Он чувствует себя волком, бегущим с собаками и пытающимся понять, почему ему так хорошо и в то же самое время дурно. Ручной, но все-таки одичавший. Невыносимо, что их поведение совсем не сходится с нормами. Как и невыносимо осознание того, что все должно прекратиться.

Позже, после теплого обеда, состоящего из пасты и сортового вина, она сидят во дворе, поделив между собой кресло, одеяло, холодный ноябрьский воздух. Он смотрит, как из ее рта вырываются небольшие облачка пара. Хочется вдохнуть его в себя, вобрать, укрыть. Поглотить ее, пока она не станет его сущностью.

— Почему ты плакала, когда я заметил тебя на крыльце своего дома? — Ночь и день он задавался этим вопросом. Воспоминания о ее приходе будоражат его ум. Его подбитая птичка, бескрылая, одинокая. Эта картинка волнует его мертвое сердце.

Она отвечает не сразу. Просто прячет лицо у него на шее, сидя на нем и обвивая его ногами. Когда она наконец начинает говорить, то произносит только два слова, но они проникают в самое его нутро.

— Моя мать.

Она говорит таким тоном, что он понимает все, что ему следует знать. Тоном таким сухим, почти безжалостным. В ее словах таятся годы душевной боли, загибая каждую буковку в изогнутую загогулину. Не «моя мать больна» или «я поругалась с матерью», хотя эти фразы были бы понятны. Причиной такого горя стали не действия ее матери, а простой факт ее существования.

С подобной болью он слишком хорошо знаком.

На этот раз, когда он ее целует, шевеля губами, будто в тихой молитве, ему кажется, что их мучения смягчаются бальзамом. Подняв ее на руках, он несет Беллу через весь дом. Она смеется столь внезапному порыву. Звук ее смеха согревает его быстрее самого сильного пламени. В эту минуту легко поверить, что мир добр. Что в нем полно любящих матерей, обожающих жен, пар, которые не собираются разбивать друг другу сердца.

Но, как и во всех сказках, в глубине всегда скрывается тьма. Застывшая на правой стороне сцены, дожидаясь своего выхода.

Даже любя ее, он чувствует это.

Иногда не удается найти способ дать отпор тьме.

Глава 35. Аптечка

Дата добавления: 2015-10-13