Веня борисковский

Он попал на окопы неполных восьми лет (родился в декаб­ре 1933-го). К тому времени в его детской памяти уже нако­пились недетские впечатления. Прекрасная солнечная погода, ясное небо. Высоко в небе совсем нестрашно жужжит немец­кий самолет. Люди идут по улице, задрав головы. Но самолета не видно. Захлопали зенитки (это стреляла Азовская военная флотилия). Он любовался облачками в небе — от разрывов.

Помнит он отлично и «полк», куда собрали всех евреев Ма­риуполя, предупредив, чтобы взяли с собой продуктов на пять суток. Продуктов стало не хватать. А у них была домработница —,Дуся. Евдокия Подопригора. Она, слава Богу, и сейчас здрав­ствует, живет на Хараджаевском. Она пекла пышки, бросала им через колючую проволоку.

Их вывели из полка 22 октября. Помнит, как шла колонна за город, как загоняли вглубь противотанкового рва. Увидел убитого мужчину, на котором сидел немец и штыком выбивал ему золотые зубы.

Дальше — как в рассказах других очевидцев и невольных участников трагедии. Заставили раздеться, аккуратно сложить вещи. Впереди него шли отец, мама несла на руках младшего братика — Сашу. Второго октября ему исполнилось три года.

Вениамин Матвеевич Борисковский, моложавый красивый мужчина, прокатчик, которого 52 года назад расстреливали во рву у агробазы, показывает мне фотографию трехлетнего Саши. Милое детское личико. Моему младшему внуку сейчас (записи рассказов уцелевших при расстреле в мариупольском Бабьем Яру я вел в 1993году) тожетри года. Боже мой! Как можно было стрелять в таких малышей?! Как можно было убивать этих молодых, полных сил и надежд на счастье мужчин и жен­щин? Я вглядываюсь в лица родителей Вениамина Матвееви­ча. Фотографии сохранила все та же Евдокия Подопригора. Кем стал бы этотмальчик с умным сосредоточенным взглядом? Ему сегодня было бы всего лишь 55. Но уже больше полувека лежит он в бывшем противотанковом рву.

— Одна сторона рва была отвесной — девяносто градусов. Другая — пологая и со ступеньками. Нам приказали по ступень­кам подняться вверх. Папа с мамой обнялись, попрощались. У меня мелькнула мысль: сейчас погибну и не буду жить. Как хо­телось жить! Мама сказала: «Давайте упадем заранее. Ты ле­жи, не шевелись». Я лежал и слышал беспрерывные выстрелы. Под музыку. У рва гремел оркестр. Погода была ужасная: мо­росил мелкий осенний дождь, холодно. Вдруг я вздрогнул и по­терял сознание.

— Когда я пришел в себя, — продолжает свой рассказ Ве­ниамин Матвеевич, — была ночь. Вдали сверкали огни. Я был придавлен трупами. Старался высвободиться. На мне была май­ка, которая прилипла к левому боку. Не сразу сообразил, что я ранен. Наконец-то выкарабкался, встал, но тотчас же упал. Оказалось, ранен в ногу. Услышал стон. Подполз. Это была тетя Маня. В темноте разобрал, что весь ее живот в крови. Просила, чтобы ее добили. Я заговорил с ней, но она меня не узнала. Я увидел маму и прижавшегося к ней братика. Надо было уходить.

У рва копошилось много людей. Тех, кого немецкие пули не убили. Многие были ранены. Они разбрелись по степи, падали в грязь, когда вспыхивал прожектор. Когда сноп света, шаря по степи, угасал, они поднимались и шли дальше.

Его попутчиком стал взрослый парень. Лет девятнадцати. Он был ранен в плечо. В степи они подобрали женское пальто. «Надень», — сказал ему попутчик. Пальто длинное, полы воло­чились по земле. Веня еле передвигался, раненый парень помо­гал ему.

В степи они встретили пастухов со стадом коров. Они были из Старого Крыма. «Мы слышали выстрелы, — сказали они, — но не знали, что там творится». Указали дорогу. Под утро до­брались до Старого Крыма. Постучали в один дом, во второй — нет ответа. В третий пустили. Расспросили, посочувствовали, накормили. Оставаться опасно. Для тех, кто дал приют. Хозя­ин заметил, что в пальто, подобранное Веней в степи, что-то зашито. Распороли и вытащили деньги. Крупную сумму. Деньги хозяин взял себе, дал еду, сказал: «Идите».

Вернулись в город. Парень (Вениамин Матвеевич больше никогда его не видел) довел до подъезда. Они жили на Комсо­мольской, 45, сейчас Евпаторийской называется.

— О, Венька пришел!

Квартира у них была трехкомнатная. В одной комнате жила мамина сестра. Максимович Анна Вениаминовна. Была заму жем за украинцем, таких поначалу не трогали. Обмыли раны. Врач Володарский из Ильчевской больницы прислал на дом медсестру. У Вени была высокая температура. Рана на боку быстро затянулась, а нога загноилась. Но кто-то на них донес. Мальчика перевезли в Ильичевский район, к тете Кате. Вениа­мин Матвеевич не может сейчас назвать имена, отчества и фа­милии всех своих спасителей. У тети Кати он прожил недолго: опять донесли. Тогда Веню переправили на Волонтеровку.

В это время его дядя, Максимович Василий Викторович (1898 года рождения, позднее погиб на фронте), купил у цыга­на лошадь с телегой. Поехал на ней с Веней в Буденновку (Новоазовск) менять вещи на продукты. Веню хотел пристроить там, где его никто не знает. Не удалось: никто не захотел при­нять чужого ребенка.

Тогда тетя Анна Вениаминовна Максимович пошла на Со­ветскую (Харлампиевскую), 30, к тете Поле. Та согласилась спрятать у себя еврейского мальчика.

Тетя Поля — это Полина Лаврентьевна Олейниченко. Ее уже нет в живых, светлая ей память и царство небесное. Она в пол­ной мере заслужила, чтобы ее называли праведницей мира.

Вене повезло: он попал в дружную семью честных, очень порядочных людей. Старший сын Полины Лаврентьевны, Кон­стантин Акимович Олейниченко, был в то время в Красной Ар­мии, воевал. После войны он занимал высокие должности, был в Мариуполе первым секретарем горкома партии. Ее младший сын — Виктор Акимович — вместе с отцом работал на заводе Ильича. Доброе слово надо сказать и о дочери тети Поли — Валентине Акимовне.

В этой семье Веня чувствовал себя как дома. В других мес­тах его прятали в погреба, заваливали дровами, пустыми ящи­ками. У Олейниченко его не прятали — выдавали за осиротев­шего сына дальних родственников, имелось даже метрическое свидетельство.

У Олейниченко квартировал эсесовец. Глядя на чернявого Веню, он интересовался, не еврей ли этот мальчик. Его уверяли, что это их кровный родственник. Эсесовец приносил Вене пус­тые коробки из-под сигарет — для коллекции.

Со двора Веню, правда, не выпускали: Советская от Комсомольской в нескольких кварталах, его Могли опознать знакомые. В конце концов, из-за этого пришлось уйти из благо­родной семьи Олейниченко. Случилось это в июле 194.2 года. До освобождения было еще далеко, но дальнейшую одиссею Вени Борисковского я опускаю.

Хочу только воспроизвести список, который составил для меня Вениамин Матвеевич. В нем перечислены его родители, братик, бабушка и другие родственники:

Борисковский Матвей Моисеевич, 1908 года рождения.

Борисковская Фира Вениаминовна, 1910 г. р.

Борисковский Александр Матвеевич, 1938 г. р.

Барановская Елизавета Борисовна, 1869 г. р.

Барановская Евгения Вениаминовна, 1893 г. р.

Барановская Мария Вениаминовна, 1904 г. р.

Барановская Маргарита Вениаминовна, 1906 г. р.

Барановская Изабелла Эммануиловна, 1930 г. р.

Барановская Алла Федоровна, 1928 г. р.

Барановский Эммануил Вениаминович, 190.2 г. р.

Пурмель Григорий Исаакович, 1898 г. р.

Пурмель Бронислава Вениаминовна, 1900 г. р.

Пурмель Зинаида Григорьевна, 1925 г. р.

Барановский Геннадий Эммануилович, 1937 г. р.

Четырнадцать человек. Все они погибли в мариупольском Бабьем Яре. Пятнадцатый, который по счастливой случайности остался в живых, — Борисковский Вениамин Матвеевич, 1933 года рождения, рассказал мне и о таком потрясающем случае. — В 1956 году, в декабре, вернулся я из армии. Стою воз­ле гастронома, который сейчас «Киев». «Веня!». Оглянулся. Женщину, которая меня окликнула, я знал хорошо, но сказал: «Вы меня с кем-то путаете». Она настаивала. «Нет, вы ошиб­лись». И ушел. Мне было противно говорить с этой женщиной. Ее звали Зинаида Никифоровна. В свое время она вышла за­муж за моего дядю Эммануила Вениаминовича Барановского, у которого от первого брака была дочь Изабелла, 1930 года рождения. В 1937 году у дяди Эммануила и Зинаиды Никифоровоны родился сын Геннадий. В сорок первом даже гитлеров­цы детей от смешанных браков оставляли жить. доних очередь дошла позже, в сорок втором. Когда вскоре после прихода нем­цев евреям приказали явиться на сборный пункт, Эммануил Ве­ниаминович пошел в «полк», оставив детей на попечение жены-украинки. Дядя, как вы уже знаете, погиб «на окопах», в спис­ке, который я для вас составил, он значится под десятым но­мером. Что же Зинаида Никифоровна? Она самолично отвела одиннадцатилетнюю Изабеллу и четырехлетнего Геннадия (свою родную кровинушку) в гестапо, чтобы их там умертвили. Самолично!

Жила она напротив краеведческого музея. В квартире у нее стоял круглый стол красного дерева. Люди видели: она плясала на том столе с немцами под аккордеон. После того, как сдала детей в гестапо.

После войны она еще раз вышла замуж. И за кого бы вы подумали? Опять за еврея! Хорошо обеспеченного: занимал крупную хлебную должность. Родила сына. Но тут уж Бог на­казал ее: сын этот из тюрем не вылезал. Зинаиды Никифоровны уже нет, умерла она году в семьдесят четвертом. Но прос­тить ей не могу до сих пор. Теперь вы понимаете, почему мне не хотелось разговаривать с этой женщиной?

Мне осталось только прокомментировать рассказ Вениами­на Матвеевича Борисковского строчками Евгения Евтушенко: Плохих народов не было и нет, А гады есть у каждого народа. Я часто повторяю их, работая над этой книгой.

Дата добавления: 2015-10-13