Определение ситуации

Результатом восприятия (построения образа) ситуации и ее интерпретации («объяс­нения» на основе категоризации) становится «определение ситуации». Брунер, из­лагая суть своего «нового взгляда» на когнитивные процессы, писал, что восприя­тие представляет собой своеобразный процесс принятия решения (Андреева, 1979, с. 34). Применительно к восприятию ситуаций этим решением становится «опреде­ление», которое дает ситуации человек.

Приоритет в четкости постановки и формулировки этого понятия отдается аме­риканскому социологу У.Томасу (хотя и сами явления, обозначенные им как «опре­деление ситуации», и их значимость неоднократно отмечались разными авторами). Специалистам в нашей стране он, в основном, известен как один из авторов знаме­нитой книги «Польский крестьянин в Европе и Америке», написанной совместно с эмигрировавшим из Польши в Америку социологом В. Знанецким. В основу этой работы положены результаты исследований, проводившихся Томасом и Знанецким в течение нескольких лет и посвященных изменениям, происходящим с семьями и общинами польских крестьян, которые в результате иммиграции в Америку и Гер­манию включаются в новую для них систему индустриальных отношений. Важным источником информации для авторов стали включенные в книгу сотни страниц их семейной переписки, отражающей жизнь нескольких десятков семейных «кланов» польских эмигрантов.

На основании своих исследований Томас и Знанецкнй пришли к выводу, что для понимания поведения людей их индивидуальные представления, вытекающие из индивидуального восприятия окружающей социальной реальности, гораздо важ­нее объективно измеряемых социальных фактов, описывающих эту реальность. Принципиальная позиция авторов звучит следующим образом: «Мы должны поста­вить себя в позицию субъекта, который пытается найти свой путь в этом мире, и мы

должны прежде всего помнить, что среда, которая влияет на него и к которой он пытается адаптироваться, это не объективный мир науки, это ЕГО мир, природа и общество, какими он видит их, а не как их рассматривает ученый. Индивидуальный субъект реагирует только на свой опыт, и его опыт — это не то, что абсолютно объективный наблюдатель может обнаружить в части мира, доступной индивиду, но только то, что сам индивид там находит» (Thomas,Znaniecki, 1958, р. 1846-1847).

В соответствии с этим «программным» положением Томас и Знанецкий разви­вают свое понимание ситуации и способов ее описания, а также указывают на то, какие данные необходимо принимать во внимание, чтобы понять, как у человека на основе опыта возникает «определение ситуации». Общий анализ ситуации, как счи­тает Томас, должен идти по двум аспектам — как ситуация описывается в объек­тивных верифицируемых терминах и как она определяется самой личностью.

ТЕОРЕМА ТОМАСА Если ситуации определяются как реаль­ные, они становятся реальными по своим последствиям.

Результатом развития этих идей стала формулировка так называемой теоремы Томаса. Она звучит следующим образом: «Если ситуации определяются как реаль­ные, они становятся реальными по своим послед­ствиям».

Томас иллюстрирует это положение следую­щим примером. Параноик, впоследствии став­ший пациентом одной нью-йоркской больницы, убил нескольких человек. Они имели привычку разговаривать сами с собой на улице, и по движениям их губ параноик пришел к выводу, что они оскорбляют его, называя обидными прозвищами. Описывая исто­рию этого человека, Томас подчеркивает; «Поскольку он определял ситуацию как реальную, она на самом деле оказалась реальной по своим последствиям» (Thomas,1923).

Следствием «определения ситуации» ста­новится поведение, которое человек строит в соответствии со своим определением.

Классическим примером практической реализации теоремы Томаса является случай, описанный Р. Мертоном под характерным названием «Самовыполняющее­ся пророчество», Речь идет о ситуации биржевого краха в Нью-Йорке в 1929 году, с которой началась Великая Депрессия 30-х годов. Проведенное исследование пока­зало, что в банках были наличные деньги, но люди этому не верили, и поскольку все одновре­менно стали забирать свои деньги, банки один за другим обанкротились. Таким образом, «люди оп­ределили ненастоящую ситуацию как истинную, в результате же на практике она и оказалась ис­тинной» (Монсон, 1992, с. 180). Термином «самодостаточность пророчества» Мертон предложил обозначать «степень вклада, вносимого людьми в создание таких жизненных обстоятельств, которые подтвердят их ранее существовавшие гипотезы об окружающем мире» (Андреева, 1997, с. 20).

Другой впечатляющей иллюстрацией, хорошо знакомой психологам, является знаменитый эксперимент Ф. Зимбардо, о котором он вспоминает следующим обра­зом (Zimbardo, 1982).

«Несколько лет назад я был суперинтендантом тюрьмы. Я прибыл в Стенфордскую окружную тюрьму, экспериментальную тюрьму, созданную психологами для исследования динамики отношений между заключенными и охранниками. Наша мни­мая тюрьма славилась "хорошими охранниками" и "хорошими заключенными"; мы

знали, что это так, потому что мы ее таким образом и устраивали. Для роли тюрем­щиков или заключенных отбирались только нормальные, здоровые, законопослушные добровольцы. Жребием, с помощью подброшенной монеты, они делились на противоположные стороны, таким образом в действительности не было никаких причин, чтобы человек стал именно заключенным или тюремщиком. Но, как в пье­сах Пиранделло, иллюзия, которую мы создали, вскоре слилась с реальностью. Наша мнимая тюрьма стала слишком реальной. Охранники, которые были, как пра­вило, спокойными и миролюбивыми людьми, стали проявлять садизм и жесткость. Заключенные, выбранные за их "нормальность" на основе разнообразных личност­ных тестов, стали проявлять в своем поведении различную патологию. Сам факт пребывания заключенных в тюрьме оправдывал деградацию охранников. Заключен­ные заслужили то, что они получили, потому что они "нарушители порядка" и "опасны". Самое худшее обращение с заключенными имело место, когда тюремные начальники спали или были заняты чем-то другим, когда охранник был наедине с заключенным — тогда "эксперимент" приостанавливался и личностные мотивы брали верх. Представьте себе, каждый знал, что это начиналось как эксперимент, но воспоминание об этом с каждым прошедшим днем становилось все менее жи­вым». (Отметим особо этот весьма впечатляющий факт: участники эксперимента как бы начинают превращать эту ситуацию в настоящую.) «Заключенных будили несколько раз за ночь, ссылаясь на необходимость переклички, но в действительно­сти эти ночные уловки использовались охранниками, чтобы им не было скучно. Ког­да родители и друзья приходили их навестить, большинство заключенных выгляде­ли плохо и ужасно себя чувствовали. Навещавший их священник однажды видел, как заключенный потерял самообладание и истерически разрыдался...

Я считал себя "либеральным администратором"; действительно, некоторые ох­ранники жаловались, что я слишком мягок с заключенными. На пятую ночь все мы были вовлечены в процесс эскалации власти над страдающей беспомощностью и усиления контроля над людьми (скорее, чем за научными переменными)». Зимбардо признается в том, что и он сам, «бесстрастный исследователь», оказался эмоцио­нально вовлеченным в эту ситуацию. Поняв, что «импульс места взял верх над на­шим здравым смыслом и чувствительностью», он остановил эксперимент за неделю до запланированного дня окончания. Эта история убедительно иллюстрирует «оп­ределение ситуации»: участники эксперимента, зная, что ситуация, в которую они включены, нереальна, искусственна, постепенно начинают вести себя так, как если бы она была реальной; и в своих действиях и переживаниях они превращаются в надзирателей и заключенных.

Можно привести и другие примеры, иллюстрирующие главный вывод Томаса и Знанецкого: «Мы не можем пренебрегать смыслом, значениями, которыми эти объек­ты обладают для осознающего индивида, поскольку именно эти значения детерми­нируют поведение индивида» (Thomas, Znaniecki, 1958, р. 1849). Сегодня это зву­чит довольно привычно и даже банально, но не будем забывать, что это написано в 1928 году.

Положение, что субъективные представления оказывают зачастую более силь­ное влияние, чем объективные факторы, легко иллюстрируется и вполне согласует­ся с эмпирическими данными психологии.

Например, в одном психологическом эксперименте испытуемым сообщалось, что изучается влияние алкоголя на поведение людей. Сначала спрашивали о том, как, по их мнению, меняется поведение человека в состоянии опьянения, а затем им предлагали выпить небольшое количество прозрачной жидкости. В первом случае испытуемым говорили, что это водка, хотя на самом деле это была вода, во втором — наоборот, И каждый раз в поведении людей в большей мере проявлялось влияние их представлений, чем реальных фактов: испытуемые становились более развязны­ми и агрессивными, если думали, что пили водку, и проявляли меньше агрессии, если им говорили, что это вода (хотя им и давался алкоголь).

Социальные психологи могут привести огромное число примеров влияния уста­новки на восприятие. Если мы наделяем белых или черных, китайцев или евреев определенными чертами, то независимо от того, верны наши представления или нет, они будут влиять на наше поведение в отношении этих людей. Или, например, вера в существование сверхъестественных существ. Реальны ли они? Если под сло­вом «реальны» понимать физическое существование, то большинство из нас отве­тили бы на этот вопрос, вероятно, отрицательно. Однако в социальном смысле, если люди верят в то, что они реальны, то они будут реальными, так как могут вли­ять на их поведение (Vander Zanden, 1987, р. 63).

Признание специалистами эвристичности и статуса концепта «определение си­туации» проявилось в том, что его включают в учебники по социальной психологии (Vander Zanden, 1987). А соответствующая ему феноменология и понимание обра­за восприятия как «ориентировочной основы поведения» позволяет утверждать, что «образы» людей, групп, социальных явлений становятся регуляторами поведе­ния человека, более значимыми, чем сами объекты. «Определение ситуации» вы­полняет функцию категоризации применительно к социальным ситуациям, отвечая тем самым потребности человека в уменьшении сложности окружающего мира.

То, как мы воспринимаем отдельные параметры социальных ситуаций и форми­руем на их основе целостный образ, определяющий отношение к ним и соответству­ющее поведение, — одна из самых интересных, важных, но мало изученных про­блем социальной психологии. Особенное значение она имеет для нестандартных, непривычных для человека условий. Сталкиваясь с затрудняющей его ситуацией, человек старается в первую очередь отнести ее к определенному типу, о котором он имеет более-менее ясные представления.

Стремление человека к «определению ситуации», снижающему дискомфорт от чувства неопределенности, можно проиллюстрировать примерами, заимствован­ными из художественных текстов.

Так, в «Анне Карениной» Л, Толстого Каренин в начале романа своей жены с Вронским, задумавшись о ее жизни, внутреннем мире, мыслях и желаниях, испы­тывает смятение, пока не находит подходящего ответа. «"...Вопросы о ее чувствах, о том, что делалось и может делаться в ее душе, это не мое дел о, это дел о ее совести и подлежит религии", — сказал он себе, чувствуя облегчение (курсив мой. — Я. Г.) при сознании, что найден тот пункт узаконений, которому подлежало возникшее обстоятельство».

Еще один пример: Р, Музиль в романе «Человек без свойств» описывает ситуа­цию, когда прогуливающаяся в уличной толпе пара становится свидетелем транс­портного происшествия, в результате которого пострадал человек. Дама чувствует

«что-то неприятное под ложечкой, что она была вправе принять за сострадание; это было нерешительное, сковывающее чувство. Господин после некоторого молчания сказал ей: "У этих тяжелых грузовиков, которыми здесь пользуются, слишком длинный тормозной путь". Дама почувствовала после таких слов облегчение (кур­сив мой. — Н. Г.) и поблагодарила спутника внимательным взглядом. Она уже не­сколько раз слышала это выражение, но не знала, что такое тормозной путь, да и не хотела знать; ей достаточно было того, что сказанное вводило этот ужасный случай в какие-то рамки и превращало случившееся в техническую проблему, которая ее непосредственно не касалась».

Нетрудно заметить, что в приведенных фрагментах «облегчение» становится основной характеристикой состояния персонажей, наступающего, как мы бы сказа­ли, после «определения ситуации». Напомним, что Дж. Брунер в своем «новом взгляде» на восприятие подчеркивал, что «восприятие есть всегда процесс приня­тия решения» (Андреева, 1997, с. 34), а «принятие решений» в нашем случае и озна­чает «определение ситуации», снимающее напряжение его поиска.

Основой «определения ситуации» является содержание обыденного знания, здравый смысл человека. С точки зрения этнометодологии, здравый смысл включа­ет в себя собственно знания, представляющие собой типизации (идеальные соци­альные типы, привычные правила действий в определенных ситуациях, принципы действий), их значения, создаваемый ими контекст, то, что по выражению этноме-тодологов, составляет «объем знаний под рукой», а также практический разум, отож­дествляемый с процедурами интерпретации, функционированием здравого смысла (Бекк-Виклунд, 1992, с. 86-88). По Сикурелю, «интерпретация — это постоянный процесс, где структурное сходство контекста с другими известными событиями ("чувство социальной структуры") активизирует различные мыслительные схемы и типизации. Такой сплав с намерениями индивида конструирует новую действи­тельность и новое знание» (там же, с. 98).

Таким образом, человек не просто реагирует на ту или иную ситуацию, но «опре­деляет» ее, одновременно «определяя» себя в этой ситуации, тем самым фактичес­ки создавая, «конструируя» тот социальный мир, в котором живет.

Дата добавления: 2015-10-13