Франкфурт-на-Майне, среда, вечер

Малгожата,

прежде чем я что-либо напишу тебе, я на короткое мгновение вернусь (не бойся, не будет никакой хи­мии!) к теме плацебо. Помнишь, мы упоминали его во время разговора об афродизиаках? То, что недавно открыли американцы, — потрясающе (по крайней ме­ре я так думаю) и необычно. Похоже, возбуждение во время потребления трюфелей вполне нормальная вещъ. И что цена трюфелей играет свою роль...

Доктор Дан Ариэль из Университета Дьюка (Дарем, Северная Каролина) хитро обдурил восемьдесят два человека, которых он пригласил поучаствовать в серь­езных научных исследованиях. Все эти люди страда­ли ревматическими болями. Сначала им на предплечья надели специальные манжеты, а для создания впечат­ления достоверности проводимого эксперимента даже пустили слабый ток. Потом в присутствии пациентов велись некие отчеты о проделанной работе, а самим пациентам вручили брошюры, описывающие якобы со­вершенно новые, эффективно снимающие боль лекар­ства. Умело составленный текст будил ожидания и все­лял надежду. В тексте, между прочим, была, отмечена и цена «чудо-таблетки»: половине пациентов дали бро­шюры, в которых цена таблетки составляла 2,5 долла­ра, а вторая половина узнала из своих брошюр, что таблетка стоит 10 центов. При этом таблетки (о чем пациенты, естественно, не знали) не содержали ничего, что имело бы хоть какое-то терапевтическое воздейст­вие. Это было обыкновенное плацебо, то есть пустышка. Через два месяца больных пригласили на новое об­следование. 81% получивших таблетки за 2,5 доллара заявили, что чувствуют облегчение. Из группы прини­мавших таблетки по 10 центов лучше себя почувство­вал только 61% пациентов. И это притом, что обе груп­пы принимали то же самое — не имеющее вкуса ни­что.

Коллектив исследователей под руководством доктора Ариэля пришел к выводу, что цена плацебо явно влияет на оказываемый им эффект. Люди внушили себе, что если они покупают дорогое лекарство, то оно должно лучше действовать. Имеют значение и такие детали — и это тоже установил в ходе своих исследований доктор Ариэль, — как цвет таблетки, ее форма, название и даже вкус. С большим интересом прочитал я эту статью на интернет-странице Универ­ситета Дьюка и тут же поспешил поделиться с тобой. Даже если это тебя не очень-то и волнует. Лично ме­ня это волнует. Сила человеческой фантазии необык­новенна. Я убедился в этом в очередной раз. Но се­годня даже для меня, кропотливо выискивающего та­кие любопытные факты, это несущественная мелочь. Но о том, почему это несущественно, я напишу чуть позже.

В последнее время я редко бываю в кино, тем не менее осведомлен, что там происходит. Я составил список фильмов, которые следует посмотреть. И я хо­чу посмотреть их непременно в кино, а не на DVD. Потому что на DVD, особенно если это идет на эк­ране моего маленького зеленого телевизора, фильмы теряют выразительность. Фильм «Нефть» возглавля­ет список фильмов, намеченных к просмотру. К счас­тью, во Франкфурте есть кинотеатр, совсем рядом с моим домом, где показывают фильмы для таких вро­де меня «припозднившихся». Даже через месяц после премьеры есть шанс ухватить сеанс. Иногда показы проходят поздно ночью, что мне исключительно на руку. Кроме того, фильмы мне нравятся как длинные, так и короткие. Параметр «продолжительности» име­ет для меня значение, только когда фильм — абсо­лютная ошибка, и я начинаю понимать, что я просто теряю время в кинозале. А терять время я очень не люблю.

Что касается длины писем, в том числе и электрон­ных, то это для меня тоже не имеет особого значе­ния. Если пишу, значит хочу рассказать некую исто­рию. С самого начала до самого конца, не опуская тех подробностей, которые мне кажутся существенными. И тогда мне не важно, длинным получается письмо или коротким. В книге я вообще не обязан следить за этим. В случае фельетонов для твоего журнала я ли­шен этой привилегии, потому что в журнале точно заданы параметры, и я должен не нарушить их. Иног­да это самый большой дискомфорт. Впрочем, ты зна­ешь об этом, мы много раз говорили на эту тему.

Кроме того, с тех пор как ты уговорила меня поде­литься нашей корреспонденцией с другими («188 дней и ночей»), я не считаю, что только твое мнение бу­дет здесь определяющим. Я не стану писать короткий мейл, если мне вдруг захочется написать длинный. За­то когда я спрашиваю, почему ты не пишешь, то вовсе не ожидаю каких-то оправданий с твоей стороны. Я не из числа тех мужчин, которым важно заставить женщину сделать то, что ей не нравится. Совсем напротив. Мне нравится, когда женщина делает то, что ей нра­вится. Мне хотелось бы, чтобы женщине, которая по­свящает свое время мне, нравилось это делать и чтобы ей не приходилось тратить ни минуты на «оправда­ния». Теряя эту минуту, я рискую получить подарен­ного ею времени ровно на означенную минуту меньше. Это в связи с тем явным упреком, который ты обра­щаешь ко мне. Впрочем, упреки — это ведь тоже часть разговоров, не так ли? Хочется думать, что наши чи­татели окажутся более снисходительны ко мне и не найдут повода для упреков. По крайней мере в том, что касается длины моих писем...

Сегодня я живу другим. Сегодня я живу одной книгой, которую храню глубоко в памяти. Она — до­казательство силы человеческого воображения (как и в случае с плацебо). Именно такую силу воображе­ния демонстрирует Джонатан Литтель. Огромную си­лу. Немцы считают эту силу разрушительной, край­не извращенной и никому не нужной. Так считают немцы, но не я! Французский писатель (1967 года рождения) Джонатан Литтель (никак у меня не полу­чается оторваться от Франции или хотя бы от фран­цузов и француженок) вызвал в Германии беспокой­ство, национальные угрызения совести, а у многих — возмущение. Рожденный через много лет после окон­чания войны, он в возрасте 39 лет написал книгу «Les Bienveillantes» (нем. Die Wohlgesinnten), что я от­важился бы перевести как «Дружелюбно настроен­ные».

Франция дала ему французское гражданство толь­ко в марте 2007 года. После успеха его книги. До это­го его прошения регулярно отвергались. Польские футболисты получают немецкое гражданство иногда спустя всего год. Я не знаю, как приобретают свое гражданство авторы бестселлеров, и не знаю, как это происходит во Франции. Но это только так, замеча­ние между строк.

Литтель происходит из еврейской семьи, имевшей корни в Восточной Европе. Родился он в США, за­кончил французскую гимназию, потом учился в пре­стижном Йельском университете, теперь его семья жи­вет в Барселоне. Он пишет по-французски. Эту кни­гу он написал, как сам говорил об этом в интервью, за 120 дней, чего я не в состоянии представить. Это, должно быть, было какое-то экстатическое путешест­вие на волне вдохновения. Он должен был родить эту книгу в неком сверхъестественном акте. Так мне ка­жется.

Почему? Потому что он успел написать за это вре­мя более 1400 страниц (привожу их количество по не­мецкому изданию 2008 года)! Мне очень нравятся длинные книги, когда в них рассказываются интерес­ные истории. На каждой странице — эмоции, на каждой странице читатель должен задержаться и задуматься. Я читал эту книгу последние четверо суток. Если бы не работа, необходимость спать и есть, я читал бы ее, не отрываясь. В книге описана история жизни бисексуаль­ного офицера СС, который абсолютно хладнокровно, аналитически, с немецкой точностью повествует о сво­ем участии в «чистке расы». Герой книги — доктор Макс Ауэ, грязная, отвратительная нацистская свинья в черном эсэсовском мундире — берет нас на экскур­сию по местам казней. Порой начинает казаться, что читаешь путеводитель типа National Geographic, с той только разницей, что вместо туристических достопри­мечательностей тебе дают подробное описание мест экзекуции.

Литтель начинает повествование от местечка Сокаль на Украине, где Макс Ауэ стал свидетелем пер­вого расстрела евреев. «Лучше целиться в голову, а не в грудь, хотя при выстреле в голову мозг разлетает­ся в разные стороны...» Потом, обученный систематическому убиванию, Макс Ауэ попадает в Освенцим. На вопрос коменданта, что тот хотел бы увидеть, он отвечает коротко: «Все». Читатель тоже видит все. Как под микроскопом. Читаешь эту книгу и постепенно привыкаешь смотреть на людей как на инфузорий в капле воды. И если одна капля неудачно размажет­ся по лабораторному стеклу, не беда — из пипетки всегда можно капнуть еще одну. И именно такого создающегося у читателей впечатления не принимают немцы. Поэтому книга, по мнению немецких кри­тиков, «ужасная», «страшная», «неприличная», «гру­бая», «китч», «провокация», «извращение». Так писала о ней серьезная и, как правило, объективная немецкая «Die Zeit». И вообще, по какому праву какой-то там щенок — француз, родившийся спустя тридцать лет после начала войны, чтобы он хоть что-то мог знать, — прибегает к фантазии и «каким-то там историческим исследованиям» и позволяет себе производить такую вивисекцию трупа, о котором все уже давно должны были забыть? (И здесь я повторяю слова немецкой прессы.)

Книга Джонатана Литтеля никакое не плацебо. Она содержит самую настоящую «активную субстанцию». Она может быть дорогой, может быть дешевой, может быть розовой или голубой. Мне она представляется угнетающе черной. Я уверен, что она окажет воздейст­вие на всех, кто ее «проглотит». По-другому не полу­чится прочесть эту книгу. Ее надо проглотить и пере­варить, и только тогда она заполнит собою все ваши клетки. Хотелось бы, чтобы она появилась и в Польше. Как можно скорее.

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

Дата добавления: 2015-10-13