Ценность интуиции

Еще одна важная область уплотнения социального опы­та и практической реализации духовной связи людей пред­ставлена искусством. Искусство охватывает обширнейший массив явлений нашей жизни, связанный с присутствием в любой человеческой деятельности моментов мастерства, искусности, слаженности и гармоничности, эстетической ценности. Художественное начало органично представлено в человеческом способе существования, оно пронизывает собой всю культуру. Как и мораль, искусство несет в себе не внешнюю (причинную), а прежде всего смысловую и цен- ностно-целевую детерминацию деятельности людей, исхо­дящую из интуитивного или осознанного представления о самозначимости художественного совершенства и о высшей целесообразности, не сводимой к утилитарной сподручнос- ти. Искусство не ограничивается воспроизведением налич­ной действительности; оно будит творческое воображение и оформляет его результаты, так сказать, творя новый мир. Приобщение к искусству развивает у людей способность к творчеству, побуждает к прорыву в область новых идей и новых смыслов бытия.

Сущностно или подлинно новое не является простым продолжением старого и не выводится из него с помощью логически упорядоченных процедур мышления. Об этом весьма убедительно пишет известный ученый Е.Л. Фейн- берг, который отмечает в книге «Две культуры. -Интуиция и логика в искусстве и науке», что в науке собственно творче­ский момент связан со способностью высказывать новые обобщающие суждения. Данные суждения логически недо­казуемы, если исходить из уже сложившейся системы зна­ния. Будучи интуитивными усмотрениями, они открывают, однако, путь к новому истолкованию имеющихся фактов и вообще к новому развитию познания. Казалось бы, эти основополагающие интуиции должны проходить проверку опытом. Но опыт всегда ограничен, и суждение о его доста­точности, а также о доказательной силе наличного массива опытных данных есть недискурсивный, подлинно интуи­тивный акт, который не вытекает из каких-то других явно сформулированных и безусловно достоверных положений. «С гносеологической точки зрения оценка доказательности опыта ученым и интуитивный отбор художественных средств «преображения реальности по законам красоты» ху­дожником - однотипные акты процесса творческого позна­ния»^[111]. Если новая идея поразила, так сказать, сознание уче­ного и преобразила его, то дальше он должен возможно бо­лее последовательно связать эту идею с данными опыта, причем решение об исчерпывающей убедительности прове­денной опытом проверки тоже опирается на интуицию. Од­ного личного убеждения в правильности данной идеи не­достаточно; нужно, чтобы вывод о плодотворности и логи­ческой, а также фактической обоснованности этой новой идеи получил одобрение в научном сообществе. Если новая идея радикальна и масштабна, то ею может инициировать­ся перестройка господствующей в соответствующей науке парадигмы и утверждение нового способа истолкования яв­лений как в рамках предметной области данной науки, так и за ее пределами. Важно, что переворот, происшедший в со­знании одного или нескольких ученых, должен затем полу­чить отклик и поддержку в умах его коллег.

Сходный характер имеет и религиозное обращение, свя­занное с переходом от неверия к вере или же от одной формы религиозных верований к другой. Здесь опять-таки чет­ко различаются позиция творца новой веры, обычно осо­знающего себя в качестве пророка, и тех, кого убедила его проповедь и кто претерпевает под ее влиянием более или менее радикальную духовную трансформацию, меняет, так сказать, вектор духовного развития. Новая вера несет с со­бой переистолкование всего жизненного опыта личности, новую его оценку и даже новое структурирование. Яркий пример такой перестройки сознания описан в «Исповеди» Августина Аврелия. Определяя религию как человеческое отношение к священному, известный социолог П. Бергер отмечает, что переживаемый мистиками опыт священного указывает на него как на «совершенно иное», наделенное исключительной значимостью, во многом обесценивающей ценности привычной, повседневной жизни. Вместе с тем институциализированная религия с неизбежностью форми­рует новую традицию, опирающуюся, правда, на особый, ав­торитет религиозного опыта. «Религиозная традиция есть коллективная память тех моментов, в которых реальность иного мира врывается в преобладающую реальность по­вседневной жизни»^[112]. Эта новая традиция вместе с тем «при­ручает» религиозный опыт, который может составлять угрозу общественному порядку, ибо он радикально релятивизирует привычные его феномены. Объединяя верующих людей, религиозная традиция защищает утвердившуюся организацию их совместной жизни, вводя, по словам П. Бер­гера, выверенные ритуалы встречи со священной реаль­ностью - в определенное время и в определенном месте, притом под контролем благоразумных и квалифицирован­ных священнослужителей.

Для верующего человека, например, христианина, рели­гия — это не просто свод некйх утверждений и обрядов и не теоретическая конструкция, а самая суть бытия, основа еди­нения с Богом. Существует немало религиозных теорий и их философских интерпретаций, но не следует забывать о пронзительно звучащем различении Паскалем «Бога фило­софов и ученых» и «Бога Авраама, Исаака и Иакова», о вере как феномене духа, не сводимом без остатка ни к каким внешним, формальным определениям. При этом, как отме­чает E.JI. Фейнберг, противопоставление веры разуму носит исторический характер. Многие положения, догматизиро­ванные в религии, были в свое время вполне совместимы не только со здравым смыслом, но и с данными науки той эпо­хи. Впоследствии их разумность была поставлена под сом­нение новыми научными открытиями, и когда связь этих догматов с массивом удостоверенных опытом и теоретиче­ски осмысленных знаний стала утрачиваться, тогда на пер­вый план выдвинулась вера как самостоятельный и реша­ющий аргумент, противопоставляемый научно организо­ванному опыту. Нужно, однако, учитывать, что и сам этот опыт далеко не всеобъемлющ и нуждается в критике и пере­осмыслении в целях дальнейшего сущностного роста, хотя ссылка на религиозные догматы едва ли является в наши дни продуктивной формой такой критики.

Основное достоинство искусства E.JI. Фейнберг усматри­вает в том, что оно реально утверждает правомерность и ав­торитетность интуитивных суждений в смысле их собствен­ной, непосредственной убедительности, а не только той, ко­торая почерпнута из подтверждений опытом. Основанием убедительности внелогических истин является рождаемое ими чувство удовлетворения. Дискурсивное знание аналитично и, как правило, не обеспечивает целостного охвата жизненных ситуаций. Чувство удовлетворения, напротив, есть целостная, синтетическая реакция на некий фрагмент бытия. Такая целостность имеет глубокие истоки, она уко­ренена в бессознательном, идущем еще от нашего далекого животного прошлого, но у человека она, конечно, претерпе­вает изменения под влиянием нового, социализированного и в определенной степени рационализированного опыта, который сказывается и на интуитивных прозрениях. При­общение к искусству, повторим еще раз, развивает в нас способность к интуитивному, целостному постижению бы­тия, делающему возможными суждения о прекрасном и безобразном, возвышенном и низменном и т.д. Наука дока­зывает свои истины, используя для этого логическую связь понятий. Чем более основательна такая истина, тем более общие понятия нужны для ее формулировки. Но общее, выраженное в понятии, как правило, ненаглядно; его субъ­ективной убедительности препятствует удаленность от ре­альных жизненных ситуаций. Главное орудие художе­ственного воздействия на наш духовный мир - это образ, который может быть весьма общим, не теряя при этом определенности, выразительности, неповторимой конкрет­ности.

Если в пространстве нашего опыта понятие есть некое «плато», то образ — это скорее «холм», возвышающийся над равниной и привлекающий к себе внимание, стягивающий воедино различные фрагменты нашего наличного опыта и дающий некие поучения на будущее¹. Типичный образ за­мещает множество более частных изображений, подразуме­вает их и будит тем самым наше воображение. Целостность духовного образа такова, что по какой-то одной детали можно восстановить или ощутить все остальные, не пред­ставленные в явном виде. Значимый образ рождает различ­ные и взаимодополняющие ассоциации, не теряя при этом своей определенности и убедительности. «Работая» в куль­туре, такой образ обеспечивает прогрессирующее уплотне­ние информации. Сила "его психологического воздействия может возрастать от того, что из него постепенно уходят все необязательные, второстепенные элементы. В этом плане высокий художественный образ соизмерим с нравственным идеалом. Искусство и нравственность способны взаимно подкреплять и дополнять друг друга.

Следует, правда, учитывать, что художественные крите­рии совершенства не отменяют научных определений исти­ны и нравственных понятий о добре, справедливости и т.д. Художественное чувство может подкрепляться разумом, ко­торый способен выявить и проанализировать соотношение красоты и истины, красоты и добра в каждом конкретном случае, значимом для жизни. Интуиция тоже не всесильна, и дискурсивный разум как более позднее эволюционное приобретение способен контролировать и в чем-то направ­лять интуитивные прозрения. Наука как специализирован­ная форма познавательной интеллектуальной деятельности выступает во взаимоотношениях с искусством и нравствен­ностью в качестве полноправного и весьма влиятельного партнера.

Дата добавления: 2015-10-13