Маяковский: позер

Он хорошо сыграл агитатора и горлана. Главаря, конечно, из него не получилось.

Он правильно и рано понял, что в лирической поэзии настоящей славы не будет. И потому развил тот талант, который неизбежно вытекал из самой его комплекции — он стал крупным. Как его высокая башенная фигура, с короткими ногами и бритой башкой. Но до этого он был вначале футуристом, как Уальд был эстетом, их патлатые физиономии и большие плечи неуловимо похожи, кстати. Найдите фотографии и сравните Уальда-эстета и Маяковского-футуриста. Вначале Маяковский и хотел быть новым эстетом: желтая кофта, банты под горлом.

Однако маскарад этот ему скоро надоел. Рядом творил куда более талантливый, чем сам Маяковский, Хлебников, звукоумник Крученых, Василий Каменский. Взвесив все «за» и «против», Маяковский правильно использовал свои габариты, вес и фактуру — он стал поэтом-трибуном. Эта вакансия занята в России не была.

Начинал он с заносчивых городских кубо-футуристических, жестяных стихов, с урбанизма, который приличествовал крупному молодому человеку:

«А вы ноктюрн сыграть могли бы / На флейте водосточных труб?» Эти стихи более или менее талантливы, некоторые из них напоминают американского Уолта Уитмена, отождествлявшего свое тело с космосом. В том, что революции понадобится агитатор и горлан, Маяковский не промахнулся. И в том, что понадобится только один агитатор и горлан, он тоже не промахнулся. Ленин инстинктивно не любил Маяковского, наверное считая его приспособленцем под революцию. Ленин вообще был старомодных вкусов — «Аппассионату» предпочитал. В мир искусства он никак не вмешивался — у него для этого были Троцкий и Луначарский. Чтобы не полюбить Маяковского, а это документально известно, у него должна была быть для этого особая неприязнь к Владимиру Владимировичу — поэту. Чуждый всякого позерства, думаю, Ильич распознал в Маяковском позера.

Маяковский был модным, как Пушкин. Начиная с того, что присоединился к самому модному поэтическому движению своего времени: к завезенному из Европы футуризму. Потом, когда стал ездить за границу, он обзавелся европейскими костюмами и привез, дабы угодить своей госпоже Лиле Брик, форд, «фордик», как уговаривала его хитрая Лиля. «Ну, Володечка, только настоящий фордик, а не какой-нибудь «Додэн-Буффан»» — сюсюкала Лиля. Западные авторучки, трости, блокноты — его стиль.

Мало что известно об отношениях Маяковского с женщинами до Лили. То есть отношения были, существует даже целый сборник воспоминаний женщин о Маяковском. Но ханжество советской женщины не имеет себе равных (так же как и реальная их «испорченность»), потому дальше признания, что «встречались», дамы Маяковского не зашли. Без сомнения, Лиля Брик, в девичестве Коган, поработила «Володечку». Отнести это рабство за счет каких-то грязных постельных чудес, которые умела делать Лиля? Со временем такие умения приедаются. Или вдруг появляется женщина, умеющая делать еще более грязные и поразительные вещи. Чем же держала его Лиля на крючке? Есть сведения, что якобы у агитатора и горлана был невеликий член. Скорее всего, это работа бессовестных баб, всегда готовых пнуть великого человека. Мне представляется более вероятным, что Маяковский «подсел» на Лилю, стал психологически зависим от нее — что его душевное равновесие и душевное здоровье зависело от Лили, и он боялся ее выпустить, как ребенок, учащийся плавать, боится отпустить спасательный круг. Ведь и покончил он с собой в момент, когда Лили не было в Москве.

В том сборнике женских воспоминаний нет подробностей личных отношений. Но там есть признаки, сигналы, симптомы внутренней нестабильности Маяковского. Особенно интересны в этом смысле показания последней подружки Маяковского, жены актера Яншина Полонской. Она свидетельствует, что Маяковский истерично просил ее не покидать, остаться, сию минуту быть с ним. Она пообещала появиться завтра. На самом деле «завтра» для таких, как Маяковский, не бывает. Многие второстепенные детали говорят, что внутри трибуна, агитатора, здорового дядьки с челюстями и кулаками боксера скрывался истеричный, склонный к отчаянью мальчик. В роду у него были случаи самоубийств.

Когда-то я ценил «Облако в штанах» и «Про это». Сейчас нахожу их многословными. Слишком длинно и густо размазаны чувства.

Безусловно гениальной формулой революции остался для меня «Левый марш». «Тише — ораторы, Ваше слово — товарищ Маузер!» — хотел бы написать я.

Всякие размалеванные «Клоп» и «Баня» оставляют меня равнодушными. Их могли бы написать и Ильф с Петровым. «Электротехник Жан» — это из их репертуара. «Скрылись гайки. Собственно говоря, где птичка?» — плосковатый юмор оттуда же. У Маяковского плоскостей и банальностей много.

И все-таки ему удалось выжать из своей жизни все, что было возможно. Максимум. Он отомстил женщинам тем, что оставался до конца их дней самым крупным человеком, которого они встретили. И уже древними старухами они должны были вспоминать о нем ежедневно. Ибо он был их пропуском в бессмертие. И под его сенью жили Лиля Брик и Татьяна Яковлева. Я писал об этом в других книгах, нет нужды повторять здесь. А те, кто не пошел с ним в постель, двусмысленно делали вид, что ходили в постель с ним.

Существовала ли семья втроем: Осип Брик, Лиля и Владимир Маяковский? То, что они втроем сняты в пижамах, еще ничего не значит. Хотя, с другой стороны, таких очкариков, как Ося Брик, я видел в свое время, в 1977 году, в нью-йоркском клубе «Нахтигаль», куда меня таскала моя девушка Сара. В клубе собирались садисты. Ося Брик вполне тянет на садиста. Внешний облик соответствует. Вероятнее всего, он просто делился с Маяковским женой. Кому доставалось больше, кому — меньше, неведомо. И уже никогда не будет ведомо. Жизнь у Лили получилась долгая. Впоследствии она «встречалась» даже со знаменитым чекистом Аграновым, любила красных командиров. Однако литературная слава оказалась долговечнее красно-командирской и чекистской. На Володечке она въехала в вечность.

Когда я впервые увидел Лилю молодым человеком 27 лет, она показалась мне накрашенной карлицей. Ведьмой. Злым клоуном. Потом я привык. Эта маленькая, тогда еще свежая ведьма держала распадающегося внутри Володю лет пятнадцать. Сверхчеловек, сверхженщина. Сестра ее Эльза вышла замуж за французского гражданина Триоле и жила в Париже. Возможно, она сознательно подражала сестре, но в 1928 году она познакомилась со звездой сюрреализма поэтом Луи Арагоном и стала завоевывать его. Арагон был светской звездой, человеком избалованным, у него был долгий роман со шведской аристократкой — алкоголичкой Ненси Кунард, завоевать его было нелегко. Эльза отступала, потом наступала. Она стала писать романы по-французски, ходила за Арагоном повсюду, оказывалась нужна. В несколько лет она опутала его паутиной не хуже, чем Лиля — Маяковского, а Елена Дьяконова (Гала) — Сальватора Дали. И около пятидесяти лет эксплуатировала. Умерла она в самом конце семидесятых, где-то перед самым моим приездом в Париж. В отличие от Лили, не писавшей ничего, она оставила после себя литературное наследие. Лиле же удались кое-какие записи о Маяковском, набросанные с помощью Василия Катаняна, ее последнего мужа. Вообще, если традиция знаменитых пар наблюдается в середине 20-х почти исключительно во Франции (Арагон — Эльза Триоле, Дали — Гала, Сартр — Симона де Бовуар), то пришла она из России, от первой пары: Лиля Брик — Маяковский.

Не было в жизни Володи ни эмиграции, ни войны, ни тюрьмы — самых страшных испытаний, достающихся на долю человека, потому я гляжу на него из времени, как на невинного ребенка, с высоты своих 58 лет, на него, удачливого, знаменитого и слабого. Его жизнь кончилась в 37 лет, а моя литературная слава в этом возрасте только началась.

Дата добавления: 2015-10-13