ДИЧЬ И ОРУЖИЕ

Биологическая основа мышления — нейронная избы­точность нашего мозга, дающая несравненный и неведо­мый остальному живому простор для связи всего со всем и отделения всего от всего, — строительный материал для неограниченного множества моделей реального ми­ра и, сверх того, совершенно абстрактных «моделей мо­делей» — заготовок познания, которые могут приго­диться через тысячи лет или никогда...

Связь всего со всем. Внезапно открывшийся хаос множества равновероятных возможностей. Да, с этого началось. Зародыши этого — в предмысли животных, уже в условных рефлексах. Так начинают мыслить дети. Так открывались ворота мышления для наших предков, такие они и сейчас у некоторых затерянных дикарских племен: магическое, дологическое мышление. Здесь исто­ки эмоциональной мысли искусства. Обратно в этот хаос низвергается мысль бредового душевнобольного, из него же, чтобы уйти на вершины, черпает раскованность гений.

«В сродстве с. безумством гений пребывает, и тонкая стена их разделяет...»

Тонкая, но стена... Сумасшедшие гипотезы боролись и борются за звание здравого смысла. Отбор моделей, безжалостное отсечение опытом достоверности, подгонка к потребностям всех уровней. Здравый смысл — общий предок косных стереотипов и строгой свободы научного мышления.

Мысль питал Двуликий Янус эмоций: он зарядил ее силой избыточности. Он не шел дальше своей эгоисти­ческой ограниченности. Но ему же понадобилась и са­моразвивающаяся независимость мысли. Все дальше от очевидного, от непосредственных удовлетворений, от «здесь и сейчас»...

Психиатр видит, что гамма постепенных переходов связывает крайние проявления расстройств мышления душевнобольных с проявлениями тонкими, едва улови­мыми, с легкой расплывчатостью, с едва заметными ло­гическими соскальзываниями. Иногда такие соскальзы­вания обнаруживаются лишь в каких-то отдельных на­правлениях, чаще всего в тех, которые сплетаются с сильными чувствами...

А дальше? Строгая логичность? Нет, наивно думать, что обыденное мышление самых цивилизованных наро­дов уже достигло предела строгости. То там, то здесь мы сталкиваемся с недисциплинированностью мышления вполне здоровых людей, с нарушениями логики, которые не выходят за рамки нормальных для современности и подчас трудноуловимы.

Человеку с неясным мышлением никогда не приходит в голову, что он мыслит неясно, но всегда кажется, что мыслит неясно другой. Эйнштейн заметил — и, к сожале­нию, справедливо, — что людей, мыслящих ясно и обладающих хорошим стилем, рождается в каждом столетии очень немного. Все еще сравнительно просто, если перед нами человек с совершенно дремучей головой. Но бывает ясная мысль, теряющаяся в дремучем стиле, и хороший стиль, привлекательно расцвечивающий дремучую мысль.

На недостаточной четкости обыденного мышления ве­ками спекулируют разного рода софисты и демагоги. Но если бы логика одержала окончательную победу, пришлось бы волноваться за судьбы искусства. Наука наводит порядок, но искусству небезразлична логика беспорядка, ему делается не по себе, когда все стано­вится слишком понятным. Сплошь и рядом мы-не при­держиваемся четкой логики не потому, что не можем, а потому, что не хотим...

Трудное дело — подняться над собственной организа­цией. Рассудку и сердцу еще, видимо, долго придется выяснять отношения, запутанные историей. Мысль чело­века, по первоначальному проекту природы призванная быть лишь служанкой чувств, сумела уйти от хозяев, но разве не для того, чтобы лучше служить им? Ведь все теряет свой смысл вне конечного человеческого «хоро­шо», за которым — извечное природное бегство от Ада к Раю.

Охота за мыслью, в которой совпадает дичь и ору­жие,— этот общий труд лучших умов человечества в масштабах эволюции и истории начат совсем недавно

Дата добавления: 2015-10-13