Поражение в Вяземском котле

17.11.2011

Александр ОГНЁВ. Фронтовик, профессор, заслуженный деятель науки РФ.
«Тайфун» направлен на Москву

Б. Соколов, с явным усердием ищущий негатив в деятельности советского командования, представил в своих работах Жукова лебезящим перед Сталиным. Он винил генерала армии в том, что тот предвидел удар немцев на Киев, но «тем не менее добился от Сталина согласия на проведение силами своего фронта наступления против Ельнинского плацдарма немцев, вместо того чтобы выделить несколько дивизий соседям с юга. В создавшихся условиях германское командование за Ельню держаться не стало, предпочтя окружить советские армии в районе Киева. А две недели спустя и без Ельни немцы смогли разгромить наши армии на Западе. Жуков в это время благополучно отсиживался на второстепенном Ленинградском фронте и вины за поражение не понес».

Факты опровергают эти надуманные обвинения. Сталин действительно вначале высказался против Ельнинской операции и согласился провести ее лишь по настоянию Жукова. «Задача в июле—августе 1941 года, — поясняет генерал армии М. Гареев, — состояла в том, чтобы не только перебросить на юг наши дополнительные силы, но и сковать силы противника на западном направлении и не дать ему возможности перебрасывать новые силы на юг».

Германское командование прилагало немало усилий, чтобы удержать Ельню. Гальдер писал 4 августа: «Можно рассчитывать, что удача наступления на Рославль облегчит положение у Ельни. Не сдавать Ельню ни в коем случае… На переговорах с фюрером было отмечено, что Ельня должна быть удержана». 14 августа он предостерег генерала Грейфенберга «в отношении сдачи Ельни». Но немцы терпели там поражение, и 2 сентября Гальдер отметил: «В результате обсуждения был сделан вывод о том, что следует отказаться от удержания дуги фронта у Ельни и приостановить на время дальнейшее продвижение на северном фланге группы армий».

Генерал-лейтенант А. Сапожников писал в «Записках артиллериста» (2000): «Вспоминая прошедшие четыре года войны, могу сказать, что ни под Сталинградом, ни в Донбассе, ни в Крыму, ни под Шауляем я не видел столько убитых немцев, как под Ельней в августе—сентябре 1941 года». Ельнинская операция, «как первая успешная наступательная операция, имела не только большое оперативно-стратегическое, но и морально-политическое значение. Родилась советская гвардия».

Осенью 1941 года фашистская армия по-прежнему владела стратегической инициативой, превосходя советские войска в силах и средствах. На северо-западе немцы прорвались к южному подступу Ленинграда, затем блокировали его. Большая неудача постигла наши войска в районе Киева, стала реальной угроза Харьковскому промышленному району и Донбассу.

Немецкий генерал Г. Блюментрит передал мнение фельдмаршала фон Клюге о направлении главного удара германских войск в 1941 году: «Москва — голова и сердце советской системы. Она не только столица, но и важный центр по производству различных видов оружия. Кроме того, Москва — важнейший узел железных дорог, которые расходятся во всех направлениях, в том числе и на Сибирь. Русские вынуждены будут бросить на защиту столицы крупные силы. …Если мы захватим Москву до наступления холодов, можно будет считать, что мы для одного года достигли очень многого. Затем нужно будет подумать и о планах на 1942 г.»

Директива № 35 верховного командования вермахта, подписанная Гитлером 6 сентября 1941 года, ставила задачу разгромить советские войска «до наступления зимы». 26 сентября был издан приказ о наступлении. Штаб верховного командования вермахта в своих планах исходил из того, что операция «Тайфун», а с нею и вся кампания завершится до середины ноября. Подготовив эту операцию по захвату Москвы, Гитлер в своем приказе провозгласил: «Создана, наконец, предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага. Сегодня начинается последнее, большое, решающее сражение этого года».

Немецкое командование стянуло на московское направление свои огромные, причём лучшие силы. Группа армий «Центр» была пополнена 4-й танковой группой, скрытно переброшенной из-под Ленинграда, двумя танковыми, двумя моторизованными дивизиями и другими соединениями. Сюда же были возвращены с юга 2-я армия и 2-я танковая группа, а также прибыло большое количество маршевого пополнения, боевой техники и 8-й авиационный корпус. Против трех наших фронтов — Западного, Резервного и Брянского — враг сосредоточил 74,5 дивизии.

Личный состав группы армий «Центр» в начале октября составлял 1929406 человек. В наступление было брошено 1700 танков и штурмовых орудий, 11000 орудий и минометов, 1320 самолетов. Общая численность личного состава войск Западного, Брянского и Резервного фронтов составляла 1250000 человек. Войска Западного фронта насчитывали 475 танков. Военно-воздушные силы Красной Армии на московском направлении не уступали противнику и насчитывали 1368 самолетов. Немцы существенно превосходили в подвижности войск, у них было значительно больше автомашин, что имело немаловажное значение для хода боевых действий.

10 сентября Ставка потребовала от Западного фронта «прочно закопаться в землю и за счёт второстепенных направлений и прочной обороны вывести в резерв шесть-семь дивизий, чтобы создать мощную манёвренную группу для наступления в будущем». Генерал-полковник И. Конев, назначенный 12 сентября командующим войсками Западного фронта, выделил в резерв фронта 3 стрелковые дивизии, 2 танковые, 1 мотострелковую дивизию. A. Василевский 18 сентября 1941 года предупредил командование Западного и Резервного фронтов о возможном наступлении немцев: «Противник продолжает сосредотачивать свои войска главным образом на ярцевском и ельнинском направлениях, видимо, готовясь к переходу в наступление. Начальник Генерального штаба считает, что созданные вами резервы — малочисленны и не смогут ликвидировать серьёзного наступления противника».

В директиве Ставки ВГК от 27 сентября 1941 года войскам Западного фронта предписывалось: «Мобилизовать все сапёрные силы фронта, армий и дивизий с целью закопаться в землю и устроить на всем фронте окопы полного профиля в несколько линий с ходами сообщения, проволочными заграждениями и противотанковыми препятствиями». Однако времени для выполнения этой важной и трудоемкой задачи оказалось слишком мало.

Гитлеровское военное руководство планировало прорвать оборону советских войск ударами трех мощных танковых группировок из районов Духовщины, Рославля и Шостки, окружить под Вязьмой и Брянском основные силы Западного, Резервного и Брянского фронтов. После этого оно намеревалось без всякого промедления пехотными соединениями наступать на Москву с запада, а танковыми и моторизованными частями нанести удар в обход города с севера и юга.

Клинья «Тайфуна»

30 сентября—2 октября гитлеровцы начали операцию «Тайфун» по захвату Москвы, нанесли сильнейшие удары по советским войскам, прикрывавшим московское направление. Немецкое командование верно определило наиболее уязвимые места наших армий. Главные удары враг нанес там, где была недостаточна сосредоточенность советских войск. Создав таким образом подавляющее превосходство в силах, немцы быстро прорвали нашу оборону. 2 октября 1941 года 3-я танковая группа из района Духовщины повела наступление севернее шоссе Ярцево—Вязьма, в стык 19-й и 30-й армий. В этот стык противник вбивал клин танками и мотопехотой. В результате образовался глубокий разрыв между этими армиями до 30—40 километров. Сюда лавиной двинулись гитлеровские подвижные войска.

Второй сильнейший удар группа армий «Центр» наносила силами 4-й полевой армии с приданной ей 4-й танковой группой по нашим 24-й и 43-й армиям восточнее Рославля. На стыке 43-й и 50-й армий они нанесли удар, используя сконцентрированную ударную группировку из 10 пехотных, 5 танковых и 2 моторизованных дивизий. Имея превосходство в живой силе в 1,4 раза, в артиллерии — в 1,8 раза, в танках — в 1,7 раза, немецкие войска пробили зияющие бреши в советской обороне.

Для флангового контрудара по наступающей группировке противника была создана фронтовая группа генерал-лейтенанта И. Болдина. Однако в результате танкового боя в районе южнее Холм-Жирковского советские войска потерпели поражение. К 5 октября немцы продвинулись на 120 километров. 7 октября немецкая 7-я танковая дивизия 3-й танковой группы и 10-я танковая дивизия 4-й танковой группы замкнули кольцо окружения войск Западного и Резервного фронтов в районе Вязьмы. В окружение попали четыре наши армии и группа Болдина, 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и управления 19-й, 20-й, 24-й и 32-й армий (управление 16-й армии, передав войска 19-й армии, успело выйти из окружения). На линию Осташков — Сычевка были отброшены 22-я, 29-я и 31-я армии. Вяземский рубеж вместе с находившимися на нем нашими армиями оказался внутри обширного «котла».

В кольцо попала и 19-я армия, которой после Конева, возглавившего 12 сентября Западный фронт, командовал Лукин, передавший 16-ю армию Рокоссовскому. Лукин писал о боях 19-й армии: «До главной линии обороны враг не был допущен… Борьба в полосе армии продолжалась 2—3 октября. Противник местами вклинился в наше расположение, но основная позиция по реке Воль оставалась за нами… 4 октября мы получили приказ командующего фронтом, в котором он поощрял действия 19-й армии и призывал других равняться на нас… Только 5 октября было приказано отвести войска. К исходу этого дня 19-я армия получила приказ отойти на рубеж реки Днепр… В ночь на 6 октября армия начала отход, прикрываясь арьергардами».

4 октября командующий Западным фронтом Конев доложил Сталину «об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл войскам». 8 октября он приказал окруженным войскам пробиваться в район Гжатска. 10 октября командовать Западным фронтом стал Жуков. По его словам, 10 и 12 октября командармам окруженных войск были переданы радиотелеграммы, в них «ставилась задача на прорыв, общее руководство которым поручалось командующему 19-й армией М.Ф. Лукину».

Впоследствии Лукин признал: «Надо сказать откровенно, что большое доверие не только меня не обрадовало, но и очень огорчило. Я знал, что… войска понесли значительные потери как в людях, так и в материальной части, снаряды, горючее, продовольствие были на исходе, все медицинские учреждения переполнены ранеными, медикаментов и перевязочных материалов оставалось очень мало… Враг всё более сжимал кольцо окружения. Мы не имели возможности никак сманеврировать. Тогда я решил наступать тремя колоннами, но ни одна из них прорваться не смогла».

Неоднократные попытки разорвать вражеское кольцо не удались. Однако эти попытки создали немцам трудные проблемы, сковали предназначенные для преследования наших войск их моторизированные соединения. 10 октября Лукину передали перехваченную радиограмму, направленную командиру 7-й немецкой танковой дивизии генералу Функу. «Почему вы топчетесь? Идите на Москву», — говорилось в ней. Отвечая на это требование, Функ сообщил: «Командующий 19-й армией русских также рвется к Москве — я едва сдерживаюсь. Я пустил своих гренадеров, использую последних, нет сил держать».

Мухин в сомнительной по оценкам ряда событий и советских полководцев книге «Если бы не генералы!», помещенной в 2007 году в Интернете, не сумел верно оценить сложившуюся обстановку. Он безосновательно пишет: «Лукин немедленно прекращает управление войсками, дезорганизует их». Из-за потери управления эффективно руководить действиями окруженных армий Лукину было очень трудно, если вообще возможно. С командующим 62-й армии, 220-й 18-й стрелковых дивизий не было связи.

Мухин недоумевает: «Зачем Лукин самое подвижное соединение своей армии назначил в арьергард, то есть поставил кавалерийской дивизии задачу, которую всегда ставили только пехоте (как наиболее устойчивому в обороне роду войск)?» Лукин приказал 45-й кавалерийской дивизии находиться в резерве армии потому, что её можно было быстро перебросить туда, где возникала опасная обстановка. Пехота такой мобильностью не обладала. Тогда она обычно прокладывала путь кавалерии. Бросать кавалерию в атаку на укрепленные позиции разумно далеко не всегда.

Бывший командир 45-й кавалерийской дивизии А. Стученко в книге «Завидная наша судьба» (1964) пишет о неудачных попытках дивизии прорваться в тыл врага: «Для этого пехота должна была сделать для неё «дырку». Так, в августе 1941 года «стрелковые дивизии нас «протолкнуть» не могли, а сами мы прорвать оборону противника не имели возможности».

Генерал-майор А. Стученко в начале октября был рядом с командармом. Он писал в своей книге, что 9 октября просил М. Лукина разрешить силами 45-й дивизии «атаковать противника и этим пробить путь для всей армии». Но тот не согласился: «Твоя дивизия — последняя наша надежда. Без неё мы погибли. Я знаю, ты прорвешься, но мы не успеем пройти за тобой — немцы снова замкнут кольцо». При поисках доказательств виновности советских «генералов-предателей» Мухин делал упор на то, что они делали всё, чтобы с ними оставалось как можно меньше наших воинов. Но как связать этот его мотив с тем, что Лукин не отпускал от себя наиболее боеспособную дивизию?

На свой риск Стученко 10 октября решил бросить свою дивизию в атаку, но Лукин приказал остановить её. Стученко «не мог ослушаться командарма. А он боялся лишиться последней своей надежды и данной ему властью хотел удержать дивизию, которая армии уже не поможет, ибо армии уже нет». Потом он клял себя, что выполнил приказ командарма: «Не останови он дивизию, таких страшных потерь мы не понесли бы и, безусловно, прорвали бы вражеское кольцо». Кстати, позже А. Стученко командовал 29-й гвардейской стрелковой дивизией, сыгравшей решающую роль в освобождении Ельни 30 августа 1943 года. В ней тогда воевал и автор этой работы.

В отмеченной выше ситуации Лукин, возможно, ошибся, но он думал не о том, как сдаться в плен, а как найти такое слабое место в немецком окружении, чтобы все, кто были в его подчинении, могли бы вырваться из него. Но такого места не нашли.

Лукина впоследствии упрекали за то, что он не отступил «своевременно». Он объяснил: «Неоднократно до 11 октября нами предпринимались попытки прорваться, но успеха они не имели… Не отступал я потому, что чувствовал поддержку и поощрение фронта (связь с командующим держалась непрерывная), меня ставили в пример, да и необходимости отступать не возникало, тем более что не было приказа. Это с одной стороны, а с другой — отступать мы уже не могли. Если войска покинули бы позиции и без боев двинулись походным порядком, то моторизованные части фашистов нагнали бы их, расчленили и разбили… Я указал дивизиям фронт прорыва шириной примерно 6—7 км. Место для выхода из окружения выбрали болотистое, на котором танки не могли бы маневрировать (7-я танковая дивизия врага располагалась непосредственно перед армией)… Началась артиллерийская подготовка, дали залп «катюши», дивизия пошла в атаку и прорвала кольцо окружения. Ко мне стремительно вбегает командир 91-й стрелковой дивизии полковник И.А. Волков: «Товарищ генерал! Прорыв сделан, дивизии уходят, выводите штаб армии!» Немедленно доношу об этом в штаб фронта. В прорыв вводится артиллерия, подтягиваются другие соединения. И.А. Волкову сказал, что лично выходить не буду, пока не пропущу все или хотя бы половину войск. Вскоре кольцо окружения замкнулось вновь».

После этой неудачи М. Лукин 12 октября сказал своим командирам и комиссарам: «Товарищи, положение не безвыходное… Если же мы будем прорываться южнее Вязьмы, в направлении 20-й армии, то обязательно прорвемся». Он приказал «сжечь автомашины, взорвать материальную часть артиллерии и оставшиеся неизрасходованными снаряды, уничтожить материальные запасы и каждой дивизии выходить из окружения самостоятельно… 13 октября войска армии начали разделяться на отдельные группы для самостоятельного выхода… Выходили группами. Со мной было около тысячи человек из штаба армии и из разных частей, вооруженных только винтовками, автоматами и пистолетами. Многие прорвались и вышли в полосу 20-й армии юго-западнее Вязьмы».

Конев писал: «Борьба в окружении — это поистине героическая страница в действиях войск генерала Лукина, который объединил окруженную в Вяземском котле группировку. Об этом ещё нужно и должно сказать в исторических исследованиях и в художественной литературе. Надо воздать должное и самому генералу Лукину: он дрался до последнего».

Во время перестрелки с врагом Лукин был ранен в уже поврежденную до этого во время Ратчинской переправы ногу осколком мины. Идти он не мог, его несли товарищи. Во время нового нападения немцев 14 октября 1941 года он «получил еще две раны — снова в ногу и в руку… — и потерял сознание. Очнулся уже в немецком госпитале. Ему ампутировали ногу». В плену он достойно держал себя в тяжелых условиях.

Мухин в книге «Если бы не генералы!» пишет, что советские генералы, не в пример немецким, были далеки от солдат, свою жизнь своекорыстно ставили выше судьбы тысяч наших людей. Какая категоричность! Генерал Болдин во время первого окружения на Смоленщине, взвалив на плечи, вытащил своего раненого адъютанта из боя. Адъютант рассказал: «Он меня подобрал и метров двести нес на себе под огнём. Переправу занял противник. Генерал сам разведал брод и на себе вместе с другими перетащил по грудь в воде 50 машин… 11 августа в семь утра пошли на прорыв в 30—40 километрах северо-западнее Смоленска. Он вел людей сам, шел в атаку впереди».

Дата добавления: 2015-10-13