В поисках связи

Прошло больше месяца, как мы расстались с ко­миссаром. Люди, ушедшие с ним, пропали бесследно. Посланные вслед за Библовым и Серпионовым на по­иски бойцы также не вернулись. Нужно было отправ­лять новую, более надежную группу, чтобы разыскать следы товарищей и установить с ними связь. Мой вы­бор пал на Шлыкова. Задача была ответственной. Ближайшие к нам деревни Холопинического района все еще были заполнены карателями. На дорогах и опушках леса они устраивали засады. Безопасно мож­но было итти только по топким местам. Расстояние в пятьдесят — семьдесят километров болотом, покрытым тонким льдом, являлось серьезной преградой. А связь восстановить нужно было во что бы то ни стало.

При выполнении этого задания пали смертью храб­рых Николай Захаров и Чапай, пропали без вести Библов, Серпионов и еще три товарища. Шлыков по­просился на связь сам. Да и кому же другому, как не ему, нужно было добиваться выполнения этой задачи, если в той части отряда был его боевой друг, ставший общим любимцем отряда, Валя Телегин!

С пятью бойцами Шлыков тронулся в путь ранним солнечным ноябрьским утром, когда кроны деревьев и пожелтевшие заросли лесных полянок еще поблес­кивали серебристым инеем. Друзья-бойцы и команди­ры, попрощавшись, смотрели вслед уходящим с чув­ством надежды и опасения. «Вернутся ли эти?» — ду­мали провожающие.

Шлыков прекрасно понимал, что преимущество на стороне противника, сидящего в засадах. Он вел сво­их людей в полной боевой готовности. Всюду, где можно было ожидать засады, он показывался на тро­пе или дорожке, на видном месте сворачивал в одну сторону, а скрытно менял направление и обходил по­дозрительные места там, где враг не ожидал.

Три бойца беспрекословно выполняли все указания Шлыкова, четвертый время от времени вставлял свои замечания, намекая на излишнюю осторожность. Сер­жант Чупраков прибыл в отряд из числа окружение. Он очень много говорил о своих боевых подвигах в армии, и этим околотил себе авторитет у доверчивой часта товарищей, Шлыков решил проверить геройство этого воина на конкретном деле и взял его с собой. Взял и уже чувствовал, что ошибся, но исправлять ошибку было поздно.

Деревня Терешки была очень хорошо знакома не­которым бойцам этой группы. Здесь у них было нема­ло знакомых мужчин и женщин.

Группа подошла вплотную к крайним от леса ха­там. До избы тетки Авдотьи рукой подать.

Спокойный дымок вертикально поднимался из тру­бы, пахло сухой смолистой сосной. Бойцы ощутили во рту вкус горячей картошки и свежевыпеченного ржа­ного хлеба.

Но улица, несмотря на ясный солнечный день, бы­ла подозрительно пуста. На ней не видно было ни взрослых, ни ребят.

Сдерживая разыгравшиеся аппетиты ребят, Шлы­ков замаскировался и решил внимательно понаблю­дать за улицей.

— Ну, чего же лежать-то? Разве не видно, что в деревне никого нет? Если бы были, то по улице ходи­ли бы патрули, а то во всей деревне не видно ни ду­ши,— нарушив молчание, сказал Чупраков.

— Вот это-то и подозрительно,— спокойно ответил Шлыков.

— Да чего тут подозрительного?.. Если боитесь, так разрешите мне зайти и разведать, — не унимался сержант.

Шлыков недружелюбно посмотрел на Чупракова, промолчал, но у сержанта нехватало выдержки и дис­циплины.

— В труса, что ли, играть решили? — провор­чал он,

— Ну что же, если нехватает терпения, так иди, разведай,— сдержанно проговорил Шлыков и тоном приказания добавил:— Только дальше крайней хаты не ходи и поосторожней!.. В случае чего мы прикроем огнем.

Чупраков встал, закинул на плечо винтовку, в пра­вую руку взял наган и прямо через кусты вышел «а деревенскую улицу.

Но что это?.. Вместо выполнения указания коман­дира он зашагал мимо крайней хаты, вдоль улицы. Кричать ему было уже поздно, да и незачем. Все не­обходимое было сказано.

В хате тетки Авдотьи скрипнула дверь, и на улицу не спеша вышло шесть гитлеровцев. Они были без головных уборов, некоторые без оружия. Но Чупра­ков продолжал итти в глубь деревни, не оглядываясь. А позади него улица заполнялась фашистами.

Вот. он уже отошел на добрую сотню метров от крайней хаты. Один из солдат противника крикнул что-то другому. Чупраков оглянулся...

Бежать было некуда. Сержант завертелся на ме­сте, а гитлеровцы, подходя к нему с разных сторон, тодняли громкий хохот.

Подобные поступки не имеют ничего общего с геройством. Это ненужное и вредное бахвальство обычно выгодно только врагу. На этот раз оно только случайно оказалось роковым для многих оккупантов.

Сержант вскинул револьвер, намереваясь выстре­лить в одного из ближайших гитлеровцев, но выстрел вражеского офицера опередил его. Раненный, по всей вероятности, в ногу, сержант повалился на правый бок, не сделав ни одного выстрела. Вначале было видно, как он барахтался, пытаясь подняться, затем громко гоготавшие гитлеровцы окружили его со всех сторон, закрыв своими спинами.

Толпа вражеских солдат быстро росла. С обоих концов деревни подбегали любопытные и лезли в об­щую кучу взглянуть на подстреленного партизана.

— Огонь! — тихо скомандовал Шлыков.

Два. автомата и.две винтовки, заглушая гвалт на улице, одновременно ударили но толпе гитлеровцев,

В толпе началась давка. Одни валились от пуль, другие, сбивая друг друга, бросились по хатам за оружием. Около двух десятков фашистов закорчились на месте, рядом с Чупраковым.

Через минуту раздались отдельные выстрелы из деревни. Огонь быстро нарастал. Четверка бойцов стала отходить в глубь леса, сопровождаемая свистом пуль, цокавших о стволы деревьев.

Шлыков со своими людьми отбежал с полкиломе­тра в лес и остановился. Беспорядочная стрельба все нарастала, но бойцы уже чувствовали себя в безопас­ности. Здесь можно было сделать передышку и следо­вать на выполнение поставленной задачи. Ошибка Чупракова была так очевидна, что о ней никому не хотелось говорить. Это был наглядный урок школы войны.

Вернувшись с задания, Шлыков первым делом рассказал мне о безрассудном поступке сержанта Чупракова.

— Из-за пустого бахвальства погиб...— заключил он свой рассказ и тут же добавил: — Но смерть на­шего товарища не дешево обошлась врагам.

Позднее мы установили, что Чупракова гитлеров­цы посчитали за «смертника», а его поступок расце­нили как заранее продуманный план партизанской группы. Своих убитых и раненых они увезли в Лепель на нескольких подводах.

Шлыков задание выполнил. Он нашел и тщатель­но обследовал базу Басманова и прилегавшие к ней районы. Но доставленные им сведения не радовали. Землянки были разрушены и частично сожжены. Не­сколько неубранных трупов своих и вражеских указы­вали на жестокую схватку у землянок. Комиссара и Телегина Шлыков среди убитых не обнаружил и при докладе мне высказал предположение, что часть лю­дей пробилась через кольцо окружения и ушла в не­известном нам направлении.

«Пробились ли? — думал я,— А если и пробились, то что стало с ними потом? Неужели погиб и комис­сар—прекрасный товарищ по совместной работе в институте, соратник по борьбе с оккупантами в тягчайших условиях тыла врага? Неужели мы больше никогда не увидим в живых Валентина Телегина, отсутствие которого в отряде ощущалось всеми?..»

Образ Телегина долго не выходил у меня из голо­вы. Я вспоминал, с каким трудом и упорством этот комсомолец завоевывал себе авторитет среди бойцов и командиров отряда.

Телегин был не только отличным минером, но и хо­рошим мастером по ремонту всевозможного оружия и средств связи. Стоило ему появиться в каком-нибудь лагере, как он становился нужным для всех челове­ком. Пулеметчики жаловались, что пулемет иногда в бою отказывает, радисты шли к нему с наушниками или рацией, командиры просили отрегулировать лич­ное оружие. Валентин очень многое исправлял, иным давал исчерпывающие советы, как можно устранить неисправность, и авторитет его в отряде рое с каждым днем. Кличка «лесной человек» так почему-то за ним и сохранилась, хотя никто уже больше не произносил ее с иронией. И вот этого ценного техника и бойца, любимого всеми, тоже не стало...

В моем воображении Валентин представлял выра­жение того, что дает наша партия, комсомол, школа. Телегин был сугубо мирный человек. Он любил труд, любил свою профессию, социалистический завод, стройку. Он не стремился стать военным человеком и пошел на фронт только затем, чтобы завоевать право на мирный и спокойный труд на своем заводе, он продолжал углублять свою мирную квалификацию, воюя.

Такие, как Телегин, свидетельствовали, что мирный труд в нашей стране создает предпосылку к подвигу на фронте, а боевая обстановка способствует трудово­му героизму.

Лапти

Наши последние землянки были вырыты в густой чащобе на бугре, где многократно зимовал медведь. Однако мы не учли того, что зверь на этом месте вел себя тихо, мирно. А мы начали валить лес, покрики­вать, порой даже давать о себе знать выстрелами.

Лишь дня через три, как-то на заре, находясь в сторонке, я услышал из деревни лай собак, пение пе­тухов и даже голоса людей. Медведю это, видимо, не мешало, — может, он крепко спал. Я же после этого уснуть не мог. До деревни напрямую было около шести километров, но слышимость прекрасная. Мы стали вести себя тихо, но уже были засечены поли­цаями.

Карательный отряд вместе с полицейскими по­явился внезапно с той стороны, откуда его меньше всего можно было ожидать.

Поспешно покидая землянки, мы многое оставили на месте. Остался запас продуктов и теплой одежды. Некоторые из бойцов выскочили из землянок полу­раздетыми.

Шлыков не имел времени возиться со своим тес­ным сапогом и натянул его на ногу без портянки. Че­рез пробитый носок сапога у него краснел обнажен­ный палец. Кто-то из товарищей, заметивший это, предложил ему свою запасную нательную рубашку использовать вместо портянки. Шлыков отказался.

Бросившиеся преследовать нас каратели вскоре получили по зубам. Им пришлось убирать убитых и отправлять раненых.

В засаде при двадцатиградусном морозе мы долго ждали появления противника, но уходить можно бы­ло только ночью. Нужно было запутать следы так, чтоб в них не смогли разобраться не только люди, но и сыскные собаки.

— Смотри, Саша, отморозишь ногу! — несколько раз предупреждал друга Яша Кулинич.

— Ничего, зато сапог теперь не жмет,— отшучи­вался Шлыков.

Все могло бы кончиться по-хорошему, если бы Шлыков во-время оттер палец снегом или постепенно отогрел в малонатопленном помещении. Но утомлен­ный до предела многокилометровым переходом, он прикорнул на привале и подсунул ногу к костру. По­белевший палец сначала тепла не почувствовал. Новскоре Шлыков вскрикнул от режущей боли. Обморо­женный палец распух, точно налился водой. Требо­валось специальное лечение или срочное вмешатель­ство хирурга, а у нас не только врача, даже бинтов и ваты не было.

Обычно веселый, жизнерадостный юноша загру­стил и потащился в хвосте отряда, еле ступая на больную ногу.

О возвращении в старый лагерь не могло быть и речи. Построить какую-либо землянку наскоро мы не могли, пока не убедились, что каратели перестали нас преследовать. И мы продолжали блуждать по лесам, прилегавшим к березинским болотам. Нести Шлыкова по лесным зарослям на носилках было невозможно, и он тащился позади всех с помощью специально приставленного к нему санитара. Кроме помощи больному, на санитаре лежала еще одна обязанность: ни при каких обстоятельствах не до­пустить, чтобы каратели могли взять Александра живым.

Однажды ночью на привале Горячев, исполняв­ший обязанности санитара, развернул мешковину и снял рукав полушубка с ноги своего пациента. Опу­холь на больной ноге заметно опала, но большой па­лец был все еще похож на кусок сырого мяса.

— Ну, как дела, Александр? — спросил я у своего любимца.

— Ничего, товарищ командир, вроде легче становит­ся, — ответил Шлыков и, помолчав немного, тихо до­бавил: — Только вот очень обидно, товарищ командир, что вы мне не доверяете.

Я не понял сразу, о каком недоверии он говорит.

— Что ты этим хочешь оказать, Саша? — спросил я.

Шлыков замялся.

— Мне кажется, вы, товарищ командир, не надее­тесь, что у меня, в случае чего, хватит мужества по­кончить с собой, чтобы не попасть живым в руки ка­рателей...

Я знал, что об этом Михаил Горячев оказать ему не мог. Шлыков понял сам.

— Дело не в доверии, — сказал я откровенно, —а в практической возможности, которой у тебя может и не оказаться.

Нелегко отдавать такое приказание подчиненным, неимоверно тяжело его выполнять в отношении близ­кого друга, но не оставлять же товарища на пытки и истязания врагу. Не чувство жалости — рассудок, воля должны сопутствовать решениям и действиям в таких вопросах, думал я.

Мы оба замолчали, высказав сокровенные мысли.

Это было на шестые сутки наших блужданий по лесным зарослям.

Часть ночи мы проводили у костров, прикрываясь засадами, спали на еловых ветках, набросанных по­верх снега. Большую часть времени двигались.

Двое суток назад кончился запас продуктов. На сколько еше хватит сил, сказать было трудно. Кара­тели тоже измотались. Каждый день перед вечером они уходили в деревни, чтоб отогреться и переночевать в теплом помещении, а с наступлением рассвета отмеря­ли десятки километров в бесплодных поисках парти­зан... Да и опасность их тоже подкарауливала за каждым кустом. Несколько человек они потеряли, не видя в глаза ни одного партизана. Но их посылали, и они шли. А вероятно, среди них была добрая половина таких, у которых в глубине души не было желания бесцельно рисковать жизнью. Зачем чужие земли нуж­ны технику, инженеру, служащему учреждений, даже крестьянину, приросшему к своему лоскутку, любя­щему свой климат, свою растительность, свою почву? Собрать бы здесь вот, на лесной поляне, немцев, ру­мын, итальянцев, венгров без оружия и спросить:

«Что хотите вы получить от нас в этих просторах? Разве наша цель уставить нашу землю могильными столбами?»

Счастье нам свалилось неожиданно.

Днем с юго-запада надвинулись тучи. В лесу зна­чительно потеплело, и к вечеру начался обильный сне­гопад, по характеру которого можно было предполо­жить, что он начался надолго. Каратели потеряли всякую возможность нас преследовать. Мы же, на­оборот, могли теперь выйти из лесов и побывать у своих в деревнях, продолжить прерванные дела и запа­стись продуктами.

Голодные и утомленные многодневным блужданием по лесам, люди шли медленно. Падающий снег быстро стушевывал оставляемые нами следы.

Прошли около Островов и Веленщины, перепол­ненных карателями. К двенадцати часам ночи добра­лись до деревни Волотовка, в которой гитлеровцев не оказалось. У надежных людей, в доме Азаронка, плот­но поели. По совету жены председателя колхоза боль­ного обули в лапти самого большого размера, которые она раздобыла у какого-то «Ивана Длинного».

Шлыков почувствовал себя значительно лучше. Он шел все еще позади всех, но уже не отставал больше от товарищей. К нему постепенно возвращались бод­рость и жизнерадостность.

К исходу долгой декабрьской ночи мы вступили в знакомые Ковалевические леса. Часам к десяти утра снегопад начал заметно ослабевать. Необходимо было маскировать отпечатки следов, оставляемых на мягком пушистом снегу. Опыт в этом отношении у нас был не­малый, но каратели, а особенно местные полицейские предатели научились распознавать многие из наших хитроумных приемов.

После небольшого привала тронулись к намеченно­му пункту, ступая строго след в след. Замыкающий должен был тянуть за собой густую елку, чтобы заме­тать следы. Но на этот раз замыкающим шел больной и обременять его такой нагрузкой было невозможно. Я остановился, чтобы принять решение. Пропустил ми­мо себя Шлыкова, внимательно посмотрел на след... и то, что я увидел, вызвало у меня восторг. Из груди чуть не вырвалось радостное: «Ура! Эврика!» Лапти Ивана Длинного надежно перекрывали следы сапог. Лучшей маскировки нечего было и желать.

Немцы все же узнали, что во время снегопада мы прошли через деревню Волотовка. Наутро они посла­ли полицейских на поиски. Полицаи напали на след больших лаптей и начали искать нарушителей в де­ревнях. В то время запрещалось мирному населению заходить в лес. В полицию вызывали самых рослых мужчин, измеряли величину их лаптей и обвиняли их в нарушении немецкого приказа. Мужики приводили различные доказательства и оправдывались. Добра­лись таким образом и до Ивана Длинного из Волотовки, но он тоже ничего не знал. Две пары лаптей из солидных запасов его Марья уступила жене пред­седателя колхоза без его ведома.

Вскоре наше положение улучшилось.

Фашистские дивизии, расквартированные в трех районах действия нашего отряда, были срочно отозва­ны на восточный фронт. Оставшиеся карательные от­ряды разместились по крупным населенным пунктам.

Мы снова развернули свою работу, начали громить немецкие продовольственные склады, уничтожать мел­кие группы оккупантов и полиции, Но глубокие снега не мешали нашим операциям. Случайно приобретен­ный опыт оказался весьма полезным. Мы заказали своему человеку изготовить целую дюжину плетенок нужных нам размеров, и всякий раз замыкающими стали ходить бойцы, обутые в лапти.

Дело о преступной роли «больших лаптей» в геста­по запуталось окончательно. А пока полицианты без­успешно выискивали нарушителей, мы обзавелись хо­рошими лошадьми для переброски людей отряда в районы боевых операций.

Пересев на коней, мы нашли выход для решения поставленной задачи.

Дата добавления: 2015-10-13