Хорошая школа

Двадцать девять дней одиноких блужданий в по­исках моих десантников оказались для меня хорошей школой. Я наладил прочные связи с населением, вы­явил наиболее стойких и решительных людей, изучил не только леса, в которых впоследствии пришлось ба­зироваться и действовать, но познакомился также с бытом и нравами белорусской деревни.

О белорусском народе прекрасно сказал товарищ Ворошилов, выступая в Минске перед избирателями:

«Белорусский народ представляет собой такой на­род ленинско-сталинской эпохи, который ни при ка­ких обстоятельствах, даже если бы они были в 10 раз более трудными, чем те, которые мы пережили, не пойдет в услужение к врагу, не склонит своей гордой головы перед врагом и будет с ним биться до послед­ней капли крови. Это ценит Советский Союз, это це­нит наша партия, это ценит великий Сталин.

Товарищ Сталин неоднократно говорил о заслугах белорусского народа. Товарищ Сталин отмечал доб­лестное поведение партизан Белоруссии и их заслуги перед Родиной».

Фашистские оккупанты очень скоро почувствовали на себе силу белорусских людей и повели с населени­ем жестокую борьбу. Они запрещали людям передви­гаться из одной волости в другую без специальных пропусков. Это в какой-то степени разобщало и изоли­ровало одну деревню от другой и давало возможность гестапо и военным властям применять разнообразные Способы изъятия у населения скота и продовольствия.

В различных районах немецкие фашисты по-разному обходились с местным населением.

Так, в некоторых волостях за появление в деревне партизан несли ответственность старосты и бургоми­стры. В Свядецкой, например, волости, Лепельского района, гитлеровцы расстреляли волостного бурго­мистра и старшего полицейского за то, что в деревне ночью появились партизаны. А в Таронковической, Аношкинской и Волосовической волостях, где все время действовали партизанские группы, в немецкой комен­датуре принимали «заявы» и сбрасывали с населения ту часть поставок окота и хлеба, которая якобы захва­чена и вывезена в лес партизанами. Это обстоятель­ство широко использовали связанные с нами люди. С нашей помощью составлялись массовые «заявы» о «хозяйничании партизан» и вывозе ими продуктов даже в тех местах, где мы и не бывали. Такие под­дельные сообщения с жалобами и просьбами о вы­сылке солдат позволяли нам выявлять наличие у фа­шистского командования карательных отрядов, а ино­гда посылать их в ложном направлении.

Фашисты проявляли неслыханную жестокость, про­водили массовое истребление жителей. Они рас­стреливали крестьян, выехавших без разрешения в лес за дровами или появившихся в поле, за околицей де­ревни, по первому доносу тайных полициантов. Доно­сы же на жителей деревни полицианты сочиняли по злобе или в корыстных целях.

Деревни, села, местечки, где проводились кара­тельные «акции», изолировались, общение с ними строго запрещалось. Гитлеровцы в то же время дава­ли право свободно перемещаться жителям тех сел и местечек, в которых они умышленно не проводили на­силий. Этот метод гитлеровцы применяли и на Ук­раине.

Особенно беспощадно фашисты истребляли еврей­ское население. Но делали они это не сразу, а по ча­стям, пытаясь попутно разжигать антисемитизм. Как правило, расстреливать евреев гитлеровцы заставляли полицейских. Сами же лишь показывали, как это нужно делать.

Еще летом сорок первого года в городах, селах и местечках Витебской области гестапо приказало полиции готовить общие могилы для евреев (в зависимо­сти от количества еврейских жителей устанавливался и размер рвов с некоторым запасом, на всякий случай). Эти рвы-могилы выкапывались самим еврей­ским населением, работавшим под конвоем местной полиции и одного-двух гитлеровских надсмотрщиков. В Витебской области, в местечке Мстиж, фашисты расстреливали евреев в конце августа, в местечке Лукомль — в сентябре, в Чашниках и других пунктах — в феврале и в марте.

Фашистские разбойники вообще не брезговали ни­чем. Они применяли все — от расстрела и побоев до шантажа и подкупа, лишь бы сбить с толку и исполь­зовать белорусский народ для своих целей.

В Витебской области они на первых порах не рас­пускали колхозов, а заставляли население работать сообща до конца года. Кое-где они выдвинули лозунг: «Колхозы без Советов». Задача ясна: собрать колхоз­ный урожай, сорок первого года и сохранить колхоз­ный скот, где его не успели эвакуировать. Для этого они оставили на месте председателей колхозов, взяв у них подписку с обязательством работать на нужды немецкой армии.

Появление москвичей-десантников в тылу врага в таком количестве было для них событием. Гитлеровцы уже имели дело с десантными группами, но группы эти, численно небольшие, скоро исчезали с горизонта, и оккупанты успокаивались.

При выброске же нашего отряда особого назначе­ния фашисты встревожились Дело в том, что в геста­по попали грузовые мешки с упакованной мощной радиостанцией, запас боеприпасов, медикаментов и многое другое. Это давало представление о масштабе задач, поставленных перед нашим отрядом. Враг по­нял, что теперь ему придется иметь дело с действия­ми крупного десанта.

Фашистские завоеватели вообразили, что все остав­шееся позади них является прочным тылом и они мо­гут располагаться здесь, как у себя дома. В первые дни они спокойно разъезжали по деревням в одиноч­ку и небольшими группами, останавливались где вздумается, ловили поросят и кур, собирали шпиг, масло, яйца и все это увозили в свои части,

К курам и уткам у них было особое пристрастие. Проезжая через деревню, гитлеровская войсковая часть останавливалась и открывала огонь из винтовок и автоматов по уткам, курам или по убегавшему по­росенку. Некоторые же изобретательные грабители считали неприличным бить по домашней живности из боевого оружия, и они пользовались специально скон­струированными для этой цели пистолетами. При вы­стреле из такого пистолета дюралевый шарик, уби­вавший наповал самого матерого петуха или селезня, отскакивал обратно (он был на резинке) и мог приво­диться в действие повторно.

Много раз я наблюдал «охотников» из прилегаю­щих кустарников. Какое требовалось усилие над со­бой, чтобы не начать охоту за «охотниками»! «Пти­целовов» подчас подстреливали снайперы из местного населения или чаще всего — бойцы, попавшие в окру­жение.

В октябре, когда наш отряд был в сборе и начал действовать, гитлеровцы перестали разъезжать по де­ревням в одиночку.

Улетали на юг последние стаи кряковых уток. Лес обнажился, кустарники просматривались насквозь, и оккупанты все более учащали свои ночные налеты на деревни, вылавливая окруженцев и подозрительных.

Ночевать в такое время в деревне одному, даже у самых надежных людей, было опасно. Стог сена хотя и прятал человека, но уже не грел. Проводить же ночь у костра было рискованно: костер выдает чело­века противнику.

При таких неблагоприятных обстоятельствах я продолжал искать отряд. Но отряда фактически не существовало. Он был до погрузки в самолеты, до под­нятия в воздух. В тылу врага были отдельные десант­ники, не объединенные в боевое подразделение, спаян­ное воинским уставом и единой волей командира.

Люди, разбросанные по территории, занятой врагом, жили мыслью: найти друг друга, разыскать команди­ра и приступить к действиям.

Но как это сделать? Гитлеровцы, узнав о десанте и о разыскивающих командира десантниках, наводни­ли район истребительными отрядами, организовали облавы и тайную агентуру. Значительная часть то­варищей погибла, оставшиеся в живых продолжали поиски. Это были все молодые люди, не имевшие большого жизненного опыта, не знавшие провока­ционных уловок врага. Опасности подстерегали их на каждом шагу. Трудное положение иногда им казалось безвыходным, а сложная обстановка невы­носимой.

Они шли лесами и болотами, не рискуя заходить на хутора и в деревни. Их вело вперед только одно: надежда разыскать места выброски десанта и пункты сбора, намеченные в Москве. Озеро Домжарицкое, труднопроходимое березинское болото около него и старый, давно заброшенный хутор Ольховый, располо­женный в нескольких километрах севернее озера, приобрели какое-то магическое свойство притягивать разбросанных в нескольких районах парашютистов- десантников. И они шли к этим местам, уходили и снова возвращались, а я пока безуспешно старался настичь своих людей в том или ином пункте их крат­ковременного пребывания.

* * *

Темная ночь. Не только деревни, но и притихшие, местами неубранные поля, казалось, таили в себе смертельную опасность.

Шестеро одинаково одетых людей шли на северо - запад глухими проселками, минуя хутора и деревни.

Впереди шел человек лет тридцати, время от вре­мени сверяя по компасу карту и уточняя попадав­шиеся в пути населенные пункты. Это был капитан Архипов.

Еще при распределении людей по машинам на при­фронтовом аэродроме он отобрал в свой самолет са­мых крепких и вынослиеых бойцов десантного отряда.

С ним были такие молодцы, как Добрынин, Говор­ков, Федор Волков — настоящие русские богатыри. Эти люди могли бы многое сделать из того, что пору- далось отряду. Но Архипов был только начальником штаба. Сотни километров он прошел со своей пятер­кой от места выброски в районе Сенно до озера Дом­жарицкое. Нашел хутор Ольховый и решил ждать здесь командира и других десантников.

Но прибывшие на Красную Луку каратели остано­вились у Кулундука Андрея на неопределенное вре­мя. И Архипов, опасаясь обнаружения группы, а глав­ное — раскрытия пункта сбора десантников, исчез оттуда за сутки до моего прихода.

В Стайске он приказал расстрелять предателя и увел своих людей на время в Ковалевические леса.

В деревнях, попадавшихся на пути следования капитана Архипова,— Волотовке, Ковалевичах, Лип­ках,— основная масса населения уже хорошо обо мне знала, но, имея при себе пятерку отличных бойцов, капитан старался меньше появляться в деревнях и не торопился завязывать связи с местным населением.

Эта недооценка связей с народом и послужила причиной гибели отважной пятерки десантников, сле­довавших с капитаном.

Во второй половине следующего дня — 1 октября 1941 года — стояла теплая, пасмурная погода. В бли­жайших деревнях заявляли, что гитлеровцев поблизо­сти нет. Архипов решил встретиться с некоторыми председателями колхозов и поспрашивать о «команди­ре десантного отряда, разыскивающем своих десант­ников». От ковалевического пастуха Архипов слышал, что этот командир несколько раз проходил через се­ло Заборье; капитан и пошел в это село со своей группой.

Проходя мимо деревни Амосовка, расположенной в двух километрах от Заборья, десантники заметили, что в деревню на двух подводах въехало семь-восемь человек, одетых в гражданскую форму, сходную с формой десантников.

Капитан остановил своих людей в кустарнике у дороги и стал наблюдать за деревней.

Ничего подозрительного не замечалось. Из дерев­ни выехал человек на хорошей лошади, запряженной в повозку, и направился по дороге, у которой стояла группа Архипова.

Человек ехал шагом и настороженно смотрел по сторонам. Капитан этого не заметил. Его внимание было ослаблено все возраставшим желанием встречи со своими людьми. Он окликнул поровнявшегося с ним человека. Неизвестный остановил лошадь.

— Вы из Амосовки? — спросил Архипов, подходя к повозке.

Человек молча кивнул головой.

— Не знаете, что за люди заехали к вам в де­ревню?

— А кто же их знает?! Такие же еот, как и вы...

— И одежда на них такая же, как на мне? — спросил капитан, указывая на свою тужурку.

— Да, такая же...

— Смотрите, гражданин, не ошибитесь, а то голо­вой отвечать придется.

— Если говорю, так значит отвечаю,— угрюмо буркнул человек, смотря на круп лошади, и еле за­метно шевельнул вожжой.— Идите спокойно... Они вас ждут... — добавил он, не поворачиваясь.

В этих словах были фальшь и двусмысленность. Но никто из десантников, загоревшихся надеждой на близкую встречу со своими товарищами, этого не за­метил.

Рассыпав цепочкой пятерку своих орлов, Архипов повел их к крайним хатам деревни. В это время неиз­вестные, одетые в гражданскую форму, залегли за фундаменты крайних изб с приготовленными автома­тами. Они подпустили к себе вплотную шестерку де­сантников и открыли по ним огонь из полдюжины ав­томатов... Только смертельно раненный Говорков ус­пел дать короткую очередь по высунувшимся из-за угла одной хаты двум фашистским карателям. Пули умирающего десантника тяжело ранили офицера и переводчика.

Поднявшаяся среди гитлеровцев суматоха позво­лила раненному в ногу капитану скрыться в кустар­никах. Говоркови четыре других товарища остались на месте мертвыми.

* * *

Малонаезженная, густо поросшая травой дорога поднималась в гору. На траве не было видно ника­ких следов. Но в нескольких местах дорожный грунт был разворочен неровными бороздами, точно кто-то пытался его распахать сохой на горячей норовистой лошаденке. Это следы схватки волков с лосями. Не в силах одолеть могучих животных, волки вонзали когти в дорожный грунт и раздирали его.

Легко было представить себе, что, кроме диких зверей, здесь давно никто не ходил и не ездил.

Вершины огромных сосен и елей по обеим сторо­нам дороги стояли неподвижно в бледножелтоватых лучах осеннего солнца. Выпавший несколько дней на­зад снежок растаял, и мшистая почва обсохла.

В лесу было тихо, тепло.

Семь десантников с тремя автоматами и четырьмя винтовками шли молча по обочине дороги. Впереди шагал молодой высокий и широкоплечий парень. Го­лубоглазый блондин, с крупными чертами лица, с простым открытым взглядом и с медленной, развали­стой походкой, на досуге он выглядел, что называет­ся, рубахой-парнем.

Это был Александр Шлыков. Он шел твердым и спокойным шагом. И его спокойствие и уверенность передавались шедшим за ним бойцам.

Поднявшись в гору, Шлыков остановился и, на­гнувшись, начал что-то рассматривать. Его товарищи ускорили шаги.

На мягком песчаном грунте четко выделялись от­печатки немецкой обуви с резиновой подошвой и бу­горками на ней. По следам можно было определить, что здесь прошло человек двадцать. Люди шли отту­да, куда следовали бойцы. Шлыков остановился, стал рассматривать.

— Опоздали, товарищ командир? — осторожно спросил остановившийся рядом Яша Кулинич.

— Возможно, и так, — нехотя ответил Шлыков.

— А может быть, есть другая дорога и наши вернулись по ней? — нерешительно высказал свое пред­положение Кулинич. Ему так не хотелось терять надежду.

— Дойдем — проверим, — сказал Шлыков, ста­раясь не показать охватившего его беспокойства. — Осталось не больше четырех километров, — добавил он после паузы.

Поправив на плече автомат, он зашагал дальше. Бойцы молча последовали за ним. Уверенность в успехе дела оставила их у этого песчаного участка дороги.

Впереди показались жилые постройки хутора Красная Лука, Где-то там, километра два за этим хутором, и был один из намеченных еще в Москве пунктов сбора парашютистов, к которому стремились путники.

Шлыков остановил группу и послал двух человек на хутор в разведку.

Бойцы скоро вернулись и привели с собой одного из жителей.

Хуторянин спокойным взглядом окинул пришель­цев, стараясь определить, что это еще за люди появи­лись в его лесных кордонах.

«Венгерка специального покроя, как и у тех, такие же шапки-ушанки. И по возрасту подходят... Свои», — подумал он. Но в голове мелькнуло сомнение: «А вдруг немцы сняли все это с убитых или взятых в плен?»

— Вы житель этого хутора? — спросил Шлыков, указывая на видневшиеся постройки. — Как вас зовут-то?

— Да, вот уже более десятка лет живу тут. Зовут Андреем, а по фамилии Кулундук, — охотно ответил пришедший.

— Отойдемте-ка вот сюда, — предложил Шлыков, направляясь к молодой ветвистой ели.

Когда оба уселись на пни, командир группы за­говорил, стараясь держаться как можно спокойнее:

— Скажите, гражданин Кулундук, вам не встре­чались здесь люди вот в такой же одежде, какая на мне?

Эти слова и выражение лица юного командира с улыбающимися глазами, резко ударявшего в раз­говоре на «о», убедили Кулундука в том, что перед ним один из десантников нашего отряда.

— В такой одежде были и ушли, — сказал Андрей Кулундук и улыбнулся. — Вы что же собираетесь так недружно?

Он еще раз пытливо взглянул в глаза молодому десантнику. У того радость сверкнула в глазах, но тут же он потупился и глухо переспросил:

— Ушли?..

Кулундук заговорил уже совершенно спокойно и уверенно:

— Да, видать, не везет вам со встречей, товарищ. Ваш командир, товарищ Батя, два раза побывал у меня и никого здесь из ваших не встретил. Прихо­дил и начальник вашего штаба с пятью товарищами, но про них узнали немцы. Три дня стояли у меня потом каратели. Они ушли отсюда вот по этой же дороге. В тот же день ваш командир снова побывал у меня и тоже ушел.

Шлыков слушал хуторянина и поражался его осве­домленности и откровенности в разговоре с незнако­мым человеком. Раздумчиво, словно ища ответа на свои мысли, он проговорил:

— А может быть, все же... кто-нибудь здесь остался?

— Нет, никого не оставили, — твердо сказал Ку­лундук и, помолчав немного, посоветовал: — А лучше всего проверьте сами. Ребята ведь только наведы­вались ко мне, а стояли они на хуторе Ольховый, за два километра отсюда. Вон за той сосной идет туда дорожка, — он указал на высокую сосну с ветвистой кроной.

— Большое вам спасибо! — горячо поблагодарил Шлыков, вставая и пожимая руку Андрею Кулундуку. — Мы этот хутор сами найдем, а вы можете итти домой, — сказал Шлыков.

— Подождите немного. Я пришлю вам чего-нибудь подкрепиться, — предложил Кулундук и зашагал к хутору.

Шлыков молча кивнул ему головой и отвернулся.

Он хотел еще раз поблагодарить Кулундука, но не мог произнести ни слова. Слезы внезапно выступили у него на глазах, и спазма сдавила горло.

Молодой командир и сам не мог понять, что по­служило причиной этого неуместного и несвоевремен­ного душевного потрясения: то ли неудача встречи с командиром, на которую возлагалось столько на­дежд, то ли проявление искренней заботы человека о совершенно посторонних людях. Но ему не хотелось, чтобы его слабость видели подчиненные. С минуту он стоял, стараясь подавить волнение, и только вынул платок, чтобы утереть слезы, как почувствовал при­косновение чьей-то руки к своему плечу.

Шлыков быстро обернулся. Перед ним стоял Яша Кулинич, вытирая мокрые от слез глаза грязным платком. Несколько секунд они стояли молча.

— Пойдем, Саша, там этот человек с хутора обе­щал прислать поесть чего-нибудь, — сказал Кулинич и, взглянув в лицо товарища, добавил:—Да ты не расстраивайся. Раз наши были здесь, мы их найдем! Далеко уйти отсюда они не могли, следы-то на песке еще совсем свежие...

Шлыков пристально посмотрел в лицо товарища, хотел поделиться полученными вестями, но вместо этого принял суровый вид и по-командирски сказал:

— Ну, ну, может, не скоро найдем, а нюни распу­скать тоже нечего!

Сынишка Андрея принес буханку хлеба, кувшин молока и кусок сала.

Проголодавшиеся бойцы молча поели и, поблаго­дарив мальчика, направились на хутор Ольховый.

Вокруг старых сараев заброшенного хутора они увидели остатки давно погашенных костров. Побли­зости валялись пустые консервные банки со знакомы­ми наклейками и обертки от галет. Сомнений не оста­валось: здесь были свои люди, но они ушли и никого не оставили.

Посовещавшись, десантники решили обследовать окрестности. Они разделились на две группы и напра­вились в глубь леса давно заброшенными тропинками, расходившимися от хутора в разные стороны.

Огромный смешанный лес местами перемежался ярко-зелеными полянками, на них частой россыпью краснела брусника. По обочинам тропинки, извивав­шейся между толстыми стволами деревьев и кустар­никами, попадалось много белых грибов. Следом за Шлыковым шли Яша Кулинич и Валентин Телегин. У всех нервы были напряжены до крайности. Каж­дый из них ожидал, что вот-вот за тем или иным по­воротом они увидят партизанскую землянку или встретят кого-либо из разыскиваемых товарищей. Но ландшафт не менялся, и нигде никаких признаков присутствия человека не замечалось. Они пробовали сигналить, по очереди и все разом дуя в свои манки. Но лес отвечал им только треском сухих сучьев под ногами разбегавшихся зверей да шумом в ветвях от вспугнутых птиц.

Подошли к стволу огромного, сваленного бурело­мом дерева с высохшей, изъеденной насекомыми ко­рой. Дальше итти было некуда. Впереди, в просветах между деревьями, виднелись поблескивавшие зелено­ватой влагой топи, усеянные кочкарником и остров­ками, — там начинались труднопроходимые берзинские болота.

— Давайте посидим здесь немного, — предложил Шлыков и, сев на ствол дерева, вытянул одну ногу. — Чортов сапог, — морщась, проговорил он, — столько километров исходил, а все жмет.

— А ты сменился бы с Иваном Библовым, — посо­ветовал Телегин, присаживаясь рядом, — вы с ним, кажется, одного росту.

— Примеряли, да у него ступня с таким лошадиным подъемом, что совсем в мой сапог не лезет. Нет уж, сам как-нибудь разношу.

— Какие замечательные места, — мечтательно сказал Яша Кулинич. — Сколько ягод, грибов, а дичи, наверно, тут на болотах, — всем нашим отрядом не перестреляешь.

— Да, места здесь хорошие, — задумчиво прого­ворил Шлыков и, вдруг оживившись, обратился к своим товарищам:—А что, если перебазировать сюда наш отряд? Как думаете, ребята? Будем пока зем­лянки строить, продукты заготовлять на зиму, а там, глядишь, и наши начнут сюда подтягиваться.

— А если наши вообше сюда не придут? —спро­сил всегда пессимистически оценивавший обстановку в лесу Телегин.

— Не придут? — повторил Шлыков и вздохнул. — Тогда... тогда будем действовать одни, самостоятель­но. В трех—четырех километрах отсюда проходит шоссе Лепель—Бегомль. На несколько вылазок у нас взрывчатки и боеприпасов хватит, а там...

— А там у немцев добудем! — поддержал коман­дира легко увлекающийся Яша Кулинич.

Но Шлыков замолчал и нахмурился. Он прекрасно понимал, что он сам и ядро его отряда, десантники, были слишком неопытны, чтобы обеспечить себя всем необходимым и наметить перспективы борьбы на бу­дущее.

Возвращаясь с хутора, Шлыков всю дорогу мол­чал. Более тридцати дней бесплодных скитаний по лесам и болотам измотали нервы, но к цели не при­близили. За это время к семерке десантников присо­единилось до трех десятков окруженцев, и молодой их командир, до последнего дня не терявший надежды найти командира отряда, теперь уже и сам не знал, что делать дальше, куда вести своих людей, какие

ставить в порядок дня задачи.

* * *

Я представлял, как тяжело было моим бойцам и командирам групп, по большей части комсомольцам, горевшим священной ненавистью к врагу, но не имев­шим необходимого опыта общения с людьми в той исключительно сложной обстановке.

Продолжая бродить по деревням, в которых при­таились агенты гестапо, все это я видел и испытывал на себе. Высказанное мне дедом Кондратом из Кажар подтверждалось все более отчетливо.

Помню случай с одним провокатором. Это было уже весной сорок второго года. Мы совершали ше­стисоткилометровый переход из Витебской области в Пинскую. В районе Вилейки на минах, подкладываемых нашими подрывными пятерками, каждую ночь взлетали вражеские эшелоны. Гитлеровцы, не подго­товленные к борьбе с крушениями поездов (охрана на железных дорогах у них тогда еще не была организо­вана), настолько растерялись, что стали бросать це­лые батальоны для «прочесывания» лесов. Но и это не помогало. Тогда на наиболее угрожающих участ­ках они начали пускать впереди железнодорожных составов группы пеших патрулей. Поезда при таком порядке двигались «черепашьим шагом».

В деревни, расположенные в треугольнике Вилейка — Молодечно — Красное, фашисты бросили боль­шую группу агентов гестапо.

Однажды, в весенний день, на закате солнца мы двигались по нехоженой тропинке в мокром, почти необитаемом лесу. За нами гнались тучи комаров. Янтарно-желтые стволы сосен освещались горизонталь­ными лучами. Большой черный дятел, мелькнув крас­ной феской, проскакал по стволу сухой ольхи. Где-то пискнула белка. Из зарослей лоз донеслась согреваю­щая душу трель соловья, и мы, вдруг услышали, как цветут и благоухают ландыши, хорошо в такую пору развести в лесу костер, сварить уху или напечь кар­тошки. Но вот дорожка, заросшая нетоптанной травой, круто свернула за стройную группу сосен, и за ними мелькнула чья-то тень. Мы рванулись вперед с авто­матами наперевес и увидели, как, перескакивая через валежник в гуще леса, удалялся человек с сеткой от комаров на голове. При нашем оклике он остано­вился, — бежать было бесполезно. Хлопцы его бы­стро обыскали. Оружия и документов при нем не оказалось. Он назвался Сидоровым Иваном Ивано­вичем.

— Я сапожник, работал в Латыглино,— сказал он, — теперь иду искать работу в другую деревню.

Это был явно подозрительный тип, тщедушный человечишка с редкой растительностью и с густой сетью мелких морщин на лице.

Нам уже рассказывал лесник-объездчик, как в од­ной деревне каратели расстреляли почти всех жите­лей только за то, что в ней побывали партизаны. Перед приходом карательной экспедиции в этой де­ревне находился «портной», выдававший себя за бе­жавшего из немецкого плена бойца Красной Армии. Этого «портного» жители вскоре опознали среди солдат-карателей: он был уже в немецкой форме со знаками ефрейтора.

Задержав «неизвестного», мы сразу же вспомнили рассказ лесника про «портного». Но этот выдавал себя за сапожника.

Когда мы начали более основательный допрос, «сапожник» быстро запутался в своих показаниях.

Затем, при помощи уцелевших от расстрела лю­дей, нам удалось установить, что задержанный — тот же «портной». По старому русскому обычаю, мы заби­ли осиновый кол на его могиле.

Но этот случай был весной сорок второго года. Осенью сорок первого мы еще учились в первом классе и многое представляли примитивно. Разгово­ров в деревнях о москвичах-десантниках было много. Многим казалось, что нас несколько тысяч. Впрочем, народ умел создавать легенды и знал, для чего это нужно.

Стоило однажды ночью через деревню проехать пяти верховым из группы Кеймаха, как по трем рай­онам, точно по радио, разнесся слух, что в таком-то месте проследовало пять эскадронов советской кава­лерии. Такие разговоры были нам на руку: полиция и небольшие группы немцев в деревню не поедут, а для того, чтобы послать против «такой силы» крупную карательную экспедицию, враг сначала должен был провести надлежащую подготовку.

Дата добавления: 2015-10-13