Глава XXVI. Ничто не показывает характеров моего отца и дяди Тоби в таком любопытном свете

Ничто не показывает характеров моего отца и дяди Тоби в таком любопытном свете, как их различное поведение в одном и том же случае, — — я не называю любви несчастьем, будучи убежден, что она всегда служит ко благу человеческого сердца. — — Великий боже! что же она должна была сделать с сердцем дяди Тоби, когда он и без нее был олицетворением доброты!

Мой отец, как это видно из многих оставшихся после него бумаг, был до женитьбы очень подвержен любовной страсти — — но вследствие присущего его натуре комического нетерпения, несколько кисловатого свойства, он никогда ей не подчинялся по-христиански, а плевался, фыркал, шумел, брыкался, делался сущим чертом и писал против победительных глаз самые едкие филиппики, какие когда-либо были писаны. — — Одна из них, написанная в стихах, направлена против чьего-то глаза, который в течение двух или трех ночей сряду не давал ему покоя. В первом порыве негодования против него он начинает так:

Вот чертов глаз — — наделал ты вреда

Похуже турка, нехристя, жида[431].

Словом, пока длился припадок, отец только и делал, что ругался, сквернословил, сыпал проклятиями — — — однако не с такой методичностью, как Эрнульф, — — он был слишком горяч; и без Эрнульфовой политичности — — ибо отец хотя и проклинал направо и налево с самой нетерпимой страстностью все на свете, что так или иначе содействовало и благоприятствовало его любви, — — однако никогда не заключал главы своих проклятий иначе, как ругнув и себя в придачу, как одного из самых отъявленных дураков и хлыщей, — говорил он, — каких только свет производил.

Дядя Тоби, напротив, принял случившееся, как ягненок, — — сидел смирно и давал яду разлиться в своих жилах без всякого сопротивления — — при самых сильных обострениях боли в своей ране (как и в то время, когда его мучила рана в паху) он ни разу не обронил ни одного раздражительного или недовольного слова — — он не хулил ни себя, ни земли — — не думал и не говорил дурно ни о ком и ни в каком отношении; одиноко и задумчиво сидел он со своей трубкой — — смотрел на свою хромую ногу — — да испуская по временам горестное охохо! звуки которого, мешаясь с табачным дымом, не беспокоили никого на свете.

Повторяю — — он принял случившееся, как ягненок.

Сначала он, правда, допустил на этот счет ошибку; ибо в то самое утро он ездил с моим отцом спасать красивую рощу, которую декан и капитул распорядились срубить в пользу нищих[432], между тем как названная роща, будучи хорошо видна из дома дяди Тоби, оказывала ему неоценимые услуги при описании битвы под Виннендалем[433], — — и от слишком крупной рыси (дядя торопился спасти рощу) — на неудобном седле — — никуда негодной лошади и т. д. и т. д. — случилось то, что под кожу нижней части туловища дяди Тоби стала проникать серозная часть крови — — первые скопления которой дядя Тоби (не имевший еще никакого опыта в любви) принял за составную часть своей страсти. — Но когда волдырь, натертый седлом, лопнул — а внутренний остался, — — дядя Тоби сразу понял, что рана его не накожная — — а прошла в самое сердце.

Дата добавления: 2015-10-13