Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

ОЖИДАНИЕ 6 страница

Читайте также:
  1. Contents 1 страница
  2. Contents 10 страница
  3. Contents 11 страница
  4. Contents 12 страница
  5. Contents 13 страница
  6. Contents 14 страница
  7. Contents 15 страница

Петр молча опустился на мешок, видно было, что ему не по себе. Его патриаршья борода покрылась густым слоем инея, но он не обращал на это внимания. Глубоко запавшие глаза глядели на нас умоляюще.

—Скорее... пить... — Он показал рукой на горло. — Ну, как там, наверху? — хрипло спросил он, отхлебнув чаю.

¾ Спускаемся на базу. Добраться до перевала не удалось. Система сераков очень сложна, нужны дополнительные веревки, ледовые крючья и лестницы. Без них о подъеме нечего и думать. Японцы поднялись с помощью лестниц.

—Мы принесли две дополнительные палатки, веревки, немного продуктов, — добавил Петр, с минуту помолчав. — Но лестницы здесь сделать не из чего... Хорошо. Спускайтесь, а мы тем временем попытаемся поднять снаряжение выше.

Видно было, что наша неудача его разочаровала.

Позже Рогаль на базе рассказывал:

«Да, Марек, ваш спуск явился для нас страшным ударом. Больше того — мы разуверились в вас. Ваша группа бесспор­но была сильнее; из лагеря II никаких особых трудностей по пути на перевал не наблюдалось, и однако же вы капитули­ровали. Мы остались в «двойке» в скверном настроении: у Петра болело горло, меня донимал мучительный сухой кашель, только Войтека распирала энергия, и... кроме того, у нас было ощущение, будто ему кажется, что мы для него слишком слабые партнеры».

А мы готовились отправиться вниз. Первыми спускались в базовый лагерь Соболь и Юзек. Через полчаса двинулись и мы: Весек, Вальдек, Збышек Сташишин и я. Солнце снижа­лось к отрогам гор, мороз крепчал, день угасал на глазах. В «двойке» осталась группа Петра, а также Доктор, Шаман, Гардас и трое шерпов.

Измученные и подавленные, мы медленно спускались к леднику, в самом низу которого в сгущающихся сумерках вырисовывались цветные макушки палаток. Сумрак захватил нас на леднике. Освещенные очертания палаток внизу, словно морские маяки, указывали нам путь.

В базовый лагерь мы прибыли около семи часов. Я, как всегда, заскочил на кухню: Джепа разжигал керосиновую плитку, а Таши, присев на корточки возле толки, улыбнулся мне, поднялся и спросил:

Sahb, tea? With sugar? (Саиб, чаю? С сахаром?) — Он уже изучил мои привычки.

Вечером мы сошлись за ужином, который шерпы пригото­вили под руководством Большого. Мы ели молча. Повара, видя нашу подавленность, тактично ретировались. Все, кро­ме меня и Весека, уже разбрелись, когда приплелся закутан­ный в куртку офицер связи. Ему явно недоставало компании.

Troubles? (Трудности?) — поинтересовался он.

—Да, сложности с преодолением барьера сераков возле перевала. — Я не склонен был к пространным объяснениям.

Меня стала бить дрожь от холода, глаза болели от солнца.

Пора, было отправляться спать. Когда я поднимался со скамьи, он спросил:

What's your name, mister? (Как вас зовут?)

—Марек Малятынский.

—Ма... рек, — повторил он по складам. — My name is Bir Bahadur Jondzun (А я — Бир Богадур Джондзун).

Я отправился в палатку. Почувствовать согревающее тепло спального мешка, а потом заснуть и забыть обо всем!

—Сколько у нас еще веревок? — в темноте спросил меня Вальдек.

—Вероятно, около десятка, в основном для спуска.

—Мы должны соорудить из них лестницу.

5 мая

Весь следующий день мы провели на базе. Измученные вчерашними усилиями и простуженные, мы слонялись между палаткой и кухней, заполняя избыток времени едой. Погода как бы в насмешку стояла великолепная, небо было безоб­лачное. Наша гора ободряюще сияла на солнце, со склона взметало большие плюмажи снега. Все это было словно вы­зов судьбы. Только бы и идти туда! Но нас это не воодушев­ляло — нас ничто уже не интересовало. Каждый был занят своими делами и мыслями. Даже Вальдек больше не вспоми­нал про лестницу. Воцарилась атмосфера явной депрессии, мы переговаривались друг с другом вполголоса, а встреча­лись все вместе только за трапезой да когда мылись около полудня.

Рубинек еще до этого соорудил великолепную мыльню. Ниже кухни на возвышении он поставил большую железную бочку с отверстием на дне, которое затыкалось деревяшкой. В полдень бочка нагревалась так, что вода в ней станови­лась горячей.

После мытья Соболь залез в палатку. Юзек строчил письмо домой. Вальдек копался в каких-то данных, что-то подсчитывая в своем блокноте. Весек и я занялись починкой и штопкой одежды. По лагерю разносился только исполнен­ный солидности голос Большого, который снова наставлял поваров. После обеда мы принялись за чтение. «Эссе» А. Камю, которые Эва вручила мне накануне отъезда на площади Дефилад, я, к сожалению, забыл в «фиате», «Непал, старое и новое» В. Гелжинского я прочитал уже, пожалуй, дважды. Да, впрочем, мне хотелось перенестись в совершенно иной мир, нежели долина Катманду или Терая. К счастью, в соседней палатке я обнаружил «Автопамфлет» Я. Герхарда и, прихватив со склада банку подсоленных орешков, скоротал таким образом полуденные часы. Перед ужином я направился к радиотелефону.

—Алло, лагерь два, лагерь два, говорит база! Как меня слышите? Прием!

—Это лагерь два. Слышу тебя хорошо, — захрипел в микрофон Войтек.

—Что у вас? Как самочувствие?

—Мы нащупали обход вашей трещины и по сбросам поднялись на сто метров выше. Здесь нам преградила путь новая трещина. Над ней — японская лестница. Пожалуй, следует до нее добраться. Но как, мы пока не знаем. Самочувствие у нас неважное. Петра беспокоит горло. Марека Рогальского замучил кашель.

Значит, и им не везет. Я испытал нечто вроде недостойно­го удовлетворения, вспоминая их вчерашние кислые мины, когда мы вернулись ни с чем, но тотчас же устыдился этого, и тем большая тоска охватила меня. А ведь дело обстояло значительно лучше, чем мы уразумели из этого разговора. До перевала они тоже не добрались, но...

Через несколько дней Петр рассказывал:

«Налегке, почти без снаряжения, мы отправились вчетве­ром: Марек Рогальский и я, несколько позже — Войтек и Рубинек. Шел уже десятый час. Мы карабкались вверх по вашим уже заметенным снегом следам без особых надежд, но... нам хотелось увидеть все это вблизи. С того места, откуда ваши следы устремлялись резко вверх, мы направи­лись вправо. Погода выдалась хорошая, горло мне не досаждало, поэтому я длительное время пробивал дорогу, следуя в связке с Мареком. Снежный склон по направлению к Белой Волне становился все круче, я даже начал опасаться какой-нибудь лавины.

Несколькими сотнями метров далее вправо, прямо над головой, я заметил японскую вешку, а еще выше — веревочные перила. Наверное, те, что видели и вы. Следо­вательно, японцы шли этим же путем! Мы стояли, раздумы­вая, что предпринять, когда нас догнала вторая группа. Я предложил подниматься, преодолевая скрытые трещины и мосты, к свисающим сверху веревкам. Но Войтек авторитет­но заявил, что отсюда переть вверх бессмысленно, надо попытаться дальше, правее.

И они с Рубинеком вышли в ведущие. Дорога определи­лась сама собой — на снежный сброс под громадный серак, а отсюда можно было направляться вверх, левее, по крутой ледовой впадине либо по-прежнему траверсом вправо. Склон там, однако, становился все круче. Мы двинулись кулуаром.

Повалил снег, мгла сгустилась, и невозможно было разоб­рать, правильно ли мы идем. Мы снова отстали, Войтек несся галопом, как это с ним случается, не оглядываясь на нас. По длинному сбросу мы взяли резко влево, а потом по крутому откосу вверх и... Факт остается фактом — мы оказа­лись на снежной терраске под сераком, там, где позже установили «рондо». Несколькими десятками метров выше свисали очередные японские веревочные перила. Только путь к ним опять преграждала трещина. С прошлого года тут, похоже, все изменилось: трещина увеличилась и стала непреодолимой. Мы рассчитывали обойти серак справа, со стороны Белой Волны, однако там оказалось слишком круто. Мы повертелись еще немного, но уже было поздно, снегопад продолжался, донимал холод. Пришлось возвращаться.

Шимек и Анджей тоже отправились утром вслед за нами, захватив снаряжение и продукты, но, гм... были, кажется, не в форме, а кроме того, не знали, верный ли мы избрали путь, поэтому донесли поклажу до вашего склада и там оставили. Пентковский и Гардас вышли еще позже и свой груз просто бросили в снег неподалеку от «двойки». Мацек... Ну, он все еще не акклиматизировался, а Гардас уже тогда начал жаловаться на сердце. Однако мы все заночевали в «двой­ке», только шерпы спустились на базу».

А вот как об этом вспоминал Шимек:

«Все происходило совсем не так. Я отправился вместе с Доктором поздно, когда группа Петра возвратилась в «двой­ку». Мы собрались в вечерний поход и двинулись после захода солнца. Днем снег такой рыхлый, что совсем скиса­ешь от сырости. А вечером, когда прихватит мороз, идти легче, видишь при лунном свете тоже по-другому. Но наш переход оказался не таким идиллическим, каким я его воображал. Поднялся ветер, взметая снег, который бил в лицо, склоны обледенели и казались еще круче, так что искренне вам признаюсь, мне было не по себе. Мы прошли меньше, чем намеревались: добрались до склада Вальдека и устроили рядом еще один, выкопав яму в фирновом снегу».

Из палатки Мацека я притащил транзистор, подключил его к антенне радиотелефона и слушал многоязычные голоса далекого мира. Как много событий совершается там, а здесь... За несколько дней мы не в состоянии одолеть какую-то сотню метров. В палатке звучала веселая музыка.

—Марек, ты не можешь сделать чуточку тише? — донесся до меня сердитый голос Вальдека, а потом его едкое замечание: — В горах вообще не рекомендуется слушать радио.

—Сейчас, сейчас, я только найду Варшаву и сразу выключу. Что сейчас происходит в Польше?

Я вращал в темноте рукоятку, чутко улавливая звучание польской речи. Но пошли Москва, Париж, Лондон, Кельн, а Варшавы все не было. Удивил меня едва различимый голос дикторши, говорившей: «Ici radio Canada. This is Canada. Начинаем передачу на польском языке». Черт их возьми! Сидят себе на другом полушарии, а их слышно.

—Весек, когда вступит в эксплуатацию радиостанция в Гомбине? Может, тогда будет слышно Варшаву?

—Что? В каком Гомбине? — встрепенулся он, ничего не соображая. — В Гомбине... в июле.

Грядущие «гималайцы» услышат. Я выключил транзистор; тишину нарушало только мерное дыхание моих коллег, послужившее мне колыбельной.

6 мая

На следующий день мы едва-едва передвигались по территории лагеря, двигались с такой осторожностью, словно были из хрупкого стекла. Что это — результат перегрузок последних дней или следствие дурного психического состо­яния, трудно сказать. Вероятно, и то и другое.

Погода по-прежнему стояла отменная, тучи приоткрыли обледенелую стену нашей горы. Выше темнели скальные грани и венчающая их вершина. Казалось, они приглашали подняться, выглядели такими великолепными и близкими... Тем досаднее нам было.

Ведь для покорения вершины нужно и счастье. Понятно, что должны быть все объективные условия: хорошая погода, соответствующий подбор группы, четкая организация. Но необходима и удача. А удачи нам явно недоставало.

Мы еще находились под действием последних срывов. Надежды на восхождение были невелики, соответственно таяла и наша вера. Молчаливые, замкнутые, мы слонялись по базе, ища, чем бы заняться, только бы скоротать день. Увлечься работой и забыть обо всем неприятном, не думать о том, что, казалось, было уже предрешено. Но где-то глубоко в нас продолжало жить страстное желание, хотя и омрачен­ное горечью неудач.

Только Вальдек пытался нас расшевелить:

—Ребята, сегодня должна пойти на разведку двойка. Пора наконец решить: идем ли мы на перевал или попытаем­ся пробраться по грани Мыши?

Но желающих не оказалось. Возможно, возьмись Вальдек как руководитель за дело решительнее, любители нашлись бы, но он по очереди уговаривал каждого из нас, а каждый надеялся на другого.

—Это естественно, — говорил он мне. — Люди психически не выдерживают. Отсюда общая подавленность, нежелание действовать. А пойти следовало бы!

Я, поддакивая, слушал его, и во мне боролись две мысли. Одна: «Братец, да отвяжись ты от меня, чего ради ты именно мне говоришь все это?» — и вторая, лестная для моего самолюбия: «Ведь это проявление доверия ко мне!»

Да, я отлично понимал, что должен пойти. Независимо от того, есть ли смысл отправляться двойкой, и не ради горы, не ради дела, а ради дружбы, ради оказываемого мне доверия.

Раскачивающийся солнечный шар, слезящиеся, воспаленные глаза, ноющие мышцы, одышка, угнетенное состояние, эти рыхлые скопления снега и необходимость заставить себя сделать следующий шаг, подавив собственное нежелание и слабость. Нет, сегодня это не по мне!

В конце концов я выдавил из себя слова согласия. Однако помимо моего желания они прозвучали так жалко, что Вальдек не принял их всерьез, и этим все и кончилось. Такой оборот дела меня не огорчил, но и не порадовал. Все совершалось как бы помимо моей воли. Я потащился в палатку. Книжка путевых очерков об Англии и кружка чая помогли мне забыть о действительности.

После обеда, уже в четвертом часу, в базовый лагерь вернулись Мацек, Гардас и Рубинек. Гардас чувствовал себя неважно, Рубинек прихрамывал, а Мацек едва стоял на ногах от усталости. Опаленная солнцем физиономия, запавшие глаза, рот, искривленный гримасой, которая должна была изображать улыбку.

—Ох, ребята, ну и пристукнуло меня, — произнес он так мягко и грустно, что мне его просто стало жалко. Все антипатии и недоразумения развеялись. Сегодня он получил свое боевое крещение.

От прибывших мы узнали, что Шаман и Доктор остались в «двойке», а группа Петра с тяжелым грузом отправилась выше.

Когда солнце уже перевалило за грань Белой Волны и сделалось прохладнее, мы несколько пришли в себя. Завтра мы обязаны выйти! Осознав это, мы взяли себя в руки, и наше передвижение по лагерю приобрело более слаженный, целеустремленный характер. Как и перед каждым походом, следовало приготовить продукты и снаряжение для очеред­ной транспортировки на террасу.

В семь часов мы по радиотелефону связались с Войте­ком.

—Алло! Алло! Мы заложили лагерь III, — долетел до нас хрипловатый голос Войтека. — Поставили «рондо» под пере­валом. Дальше дорога трудная. Перед нами желоб, а над ним на ледовой стене виднеются лестницы японцев... Вы завтра выходите? Да? Это хорошо. Обязательно захватите с собой снаряжение для установки веревочных перил... Я тебя не
понял, повтори, повтори... Как самочувствие? Самочувствие неплохое, но у Петра болит горло, а у Марека кашель.

Завтра попытаемся подняться выше, если ничего не получит­ся, спустимся на базу передохнуть.

Эти отрывистые фразы мы ловили с напряженным внима­нием. Браво, ребята! Вы удивили нас. Несмотря на скверное самочувствие, они заложили этот проклятый лагерь. Жаль, конечно, что не на самом перевале. Но и это большое дело!

Рогаль потом рассказывал мне о закладке лагеря IIIa и последующих:

«Солидно нагрузившись, мы вышли поздно, около девяти... В рюкзаках личные вещи, немного еды и техническое снаряжение — костыли, ледовые крючья, карабины. Войтек, самый сильный из нас троих, нес «рондо». Снег был кошмарный, мешки тяжелые, а самочувствие неважное. Я пытался заглушить кашель. Петр отмалчивался, но мы знали: его донимает горло.

Шли медленно, утопая по колено в снегу. В двенадцать мы остановились под сераком, на том месте, до которого добрались вчера. От него конусом ниспадал наметенный снег. Здесь нужно было вырыть площадку для «рондо».

Петр, хотя и страшно вымотался, энергично принялся за работу. Надо признать, он был душой всего дела. Насадив на ледоруб прихваченную с собой саперную лопатку, он вырубал громадные снежные глыбы, которые мы спихивали вниз. Так продолжалось довольно долго. Наконец мы поста­вили палатку и стали растапливать снег для чая. Нас мучили головные боли и страшная жажда. Потом приготови­ли еду, отдохнули и направились к желобу. Мы ходили вокруг него, присматриваясь к японским веревочным пери­лам, болтавшимся в полутора десятках метров над нашими головами, искали возможности пройти, но ничего подходяще­го придумать не могли. В палатку мы вернулись, когда стемнело. Шум бутановой плитки, пламя свечи создавали атмосферу уюта. Снаружи дул ветер. Полусидя-полулежа мы ждали, покуда поспеют макароны, а Войтек принялся говорить о шансах подъема на вершину.

Такие речи он вел не впервые. Мне запомнился подобный разговор в промежуточном лагере 5600. Его волновало, кто войдет в состав штурмовой группы. Да, он наверняка оказался сильнее нас, все время чувствовал себя велико­лепно и жаждал взойти на вершину, мы же были не в лучшей форме. И это не давало ему покоя... Знаешь, Марек, по правде сказать, я и не рассчитывал взойти на вершину, ведь до этого мне не приходилось подниматься так высоко. Как и каждый из нас, я тоже вынашивал свою мечту, но трудно было в тот вечер, когда меня изводил чертовский кашель, обманываться, воображая, будто я стану одним из счастливцев. Что касается Петра, то состояние его горла было серьезным препятствием, и, хотя сам он, может быть, не отдавал себе в том отчета, Войтек это видел. Мы слушали молча. Петр как обычно говорил мало, а Войтек откашлялся и вроде бы нерешительно начал излагать свои соображения о том, как будут дальше развиваться события.

«Создавшееся положение вещей, — отчетливо запомни­лись мне его слова, — наиболее выгодно для группы Вальдека. Я не хочу, чтобы меня поняли неверно, но, пожалуй, именно их группа заложит лагерь IV выше перевала, потом мы — лагерь V где-то на верхней террасе, и оттуда они начнут штурм».

В выводах Войтека, казалось бы логичных, звучала явная нотка сожаления, что он сам оказался в нашей, более слабой группе».

—Марек, — прервал я Рогаля, — подобная ситуация возник­ла на самом деле случайно. На выбор партнеров обычно воздействует ряд обстоятельств. Как правило, совместные переживания в горах, взаимное доверие и привязанность, прочный духовный контакт, сходная житейская философия и оценка гор — все это объединяет людей в коллектив. Подчас
это может быть такое соотношение: ты необходим мне, но и я тебе тоже; иногда — простой расчет: этот самый выносли­вый, и с ним стоит ходить, с ним больше надежд на успех. Но бывает и просто случай. Имей я право выбора, я, конечно, хотел бы ходить с Весеком и Вальдеком. Что же касается
Вальдека, то тут многое произошло само собой. Кроме тебя, все, кто прибыл на ледник Рамтанг с группой разведки, были связаны с Вальдеком. В эту группу вошел дополнительно один Весек. Меня же с Весеком связывает не только совместное восхождение на пик Коммунизма, но, возможно, в не меньшей степени — вечера, проведенные вместе в Варша­ве. Нам казалось, что тебя связали с Петром Кавказ, Монголия и совместная работа в клубе. Так само собой все и сложилось, и это естественно. Никто из нас не искал себе более подходящего партнера, он просто ходил с тем, с кем успел больше сжиться.

—Да ведь я-то это знаю... Но в конце концов нельзя быть в претензии к Войтеку. У меня таких претензий и нет. Каждый вправе бороться за личный успех. Но ваша группа... выглядела более заманчиво еще по одной причине. Вы действовали по какому-то плану. Ты сам подсмеивался над тем, что Вальдек...

—...каждый вечер проводил с блокнотом, контролировал, насколько далеко мы продвинулись, разрабатывал новые варианты, планировал день за днем — кто куда, что следует делать. Мы подшучивали над тем, что он развел в горах «бюрократию», но, поверь мне, мы ценили все это. И мы верили, что в результате дойдем с ним до вершины!

«У нас же все было по-другому, — продолжал Рогаль. — Каждое утро мы раздумывали, что предпринять, а Петр на ходу принимал решения. Я ничего не говорил, но чувствовал, что увязаю во всем этом, потому что никакого «конца» не видел. Изо дня в день переходы, прокладка дороги, но все это без всякого плана. Будущее Петру представлялось очень туманным. А оставались всего три майские недели.

На следующий день, 7 мая, мы вышли из палатки с намерением одолеть желоб. Мы, кажется, все еще находи­лись под впечатлением двукратного неудачного визита на его кромку. Желоб напоминал след от удара гигантским мечом, который раскроил пополам эти белые ледяные блоки. На сей раз мы захватили с собой веревки, крючья, но не представляли, как одолеть препятствие.

Серак, на котором стояла палатка, невозможно было обойти справа из-за сильной крутизны, а дальше следовали еще более иссеченные трещинами сбросы. Прямо перед нами желоб оказался столь широким и глубоким, что требовалась лестница.

Можно было только попытаться взять влево.

Туда направился страхуемый нами Войтек. Район выгля­дел скверно, сплошные трещины, мягкий, глубокий снег. Непонятно было, как здесь передвигаться, не провалишься ли в какую-нибудь дыру? Войтек пытался прибегнуть к различным приемам, но вернулся ни с чем. Оставалось форсировать трещину с помощью лестницы или жерди, доставленных снизу, либо идти еще дальше влево по направлению к кулуару.

В час дня мы начали спуск на базу, подавленные тем, что и здесь путь нам перекрыло препятствие. В «двойке» мы застали вашу группу, прибывшую сегодня из базового лагеря. На пороге «рондо» сидел Вальдек. Он только что вскипятил чай и дал нам утолить жажду. Войтек и Петр уселись рядом, чтобы поговорить и с минуту отдохнуть, но как раз готовились к спуску Шимек и Доктор.

Честно тебе признаюсь, мне в тот момент всего этого было достаточно. Достаточно было и моей группы, и той атмосфе­ры подавленности и нервозности, какую создавал Войтек, того весьма неприятного для нас ощущения, что он вынуж­ден прозябать с нами, и... даже покашливания Петра.

И пока они отдыхали, я в связке с Анджеем и Шимеком стал спускаться вниз, на базу.

Тебя же я вообще не видел, кажется, ты вовсе не выходил из палатки».

—Все верно. Весек готовил. А мы с Юзеком лежали в спальных мешках. Для меня это, вероятно, был самый тяжелый день за все время путешествия.

7 мая

В этот день я, кажется, проснулся раньше всех. Ночь выдалась очень холодной, на стенках и крыше нашей палатки поблескивал толстый слой инея. Мы быстро и решительно оделись. Вчерашнее настроение миновало бесследно. Теперь мы испытывали радость и... напряжение перед началом операции.

До восхода солнца оставалось еще часа полтора.

—Ну и копаешься же ты! — Весек в нетерпении смотрел, как я мучаюсь с лопнувшими тесемками на гетрах, пытаясь их связать. Он уже был готов, стоял в своей плотной шерстяной рубашке, обмотался шарфом по самый подборо­док, на голову натянул добротной вязки шапку. Я с завистью поглядывал на нее. Моя была совсем ажурной, и я отчетливо чувствовал, как холод кольцом охватывает виски и лоб. Мы поели молочного супа (у меня пропал аппетит), закусили бутербродами с паштетом, последний глоток чая — и в путь.

С первых же шагов я почувствовал, что со мной что-то не в порядке. Я дышал с трудом, рюкзак давил на меня так, словно был набит камнями, налитые свинцом ноги разъезжа­лись на льду и щебне. Уже через четверть часа я сильно отстал.

—Что с тобой? — Весек ждал, опершись о большой камень.

—Не знаю, — беспомощно отозвался я.

Мы растянулись на широком пространстве. Впереди шли шерпы, потом Соболь и Вальдек, чуть дальше — Юзек и на порядочном расстоянии от них — Весек и я. Когда мы выбрались на ледопад, нас настигло солнце. Защитные очки моментально запотели. Я продвигался тяжело дыша, шаг за шагом, не видя ни друзей, ни деталей местности. Перед глазами у меня маячили только смазанные следы, уходящие вверх. Но в этом была и своя положительная сторона. Я не видел, что до цели еще далеко, много часов пути. Я знал только одно — надо сделать шаг, еще шаг и... продолжать идти дальше. Голова пылала огнем. Я сорвал шапку.

—Марек! Немедленно надень! Замерзнешь, идиот! — донесся до меня голос Весека.

Ага, значит, он здесь.

—Послушай, почему ты такой потный? — услышал я через минуту.

Он снова заставил меня думать, искать ответа. Я стряхнул с себя оцепенение, сосредоточился и почувствовал, что у меня жар.

«Черт возьми! Я заболел!» — Меня охватил страх. Но не надолго: минуту спустя я снова отключился. Я знал только, что продолжаю идти. В этом сомнений не было. Стой я на одном месте, Весек, наверно, кричал бы на меня. А этого я не слышал. И я был доволен. Я делал очередной шаг и мысленно бормотал: раз, два... и так до пятидесяти. Когда сознание прояснялось, я видел перед собой размытый силуэт Весека. Горы широко раздались, стали более низкими, молочно-белыми и настораживающе уродливыми. И все это как бы смазано.

Около десяти мы добрались до высоты 5400 метров, до «единицы». Кажется, минут через двадцать после Соболя. Мне сделалось настолько лучше, что я снова вернулся к реальности. Мы сидели на рюкзаках, и я чувствовал, как меня бросает то в жар, то в холод.

—Я что-то паршиво себя чувствую, и зуб болит, — жаловался Юзек.

—Знаешь, у меня тоже жар, — шепнул я ему на ухо. Больше мне нечем было похвалиться.

Я понимал, что должен сократить время отдыха и выйти раньше остальных, иначе опять буду плестись в хвосте. Через несколько минут я заставил себя подняться, натянул рюкзак, и мы вместе с Весеком двинулись вверх. Сразу вслед за нами поднялись остальные, а потом и шерпы. Я шел в полубессознательном состоянии, в расстегнутой рубашке и все-таки обливался потом, но старался сохранять хороший темп. Мне очень не хотелось оказаться позади всех.

Через два часа мы миновали последние веревочные перила; снежный склон выравнивался, впереди виднелись ещё две вешки. Сейчас доберемся до «двойки»!

Я уже заметил Анджея Петрашека в красной ковбойке и Шимека с камерой в руке. Они, вероятно, увидели нас раньше. Я шел медленно, а за мной, сворачивая на ходу веревку, одолевал оставшиеся метры Весек. Только теперь я сообразил, что, на удивление, добрался первым. На склоне ниже нас из легкого тумана появилась следующая тройка. Шимек начал фотографировать.

Первым, пошатываясь от усталости, с низко опущенной головой плелся Соболь, за ним по пятам — Юзек, нескольки­ми метрами далее — Вальдек. На последнем отрезке пути Юзек не выдержал, стал обгонять Соболя.

—Ты испортишь Шимеку кадр! Не беги так! — крикнул я.

Юзек свободным шагом опережал его, словно здесь была ровная местность, а мне так хотелось, чтобы видно было, как мы карабкаемся в гору и как все чертовски устали.

—Я просто не мог дождаться, когда закончится этот переход! — Юзек с облегчением сбросил рюкзак в снег. Мы сели возле «турни».

—Анджей, где Петр заложил «тройку»? — спросил Весек Доктора.

—Вон там под сераком, — повел он рукой. — Их даже видно отсюда. Погляди!

Под самым перевалом, на потрескавшемся барьере сераков, суетились три муравья, вскоре начавшие спуск. Испыты­вая озноб от высокой температуры, я влез в «рондо». Когда я уже лежал в спальном мешке и меня поочередно бросало то в жар, то в холод, через открытый рукав влезли Весек и Юзек. Весек зажег бутан, а Юзек намеревался забраться в спальный мешок.

—Однако же и донимает этот зуб! Кажется, у меня температура, — произнес он тоном человека, целиком погло­щенного болью. — Я говорил с Доктором. Вероятно, мне завтра придется спуститься на базу.

—Держи! Выпей горячего чая. Но лучше сядь! — Весек сунул мне в руку кружку. Я напился и снова ухнул в мешок. Когда я открыл глаза, было совершенно темно. На стенах палатки колебалось пламя свечи, возле бутановой горелки, застыла неподвижная фигура, закутанная в пуховую куртку.

—Юзек, Марек, что с вами? Завтра вам, должно быть, придется отправиться на базу, — это говорил Вальдек. — Анджей Петрашек займется вами.

—Я, пожалуй, спущусь, — без возражений согласился Юзек.

—Вальдек, завтра поглядим, возможно, мне полегчает. — Я руками и ногами отбивался от самой мысли о спуске. О, судьба, предоставь мне шанс! Стоит мне спуститься, и я уже наверняка сюда не вернусь...

—Братец, не морочь мне голову, если разболелся, спус­кайся вниз и лечись. Расклеишься всерьез, вот тогда мы с тобой намучаемся! — донеслись до меня его трезвые слова.

—У меня все пройдет, я не так уж скверно себя чувствую. Обычная легкая простуда. Вот сейчас проглочу кальципирин, и сразу полегчает. Юзек, а тебе дать?

—Марек, не строй из себя героя. Ты весь горишь! — это был голос Весека.

—Давай! Вреда не будет, а боль, возможно, снимет, — это уже говорил Юзек.

Мы проглотили пилюли. Весек как добрый дух протянул мне кружку с чаем, и я облегченно закрыл глаза. Надо заснуть! Сон и лекарство поставят меня на ноги, не придется возвращаться на базу.

Но уснуть я не мог. Меня мучил жар, болело горло, голову ломило, а озноб не проходил. Я ворочался в спальном мешке, рядом укладывались коллеги, потом воцарилась тишина, нарушаемая ровным ритмом дыхания. Проснулся я среди ночи. Мне казалось, что я лежу в горячей воде, настолько я был мокрый.

«Ох, малютка, я чуть было не отдал богу душу! Мне уже никуда не взойти!» — мелькнула отчаянная мысль.

Хотя в палатке царил холод (в темноте видно было, как от моего дыхания клубится пар), я расстегнул спальный мешок и ждал, когда меня сморит сон.

8 мая

Утром все стало ясно.

—Я тоже спускаюсь. — Мне пришлось уступить. Так же как вчера любой ценой мне хотелось остаться, так теперь у меня появилась надежда, что единственный шанс — это быстрый спуск и лечение. Может, Анджей поставит меня на ноги?

—Собирайтесь? Спускайтесь в двойке. А мы трое — Соболь, Весек и я — отправимся в лагерь под сераком, — заключил Вапьдек.


Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 66 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: У ПОДНОЖИЯ ГОР | ОЖИДАНИЕ 1 страница | ОЖИДАНИЕ 2 страница | ОЖИДАНИЕ 3 страница | ОЖИДАНИЕ 4 страница | НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ 1 страница | НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ 2 страница | НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ 3 страница | НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ 4 страница | НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ 5 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ОЖИДАНИЕ 5 страница| ОЖИДАНИЕ 7 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.027 сек.)