Но затем, казалось, они покорились своей участи. При свете костров, на бивуаке, они сидели неподвижно, погруженные в тайные думы.

— Ну, — спросил однажды вечером Филипп Курама, — они все еще говорят со своими?

— Говорят, — серьезно ответил Курам. — Они слушают и отвечают.

— Но каким образом?

— Они слушают в вое шакалов, леопардов, гиен, в крике ворон… А отвечают посредством земли.

— А разве вы не стираете их знаков?

— Стираем, господин, но не все, так как мы не все знаем. Коренастые хитрее нас!

Была очаровательная ночь. Легкий ветерок дул с земли к озеру. Костры пылали ярким пламенем. Из чащи леса доносился ропот жизни. Филипп смотрел на созвездие Южного Креста, трепетно отражающееся в воде… На минуту рядом с ним очутилась Мюриэль. Окутанная красным светом и голубым сумраком, она скользнула, как видение. Он сладостно и по временам мучительно вдыхал ее присутствие; она пробуждала в нем все, что есть таинственного в сердце мужчины. Вскоре ночь стала такой волшебной, что Филипп почувствовал, что никогда ее не забудет.

— Нет ничего менее похожего на ночь в Турене, — сказал он. — И, однако, эта ночь напоминает мне именно одну туренскую ночь, ночь на берегу Лауры, у замка Шам-бор. Только та была успокаивающая, а эта страшная.

— Почему страшная? — спросила Мюриэль.

— Здесь все ночи страшные. В этом — мрачное обаяние природы.

— Это правда! — прошептала молодая девушка, содрогнувшись при воспоминании о кольцах пифона. — Но я думаю, мы еще пожалеем об этих ночах.

— Глубоко пожалеем! Здесь пред нами раскрылась новая жизнь! И какая могучая!

— Мы видели Начало, о котором говорит Библия.

Он склонил голову, зная, что ни одним словом нельзя оскорбить верований Мюриэль, впитанных ею от поколений веровавших женщин и мужчин. Как и Гертон, она жила двумя разными жизнями: в одной была ее вера, никогда не затрагиваемая разумом, в другой — свершался земной жребий, и здесь она думала свободно, применяясь к обстоятельствам.

— А кроме того, — с некоторой робостью продолжал он, — здесь сияла вокруг нас ваша красота. А большей сладости не может быть! С вами, Мюриэль, мы всегда оставались в том мире, где господствуют люди… с вами наши палатки— человеческие жилища, наши вечерние огни — домашний очаг. Вы — символ самого прекрасного и радостного в человеке! Вы — наша лучшая надежда и предмет нежнейшей нашей тревоги.

Она слушала его с любопытством и легким вниманием, чувствуя себя любимой. Но хотя сердце ее было смущено, она еще не знала, предпочла ли бы она Филиппа всем другим мужчинам, и она осторожно выбирала слова.

— Не нужно преувеличивать, — сказала она. — Я не такое сокровище… И чаще всего я не утешение, а обуза.

— Я не преувеличиваю, Мюриэль. Даже если б вы не были столь прекрасной, и тогда было бы несравненной милостью видеть вас в нашей среде, так далеко от нашей светлой родины!

— Ну, для одного вечера довольно много обо мне сказано, — прошептала она. — Лучше взгляните, как очаровательно дрожат звезды на ряби озера.

Она стала напевать:

Дата добавления: 2015-08-21