Мысль о собаке

Ты идешь сквозь тьму, в которой я, по своему незнанию, вижу только то, что она сделала тебя ужасно больной; но это всего-навсего тьма, а не тупик и не конец.

Генри Джеймс, [11] письмо к Грейс Нортон

Не знаю, как вам описать, насколько сильно изменилась моя жизнь после того, как я прочитал электронное письмо 1 июля 2008 года (я только что понял: это тоже был вторник; придется добавить этот пункт к моему списку надуманных версий происхождения клички). Организация «Проект раненый боец», помогающая ветеранам и пригласившая меня на концерт Брюса Спрингстина, отправила мне это сообщение. Вообще они рассылали разные сообщения почти каждый день, но я не читал их. Однако меня заинтриговал подзаголовок «Проект раненый боец и Щенки за решеткой». «Щенки за решеткой»?

Сообщение было примерно таким: «Дорогие бойцы, пожалуйста, обратите внимание. Программа „Щенки за решеткой“ бесплатно распределяет тридцать собак в год среди ветеранов Ирака и Афганистана, страдающих ПТСР, получивших травматические повреждения мозга или иные увечья. Я прикрепляю к письму брошюру „Собачьи теги“, в которой рассказано о программе и о форме заявления».

Стоило мне прочитать прикрепленное описание, как я осознал, что эта программа просто создана для меня. Меня выматывало социальное беспокойство, а собаки были обучены улавливать и смягчать эмоциональные расстройства. Я страдал от головокружения и часто падал, а собака помогла бы мне держать равновесие. Из-за сломанных позвонков я едва мог шнурки завязать, а собака стала бы поднимать и приносить оброненные предметы. Я был идеальной кандидатурой. У меня был сложный период, но я работал над своим будущим. Я был лидером, так что умел справляться с ответственностью. Я был трудолюбив, поэтому никогда бы не сдался. И я был одинок. Ужасно, ужасно одинок.

Что самое важное, я любил собак. В Аль-Валиде одной из самых тяжелых наших обязанностей было отстреливать псов. По окрестностям бродила огромная стая бездомных псов, и выглядели они как зачумленные: тощие, шелудивые, покрытые нарывами, опухолями и отрыгивающие кровь. Это представляло опасность как для местных жителей, так и для здоровых собак. И бесчеловечно было бы позволить псам страдать. Поэтому мы отбирали самых больных и с тяжелым сердцем пускали им пулю в голову. Это была ожесточающая работа, и вытерпеть ее помогали только бескрайнее доверие и привязанность Брюса, бело-серого отбившегося от стаи пса, которого взял к себе штаб-сержант Снайдер, наш балагур и командир минометной секции. Брюс стал нашим талисманом, невозмутимым вожаком — он всегда был тут как тут, когда нам раздавали еду, а после полудня дремал в прохладной тени. Мы защищали Ирак, так что у нас не было времени заботиться о Брюсе, как о домашнем животном, поэтому пес стал заботиться о нас. Его присутствие поднимало боевой дух. После попытки убийства меня успокаивал один только вид Брюса, стоящего на страже или же беспечно спящего посреди нашей подъездной дороги. Только ему я доверял, только он мог предупредить меня об опасности. И просто было приятно, когда рядом собака: похоже на нормальную жизнь.

А еще в детстве у меня был огромный шнауцер Макс. Как многие латиноамериканцы, мои родители очень ценили достижения и были строги. Мама давала мне уроки этикета, папа учил быть твердым и никогда не отступать. Они были любящими и заботливыми, но очень скоро я понял, что легче всего получить их любовь, когда я добиваюсь успеха, а если меня постигала неудача, никто особо не спешил меня обнять и утешить. Я их не виню — они хотели, чтобы мы не упускали своих возможностей. И мама, и папа росли без отца, видели, как матери выбиваются из сил, и они хотели для нас лучшей доли. Мы часто переезжали, потому что мой талантливый и энергичный папа пробивал себе путь на вершину Организации американских государств (ОАГ), поэтому у меня отлично развилась рабочая этика, но близких друзей завелось мало.

С седьмого класса меня стали жестоко избивать. Раз в неделю три мальчика поджидали меня на пути к теннисным кортам, где я играл за школу. Думаю, они выбрали меня, потому что я был новенький. Они не отставали, потому что я никогда не жаловался на них и, хотя шансы были неравны, никогда не отступал. Каждый раз сносил побои и упрямо шел дальше. Когда приходил домой, мама качала головой и говорила:

— Тебя опять побили?

А потом возвращалась к своим домашним делам. Папа, похоже, ничего не замечал, но вот однажды, когда мне было шестнадцать, я одолжил его машину, а эти хулиганы проткнули все шины. Вот тогда папа все это прекратил (но к тому моменту меня избивали уже несколько лет подряд).

В эти тяжелые дни моим утешением был Макс. Я никогда не обнимал пса и не плакал с ним — ничего подобного. Большую часть моего детства Макс просто-напросто был моим лучшим другом, собакой, которая всегда хотела играть. Как только я выходил из дому, переодевшись в дворовую одежду, он бежал ко мне. Мы везде гуляли вместе: в парке, по окрестностям, лазали по дренажным канавам. Моей маме не нравилось, что мы держим пса в доме, она говорила, что он грязный, как свинья, но нам с Максом было все равно. Мы просто играли на улице, даже в дождь.

Я был подростком, когда Макс, прожив у нас восемь лет, пропал. Я был опустошен. Расклеивал объявления по фонарным столбам, целую неделю заставлял папу возить меня по окрестностям каждый вечер. Терпел побои моих хулиганов, а потом мчался домой, чтобы прочесать соседние улицы в поисках шнауцера. Несколько месяцев мне чудился среди ночи лай Макса в парке Уоттс Бранч неподалеку. Я на несколько километров углублялся в лесную чашу, надеясь найти собаку. Пес так и не вернулся, но даже сейчас, в своей бруклинской квартире, я не забыл, насколько важна была его дружба для меня.

Прошло 20 лет, и я захотел, чтобы в моей жизни снова появилась такая дружба. Нет, не так: я нуждался в ней даже сильнее, чем в физическом лечении и в спокойной работе. Получив письмо о собаках-компаньонах, я тут же написал всем, кого знал, с просьбой выслать рекомендации: преподавателям, старым друзьям, священнику, терапевту. Составил список своих достижений, собрал все заключения врачей. Позвонил в «Проект раненый боец», выразил свое горячее желание участвовать и спросил, что еще сделать. Еще до первого собеседования я знал, что меня выберут. Так иногда бывает. Я знал, что меня примут в Колумбийский университет, поэтому больше никуда не подавал документов. Знал, что напишу книгу. Знаю, что когда-нибудь буду жить на Западе, у меня будет обширное владение с видом на горы, а на выгоне за домом будут пастись несколько лошадей. Нельзя сказать, что я ставлю себе цели. Просто знаю, что это случится, и работаю, чтобы получить свое. Наверное, это называется верой.

Я верил в программу с собаками-компаньонами. Когда я познакомился с Лу Пикар на втором собеседовании лета 2008 года, то знал, что она изменит мою жизнь. Просто знал. Тренировки должны были начаться в сентябре, и, когда дату перенесли на ноябрь, я расстроился, но не отчаялся. Я хотел получить свою собаку. Хотел новой связи с этой жизнью. Прямо сейчас. Но в тот момент она не была мне необходима. Само ожидание того, что у меня появится собака-компаньон, спасло меня.

Я не только мечтал о Вторнике. Я изменил свою жизнь. После восьми месяцев борьбы за должный уход в Бруклине я отправился в Манхэттенский госпиталь УДВ. До него дольше было добираться на метро, но зато я наконец-то нашел отличного лечащего врача, схему медикаментозного лечения, которое соответствовало моим травмам и симптомам ПТСР, и терапевта (бывшую служащую морской пехоты) — эта женщина слушала меня и понимала, через что я прохожу. Вместо того чтобы читать навевающие уныние новости о войне, тем летом я искал в Интернете информацию о собаках-компаньонах и пялился на фотографии золотых ретриверов. Я сильно продвинулся в своей новой страсти: ночь за ночью просиживал в Сети, просматривая собачьи ролики на «YouTube». Несколько прошлых лет я не чувствовал себя так хорошо, как осенью 2008 года, когда президентская кампания постепенно включала высшую передачу. Лозунг Барака Обамы той осенью был «Надежда и перемены». Если вы не понимаете, почему эти слова так много значили для меня в то время, тогда вы не понимаете, что я пережил за предыдущие пять лет.

Я приехал в СКВП вечером 3 ноября 2008 года, накануне президентских выборов. Многим ветеранам первый день дается непросто. Например, мою подругу Ким (с ней я познакомился в больнице для раненых ветеранов в августе 2007 года, когда уходил из армии) служба в ВВС сильно подкосила. Мы переписывались по электронной почте, частенько намеком касались этой темы. По моему настоянию Ким подала запрос в СКВП, и ее взяли через год после меня. Когда моя подруга приехала в Доббз Ферри, то долго не решалась войти внутрь. Ждала на стоянке, ходила взад-вперед и чуть не плакала.

Наконец, Ким просунула голову внутрь и прошептала Лу Пикар:

— Это что, щенки?

Конуры стояли в дальней части зала, и там были молодые золотые ретриверы, миниатюрные копии Вторника и его братьев и сестры.

Лу кивнула.

— Хочешь на них посмотреть?

Ким подошла к конурам и, не сказав ни слова, улеглась на пол рядом со щенками. Она пролежала так час, плача и обнимая собак.

— Я готова, — наконец сказала она.

Психологические проблемы у меня были похожие, но в СКВП я повел себя совсем иначе. По пути туда, в электричке, я чуть не парил от радости. Вместе со мной в программе участвовали три других изувеченных ветерана, мы должны были жить вместе, в маленьких квартирках в задней части тренировочного комплекса (там должны были завязаться наши отношения с собаками). Раньше такая перспектива напугала бы меня до смерти. В конце концов, я не был знаком с этими людьми, мы были абсолютно разными. Сержант Мэри Дейг, девушка из Монтаны, потеряла обе руки выше локтя. Младший сержант в отставке Эндрю Хэнсон, тихий солдат из Миннесоты, лишился ног в результате взрыва самодельной бомбы. У отставного штаб-сержанта Рикки Буна, общительного афроамериканца из города Йонкерс, были повреждение позвоночника, ПТСР, ирокез и два ортопедических аппарата, без которых он не мог ходить.

И все же стоило мне с ними познакомиться, как с этими абсолютно чужими людьми я впервые за долгое-долгое время почувствовал себя спокойнее, чем с кем бы то ни было. Может, дело было в том, что рядом были собаки. Может, нас связало боевое братство. А может, нас сблизили выборы, о которых мы горячо спорили (Мэри и Эндрю против нас с Рикки). А может, дело было просто в надежде. И в переменах.

Все уже давно легли спать, а я до четырех утра смотрел, как СМИ освещают выборы. Ничего стоящего никто не говорил, но заснуть я не мог. Неважно, кто победит, ведь завтра Джордж Буш, главный автор и вдохновитель иракского фиаско, уйдет со своего поста, и затяжной кошмар для страны и для меня все-таки кончится. И я познакомлюсь со своим псом.

Действительно, надежда и перемены.

Если бы все было так просто!

Дата добавления: 2015-08-21