Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Он так и уснул – с отчаянной и горькой улыбкой на губах. 3 страница

Читайте также:
  1. Contents 1 страница
  2. Contents 10 страница
  3. Contents 11 страница
  4. Contents 12 страница
  5. Contents 13 страница
  6. Contents 14 страница
  7. Contents 15 страница

 

Они вышли к Лувру и постояли перед светофором, прежде чем перейти улицу. Корсо поправил лямку своей холщовой сумки на плече и рассеянно глянул "сначала направо, потом налево. Машин было множество, и он по чистой случайности обратил внимание на одну, которая как раз в этот миг пролетала мимо. И Корсо буквально окаменел, уподобившись чудовищам с Нотр-Дам.

 

– Что случилось? – спросила девушка, когда зажегся зеленый свет, а Корсо все не двигался с места. – Ты что там, привидение увидел?

 

Да, он увидел привидение. Но не одно, а целых два. Оба расположились на заднем сиденье улетавшего прочь такси и оживленно беседовали, поэтому Корсо не заметили. Женщина – очень привлекательная блондинка; он тотчас узнал ее, несмотря на шляпу и короткой вуалью, опущенной на глаза. Это была Лиана Тайллефер. А рядом с ней, обняв ее за плечи, сидел Флавио Ла Понте, который демонстрировал свой неотразимый профиль и кокетливо поглаживал кудрявую бородку.

 

X. Номер Три

 

Они подозревали, что у него нет сердца.

 

Р. Сабатини. «Скарамуш»

 

Корсо был из числа людей, наделенных редким даром: он умел мгновенно находить себе преданных помощников – иногда за деньги, иногда просто в обмен на улыбку. Как мы уже убедились, было в нем что-то – полунаигранная неуклюжесть, гримаса своенравного и симпатичного кролика, рассеянный и беспомощный вид, совершенно не соответствующий его нраву, – из-за чего люди готовы были оказывать ему всяческое, содействие. Некоторые из нас, знакомясь с Корсо, испытали это на себе. Не стал исключением и Грюбер, портье из «Лувр Конкорд», с которым Корсо имел дело уже лет пятнадцать. Грюбер был человеком суровым и замкнутым, с бритым затылком, и в уголках губ его Остыли складки, отличающие игроков в покер. Во время немецкого отступления 1944 года он, шестнадцатилетний хорватский волонтер, рядовой 18-й мотопехотной дивизии вермахта «Хорст Вессель», получил русскую пулю, которая задела ему позвоночник. Итог – Железный крест второй степени и три неподвижных позвонка. Вот почему он так напряженно и замедленно двигался на своем посту – словно торс его сковывал стальной корсет.

 

– Мне нужна помощь, Грюбер.

 

– Я всегда в вашем распоряжении.

 

Корсо почудилось, что вставший по стойке «смирно» портье щелкнул каблуками. Форменная куртка цвета бордо с золотыми ключиками на лацканах придавала старому отставнику еще более бравый вид, что очень нравилось тем клиентам из Центральной Европы, которые после крушения коммунизма и раскола восточного лагеря приезжали в Париж, чтобы рассеянно осмотреть Елисейские поля, а в душе мечтали о четвертом рейхе.

 

– Ла Понте, Флавио. По национальности испанец. А также Эрреро, Лиана Эрреро; хотя она может зарегистрироваться под фамилией Тайллефер или де Тайллефер… Я хотел бы знать, не остановились ли они в одной из парижских гостиниц.

 

Он написал имена на карточке и передал ее Грюберу, приложив пятьсот франков. Корсо, когда давал чаевые или подкупал кого-то, умел особым образом пожать плечами – мол, нынче я тебе, завтра ты мне, – отчего все дело обретало форму дружеского взаимообмена, почти сообщничества, и трудно было понять, кто и кому в действительности оказывает услугу. Грюбер привык иметь дело с испанцами из «Евроколор Иберия», итальянцами в отвратительных галстуках и американцами с сумочками TWA[107 - TWA-авиакомпания «Trans World Airlines»] и в бейсболках – и бормотал вежливое «merci m'sieu», получая от них жалкие десять франков. Теперь же он, не моргнув глазом и не поблагодарив, описал рукой изящный полукруги сунул в карман весьма крупную купюру. На лице его появилась непроницаемая маска крупье, которую он приберегал для тех немногих, кто, как Корсо, еще помнил правила игры. Грюбер ремесло свое осваивал в ту пору, когда клиенту достаточно было поднять бровь, чтобы служащие отеля безошибочно поняли, чего именно тот хочет. Но теперь настали иные времена, и дорогой его сердцу мир старых европейских гостиниц помнили лишь немногие посвященные.

 

– Господин и дама проживают вместе?

 

– Не знаю. – Корсо скривился, вообразив, как Ла Понте выходит из ванной комнаты в расшитом халате, а вдова Тайллефер полулежит на постели в шелковой рубашке. – Но эта деталь меня тоже интересует.

 

Грюбер слегка склонил голову – всего, на несколько миллиметров.

 

– Мне понадобится несколько часов, господин Корсо.

 

– Знаю. – Корсо прогулялся взглядом вдоль коридора, соединяющего холл с рестораном; девушка стояла там – куртка под мышкой, руки в карманах джинсов – и разглядывала витрину с духами и шелковыми косынками. – Что касается ее…

 

Портье достал из-под стойки карточку.

 

– Ирэн Адлер, – прочитал он, – британский паспорт, выдан два месяца назад. Девятнадцать лет. Адрес: Лондон, Бейкер-стрит, 221б.

 

– Вы шутите, Грюбер.

 

– Разве я посмел бы, господин Корсо. Так значится в паспорте.

 

Губы старого солдата СС тронула легчайшая, почти неразличимая улыбка. Правда, по-настоящему улыбающимся Корсо видел его лишь однажды: в тот день, когда пала Берлинская стена. Охотник за книгами глянул на коротко подстриженные седые волосы, на неподвижную шею, на кисти рук, симметрично опущенные на стойку. Старая Европа – или то, что от нее осталось. Ему слишком много лет, чтобы, рискнув всем, возвратиться домой и уже на месте убедиться, что в воспоминаниях многое почему-то было другим – и колокольня в Загребе, и светловолосые приветливые крестьянки, от которых пахло: свежеиспеченным хлебом, и зеленые равнины с реками, и мосты через реки, мосты, которые он дважды видел взорванными – в юности, когда убегал от партизан Тито, и по телевизору осенью девяносто первого (они взлетели на воздух перед самым носом у сербских четников). Именно так он все это себе и представлял, когда в своей комнате перед выцветшим портретом императора Франца-Иосифа снимал бордовую куртку с золотыми ключиками на лацканах – так же торжественно, как снимал бы мундир австро-венгерской армии. Он наверняка ставил пластинку с «Маршем Радецкого», потом наливал себе стакан красного вина и мастурбировал, смотря по видео фильмы с Сисси.

 

Девушка оторвала взгляд от витрины и теперь наблюдала за Корсо. Бейкер-стрит, 221б, мысленно повторил он и чуть не расхохотался во всю глотку. Его бы ни капли не удивило, появись здесь и сейчас посыльный с приглашением от леди Винтер на чай в замок Иф или во дворец Рюритания к Ришелье, профессору Мориарти и Руперту из Хентцау[108 - Руперт из Хентцау – персонаж романов английского писателя Энтони Хоупа (1865-1933) «Пленник замка Зенда» (1894) и «Руперт из Хентцау» (1897)]. Раз уж в дело вмешалась литература, и такое запросто могло произойти.

 

Он попросил телефонную книгу и отыскал номер баронессы Унгерн. Потом, не обращая внимания на девушку, зашел в телефонную кабинку в холле и побеседовал с баронессой, которая назначила ему встречу на следующий день; После чего Корсо набрал толедский номер Варо Борхи. Но его телефон не отвечал.

 

По телевизору шел фильм с выключенным звуком: Грегори Пек среди тюленей, драка в танцевальном зале какой-то гостиницы, две шхуны бок обок летят на всех парусах куда-то на север, к настоящей свободе, которая начинается в десяти милях от ближнего берега. А по эту сторону телевизионного экрана на ночном столике несла караул бутылка «Болеа», и содержимое ее давно опустилось ниже ватерлинии. Бутылка стояла между «Девятью вратами» и папкой с рукописью Дюма и напоминала старого пьяницу гренадера, который готовится к жаркому бою.

 

Лукас Корсо снял очки и потер глаза, покрасневшие от табачного дыма и джина. На постели с археологической тщательностью были разложены остатки экземпляра номер Два, спасенные из камина в доме Виктора Фаргаша. Не так уж и много: переплет, который благодаря коже обгорел меньше, и подпаленные клочки бумаги с почти нечитаемыми фрагментами текста. Он взял один такой кусочек, желтый и ломкий: «…si non obig.nem me. ips.s fecere, f.r q.qe die, tib. do vitam m.m sicut t.m…» Это явно был нижний угол страницы, и Корсо после недолгих раздумий отыскал соответствующее место в экземпляре номер Один. Страница 89 – тексты полностью совпадали. Корсо попытался проделать ту же операцию с каждым из клочков, которые сумел идентифицировать, – всего таких оказалось шестнадцать. Еще двадцать два были или слишком малы, или невозвратно испорчены, так что понять, откуда они, не представлялось возможным. Одиннадцать были остатками полей, и только на одном из них различалась перекрученная цифра 7 – третья и единственно читаемая из трех, обозначающих номер страницы. Он определил, что речь шла о странице 107.

 

Сигарета уже начала обжигать ему губы, Корсо ткнул окурок в пепельницу и раздавил. Потом протянул руку, схватил бутылку и сделал большой глоток прямо из горлышка. Он сидел в одной рубашке – в старой рубашке цвета хаки с большими карманами и завернутыми рукавами, а еще на нем был галстук, давно превратившийся в тряпку. На экране человек из Бостона, стоя у штурвала, обнимал русскую княгиню, оба беззвучно шевелили губами и были счастливы своей любовью под небом техноколор. Единственным звуком, нарушавшим тишину в комнате, было дребезжанье оконных стекол – всякий раз, когда внизу, по дороге, ведущей к Лувру, проезжали машины.

 

Фильмы со счастливым концом! Когда-то Никон тоже любила всю эту дребедень. Корсо отлично помнил: она радовалась, как восторженная девчонка, глядя на финальный поцелуй – под пение скрипок, на фоне облаков, со словом «Конец», наплывающим на лица героев. Иногда они с Корсо ходили в кино, но чаще Никон сидела перед телевизором, набив рот кусочками сыра, и, случалось, опускала голову на плечо Корсо, и он чувствовал, что она тихо плачет, не произнося ни слова и не отрывая глаз от экрана. Это мог быть Пауль Хенрайд, поющий «Марсельезу» в кафе «У Рика»; Рутгер Хауэр, склонивший голову, умирающий в последних кадрах «Бегущего по лезвию бритвы»; Джон Уэйн с Морин О'Хара[109 - Пауль Хенрейд (1908-1992)-австрийский актер; речь идет о фильме «Касабланка» (реж. М. Кертис, 1943). Рутгер Хауэр (р. 1944) – голландский актер; упоминается фильм «Бегущий по лезвию бритвы» режиссера Ридли Скотта (1982). Джон Уэйн (наст. имя Мэрион Майкл Моррисов; 1907-1979)-американский актер и режиссер. Морин О'Хара (наст, имя Морин Фитцсиммонс; р. 1920) – американская актриса] перед камином или Мастрояни, зашедший в воду по пояс, чтобы достать женскую шляпку, раскланивающийся налево и направо, элегантный, невозмутимый, влюбленный, с черными глазами. Никон плакала, и была счастлива, и гордилась своими слезами. Ведь это значит что я еще жива, говорила она смеясь, со все еще мокрым лицом. Что я – часть большого мира, и мне нравится быть частью мира. Кино – это для многих: вещь коллективная, щедрая, там дети хлопают в ладоши, когда появляется агент 007. Кино делает людей лучше; фильмы можно смотреть вдвоем, обсуждать. А вот твои книги – эгоисты. И одиночки. Некоторые из них даже и прочесть-то нельзя. И открыть нельзя, такие они старые. Кому интересны только книги, тому никто не нужен, вот что меня пугает. Никон дожевывала последний кусочек сыра и смотрела на Корсо внимательно, словно отыскивала на его лице тайные симптомы болезни, которая очень скоро проявится. Иногда ты меня пугаешь.

 

Фильмы со счастливым концом… Корсо нажал на кнопку дистанционного управления, и экран погас. Теперь вот охотник за книгами сидел в Париже, а Никон фотографировала детей с печальными глазами где-нибудь в Африке или на Балканах Однажды, заглянув в какой-то бар выпить рюмку джина, он мельком увидел ее в программе теленовостей: рядом рвались бомбы, мимо бежали перепуганные люди, а она спокойно стояла – волосы заплетены в косу, на плече камера, ж лицу прижат 35-миллиметровый фотоаппарат, – и силуэт ее резко выделялся на фоне дыма и пламени. Никон. Среди тех грандиозных обманов, которым она охотно и слепо верила, фильмы со счастливыми финалами были самой большой нелепостью. Там герои ели куропаток и всегда любили друг друга, и казалось, что результат уравнения просто не может не быть окончательным и бесспорным. И никаких вопросов о том, сколько же длятся любовь, счастье в этом самом «всегда», которое на самом-то деле дробится на жизни, годы, месяцы. И даже на дни. Пока не наступил неизбежный финал, их с Никон финал, она и мысли не допускала, что герой недели через две может потонуть на своем корабле, натолкнувшись на подводный риф у Гебридских островов. Или что героиню через три месяца собьет автомобиль. Или события будут развиваться совсем иначе: кто-то заведет любовника, кто-то почувствует раздражение и скуку, кто-то решит перечеркнуть прожитое. А сколько бессонных ночей, сколько слез и недомолвок, сколько одиночества последовало за тем поцелуем? Может быть, героя в сорок лет свел в могилу рак. А героиня дожила до восьмидесяти в приюте для престарелых… Красавец офицер превратился в развалину, ведь геройские раны неизбежно оставляют по себе уродливые шрамы, а победы его забылись и никого больше не интересуют. Какие драмы переживают они, уже состарившиеся, когда у них не хватает сил ни на борьбу, ни на сопротивление и их швыряет туда-сюда мировой ураган, и они беззащитны перед людской глупостью, жестокостью и подлостью. Порой ты пугаешь меня, Лукас Корсо.

 

Без пяти минут одиннадцать он раскрыл-таки тайну камина на вилле Виктора Фаргаша, хотя до полной ясности было еще далеко. Он зевнул, потянулся и глянул на часы. Потом снова полюбовался разложенными по постели кусочками бумаги и уставился в зеркало, которое висело рядом со старинной открыткой в деревянной рампе: гусары перед Реймсским собором. Он увидел собственное отражение: встрепанный, небритый, в съехавших на нос очках – и тихонько рассмеялся. Этот волчий смех – коварный и злобный – Корсо приберегал для особых случаев. А теперь был как раз такой особый случай. Все фрагменты «Девяти врат», которые он сумел идентифицировать, соответствовали определенным страницам с текстом из целого экземпляра. От девяти гравюр и фронтисписа не осталось и следа. Чему могло быть два объяснения: первое – они сгорели в камине; второе, и более вероятное, – кто-то, разодрав книгу, унёс их с собой, а то, что ему не понадобилось, швырнул в огонь. Этот кто-то, кем бы он там ни был; несомненно считал себя очень хитрым. Или она считала себя очень хитрой. Хотя после того как Корсо совершенно неожиданно, стоя на перекрестке, увидал Ла Понте и Лиану Тайллефер, ему не следовало исключать; и третье лицо множественного числа: они считали себя очень хитрыми. Теперь важно было разобраться: случайно ли были оставлены те следы, которые обнаружил Корсо, или это была ловушка. Весьма искусная, надо сказать, ловушка. Кстати о ловушках. В дверь постучали, и когда Корсо открыл, не забыв прежде накинуть покрывало на экземпляр номер Один и рукопись Дюма, он увидал девушку. Она явилась босиком, в джинсах и белой футболке.

 

– Привет, Корсо. Надеюсь, ты никуда не собрался на ночь глядя.

 

Порог комнаты она не переступила, а стояла в прихожей, сунув большие пальцы в карманы джинсов, которые очень туго обтягивали ее бедра и длинные ноги. Потом наморщила лоб, ожидая дурных новостей.

 

– Можешь расслабиться и покинуть пост, – успокоил ее Корсо.

 

Она облегченно улыбнулась:

 

– До смерти хочется спать.

 

Корсо повернулся к ней спиной и шагнул к ночному столику с бутылкой, которая оказалась уже почти пустой. Тогда он принялся исследовать мини-бар и наконец победно выпрямился – с маленькой бутылочкой джина в руке. Он выплеснул ее содержимое в стакан и сделал глоток. Девушка по-прежнему стояла в дверях.

 

– Они унесли гравюры. Девять штук, – Корсо указал стаканом на фрагменты экземпляра номер Два. – Остальное сожгли – заметали следы; именно поэтому уничтожено не все. Они позаботились, чтобы кое-что осталось… Таким образом, можно официально установить, что книга сгорела.

 

Она наклонила голову набок и пристально смотрела на него.

 

– А ты умный.

 

– Еще бы! Поэтому меня и кинули на это дело.

 

Девушка сделала несколько шагов по комнате. Корсо следил за ее босыми ногами, ступившими на коврик у кровати. Она внимательно изучала обгоревшие кусочки.

 

– Книгу сжег не Виктор Фаргаш, – добавил Корсо. – У него бы на это рука никогда не поднялась… Что они с ним сделали? Такое же самоубийство, как у Энрике Тайллефера?

 

Она помедлила с ответом. Взяла клочок и попыталась разобрать печатные буквы.

 

– Вот и ответь на свои вопросы сам, – бросила она, не поворачивая головы. – Для того тебя и кинули на это дело.

 

– А ты?

 

Она читала, беззвучно шевеля губами, но с таким видом, будто текст был ей знаком. Когда она вернула клочок на постель, в самых краешках ее губ мелькнула печальная улыбка воспоминания, очень странная на юном лице.

 

– Ты уже знаешь: я здесь, чтобы охранять тебя. И я тебе нужна.

 

– Что мне точно нужно, так это еще джина.

 

Он допил то, что осталось в стакане, и процедил сквозь зубы какое-то ругательство, стараясь скрыть тревогу, а может, и смущение. Будь все проклято! Изумрудная зелень, снежная белизна, лучезарный свет, глаза, улыбка на загорелом лице, длинная обнаженная шея с нежно пульсирующей жилкой. А пошел ты… Лукас Корсо! Мало на тебя навалилось? Так ты еще пялишься на эти смуглые руки, тонкие запястья и длинные пальцы. И на прочее. Он уперся глазами в великолепные груди, обтянутые белой футболкой, – до сих пор у него не было случая разглядеть их и оценить. Он представил себе: смуглые, тяжелые – темная кожа под белым хлопком, плоть, сотканная из света и тени. А еще он в очередной раз изумился росту девушки. Она была никак не ниже его. Даже чуть повыше.

 

– Кто ты?

 

– Дьявол, – ответила она. – Влюбленный дьявол.

 

И расхохоталась. Томик Казота лежал на комоде, рядом с «Мемориалом Святой Елены» и какими-то бумагами. Девушка глянула на книгу, но в руки не взяла. Потом ткнула в нее пальцем, подняв глаза на Корсо:

 

– Ты веришь в дьявола?

 

– Мне платят, чтобы я верил. Во всяком случае, до тех пор, пока не доведу эту работу до конца.

 

Он увидел, как она медленно кивнула головой, словно знала ответ заранее. Она наблюдала за Корсо – с любопытством, полуоткрыв рот, и казалось, напряженно ждала какого-то знака или жеста, которые только ей дано было понять и истолковать.

 

– Знаешь, чем мне нравится эта книга?

 

– Нет. Скажи.

 

– Тем, что герой ее искренен. Для него любовь – не примитивная ловушка, чтобы погубить очередную душу. Бьондетта такая нежная и верная… и помнишь, что ее восхищает в Альваре? Именно то, что дьявол ценит в людях: храбрость, независимость… – На миг светлые зрачки скрылись под ресницами. – А также – страсть к знаниям и ум.

 

– Ты хорошо разбираешься в таких делах. А что еще тебе об этом известно?

 

– Гораздо больше, чем ты можешь себе вообразить.

 

– Я ничего не собираюсь воображать. Все мои сведения о том, что дьявол любит, а что презирает, почерпнуты исключительно из литературы: «Потерянный рай», «Божественная комедия» и, разумеется, «Фауст» и «Братья Карамазовы»… – он сделал невнятный, уклончивый жест. – Мой Люцифер – из вторых рук.

 

Теперь она смотрела на него насмешливо:

 

– И какого же ты предпочитаешь? Из Данте?

 

– Нет уж! Слишком ужасен. Слишком средневековый, на мой вкус.

 

– Тогда Мефистофеля?

 

– Тоже нет. Слишком лощеный, с замашками лукавого и ловкого адвоката… К тому же я не доверяю тем, кто вечно улыбается.

 

– А тот, что появляется в «Братьях Карамазовых»?

 

Корсо сделал вид, что принюхивается, ища, откуда идет дурной запах.

 

– Мелковат. И вульгарен, как подручный в лавке старьевщика. – Он на миг задумался. – Скорее всего, я отдал бы предпочтение мильтоновскому падшему ангелу, – Корсо глянул на нее вопросительно. – Именно это ты желала услышать?

 

Она загадочно улыбалась. И стояла все так же, сунув большие пальцы в карманы очень узких джинсов. Он впервые видел, чтобы джинсы так на ком-то сидели. Вероятно, это из-за длинных ног. Такие ноги бывают у девушек, путешествующих автостопом… Они стоят на обочине, рюкзак брошен рядом, а в зеленых глазах сквозит несказанный свет.

 

– А каким ты представляешь себе Люцифера?

 

– Не знаю. – Охотник за книгами задумался, потом поспешил скроить презрительную и равнодушную гримасу. – Наверно, он угрюмый и молчаливый. Он скучает. – Гримаса сделалась кислой. – Сидит на троне в пустой зале – посреди безлюдного и стылого царствами еще очень однообразного – там никогда ничего не происходит.

 

Какое-то время она смотрела на него, не произнося ни слова.

 

– Ты удивляешь меня, Корсо, – сказала она наконец с притворным восхищением.

 

– Почему это? Мильтона всякий может прочесть. Даже я.

 

Он наблюдал, как она начала медленно двигаться вокруг кровати, при этом ни на шаг к ней не приближаясь, пока не очутилась между Корсо и лампой, освещающей комнату. Случайно или нет, но встала она так, что тень ее упала на фрагменты «Девяти врат», рассыпанные по покрывалу.

 

– А ведь ты только что упомянул и о цене. – Теперь лицо ее пребывало во мраке, хотя очертания головы вырезывались на светлом фоне. – Гордость, свобода… Знание. Всегда и за все приходится платить, кому в начале, кому в конце. Даже за храбрость… Правда? Подумай только, сколько храбрости нужно, чтобы подняться против Бога…

 

Слова ее звучали тихо – шепот среди тишины, которая наводняла комнату, просачиваясь во все щели – под дверью, в окне; казалось даже, что там, снаружи, стих шум машин. Корсо смотрел по очереди то на один силуэт, то на другой – то на ее тень, означенную на покрывале и бумажных клочках, то на фигуру из плоти и крови, заслонившую собой свет. И тут охотник за книгами спросил себя, какая же из двух девушек реальнее?

 

– А все эти архангелы? – заговорила Ирэн Адлер, впрочем, возможно, это была ее тень. В тоне звучали пренебрежение и обида; Корсо уловил эхо с силой выпущенного из легких воздуха, так что получился вздох презрения и отчаяния. – Они такие красивые, такие совершенные. И такие дисциплинированные – прямо как нацисты.

 

В этот миг она выглядела не такой уж и юной. Она несла на плечах вековую усталость – мрачное наследство, чужие грехи. И он, изумившись и растерявшись, не узнавал ее. В конце концов, подумал Корсо, может быть, ни одну из двух не стоит считать настоящей: ни тень на покрывале, ни фигуру, закрывающую свет.

 

– В Прадо есть одна картина… Помнишь, Корсо? Мужчины, вооруженные ножами, пытаются выстоять против всадников, которые рубят их саблями. Я всегда воображала, что у падшего ангела, когда он взбунтовался, были точно такие же глаза, такой же потерянный взгляд, как у тех несчастных с ножами. Храбрость отчаяния.

 

Тем временем она чуть сдвинулась с места, всего на несколько сантиметров, но тень ее при этом быстро метнулась вперед и приблизилась к тени Корсо, словно действовала своевольно, по собственной прихоти.

 

– А что ты-то об этом знаешь? – спросил он.

 

– Больше, чем хотелось бы.

 

Теперь тень девушки накрывала собой все фрагменты книги и почти соприкасалась с тенью Корсо. Он инстинктивно отшатнулся, чтобы две тени на кровати разделяла хотя бы узкая полоска света.

 

– Вот, вообрази, – говорила она все так же задумчиво, – самый прекрасный из падших ангелов, один в пустом дворце, плетет свои козни… Он добросовестно отдает все силы рутинным делам, которые сам бесконечно презирает; но они по крайней мере помогают ему скрыть отчаяние. Поражение. – Девушка засмеялась тихо, безрадостно и так, словно смех ее доносился откуда-то издалека. – Ведь он тоскует по небесам.

 

Теперь тени их соединились и почти слились над фрагментами книги, спасенными из камина на вилле «Уединение». Два темных силуэта на покрывале заблудились среди девяти врат в царство совсем иных теней, а может, и тех же самых. Обгорелые клочки бумаги, все еще не отысканные ключи к загадке, тайна, сокрытая под многими покровами, виной чему были печатник, время и огонь. Энрике Тайллефер висел на шелковом шнуре от собственного халата и медленно вращался; Виктор Фаргаш лежал в грязном пруду. Аристид Торкья горел на костре на Кампо деи Фьори, взывая к Отцу небесному и глядя при этом не в небо, а на землю, себе под ноги. Старик Дюма писал, сидя на вершине мира, и там же, в Париже, совсем близко от места, где нынче находился Корсо, еще одна тень, тень кардинала, в чьей библиотеке было собрано подозрительно много книг о дьяволе, намечала по канве узор тайной интриги. Девушка, а вернее, ее резко очерченный силуэт на светлом фоне, чуть подалась в сторону охотника за книгами. Всего на несколько сантиметров; но и этого оказалось достаточно, чтобы его тень сгинула под ее тенью.

 

– Хуже пришлось тем, кто за ним последовал. – Корсо не сразу сообразил, о ком она вела речь. – Тем, кого он, падая, увлек за собой: воинам, вестникам, служившим ему по должности и призванию. Некоторые из них были наемниками, как ты… И многие даже не поняли, что в тот миг сделали выбор между подчинением и свободой, между лагерем Создателя и лагерем людей; они просто пошли за своим командиром – на бунт и на поражение, потому что привыкли выполнять приказы не рассуждая, и еще – они были старыми верными солдатами.

 

– Да, они пошли за ним, как десять тысяч греков за Ксенофонтом[110 - Ксенофонт Афинский (430/425-после 355 г. до н. э.) – древнегреческий питатель и историк. После поражения Кира Младшего при Кунаксе (401 г. до н. э.) возглавил отступление 10 тысяч греческих наемников Кира. Об этом походе он рассказал в историческом труде «Анабасис»], – пошутил Корсо.

 

Она помолчала. Как будто ее изумила точность сравнения.

 

– Кто знает, – прошептала она наконец, – может, они, разбросанные по свету, одинокие, все еще ждут, когда же командир велит им возвращаться домой.

 

Охотник за книгами нагнулся, чтобы достать сигарету, – и тотчас вновь обрел свою тень. Потом он зажег еще одну лампу – ту, что стояла на ночном столике, и темный силуэт девушки растаял, черты ее вернули себе ясность. Светлые глаза неотрывно смотрели на него. Она снова казалась очень молодой.

 

– Это так трогательно, – заметил Корсо, – старые солдаты, бредущие в поисках моря…

 

Она захлопала глазами, и ему почему-то подумалось, что теперь, когда на лицо ее падал свет, она перестала понимать, о чем он, собственно, толкует. Да и тени на кровати больше не было, а остатки книги стали просто обгорелыми клочками бумаги; стоит открыть окно, и поток ветра подхватит их и, кружа, развеет по комнате.

 

Она улыбалась. Ирэн Адлер, Бейкер-стрит, 221б. Кафе в Мадриде, поезд, утро в Синтре… Проигранный бой, анабиоз побежденных легионов – в свои годы она не могла столько всего запомнить. Она улыбалась совсем как маленькая девочка, испорченная и одновременно невинная, хотя под веками ее таились едва приметные следы усталости. И еще она была сонной и теплой.

 

Корсо сглотнул слюну. Какая-то часть его существа уже готова была кинуться к ней, сорвать белую футболку, обнажить смуглое тело, дернуть вниз молнию на джинсах, повалить девушку на постель, прямо на обрывки книги, взывавшей к теням. Погрузиться в эту нежную плоть, сводя счеты и с Богом, и с Люцифером, и с неумолимым временем, и с его, Лукаса, собственными призраками, а также с жизнью и смертью. Но он лишь зажег сигарету и молча выпустил дым изо рта. Она смотрела на него долгим взглядом, точно ожидая чего-то: жеста ли, слова ли. Потом пожелала ему спокойной ночи и двинулась к двери. И уже на пороге резко повернулась всем телом, глянула ему в глаза и медленно подняла руку, ладонью внутрь, устремив вверх два соединенных вместе пальца – указательный и средний. И на губах ее заиграла нежная и понимающая улыбка – одновременно простодушная и мудрая. Словно у падшего ангела, с тоской указующего на небо.

 

 

Когда баронесса Фрида Унгерн улыбалась, на щеках ее появлялись две симпатичные ямочки. Вообще-то создавалось впечатление, что все последние семьдесят лет она не переставала улыбаться, и потому в глазах ее и на губах застыло несмываемое выражение доброжелательности. Корсо еще в раннем детстве успел проглотить кучу книг и отлично усвоил, что ведьмы бывают разные: мачехи, злые феи, красивые и коварные королевы и, разумеется, сердитые старухи с бородавками на носу. Но хотя он и постарался собрать побольше сведений о баронессе, ему не удалось определить, к какому из традиционных типов она относится. А может, это просто обычная семидесятилетняя старушка, из тех, что живут за границами реального, словно погрузившись в вязкий сон и не замечая неприятных сторон бытия. Правда, взгляд проницательных, умных, быстрых и недоверчивых глаз опровергал первое впечатление. Не укладывался в привычные схемы и пустой правый рукав ее вязаной кофты – рука выше локтя была у баронессы ампутирована. Перед ним стояла полноватая, миниатюрная пожилая женщина, похожая на учительницу французского языка в пансионе для благородных девиц. Из тех времен, когда вышеназванные девицы еще существовали. Так, во всяком случае, подумал Корсо, окинув взглядом ее седые волосы, собранные на затылке в пучок с помощью шпилек, ботинки, очень похожие на мужские, и короткие белые носки.


Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 59 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 1 страница | Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 2 страница | Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 3 страница | Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 4 страница | Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 5 страница | Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 6 страница | Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 7 страница | Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 8 страница | Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата. 9 страница | Он так и уснул – с отчаянной и горькой улыбкой на губах. 1 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Он так и уснул – с отчаянной и горькой улыбкой на губах. 2 страница| Он так и уснул – с отчаянной и горькой улыбкой на губах. 4 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.035 сек.)