Глава 23. Люди рождаются, живут, умирают

Люди рождаются, живут, умирают. Рождаются с криком, живут кто шумно, а кто и тихо, покорно, умирают со стоном. И так поколение за поколением. Лишь громадина валун, намертво вцепившийся своими каменными зубами в бок негодующей бурной горной реки, несущей чистые, отдающие холодом ледников воды вдоль аула Хохкау, живет вечно. И даже когда Ардон, взбесившийся от чудовищной, ненасытной боли, неистово зарычит, вскинется, набросится на валун, опрокидывая на него весь накопившийся гнев, всю ненависть — и тогда он не шелохнется. И горе аульчан, и невзгоды, и радость — ничто не в силах оставить на нем отметину. Любую боль воспринимает валун с пренебрежительным безразличием. И гадают обступившие аул горы, что лучше: короткая, полная опасностей жизнь человека или вечная, немая и равнодушная — камня...

Мурат стоял на берегу реки, опираясь о шершавый, согретый солнцем бок валуна, и тот с каждой неистово захлестывающей его волной шептал ему о днях минувших. Его каменная душа ожила, и он жалобно признался, что вдруг перестал понимать людей. Не может уразуметь, почему в Хохкау все так изменилось: воздух наполнен напряжением, а аульчане ожесточены и грубы. И Мурат согласно кивнул головой, потому что и сам вот уж который месяц недоумевал: каждый день звучат слова о единении, дружбе, любви к людям, а присмотришься к односельчанам: душа у них очерствела... Мурат тоже, подобно валуну, хотел бы раскусить, отчего и когда пошла полоса недоумений и загадок. Не со дня ли смерти Асланбека и хитроумных новшеств Батырбека, расколовших аул? А может, с того момента, когда Тотикоевы и Кайтазовы пригнали под конвоем к этому самому валуну Кетоевых, Гагаевых и Дахцыко Дзугова и учинили бы над ними расправу, если бы Уастырджи вовремя не привел Мурата в Хохкау?..

Появление Умара запомнилось шумом, выстрелами, цокотом копыт коня, задорными криками. Весь аул высыпал ему навстречу. Он улыбался, то и дело поднимая вверх руку с пистолетом, и эхо выстрела долго разносилось меж каменных громад. Под Умаром нервно переставлял ноги красавец конь, к седлу была привязана еще одна лошадь. Он шлепнул плетью валун: «Тебя не унесла вода, старина!», тут же взобрался на него и обратился к аульчанам с речью, рассказав о том, как Красная армия громила Деникина. Кто-то спросил о Тотырбеке Кетоеве, Мурате и Касполате.

— В пути, — ответил Умар. — Отстали от меня. Завтра прибудут.

Во двор Умар въехал весь увешанный оружием. Соскочив с коня на землю, подхватил Руслана на руки, забыв на миг, что это горцам не положено, подбросил вверх, счастливо засмеялся:

— Растешь, помощник! — заметив суровый взгляд отца, неловко опустил сына на землю, легонько подтолкнул его, чтобы шел к Езетте, которая тоже с нетерпением ждала, когда отец возьмет ее на руки. С солидностью, спокойной уверенностью и приличной случаю почтительностью Умар направился к Дзамболату и развел руками: — Вот прибыл я, отец... Готов сеять!

— Не устал? — усмехнулся Дзамболат. — Неужто война тебе прогулкой обернулась?

— Война страшна, — просто ответил Умар. — Скорее забыть хочу все. — И встрепенулся: — Не пойми мои слова так, будто запятнал нашу фамилию трусостью или подлостью.

— Добрые вести крылья имеют, — успокоил его Дзамболат. — Иди в дом, отдыхай...

Умар едва выдержал до утра. Спозаранку направился на поле, еще недавно принадлежавшее Тотикоевым, широко развел руками вокруг, закричал:

— Теперь это земля бедняков! Наша земля!

Много удивительного и необычного, такого, чего раньше и представить себе было нельзя, видел валун за последние годы. Он стал свидетелем того, как похищенную и опозоренную, с которой раньше и заговорить бы никто не посмел, провожали в дальний и опасный путь, поражавший воображение Петроград, всем аулом! Старшие, верные адату, не спустились с нихаса, но горянки обступили арбу и дали волю слезам, заранее оплакивая Зарему и Тамурика, будучи твердо убеждены, что не избежать им гибели в долине, где голодно, холодно и бродит безжалостный тиф.

А как поразился валун, увидя, что в арбу впрягли белую лошадь Мурата и управлял ею он сам! Так сказать, сам помогал своей единственной и неповторимой любви удалиться от него и, может быть, навсегда. Если для аульчан это оставалось тайной, то валун-то был очевидцем утренних бдений Мурата в засаде в ожидании, когда к речке спустится стайка девчат, и среди них младшая дочь Дахцыко, с кувшинами на плечах. Уж кто-кто, а каменный громадина хорошо знал, как Мурат прикипел сердцем к этому удивительному созданию... И сам же помогал Зареме отправиться в дальние края... Ну не чудак ли Мурат?! Мог бы напугать ее страстями дорог двадцатых годов, когда путника на каждом километре подстерегали абреки, бандиты, налетчики, грабители, насильники, а то и просто любители поиздеваться и покуражиться над невинными и беззащитными людьми... Мог бы рассказать ей о том, как из-за отсутствия топлива поезда неделями простаивают на полустанках, а то и в открытом поле; как невозможно в пути приобрести продукты и нечем утолить жажду. А болезни свирепствуют повсюду, беспощадно кося людей. Наконец, во Владикавказе, когда Зарема своими глазами увидела, как сплошняком усеяв своими телами весь пол вокзала и перрон, обжив их долгими ночами и днями, люди неделями ждут не дождутся, когда удастся приобрести билетик да посчастливится протолкнуться сквозь озлобленную толпу, яростно атаковавшую вагоны, — Мурат мог развести руками и возвратить свою любимую и Тамурика в Хохкау. А он носился от поезда к кассам и обратно, ломился в кабинеты, в которых укрылись от негодующих пассажиров начальники, диспетчер, кассиры, ругался, шумел, грозился, хватался за кинжал и сумел-таки добыть два билета, а потом с таким же неистовым напором, работая локтями, пробился сквозь толпу и втащил в вагон Зарему с Тамуриком, а внутри было так тесно, что пришлось вылезать через окно, иначе и его самого перегруженный поезд унес бы в столицу...

Так, самолично, невероятным усилием отправил он свою любовь учиться на врача. Мысль, что Зарема возвратится в аул врачом, была малым подспорьем, когда он прикидывал, сколько же лет понадобится, чтобы это случилось. И хватит ли сил и терпения выдержать их?..

Мурат крутился с утра до ночи и рад был, что у него не оставалось времени на раздумья и тоску. Как ни старался он отогнать от себя мысли о Зареме, ему это не удавалось! Она была всегда рядом с ним, вернее, в нем, то подбадривая его, то упрекая, то снисходительно усмехаясь, видя его беспомощные попытки убежать от нее, скрыться от ее пытливых, преследующих его днем и ночью глаз...

Мурат замечал за собой, что, выходя из хадзара, он поднимает голову и взгляд его рыщет по проклятому Богом террасному участку с одинокой сосной в надежде увидеть знакомую женскую фигурку.

И в том, что Мурат решил сделать пристройку к хадзару, виновата не теснота, в которой ютились мать, отец, жена и дети Умара, Урузмаг, не тяжкий кашель Касполата, всю ночь разносившийся по дому, а опять же Зарема, вернее, смутное желание до ее приезда иметь свою комнату, пусть и не очень большую, с тусклым светом из-за того, что второй ярус хадзара загораживал лучи солнца, но зато имевшую отдельный вход. И, завершив пристройку, Мурат с облегчением вздохнул: теперь у Заремы будет свой укромный уголок, где ее не станут стеснять взгляды домочадцев.

Перетащив свой топчан и ковер с кинжалом, саблей, винтовкой и револьвером в пристройку, он не стал вести самостоятельное хозяйство — все так же свозил урожай в общий амбар, питался тем, что готовили мать и Сима, отдавал им стирать свою одежду...

Мурат часто ловил на себе задумчивый взгляд отца, безмолвно спрашивавшего, когда же он подумает о том, чтоб устроить свою судьбу... Но Мурат делал вид, что не понимает намеков, и терпеливо ждал возвращения любимой...

Вот только когда это произойдет?.. Когда?.. О-о Уастырджи, подскажи, сколько требуется времени, чтоб выучиться на врача?!

... Мурат стряхнул с себя воспоминания, провел ладонью по шершавому боку валуна и, тяжело ступая, стал подниматься в гору, туда, где одиноко маячила фигура брата Касполата...

Апрель оказался на редкость капризным. После необычайно жарких дней, когда снежные покровы в горах стали исходить шумными ручьями, от обилия которых речка набухла и бурные воды ее захлестывали бревна, переброшенные с берега на берег, и все возвещало о торжестве солнца, вдруг поутру на ущелье опустилось невесть откуда взявшееся белесое покрывало, пошел мелкий дождь, к вечеру превратившийся в снег. Жесткая крупа больно хлестала по лицу Касполата, наводя на него тоску и отчаяние. Жара обманула нетерпеливого горца: он, не дожидаясь общего решения земляков и традиционного праздника сева, бросился на поле и успел посадить кукурузу на доброй трети площади и теперь с трепетом всматривался в небо, боясь гибели семян.

Мурат посмотрел на спину Касполата, на его опущенные руки, и ему стало очень жаль брата. Но он не успокаивал его, понимая, что словами тут не поможешь. Единственная надежда, что ветер переменится и унесет грозную тучу.

... Снизу, из аула, донесся тонкий голос. Мурат всмотрелся в маленькую фигурку. По тому, как неистово махал подросток шапкой, зажатой в кулаке, как от усердия в такт взмахам двигалась его голова, Мурат догадался: это Руслан, десятилетний сын Умара.

Руслан стоял на берегу реки и отчаянно махал шапкой, прося спуститься. Касполат и Мурат переглянулись. Что могло случиться? Мурат перевел взгляд на свой дом и увидел во дворе спешившихся всадников. На головах двух из них поблескивали козырьками милицейские фуражки...

— Пошли, — коротко прокричал Касполат и стал спускаться по узкой горной тропинке, с незапамятных времен проложенной горцами меж каменных громад горы.

— Что бы это значило? — думал Мурат, следуя за Касполатом. Давно уже никто не приезжал к нему в гости. Он жил, наслаждаясь тишиной гор, отдавая всего себя занятиям, так необходимым в ущелье: обработке земли, сенокосу, пас овец...

Кто же мог прибыть? И что их занесло сюда, в поднебесный аул?

Руслан встретил их возле мостика, сложенного из двух перекинутых через реку обструганных бревен, возбужденно заговорил:

— Я первым заметил, как к аулу три всадника приближались. Все вооруженные. Вас спрашивают, дядя Мурат. Что-то о вашем оружии говорят... Я к деду, а его дома нет...

Одного из пришельцев Мурат узнал — это был Тимур из Нижнего аула, вот уже год работавший милиционером и изредка наведывавшийся в Хохкау. Двух других Мурат видел впервые. Тимур среди них явно был не самый главный — и держался он позади, и поглядывал на сослуживцев заискивающе. Старшим был крепыш-здоровяк со шрамом, пересекавшим лоб и щеку. Саблей задело, решил Мурат: шашка выбила бы глаз напрочь. Тимур доложил ему, кивнув на Мурата:

— Товарищ председатель райисполкома, это он.

— Коков, — представился тот и, определив, что старший из братьев Касполат, почтительно, но со знанием своего достойного положения поздоровался сперва с ним, а потом повернулся и к Мурату. — Мы к тебе. По делу.

— Войдемте в дом, — предложил Мурат и крикнул Руслану: — Почему поводья не берешь?

— Некогда нам, — покачал головой Коков. — Задание получили — преследовать бандитов. К вам попутно заглянули.

— Говорили, что с бандой полковника Гоева уже покончили, — удивился Касполат.

— С ним-то покончено, да остатки банды пробрались в ваше ущелье, — огорчился старший. — И кулачье голову подымает — убийства, диверсии, вредительство...

«Вспомнили обо мне, — обрадовался Мурат. — Ну что же, опять сниму со стены винтовку и шашку». Он уже готов был сказать, что через пять минут выступит вместе с ними в погоню...

— Несознательный ты человек, Мурат, — неожиданно заявил Коков. — Можно сказать, сам напрашиваешься на арест.

— А что он такое натворил? — услышал он слова брата.

— Указ об изъятии у населения оружия зачитывали и у вас на сходе. А вот брат твой не сдал ни винтовку, ни пистолет, ни шашку. Так что неси, Мурат, все, что у тебя есть. Солтан, — кивнул он милиционеру, — помоги ему.

Мурат знал, что соседи из-за своих заборов и окон внимательно следят за тем, что происходит в его дворе, ведь по нынешним временам приезд милиции что-то да значит. Обида ли, гнев ли заставили его ответить жестко и непримиримо:

— А вы мне давали мое оружие?! — он недвусмысленно обошел милиционеров, встал между ними и входом в хадзар, положил руку на кинжал. — Хотите быть гостями — вот дверь в мой дом. Не желаете — уходите. Все равно оружие не отдам!..

Руслан, блеснув глазенками, присоединился к дяде, готовый по первому его слову броситься на пришельцев. Коков покосился на подростка, устало вздохнул. Шрам на лице побагровел. Стремясь избежать насилия, Коков произнес мягко:

— Мурат, мы не подозреваем тебя в том, что ты можешь направить оружие против власти. Нам известно со слов Тимура, что ты живешь жизнью народа. Ну и занимайся хозяйством дальше. Зачем тебе оружие? Не первый раз мне приходится отбирать оружие, и я знаю, как горцы привязаны к нему. Но ты должен понять, что не уйдут милиционеры, не изъяв оружия. Неровен час, нагрянут бандиты, и оно окажется у них. Так что лучше вручить его нам. Согласно указу. Добровольно.

— И там, в указе, сказано, что следует отнимать оружие, преподнесенное как награда?

— Кх! — недоверчиво хмыкнул Коков. — Дарить может любой.

— А дяде Мурату — командиры! — звонко прокричал Руслан.

— Ты-то откуда знаешь про командиров? — оборвал его Коков; он пощелкал кнутом по голенищу сапога, предупредил: — Не испытывай наше терпение, Мурат...

— Не ссорься с ними, брат, — поспешил встать между Муратом и приезжими Касполат. — Покажи надписи. Увидят, от кого подарок, — может, успокоятся...

— Да-да, покажи оружие, — попросил и Тимур, не ожидавший от тишайшего из братьев Гагаевых такого упрямства.

Мурат нехотя согласился:

— Показать покажу, — и предупредил: — Но не отдам! Руслан, сними со стены шашку, ту, что справа висит, — и неожиданно расщедрился: — А-а, можешь принести и пистолет, и винтовку.

Коков, милиционеры и Мурат, гневно перестреливаясь взглядами, терпеливо ждали возвращения Руслана. Тот вышел, торжественно и бережно держа в одной руке винтовку, в другой — шашку и пистолет. Мурат ловко выхватил шашку, сунул ее под нос старшему:

— Здесь вот чья фамилия? Читай!

— «Северному Чапаю. От командарма Уборевича», — брови Кокова недоверчиво взметнулись вверх; когда же он прочел на пистолете фамилию Буденного, то по-иному взглянул на стоящего перед ним горца. — Да кто ты такой?!

— У них спроси, — показал рукой на надписи Мурат. — Можешь и у Ворошилова. Мы вместе чай пили после боя.

— Чай?! — поразились милиционеры.

— Дядя Мурат, — радуясь, что все улаживается, прокричал Руслан. — Можно я им орден покажу? Боевого Красного Знамени!..

Мурат вытащил лезвие из ножен, восхищенно цокнул языком:

— Хороша, а? Клинок до сих пор острый. И винтовка метко бьет... — и сказал Кокову: — Готов ехать с вами. Возьмете?

— Конечно! — широко заулыбался довольный таким исходом стычки Тимур.

— Отставить! — оборвал его Коков.

Тимур недоуменно переглянулся с Солтаном: никогда не было, чтоб они отказались от добровольных помощников, наоборот, сами обращались к населению с просьбой оказывать содействие в поимке бандитов. И Мурат обидчиво прищурил глаз. Коков положил ему на плечо ладонь, мягко сказал:

— Не имею права подставлять тебя под пули бандитов. Тебя уже и так один раз похоронили. Дай народу узнать и увидеть тебя.

— Меня не стыдишься, пощади уши моего племянника, — кивнув на Руслана, поморщился Мурат. — Что он скажет, если дома останусь? Кому нужны мои винтовка и шашка с дарственными надписями, если Мурат у домашнего очага отсиживается, когда другие гоняются за бандитами?! Нет, не таким родила меня мать...

Дата добавления: 2015-08-21