Глава 17. Возвратился в хадзар Мурат с тяжелым чувством вины и безнадежности

Возвратился в хадзар Мурат с тяжелым чувством вины и безнадежности. Отец и Тембол не дождались его — спали, мать бесшумно впорхнула из кухни, накрыла фынг, но Мурат отказался от араки; покрошил чурек в молоко и лениво похлебал давно не пробованное блюдо. Вспомнилось, с каким наслаждением и жадностью в детстве, бывало, опорожнял тарелку... Все ушло, куда-то ушло: и радость от того, что жив, и вера в будущее, и силы... Остались усталость, скука и волчий вой на душе...

Мать, стоя у открытого окна, молча наблюдала за сыном. Ей передалась его тоска, но, не смея высказать материнскую нежность, не решившись обнять сына, прижать его голову к груди, она лишь шагнула поближе, наклонилась над фынгом и пододвинула поближе к сыну любимый им сыр из овечьего молока.

... Ночь — первая после блуждания по миру, проведенная под крышей родного дома — оказалась беспокойной. Снились Маньчжурия, Мексика, Аляска.

— Вставай, сын, вставай, — голос отца срывался от волнения. — Беда, Мурат, беда!.. Надо догнать абреков, отнять отару!..

Умар скупым жестом жестко обнял брата — Мурат почувствовал заледеневшие в напряжении скулы брата, услышал скрежет зубов — так огрызается вконец загнанный, обложенный, прижатый к скале волк...

Мурат склонился к лежащему навзничь на нарах стонущему Урузмагу; того тошнило — верный признак сотрясения мозга...

Потом целой кавалькадой они поскакали в ночь. В преследовании приняли участие все оставшиеся в ауле мужчины, кроме Дахцыко, которому никто не сообщил о беде. Жалели, что нет отправившихся первыми на войну с германцами молодых горцев и особенно Батырбека, который мог бы поднять и Нижний аул...

Кони Умара и Мурата шли вровень, и старший брат подробно поведал о случившемся.

— Я спустился в аул проведать своих да хлебом запастись. Урузмаг остался один с отарой. На ночлег загнал овец за изгородь, сооруженную еще Тотикоевыми. Как ни ненадежна она, а все же лучше, чем оставлять отару на покатом склоне горы. Да и о чабанах Тотикоевы позаботились: к скале пристроили навес, а под ним что-то в виде нар, накрытых соломой. Урузмаг, дрожа от холода — в горах ночь нагоняет стужу, — с головой накрылся буркой.

Когда к полудню Умар возвратился в горы, овец он не увидел. Урузмаг так и лежал, с головой укутанный буркой. Лежал в беспамятстве. На голове выросла большая шишка. Ударили чем-то тупым. Били не насмерть, но так, чтобы человек не мешал. Судя по следам угнанной отары, напали до полуночи и тут же погнали овец. Овчарку Умар нашел в полукилометре от кошары. Ее заарканили и петлей же задушили. По всему видно, что выслеживали их не один день, давно присматривались... Будь Умар эту ночь с отарой — и он лежал бы сейчас рядышком с братом. Урузмаг пришел в себя, но что он мог рассказать? Виновато поглядывал на Умара, стыдясь, что не уберег отару.

Овец гнали в сторону перевала. Будь лошадь, можно было бы попытаться настигнуть похитителей. А так без толку. Надо быстрее спуститься в аул и поднять тревогу... Умар, поддерживая ослабевшего брата, спешил в Хохкау, мучаясь предстоящим объяснением с отцом. Урузмаг еще не осознавал до конца, в какой они оказались беде, — овцы-то принадлежат Тотикоевым... Чем с ними рассчитываться будут? Батрачеством? Но сколько на это лет уйдет!.. Нет, необходимо догнать похитителей. Ох и разделается он с ними! Ни одного не оставит в живых. И совесть его будет чиста. Грабить бедняков — где это видано?!

Мурат по едва заметным приметам вел погоню. Следы просматривались до седловины горы, но дальше отара будто провалилась сквозь землю. Достигнув перевала, они остановились — не было ясно, куда скакать... Мурат привстал в седле, огляделся, повернул направо. Проскакав с полкилометра, наткнулись на потухший костер. Рядом валялись кости барана, обугленные шампуры, наспех сделанные из ветвей...

— Шашлык ели, гяуры! — разозлился Агуз.

— Одного барана уж точно не досчитаетесь, Тотикоевы! — усмехнулся Иналык.

— Станешь ли ты когда-нибудь серьезным? — поморщился Дзабо. — Людям горе, а ты...

— Одним бараном больше или меньше — от этого Тотикоевы не обеднеют, — сказал Хамат; погоня возбудила его, напомнила прежние времена, когда он был молод, ловок и быстр.

— Как много желающих подсчитывать наши богатства, — заявил Махарбек, тщетно пытаясь оставаться спокойным и уверенным в себе, как и подобает старшему из присутствующих здесь братьев Тотикоевых.

— Кое-кто напрашивается на то, чтобы ему укоротили язык, — грозно повел глазом горячий Агуз; он готов был пустить оружие в ход, оставалось найти, против кого...

— Для чего мы сюда скакали? — вспылил Тотырбек Кетоев. — Выслушивать обиды? Может быть, ищем свою отару? Так у нас ее никогда не было!.. А те, кому она принадлежит, не ценят наших усилий! — он с вызовом посмотрел на братьев Тотикоевых.

— Так и поверил, что ты скакал сюда ради нас! — оскалил зубы Агуз. — Ради Гагаевых, таких же голодранцев, как и Кетоевы! Это их беда — не наша! Тотикоевым подавай их отару, и все!

— Кого ты обозвал голодранцами? — вскинулся Хамат. — Нас?

— Вот вы когда зубы показали, Тотикоевы! — покачал головой Дзамболат. — Вас беда не коснулась — это верно ты сказал. Все, что вам причитается, из горла у нас вырвете. Но оскорблять Гагаевых я даже вам не позволю.

— А мы вас и спрашивать не будем, что и как нам говорить! — схватился за кинжал Агуз.

— Люди! Горцы! Как вам не совестно? — спохватился Дзабо, видя, как неотвратимо приближается крупный скандал. — Мы должны помогать друг другу, а не ссориться. Не надо забывать, что для вас сделал Хохкау, Гагаевы! Мы вас приняли как братьев.

— Мы это ценим, Дзабо, — сказал Умар. — Но зачем нас называть голодранцами? Разве бедность — не в тягость? И ее не выбирают по желанию.

— Смотри, как заговорил этот пришелец! — опять загорячился Агуз. — Чем ты станешь рассчитываться с нами? Проморгал целую отару! Вот отчего вы, Гагаевы, бедны — не умеете сохранить даже то, что вам доверяют. Разве вы можете разбогатеть?!

— Несчастье может и на вас свалиться, — тихо промолвил Дзамболат. — Что ты тогда запоешь?

— Прекратите ссориться! — закричал Дзабо. — Я запрещаю!

— Не знаю, как теперь быть, — сказал Махарбек. — Что с вас возьмешь взамен отары? Хадзар? Но он и пятой части отары не стоит...

— Почему о хадзаре заговорил? — возмутился Хамат. — Хочешь Гагаевых без крыши оставить?

— Они же нас оставили без отары? — подал голос Дабе.

— Не горячитесь, — опять вмешался Дзабо. — Надо спокойно обсудить.

— Напишу Батырбеку, — заявил Махарбек. — Он затеял сдать отару — пусть сам и разбирается...

— Вот это верно, — похвалил его Дзабо. — Был бы здесь Батырбек — он и отару бы отыскал. Всю Осетию бы на ноги поднял, а своего не упустил, — он оглядел столпившихся возле него всадников. — Ни один из вас не может сделать того, что ему по плечу.

— Их было четверо, — кивнув на костер, задумчиво сказал Мурат.

— Почему ты решил, что четверо? — уставился на него Агуз.

— Один сидел там, на корточках, второй там, — Мурат стал водить пальцем вокруг костра, — третий — в сапогах — сидел на бурке, четвертый жарил шашлык.

— А сколько лет было каждому? — усмехнулся Агуз.

Мурат тяжело посмотрел на него, но ответил коротко:

— Этого я не знаю...

***

Затем хохкауцы разделились. Тотикоевы и Кайтазовы отправились в аул, а Гагаевы и Кетоевы продолжили погоню. Напрасно Дзабо думал, что уладил ссору. Таких оскорблений горцы не прощают. И хотя внешне и Кетоевы, и Гагаевы старались выглядеть спокойными, внутри у них все клокотало.

— Зазнался этот мальчишка Агуз, — пробормотал Хамат. — Мне, который не раз со смертью в обнимку ходил, нанести оскорбление!

— Извини, Хамат, из-за нас пострадал, — стал успокаивать его Дзамболат. — Негодуют Тотикоевы. И их понять можно: была отара — и не стало ее...

— Но оскорбив две фамилии, он что, возвратил овец целыми? — спросил Иналык... — Нет, лично я не могу его простить.

— И Дзабо меня удивил, — сказал Хамат. — Старший должен был свою палку о его спину сломать, чтобы другим неповадно стало!

Раздавшийся смешок заставил их оглянуться. Мурат смущенно отвел глаза от стариков.

— Ты чего? — строго спросил его Дзамболат. — Что смешного усмотрел в нашем разговоре?

— Младшие при старших должны молчать, — назидательно промолвил Хамат. — Вот как Касполат, — показал он на смутившегося от такой похвалы брата.

— Ему нечего сказать, — возразил Мурат.

Дзамболат с удивлением посмотрел на него — до этого момента он никогда не слышал таких ноток в голосе сыновей.

— А ты что поведаешь нам? — уставился на Мурата Хамат. — Открой рот, посмеши стариков.

— Извините, — серьезно, без обиды на резкость Хамата сказал Мурат, — я только хотел спросить: как же Тотикоевым и Кайтазовым не быть заодно?

— А разве они братья? — удивился Иналык.

— Богатые все равно что братья, — кивнул головой Мурат.

— Да они из-за одной овцы подерутся, — усмехнулся Иналык.

Двое суток Гагаевы и Кетоевы ездили по ущельям, весь перевал обшарили: отары как будто бы и не существовало...

Спустя годы замысловатыми путями, из уст в уста, из аула в аул, из ущелья в ущелье добралась-таки до них весть о ссоре, что произошла в тот черный день похищения отары...

Мурат был прав — абреков было четверо. Пятый — Газак — находился высоко в горах, в заброшенном ауле, затерянном в лесу. Его трепала лихорадка, и он отлеживался под медвежьей шкурой. Услышав блеяние баранов и веселые крики друзей, Газак выполз из своего логова.

— Погляди, какие шашлыки навестили тебя, Газак, — смеялся абрек со шрамом во всю щеку. — Выбирай, какого подать тебе на стол!

— На весь год хватит мяса! — ликовал седой. — Если даже каждый день резать по барану...

— Не выйдет, — посуровел вожак, — отару оставлять у себя не будем. Абреки не могут стать чабанами. Успокоится аул — погоним через перевал и продадим.

— Опасно, — поежился худой и длинный абрек. — Спросят, откуда отара, что скажем?

— Не все покупатели любят задавать вопросы, — усмехнулся вожак. — Некоторым важна цена, а не чья овца, — засмеялся он.

— В лесу отару не прокормишь, — согласился абрек со шрамом. — А выгонишь в горы — каждый прохожий может спросить, чья отара... Лучше продать.

— Оденемся, обуемся, — закивал головой седой. — Я себе приобрету новую черкеску. Из городского сукна!

— Эй, Газак, так какого тебе зажарить?! — спросил абрек со шрамом.

— Давайте того, со сломанным рогом, — показал рукой худой абрек. — Он все норовил меня поддеть.

Газак посмотрел на сломанный рог барана и вздрогнул. Нет, он не мог ошибиться. Этот баран был в отаре Тотикоевых, которую Гагаевы взяли в аренду.

— Откуда отара? — хрипло спросил он.

— Вот вам покупатель с вопросом! — засмеялся абрек со шрамом.

— У кого угнали? — сердито переспросил Газак.

— Имени чабана забыли спросить, — пошутил худой абрек.

— Кто-нибудь из вас может ответить, где столкнулись с чабанами? — и схватил за грудь седого абрека. — Тебя спрашиваю!

— Пусти! — отпихнул тот Газака.

— Тебе это важно? — серьезно произнес вожак. — Знакомого увидел?

— Да, — кивнул головой Газак. — Того, со сломанным рогом.

Абреки посмотрели на барана.

— Лови его, джигиты, — приказал вожак. — Приметных пускаем на еду в первую очередь...

— Но скажите, чья отара, — простонал Газак.

— Скажу. Обманывать не стану, — пообещал вожак и махнул рукой. — Ловите, ловите барана...

Услышав рассказ вожака банды, Газак бросился к абрекам, которые уже повалили на землю приметного барана:

— Стойте! Отпустите!..

— Ты чего? — уставились на него абреки.

— Отару придется возвратить, — тихо сказал Газак.

Вожак раздвинул рукой товарищей, подошел вплотную к Газаку:

— Почему?

— Этих баранов взял в аренду мой отец.

Кто-то из абреков цокнул языком.

— Вот невезенье!..

Вожак гневным взглядом оборвал его восклицание и вновь уставился на Газака:

— Ну и что?

— Как что? Отец арендовал эту отару, — пояснил Газак, — а вы ее угнали... Отцу нечем возвратить долг Тотикоевым.

— Это не наши заботы, — обрезал холодно вожак. — Твой отец брал в аренду — он пусть и ломает голову, чем платить. Мы-то здесь при чем?!

— Но вы угнали у моего отца! — покраснел Газак. — Как же я могу не думать об этом?!

— Ты — абрек! — напомнил вожак. — Ты давал клятву. Для нас мать-отец не существуют. Мы изгои. Вроде волков. Что досталось в руки, тем и пользуемся.

Газак сделал шаг назад, глаза его блеснули гневом.

— Нет, джигиты, так не пойдет. Мы не волки — мы люди. И эту отару мы должны возвратить!

Вожак вдруг успокоился, показал рукой на абреков, покорно произнес:

— Не будем спорить. Как они скажут — так и сделаем.

Газак метнулся к абрекам, горячо заговорил:

— Я найду вам отару! Еще богаче! Мы ее угоним и продадим за перевалом. Я вам это обещаю! А эту надо возвратить. Отцу и братьям нечем оплатить ее, у них только и надежда, что на этих баранов! Отец всю жизнь провел в бедности и вот теперь опять станет нищим... Джигиты, братья! Я прошу вас! Я обещаю вам не одну отару!.. Ой!.. — сильный удар в бок содрогнул его тело; Газак оглянулся, но сказать ничего не успел...

Оттолкнув его от себя, вожак выдернул кинжал из его бока и, нагнувшись, брезгливо стал вытирать его о черкеску Газака:

— Слизняк! — сказал он. — С такими нам нельзя. До добра не доведут, — и прикрикнул на оторопевших абреков: — Режьте барана. Видите же, поминальный стол надо накрывать...

... Обычай абреки соблюли: доставили тело Газака в Хохкау. Сперва в аул вошел ворованный конь, круп которого был покрыт черной буркой. Конь шел, настороженно поводя ушами, посреди улицы, и каждая сакля отвечала ему плачем. В чей дом пришла беда?.. Конь остановился на лужайке и стал пощипывать траву. Мужчины поспешили к нему, окружили. Умар узнал бурку брата, молча взял уздечку и повел коня к своей сакле...

Через несколько минут показалась бричка. Ее никто не сопровождал. В ней лежал Газак. Потемневший лицом, заросший, незнакомый... Грязные прохудившиеся сапоги упирались в сиденье...

***

Мурат тупо смотрел на потрескивающий в печи огонь... Только что закончился поминальный стол. Аульчане разошлись... Враз постаревший отец, все еще укоряющий себя Умар, печальный Касполат, молчаливый и это горе воспринявший, как божью кару, Тембол, держащийся за голову Урузмаг понуро сидели вокруг печи, подавленные новым свалившимся на них горем... За стеной слышались заглушаемые подушками и прижатыми ко рту кулачками причитания матери, Симы, соседок...

Мурат думал о том, как все неладно складывается у Гагаевых. Смерть Шамиля погнала его из дома. И встретила его возвращение опять же смерть — на сей раз Газака... Погиб где-то и Пигу... Что-то ждет их семью впереди? Как рассчитываться будут с Тотикоевыми за пропавшую отару?..

— Отец, какую бурку мне брать на фронт? — услышал Мурат голос Умара, советовавшегося с отцом.

Странно, Умару надо остаться в ауле, а судьба гонит его из дома. Мурату не следовало возвращаться в аул, пусть бы он погиб тогда на ферме или замерз на Аляске! А он здесь. Все наоборот. И никто не пытается навести порядок в этом хаосе. Мурат встрепенулся, перевел взгляд с отца на Умара, просто сказал:

— На войну я за тебя пойду, Умар, — и, видя, как остекленели в удивлении глаза брата, обратился к отцу: — Позволь, отец, мне: я один, жены нет у меня, — и резко заявил: — Это моя дорога, отец, не Умара...

Дзамболат отвернулся, чтобы сын не заметил предательскую слезинку, сбежавшую у него по щеке, дрогнувшим голосом беспомощно произнес:

— Горец должен быть суров с сыновьями, чтобы они не выросли неженками. Я ни разу не обнимал тебя, Мурат. Сейчас хочу... Подойти ко мне, сын... — И, прижав его к себе, прошептал: — Береги себя, Мурат. Для матери, братьев, невесты... Для меня!.. Постарайся возвратиться домой живым и здоровым... — И вдруг резко оттолкнул сына от себя, гневно заключил: — Но не ценой чести!!!

Дата добавления: 2015-08-21