Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Раздел V ГОСУДАРСТВО

Читайте также:
  1. I ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ О НЕРАЗДЕЛЕННОЙ ЛЮБВИ: АЛЕКСЕЙ ДМИТРИЕВИЧ ПОПОВ, РУССКИЙ ХУДОЖНИК
  2. I РАЗДЕЛ
  3. I. ОРГАНИЗАЦИОННО - МЕТОДИЧЕСКИЙ РАЗДЕЛ
  4. I. ОРГАНИЗАЦИОННО-МЕТОДИЧЕСКИЙ РАЗДЕЛ
  5. II РАЗДЕЛ
  6. Ii. Раздел технической подготовленности
  7. II. Раздел технической подготовленности

Согласимся с Э. Дюркгеймом: при нынешнем состоянии исследований мы в полной мере не представляем ни того, что есть государство, ни откуда оно. Немногочисленные составляющие предмет наукооборота, впрочем, расхожие идеи поставляют расплывчатые понятия, неясные, смутные впечатления, полные предрассудков и предвзятостей. Неглубоким шаблонам в этатистике правильно предъявить ноту циркулярную. С позиций статики сомнительно отождествление государства с классовым институтом насильственности — государство есть орудие эксплуататорского подавления, машина корыстного угнетения на значительном, но все-таки ограниченном интервале истории. С позиций динамики ложно значительна агенетическая платформа привнесенности государственной организации — государство кристаллизуется изнутри на собственной основе в питательной среде межиндивидного деятельностного обмена; государство как таковое не экспортируется извне: экспорт выступает катализатором, ингибитором выполнения общесоциальных дел, но не его источником; изначально — исходно государство оформляется естественно — органически.

Доказательства в виде частных формул «мне кажется» в теории государства не проходят. Хотя двумя словами псевдоморфичности ни классовой, ни экзогенной парадигмы не выразить, конечный итог таков — государство может выполнять классовую функцию, но ею не поглощается; государство может инициироваться внешним вмешательством, но им в своем генезисе не покрывается.

В непредвзятом толковании существо государства лишено привкуса какой бы то ни было социальной частичности; оно гораздо богаче упомянутых

неоригинальных трактовок. Государство оформляется там и тогда, где и когда объективируется потребность институциализации проявлений общественного целого. Бродильный фермент государственности — регуляция функционирования самодостаточного социального монолита со специфическими автономными параметрами. Геотектоника групповой жизни (стратифицирование, экзогенное вмешательство) лишь оттеняет это явление, но его не исчерпывает.

Повторяем: главное — объективное налаживание воспроизводства коллективного существования, требующее институциональной дифференцировки — обособления, закрепления — ролей социального целого во всех моментах (полномочия, нормы, права, обязанности). Суверенная общеобязательность должностного, властно-организационного, публично-правового в человеческой коммуникации и интеракции, — геркулесовы столпы вопроса, обсуждение которого предполагает рефлексию объемную, междисциплинарную. Суть в том, что своей предметной масштабностью сюжеты природы, происхождение государства выходят за пределы епархии собственно юридической. Они адекватно осмысливаются лишь в некоем синтетическом юридико-философском знании — философии государства и права, науке, конгениальной таким дисциплинам, как философия истории, философия политики. Концентрические феномены нормосообразованности, властной организованности, легитимной иерархированности — темы не узкоспециальных усилий. Одно дело — мыслить в мире (первопорядковая научная деятельность, отвечающая приложениям разума в юриспруденции, истории, политике), иное дело — мыслить о мире (метауровень философского понимания). Форма истории, политики, государственности — уникальна, тогда как содержание их — универсально. Частные науки, анализирующие форму явлений, ищут «правду текущей жизни». Философски экипированные метаисторические, политические, юридические системы социософского профиля осмысливают содержание явлений, «правду тайного предназначения». Водораздел между двумя «правдами» проходит по основанию единичной или всеобщей субъектности.

На уровне «логии» (специальных наук) выявляется существо деятельности; на уровне «софии» (металогия) выявляется существо смысла деятельности. В одном случае возникает линия «правды лица», в другом случае — линия «правды народа, государственности». Онтологический срез рассуждений поставляет дихотомию личностного-сверхличностного, свободного-предопределенного в творении жизни. Деяния лиц — эгоистичны, партикулярны, обозримы; совокупный результат деяний лиц — имперсонален, едва не вынужден. Как правило, получается то, чего никто не желал. Живем, живем, а в конце жизни — одни пустяки, ищем, где всем

просторно, — находим же железную клетку наличного порядка; стремимся к бытию, захватывающему дух, — имеем мелкие, редкие крохи доброго бескорыстного, красивого. Горняя тоска по необыкновенному перебивается дольней мудростью кротких...

Четко фиксируемый разрыв цели и результата нашей (исторической, политической, государственной) деятельности питает стратегию «хитрости» мирового разума: некая высшая интеллигенция «хитрит», разбаланси-руя намерения, интенцию и плод тщаний. Врожденным и неустранимым пороком данной, заявленной Д. Вико и развитой Г. Гегелем идейной культуры, выступает, однако, подрыв естественности. Наука кредитует лишь опирающиеся на понятия собственной динамики, исключающие скрытые параметры, каузально фундированные модели. С этих позиций конструкция «хитрости разума», очевидно, неадекватна.

Как строить социософию, проводя глубокую концептуализацию объемных явлений исторического, политического, государственного? В створе вопроса зададимся проблемой причин трагедии лиц у власти. Н. Карамзин, подхватывающий его взгляд А. Толстой усматривают корни коллизий в возмездии за преступления: отчаявшийся народ поворачивается телесным тылом к тиранам — историческим (политическим, государственным) лицедеям. Возникает контрастная оппозиция деспотов властолюбцев (Иван IV, Борис Годунов и т. д.) — просвещенных монархов (Екатерина II, Александр I и т. д.). «Нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть», — говорит Плутарх, высказывая истину почти абсолютную. Изуверившись в самовластии, несении тягостей правления, Иван IV убеждает Федора «царствовать благочестиво, с любовию и милостию»1. Но как диссонирует наставление с тактическим опытом управления державой! Личное дело не совпадает с делом государственным. Гений и злодейство не единятся в сфере духа, но идут рука об руку в сфере власти. Генрих IV, Ричард III — престолозахватчики-интриганы, Екатерина Медичи — отравительница родственников, Иван IV, Петр I — палачи сыновей, Екатерина II — сообщница убийц мужа, Ленин, Троцкий, Сталин — народоненавистники. Примеры, конечно, легко множатся.

А. Пушкин, сторонники историко-юридической школы (К. Кавелин, С. Соловьев) разводят перипетии персональной судьбы и логики государственного устроения. Характер эпохи — производное черт не лица, а социально-исторических обстояний. Скажем, Смутное время на Руси порождено не особенностями царя Бориса как тронодержателя. Оно — дериват борьбы сил, интересов. Годунов, полагает А. Пушкин, обречен: безотносительно

1 Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб.,1821. Т. 9. С. 434.

к психологической предрасположенности к тирании, восстанавливавшей против него народ, он не отвечал назначению. Такой нестандартный ход мысли чреват накатом вопросов: что есть историческое, политическое, государственное назначение? Каковы неявные пружины влияния (силы, интересы), и как они проступают в явной личностной деятельности? Есть ли история (политика, государственность) результирующая взаимодействия лиц или манифестация сверхличностного (провидения)? Если первое, то почему содержание истории (политики, государственности) рассогласовано с ее формой? Если второе, то в чем корень предопределения?

Поставленные вопросы, в конце концов, как к исходному пункту стягиваются к одному: если «назначение» в истории, политике, государственности не вымысел, то в чем высший умысел, промысел, кем он установлен, как он проявим в жизни?

Резонные чувства растерянности, недоуменности ввиду последнего усугубляются многозначительной сентенцией Б. Дизраэли: «Миром управляют совсем не те, кого считают правителями люди, не знающие, что творится за кулисами». Итак... закулисье. Рефлексия его статуса упирается в общем случае в экспозицию баланса личностного-государственного, человеческого-властного, индивидуального-державного, в синкретизме историко-политической деятельности. Метафизика роли лица в истории снимается, следовательно, метафизикой государственности — фундаментальной гуманитарной наукой, полноценное офор'мление которой принадлежит будущему.


Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ГРАДИЕНТЫ ВЛАСТИ | ПРИНЦИПЫ ВЛАСТИ | УЧЕНЫЙ И ВЛАСТЬ | ФОРМЫ ВЛАСТИ 1 страница | ФОРМЫ ВЛАСТИ 2 страница | ФОРМЫ ВЛАСТИ 3 страница | ФОРМЫ ВЛАСТИ 4 страница | КУЛЬТУРА ВЛАСТИ | ВЛАСТЬ И МОРАЛЬ | ВЛАСТЬ И СОБСТВЕННОСТЬ |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ДИСТАНЦИОНАЛЬНАЯ И ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ| ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОБЩНОСТИ

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.008 сек.)