Т. Карлейль. Философия культуры в своих идеально-духовных определениях пыта­ется сформулировать

Философия культуры в своих идеально-духовных определениях пыта­ется сформулировать свое отношение к деньгам, выраженное в сентенции: совместимы ли понятия «культурного» и одновременно «денежного» чело­века? Данное положение — проявление «вечной» философской проблемы, обусловленной дуализмом духовного и «тварного», вечного (бесконечного) и временного (конечного), личностного (уникального) и коллективного (обыденного)⁷³. Посредством духовных интенций культуры человек постоянно стремится преодолеть этот дуализм за счет подчинения объек­тивных, внешних, «тварных» проявлений духа и смысла. Считается, что только они имеют жизнеутверждающее начало, есть основанием персона-листической самотрансформации. Что и обусловливает «надменное», «сно­бистское» отношение к деньгам, так и разным земным, сугубо предметно-конкретным, эмпирическим атрибутам культурно-хозяйственной жизни.

Теоретическая созерцательность не позволяет проникнуть в сущность проблемы, что и порождает поверхностное, упрощенное (примитивное) понимание культурных процессов, которые порождают противоречивые жизненные самоопределения. Разрыв между пониманием предмета и овла­дением им способствует возникновению разных парадигм самоутверждения человека: от духовного до «тварного», эмпирического. В частности, возни­кают вопросы «жизненного», следовательно, первоочередного порядка: может ли отсутствие денег способствовать культурному усовершенствованию

человека? Действительно ли бедность, материальный аскетизм приводит к высокой духовности? Отказ от денег — это путь к «благоговению» (Н. Рерих) перед духовным пониманием жизни, или это результат слабости, без­деятельности? Детерминация того или иного подхода, выбранного среди многих иных, противопоставляет деньги и дух, материально-деятельное и индивидуально-экзистенциальное. Но, исходя из высших представлений о достоинстве человека, такое противопоставление не совместимо с лич­ностью, которая есть движением «бытия к бытию» и обретения благодаря этому устойчивости. Личность «не поддается учету» (Г. Марсель). Личностное бытие создано для того, чтобы превосходить себя, создавая тем самым порядок, чуждый приспособленчеству и безмятежности⁷⁴. Такие перспективы открывает перед культурой личностного самоопределения персонализм.

Спектр разных представлений свидетельствует не только о многомер­ности феномена культуры, но и культурной определенности денег, ибо «культурная реальность» есть не «метафизическим» понятием, существу­ющим помимо пространства и времени конкретного бытия. Реальная исто­рия культуры свидетельствует, что она только на первый взгляд кажется такой простой, понятной и одномерной. Одно и то же культурное явление, в том числе и деньги, рассмотренные с позиции разных мировоззренческих ориентации и личностных выборов, каждый раз возникает перед нами в контексте новых, часто совсем неожиданных смыслов. Если иод смыслом понимать рациональное самоопределение, то современные философские исследования характеризует критика не «чистого» и не «практического» разума, а всей культуры Просвещения с ее установками на конструктивное переустройство общества («рискованные приключения разума», «заблуж­дающийся разум» и т. п.)⁷°.

Вместе с тем следует учитывать значительность силы влияния на вос­приятие фактов и явлений культуры, в том числе и денег, ментальности, постоянно изменчивой в своей неопределенности, разрушающей уже существующие нормы и установки. Это еще больше усложняет понимание культурного содержания денег в качестве сферы «жизненных отношений». Менталитет народа может вносить определенные деструкции в рациона­листические измерения денег, как и в иные феномены культуры. М. Вебер ставит эту проблему следующим образом: «Какое сцепление обстоятельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь, возникли такие явления культуры, которые развивались... в направлении, получившем универсальное значение»⁷⁶. Приводя многочисленные примеры из области науки, искусства, государства, экономики, показывая их достижения в Китае, Египте, Вавилоне, Индии, мыслитель приходит к выводу о прио­ритете Европы по сравнению с Азией. Принимая во внимание прежде всего «экономические условия», он говорит об «обратной каузальной связи», ибо в такой же степени, как от «рациональной техники и рационального права, экономический рационализм зависит и от способностей и предрас­положенности людей к определенным видам практически-рационального

жизненного поведения»⁷⁷. Без учета психологических факторов не будет успешным хозяйственное развитие. Но самым главным есть обусловлен- упп ность «"хозяйственного мышления", "этоса" данной формы хозяйства опре­деленной религиозной направленностью»⁷⁸. Иллюстрацией этой обуслов­ленности служит связь современного хозяйственного «этоса» (капитализма) с рациональной этикой аскетического протестантизма. Веберовское раз­мышление показывает взаимосвязь современного рационалистического хозяйства с новой духовностью, в котором деньги занимают доминирующее положение. Какой рационально-прагматический мир, таковы и ориента­ции — денежные — человека, ведь деньги — образ («эйдос») этого мира.

Логика предметно-эмпирических восприятий и культурно-духовных обобщений («теоретических установок» — Э. Гуссерль) не могут быть раз­делены барьером отчуждения. Человек, считает Г. Плеснер, должен выде­лить в себе индивидуальное и общее «Я», должен уметь посмотреть на себя с позиции «Мы», позиции социальной. Поэтому он должен сам искать пара­метры, по которым можно «измерить» феномен культурной реальности — от абсолютных ценностей до конкретных вещей⁷⁹. К последним, конечно же, относятся и деньги, воплощающие в себе и первое, и второе.

Артефакт денег в «поле» культургерменевтики (опыт сравнения)

Важное значение в выявлении этих параметров, кроме проверенных философских методов, может иметь культургерменевтика — важный, однако и специфический гносеологический инструмент самосознания культуры. Применение этого инструмента обусловлено тем, что хотя каждый элемент или явление культуры имеет свое конкретное историческое место, оно одновременно требует отдельного, и, если необходимо, особенного рассмот­рения. Тем более, проведенный анализ на основании количественного, то есть механистического соединения или разъединения элементов и фено­менов культуры приводит к их противопоставлению. Данное обстоя­тельство и порождает постоянные сомнения относительно принадлежности денег к культуре. Действительно, в непосредственном сопоставлении до­статочно трудно представить тождественными денежную банкноту и стра­ницу книги с сонетом Петрарки. Непосредственное восприятие такого сравнения вполне закономерно не вызовет одобрения, признания их цен­ностной идентичности. Кроме того, попытка данного отождествления вряд ли будет той «новизной», всегда возникающей в переходные периоды и являющейся стимулом дальнейшего духовно-культурного развития.

Однако новизна в науке, культуре, экономической и политической теории — это не только новые мысли, идеи, факты, но и выявление нового

контраста с тем, что было, то есть с прошлым. Например, прошедшие школу «ревизии марксизма» М. Вебер, В. Зомбарт, С. Булгаков, выдвинули новую идею наступающей эпохи, перевернувшей философское сознание и ука­завшее ему путь в новую исследовательскую область: «какова религия, такова и хозяйственная жизнь народов!»⁸⁰. В истории науки, когда речь идет о творческих озарениях, подобная контрастность проявляется постоянно. Данное явление получило «оформление» в виде известного афоризма: новое — это часто только переосмысленное старое. В физике, например, подобное явление наиболее наглядно возникло в эвристических возможностях ее математического аппарата и получило соответствующее «оформление» в виде не менее известного афоризма: математический аппарат умнее за теоретика, который им пользуется⁸¹. В культуре такого рода новизна выступает более рельефно, но и понимание ее артефактов значительно сложнее. Например, таким новым воспринимается каждый раз бурное море, хотя бури на нем происходят постоянно. То же самое, соответственно методу аналогии, можно сказать и про деньги. Анализ их значения в каждую эпоху приобретает все новые смыслы, хотя всякий раз они остаются все тем же явлением — хозяйственным, экономическим. Но оказывается, что «в силу взаимодействия с людьми, по причине бытия в обществе, деньги в чем-то сравнимы с живым существом, имеющим и космическую — космообразную — реализацию»⁸².

Метод культургерменевтики, хорошо усвоенный философией и искус­ством Востока, позволяет более всесторонне рассмотреть функциональную взаимосвязь денег и культуры. Показательной демонстрацией применения этого метода может служить пример из китайской литературы. Как органи­ческая часть Востока, которая длительное время сохраняла «живую» связь с архаически целостным, синкретическим ментальным пространством, «классическая», или просто «старая» китайская литература вся основана на принципе созвучности, чему способствовал сам иероглифический ха­рактер письма: смысл каждого иероглифа в значительной степени опреде­лялся соседними иероглифами, то есть контекстом. Но этот контекст был не столько контекстом данного литературного произведения, сколько кон­текстом всей китайской литературы (как деньги в контексте той или иной культурной среды). При написании своего текста писатель должен был учитывать все варианты использования того или иного иероглифа в других текстах другими авторами. Писалась как бы одна книга и каждый писатель вносил свой скромный вклад в эту безусловно коллективную работу многих поколений. В идеале писатель должен был знать всю литературу, ведь образованный читатель воспринимал данный текст в контексте всей из­вестной ему литературы и слышал, читая, не звучание одного инструмента (данного литературного текста), но полифоническое звучание многих инструментов. Чем более образованнее был читатель, тем большее эстети­ческое наслаждение он получал от чтения. Тут существовала почти прагма­тическая — чисто культурная, кстати, — заинтересованность читателя

в «высоком» образовании, воспитании, знании. Писатель в свою очередь должен был ориентироваться на самого требовательного читателя, и поэтому на подготовку к литературной деятельности шли десятилетия. Это вовсе не означает, что вся старая китайская литература была элитарной. Едва владеющий грамотой ремесленник мог с удовлетворением читать ту же книгу, что и образованный, избирательный представитель ученой элиты. Но «прочитывали» они разное, и там, где образованному было смешно, необразованному могло быть печально⁸³. В этом и состоит искусство культур-герменевтики, которое созвучно именно такому, «культурному» чтению, которое, в первую очередь, есть искусство сопоставления, сравнения, сораз­меренное™.

Как имманентный компонент культуры, деньги в качестве выявления духовных самоопределений личности также являются объектом культур-герменевтического анализа. Конечно, эстетический результат их «прочте­ния» будет другой, чем от «старой» китайской литературы. Но такой анализ помогает понять, кроме всего, что деньги в каждую культурно-историческую эпоху определяются не только конкретным назначением, обусловли­вающим то или иное отношение к ним (прагматическое, хозяйственное, рациональное, моральное, снобистское и т. д.), но и наполняется содержа­нием прошлого и нынешнего культурного опыта. Культурный контекст, учитывая все смыслы и понимания, которые вносили предыдущие поко­ления, позволяет раскрыть полиизмеримость их содержания. Так же, как «Феноменологию духа» Г.В.Ф. Гегеля понять и проникнуться ее смыслом может только образованный человек, а для других («необразованных» или «неподготовленных») она будет просто книгой по философии.

Культура может быть определена как объективация челове­ческого творчества. Объективированная культура со своими высокими ценностями так же равнодушна и жестока к чело­веческой личности, так же невнимательна к внутреннему существованию, как и история, как и весь объективирован­ный мир. И потому для культуры наступит страшный суд, не внешний, а внутренний, совершаемый ее творцами. Идолопоклонство перед культурой так же недопустимо, как

Дата добавления: 2015-08-21