Потребности как любовь

Потребность можно уподобить бичу, вечно подгоняющему живое, или, по выражению Ф.И. Тютчева, «могучему вихрю», который «людей метет» к зрелости, размножению, старости и смерти. Потребность, будь она только нуждой, недостаточнос­тью - делала бы жизнь человека, от первого вздоха до пос­леднего, сизифовым трудом вечного восполнения вечных недо­стач. Информация, постоянно напоминающая об этой перспек­тиве, должна бы обрекать человека на неизбывное страдание, и он должен бы тогда завидовать растениям, лишенным со­знания. С больными так и бывает, но в большинстве своем люди, как известно, дорожат жизнью, и она радует их, вопре­ки тому, что конец каждому известен и что движут ее по­требности, а они - ощущения недостач.

Но это - одна сторона потребностей, негативная; другая сторона, и, может быть, более значительная - позитивная. Потребность - сила; сила практически имеет направление, а оно определяется, с одной стороны, тем, чего недостает, с другой - тем, что привлекает. Негативная сторона обеспечи­вает уравновешивание в среде, самосохранение; позитивная сторона - дает рост и развитие. Такова функция всякой люб­ви - от самой слабой (привлекательности) до самой сильной (страсти), и к чему бы слабая или сильная ни были бы на­правлены.

Такое расширительное толкование любви, начиная с ее полового варианта, можно обосновать тем, что главное, ос­новное свойство живого - преодоление гомеостаза, равновесия - развитие. А кульминация его - размножение, продолжение рода, т.е. жизни.

Академик В.И. Вернадский рассматривает жизнь как явле­ние космическое в точном смысле этого понятия, а размноже­ние - как основную функцию живого. Он пишет: «Растекание размножением в биосфере зеленого вещества является одним из характернейших и важнейших проявлений механизма зем­ной коры. Оно обще всем живым веществам, лишенным хло­рофилла или им обладающим, оно - характернейшее и важнейшее выявление в биосфере всей жизни, коренное отличие живого от мертвого, форма охвата энергией жизни всего про­странства биосферы. Оно выражается нам в окружающей при роде во всюдности жизни, в захвате ею, если этому не пре­пятствуют непреодолимые препятствия, всякого свободного пространства биосферы. Область жизни - вся поверхность планеты» (47, стр.24).

Территориальный императив требует размножения, а оно (в сложнейших трансформациях человеческих потребностей) содержит в себе любовь. Поэтому, вероятно, с древнейших времен «любовь» понималась не только в узком, конкретном смысле, но и в самом широком. В статье для энциклопедичес­кого словаря философ Вл. Соловьев писал: «Для Эмпедокла любовь была одним из двух начал вселенной, именно началом всемирного единства и целости (интеграции), метафизическим законом тяготения и центростремительного движения. У Пла­тона любовь есть демоническое (связывающее земной мир с божественным) стремление конечного существа к совершенной полноте бытия и вытекающее отсюда «творчество в красоте» (259, стр.237).

Б.Л. Пастернак утверждает: «Любовь так же проста и бе­зусловна, как сознание и смерть, азот и уран. Это не состоя­ние души, а первооснова мира. Поэтому, как нечто краеу­гольное и первичное, любовь равнозначительна творчеству» (211, стр.798). Стихотворение в прозе «Воробей» И.С.Тургенев кончает словами: «Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь» (280, т.8, стр.474).

Любовью можно называть привлекательность того, к чему влечет потребность. Поэтому с любовью связаны надежды, мечты, вера и, в частности, - вера в добро и справедливость.

А не связано ли с любовью и понятие, известное как «рефлекс цели»? Академик В.А. Энгельгардт пишет: «Рефлекс цели, - говорит Павлов, - есть основная форма жизненной энергии каждого из нас. Жизнь только того красна и сильна, кто всю жизнь стремится к постоянно достигаемой, но никог­да не достижимой цели. <...> Вся жизнь, все ее улучшения, вся ее культура делаются людьми, стремящимися к той или дру­гой поставленной ими себе в жизни цели». «Прекрасные сло­ва! - продолжает В.А. Энгельгардт. - Они от начала до конца приложимы к деятельности ученого. Рефлекс цели и творчес­кий инстинкт - это почти одно и то же, они почти полнос­тью составляют одно целое» (331, стр.55).

«Продуктивность - это уменье человека использовать свои силы и реализовать способности, заложенные в нем», - ут­верждает Э. Фромм. «Наиболее важным элементом продуктив­ной ориентации является любовь, которая играет роль веду­щей категории в этической концепции Фромма» (318, стр.95). Поэтому любовь в принципе отрицает равнодушие, пассив­ность, опасения и даже осторожность, а далее - ограничения и нормы. Поэтому она противонаправлена догматике и внешним обязательствам, всему вынужденному - всей негативной стороне человеческого бытия.

Поэт Гарсиа Лорка сказал: «Равнодушие - престол Сата­ны, а между тем именно оно разглагольствует на всех пере­крестках в шутовском наряде самодовольства и культуры» (160, стр.5). Наряд этот свидетельствует об удовлетворенности господствующей средней нормой.

Таким образом, в формуле «бог есть любовь» содержится отрицание равнодушия, скептицизма и всякой догматики; «наилучшее суеверие» - та норма удовлетворения идеальных потребностей, которой отрицается сама нормативность. По­этому провозглашение «закона любви» - характерная черта начала чуть ли не всех религиозных и политических револю­ций и реформации. Так ниспровергаются старые нормы. Но любовь, декларируемая обязательным общим законом и навя­зываемая, превращается в средство удовлетворения социальных потребностей (преимущественно «для себя») и неизбежно дела­ется нормой, вступая в противоречие с собою.

Одним из наглядных примеров представляется мне учение Л.Н. Толстого. Отрицая нормы и догматику - ортодоксальное православие - Л.Н. Толстой призывал к человеколюбию как таковому; но как только его учение претворилось в «толстовство», оно закрепилось в нормах и новой догматике, вступив в противоречие со своим исходным принципом.

Любовь - одна сторона потребностей; но они не могут существовать без другой ее стороны. Без этой другой стороны они могут лишь мыслиться умозрительно, существовать в меч­тах и реализоваться на самые короткие мгновения, когда эта другая сторона забывается. Любовь - это светлая сторона сама по себе - свет без тени (по Ин. Анненскому - «Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир...»). Поэтому отрицание нор­мы ведет к новой норме, отказ от одного суеверия ведет к другому и потребность «для других» невозможна без потреб­ностей «для себя». Герман Гессе в «Степном волке» утвержда­ет, что без любви к себе невозможна и любовь к ближнему.

Для каждого человека привлекательность чего-то опреде­ленного есть в то же время непривлекательность обратного, влечение к одному есть отвращение к другому, и сильная лю­бовь невозможна без ненависти. А тот, кто пытается любить всех, тот едва ли любит кого-то определенного. Так же, впрочем, и ненависть к одному говорит о любви к противо­положному.

Это не исключает, разумеется, того, что есть люди, кото­рые многих любят и лишь некоторых ненавидят. Их называют добрыми. Тех, кто многих ненавидит, а некоторых любит, называют злыми. Люди непритязательные многое любят - в их потребностях преобладает позитивное влечение, и они лю­бят жизнь. У других, наоборот, преобладает негативная сто­рона потребностей; они чаще недовольны жизнью, и их дела носят характер вынужденно оборонительный. Они боятся поте­рять приобретенное, охраняют норму, предпочитают не риско­вать и берегут свой покой. И они не обходятся без любви, но любовь их близка к привязанностям. (Такова, может быть, при­вязанность Понтия Пилата к своей собаке в романе М.А. Бул­гакова).

Чрезвычайная, может быть, решающая роль любви в ре­альном поведении человека и в человеческой жизни вообще, маскируется тем обстоятельством, что сама любовь разнообра­зится не только предметами влечений, но и многообразием степеней их привлекательности. Почти безразличное приобре­тает некоторую привлекательность по соседству с отврати­тельным, с неприятным; нужда в том, что обычно безразлич­но, делает его привлекательным. Предмет сильнейшего влече­ния, наоборот, превращается иногда всего лишь в привычную привязанность; привычки и привязанности выступают равно­душием рядом с возникающей страстью.

От силы влечения - от позитивной стороны потребности -не менее, чем от негативной ее стороны, зависит обслужива­ние ее памятью, воображением, мышлением и интуицией. Они вовлекаются в обслуживание силой влечения, но страсть ос­лепляет и дезорганизует их работу; она вытесняет не только представление о нормах, но и другие потребности, ощущав­шиеся с их негативной стороны. Это свойство страсти часто воспроизводится в искусстве; его можно видеть в библейской легенде о Самсоне и Далиле, в трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра». Примером человека злого может служить Иван Грозный. В.О. Ключевский пишет о нем: «Вечно тревожный и подозрительный, Иван рано привык думать, что окружен только врагами, и воспитал в себе печальную наклонность высматривать, как плетется вокруг него бесконечная сеть коз­ней, которою, чудилось ему, стараются опутать его со всех сторон» (125, т.2, стр.200).

Дата добавления: 2015-08-13