Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 5 страница

Читайте также:
  1. AC/DC — "Австострада в ад" (1979). Эта грампластинка принесла группе большой коммерческий успех.
  2. Annotation 1 страница
  3. Annotation 10 страница
  4. Annotation 11 страница
  5. Annotation 12 страница
  6. Annotation 13 страница
  7. Annotation 14 страница

– Очень рад, – улыбнулся он. – Я ваш большой поклонник.

– А я – ваша поклонница, – оживилась Джуди.

– Займите места, – велел режиссер Чак Уолтерс.

Съемки «Пасхального парада» начались.

 

Как-то я оказался в репетиционной, где над новым танцем в одиночку работал Фред. Он не видел меня, и я решил задержаться. Фред упорно повторял одни и те же па. Я потихоньку подкрался к нему и, когда он на секунду остановился, хлопнул по плечу. Фред обернулся.

– Нет, Фред. Не так, – сказал я, делая неуклюжий пируэт.

– Здорово, – ухмыльнулся он. – Я тоже когда-то так умел.

Ну да, как же!

 

Вскоре после начала съемок Артур Фрид взял Джулза Манчина, нью-йоркского актера, на комический эпизод для оживления сцены. Я написал для него маленькую роль метрдотеля. За день до съемок у меня опять сместился диск, и я улегся в постель, тихо подвывая от боли.

И тут позвонил Джулз:

– Сидни, мне нужно вас видеть.

– Не сейчас. Через три дня я встану и…

– Нет. Сегодня. Прямо сейчас.

Боль была такой острой, что я едва ворочал языком:

– Джулз, сейчас не время. Мне действительно плохо. Я…

– Секретарь дала мне ваш адрес. Я буду через четверть часа.

Я принял таблетку болеутоляющего и скрипнул зубами.

Через четверть часа у моей постели уже сидел Манчин.

– Прекрасно выглядите, – жизнерадостно объявил он.

Я злобно уставился на него.

– Понимаете, я приехал из самого Нью-Йорка, чтобы сняться всего в одной маленькой сцене, которую можно было бы как-то обыграть. Вы должны что-то с ней сделать.

К. сожалению, имелась одна небольшая проблема. Боль была такая, что я едва смог вспомнить, как его зовут.

– Завтра съемки, – снова напомнил он.

Я закрыл глаза и представил написанную для него сцену. Манчин играл спесивого метрдотеля, гордившегося своим умением перемешивать салат, что он делал театральными жестами гурмана-сноба.

– Понимаете, сцена какая-то безликая, – жаловался Манчин.

И тут меня осенило:

– Джулз, ответ очень прост.

– А подробнее?

– Салата вообще не будет. Разыграете пантомиму.

В результате его сцена оказалась самой смешной в фильме.

Мюзикл «Пасхальный парад» получил награду как самый кассовый фильм, а также премию Гильдии драматургов за лучший сценарий американского мюзикла 1948 года, премию, которую я разделил с Фрэнсис Гудрич и Альбертом Хаккеттом.

Кроме того, «Пасхальный парад» оказался наиболее успешным мюзиклом, когда-либо снятым на «МГМ». Каждую Пасху последние пятьдесят семь лет его показывают по телевизору.

 

Глава 18

 

Сентябрь 1947 года стал началом самого позорного периода американской истории. Над Голливудом разразилась гроза.

Временный союз США и России закончился разрывом, и страна содрогнулась от ощущения опасности – «красной угрозы». Амбициозный сенатор Джозеф Маккарти узрел кратчайший путь к славе и известности. В один далеко не прекрасный день он объявил, что в армию пробрались коммунисты. Сотни и тысячи коммунистов.

Заявление потрясло страну, и Маккарти стал появляться на обложках журналов и первых страницах газет.

Вскоре он стал сообщать, что постоянно разоблачает коммунистов на флоте и в оборонной промышленности, и каждый раз, давая интервью прессе, говорил, что количество тайных врагов увеличилось.

Немедленно была создана комиссия по расследованию, в которую вошли Дж. Парнелл Томас и небольшая группа конгрессменов. Она была названа Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности палаты представителей конгресса США.

Первым делом комиссия избрала мишенью для удара группу голливудских сценаристов, обвинив их в принадлежности к коммунистической партии и распространении коммунистической пропаганды в своих сценариях. На слушания в Вашингтон вызывались свидетели.

По мере того как росла слава Маккарти, сам он все больше смелел. Невинные люди по ложному обвинению теряли работу, не имея возможности защитить себя. Комиссия проверяла оборонную промышленность и другие предприятия, но Голливуд был у всех на виду, и многие этим пользовались.

Сценаристам, продюсерам и режиссерам, которых вызывали на заседания комиссии, предоставлялось либо признать, что они коммунисты, и назвать сообщников, либо отрицать всякую связь с коммунистической партией, либо отказаться давать показания и идти в тюрьму. Члены комиссии были абсолютно бескомпромиссны, настаивая на том, что если человек состоит в коммунистической партии, то он должен донести на своих товарищей.

Десять сценаристов, обвиненных в пособничестве красным, отказались отвечать на вопросы и были посланы в тюрьму, триста двадцать четыре человека внесли в черный список, и сотни невинных жизней были разрушены.

Директора студий проводили тайные совещания, чтобы решить, как сделать хорошую мину при плохой игре. Они во всеуслышание объявили, что не станут брать на работу коммунистов. Черные списки велись целых десять лет.

Дор Шари, глава «РКО», поклялся, что уйдет сам, прежде чем уволит сценариста, обвиненного в симпатиях к коммунистам. Вскоре после этого комиссия назвала имя одного из сценаристов «РКО», и Шари его уволил. Члены Гильдии сценаристов возмутились.

Шари попросил разрешения объяснить свою позицию. Зал заполнили сценаристы. Он вышел на сцену.

– Я хочу напомнить всем, – начал Шари, – что я тоже сценарист. И начинал как сценарист. Понимаю, многие ожидали, что я уйду со своего поста, когда меня вынудили уволить одного из вас. Но я не сделал этого, поскольку, оставаясь главой студии, смогу лучше вас защитить.

Но он напрасно рассчитывал на понимание. В ответ на трусливую речь раздались свистки и шиканье. Собравшиеся стали покидать зал.

В разгар всей этой свистопляски Марвин Шенк, один из руководителей студии и родственник Николаса Шенка, вызвал меня к себе. Никому не было в точности известно, каковы обязанности Марвина, но ходили слухи, что ему платят три тысячи долларов в неделю за то, чтобы он сидел у окна и успел поднять тревогу, если на студию надвинется ледник.

Марвин, маленький лысеющий человечек лет пятидесяти с обаянием гробовщика, резко велел мне сесть.

– Вы голосовали за Альберта Мальца на собрании Гильдии писателей прошлой ночью? – начал он тоном обвинителя.

– Да, а что?

– Почему вы это сделали?

– Я только что прочитал его роман «Путешествие Саймона Маккивера». Прекрасная книга, и нам нужны такие писатели в совете гильдии.

– Кто велел вам голосовать за него?

Я начал сердиться:

– Никто не велел. Я уже объяснил, почему голосовал за него.

– Но кто-то же должен был вам приказывать.

– Марвин! – повысил голос я. – Говорю вам, я голосовал за него, потому что он чертовски хороший писатель.

Шенк внимательно изучил какой-то документ, прежде чем поднять глаза.

– Это правда, что последние несколько недель вы ходите по студии, собирая деньги для Голливудской десятки?[17]

И тут я окончательно вышел из себя. Шенк говорил правду: я начал сбор денег для детей, чьи родители сидели в тюрьме.

Я редко теряю самообладание, но, если кому-то удается привести меня в ярость, я взрываюсь, как бомба.

– Да, виновен! Виновен! Мне не следовало этого делать! Нужно было позволить чертовым детишкам голодать! Если их отцы в тюрьме, им не полагается есть! Пусть подыхают! – заорал я.

– Успокойтесь, – уговаривал Марвин, – успокойтесь. Идите домой и попытайтесь вспомнить, кто велел вам голосовать за Мальца. Увидимся утром.

Я вылетел из офиса, чувствуя себя униженным. Меня тошнило от унижения.

Ночью я не сомкнул глаз. Ворочался, метался и наконец принял решение. Ровно в десять я снова пришел в офис Шенка.

– Я увольняюсь. Можете разорвать мой контракт. Не желаю больше работать на этой студии. – Я повернулся и пошел к двери.

– Погодите. Не стоит спешить. Сегодня утром я говорил с Нью-Йорком. Мне сказали, если вы подпишете заявление о том, что не входите и никогда не входили в коммунистическую партию, все будет забыто. – Он протянул мне листок бумаги. – Вы подпишете?

Я просмотрел листок и немного успокоился.

– Подпишу. Потому что я не коммунист и никогда им не был.

Конечно, поведение Шенка было омерзительно, но разве можно сравнить этот случай с тем, что приходилось выносить многим невинным людям?

Я никогда не забуду своих талантливых друзей, которые так больше и не получили работы в Голливуде.

 

В феврале 1948 года были объявлены лауреаты премии Академии. Я был одним из пяти номинантов, за сценарий «Холостяка и малолетки», и уже начал принимать поздравления от коллег, агента и друзей, но в душе понимал, что не имею ни малейшего шанса получить «Оскара».

Картины моих соперников были чрезвычайно популярны: фильмы Чаплина «Месье Верду», «Двойная жизнь», «Тело и душа» и чрезвычайно сильный зарубежный фильм «Чистильщик обуви» («Шуша»).

Но стать номинантом столь престижной премии было чрезвычайно почетно, и я много раз гадал, кто получит премию.

Как-то мне позвонила Дона Холлоуэй, чтобы поздравить с номинацией. Мы давно стали хорошими друзьями – часто ходили в театр или на концерты, и мне всегда было с ней интересно.

В утро награждения Дона снова позвонила. Недавно она ушла из «Уильям Моррис» и теперь работала на студии «Коламбиа» референтом Гарри Кона, и я считал, что Кону крупно повезло, раз он заполучил такую сотрудницу.

– Готов получить «Оскара»? – спросила она.

– Я не пойду на церемонию.

Дона была явно шокирована:

– То есть как?!

– Дона, у меня нет никаких шансов на выигрыш. Зачем сидеть в зале и позориться?

– Если бы все так считали, – возразила она, – было бы некому получать «Оскара»! Ты должен пойти! Ну, согласен?

Я задумался. В самом деле, почему бы не встретить неудачу лицом к лицу и не поаплодировать победителю?

– А ты пойдешь со мной?

– Еще бы! Я хочу видеть тебя на этой сцене.

Двадцатая церемония награждения премиями Академии киноискусства проходила в «Шрайн-аудиториум». В то время церемонию не показывали по телевидению, зато освещали двести радиостанций Эй-би-си и радиосеть вооруженных сил. В зале было полно народа. Мы с Доной заняли свои места.

– Нервничаешь? – спросила Дона.

Я покачал головой. Этот вечер принадлежал одному из сценаристов, который получит «Оскара». Я же только зритель. У меня нет причин нервничать.

Церемония началась. Лауреаты выходили на сцену, чтобы принять «Оскара». Я спокойно сидел, наслаждаясь красочным зрелищем.

Наконец очередь дошла до наград за лучший оригинальный сценарий. Джордж Мерфи, актер, игравший главные роли во многих киномюзиклах, объявил:

– Номинанты премии: Абрахам Полонски за «Тело и душа»… Рут Гордон и Гарсон Кэнин, «Двойная жизнь»… Сидни Шелдон, «Холостяк и малолетка»… Чарлз Чаплин, «Месье Верду»… и Сержио Амидеи, Адольфо Франси, Чезаре Джулио Виола и Чезаре Дзаваттини за «Чистильщика обуви».

В зале стало тихо. Мерфи распечатал конверт.

– И победитель… Сидни Шелдон! «Холостяк и малолетка»!

Я словно примерз к креслу. Любой номинант, если он не полный идиот, додумался бы приготовить речь на всякий случай. Я же не приготовил ничего. Совсем ничего!

Джордж Мерфи снова назвал мое имя:

– Сидни Шелдон!

– Иди же, – прошипела Дона, толкая меня локтем.

Я словно в тумане поднялся и, спотыкаясь, пошел к сцене под аплодисменты публики. Мерфи пожал мне руку:

– Поздравляю.

– Спасибо, – выдавил я.

– Мистер Шелдон, в интересах науки и вечности не соблаговолите ли рассказать, откуда вы взяли столь оригинальную идею?

Как я мог не приготовить ничего? Хотя бы что-то!!!

– Э… ну… когда-то я жил в Нью-Йорке… и… там… было много… модных девушек. Наблюдая за ними, я и решил сделать картину… и, кажется… получилось…

Я и представить не мог, что способен молоть подобную чушь! Я чувствовал себя дураком!

Все-таки мне удалось настолько взять себя в руки, чтобы поблагодарить актеров и Ирвина Райса. Подумал и о Доре Шари. Стоит ли упоминать его имя? Он вел себя позорно, и я был зол на него. С другой стороны, он был сопродюсером фильма.

– …благодарю Дора Шари, – добавил я, после чего взял своего «Оскара» и почти свалился со сцены.

– Какой ты счастливчик, – прошептала Дона, когда я добрался до своего места. – Как себя чувствуешь?

Как я себя чувствовал? В жизни не испытывал такой депрессии! Казалось, я что-то украл у людей, действительно заслуживших эту награду. Я чувствовал себя самозванцем.

Церемония продолжалась, но для меня происходящее на сцене слилось в одну сплошную массу. Ричард Колман, держа «Оскара», говорил о «Двойной жизни». Лоретта Янг благодарила всех за «Дочь фермера». Все это тянулось бесконечно. Мне не терпелось выбраться из зала. В ночь, которая должна была стать счастливейшей в моей жизни, хотелось покончить с собой.

«Я должен пойти к психиатру. Со мной что-то неладно», – подумал тогда я.

 

Психиатра звали Джад Мармер. Мармера рекомендовали мне друзья, которые консультировались у него. Я знал, что многие пациенты доктора имели отношение к шоу-бизнесу.

– Чем могу помочь, мистер Шелдон? – спросил Джад Мармер, громоздкий мужчина с серьезным лицом, серебристыми волосами и проницательными голубыми глазами.

Я вспомнил, как убежал от психолога в Северо-Западном университете.

– Не знаю, – честно сказал я.

– Почему вы пришли ко мне?

– У меня проблема, и я не представляю, в чем она заключается. Работа на «МГМ» мне нравится. Я получаю немало денег. Несколько дней назад получил «Оскара», и все же… – Я пожал плечами. – Я несчастлив. Угнетен. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы прийти сюда, но все же я тут. И… что дальше?

– Понятно. И часто вы страдаете от депрессии?

– Иногда. Как все. Возможно, я зря отнимаю у вас время.

– Ничего. Времени у меня много. Расскажите, что угнетало вас в прошлом.

Я подумал о том, когда вместо радости ощущал тоску, и о том, когда вместо тоски едва не прыгал от радости.

– Видите ли, когда я жил в Нью-Йорке, один песенник, Макс Рич… – начал я.

Я говорил, а он слушал.

– Вам никогда не хотелось покончить с собой?

И ты меня не остановишь. А если и остановишь, я все равно сделаю это завтра…

– Хотелось.

– Чувствуете свою никчемность?

– Да.

– Понижена самооценка?

– Да.

– Считаете, что не заслужили свой успех?

Он читал мои мысли!

– Да.

– Угрызения совести?

– Да.

– Простите… – Он нажал кнопку переговорного устройства. – Мисс Купер, попросите следующего пациента немного подождать.

По моей спине прошел холодный озноб.

Доктор Мармер повернулся ко мне:

– Мистер Шелдон, у вас маниакально-депрессивный психоз.

Меня буквально передернуло.

– И что это означает?

– Отклонения в психике, сочетающие элементы мании и депрессии, когда настроение резко изменяется – от эйфории до отчаяния. Словно между вами и окружающим миром существует тонкий экран. Так что в каком-то смысле вы чужак, пытающийся проникнуть в нашу обычную жизнь.

У меня пересохло во рту.

– И насколько это серьезно?

– Маниакально-депрессивный психоз может производить опустошающее действие на людей. От него страдают не менее двух миллионов американцев. Один на десять семей. По какой-то причине болезнь чаще всего поражает именно артистические натуры. Примерами могут служить Ван Гог, Герман Мелвилл, Эдгар По, Вирджиния Вулф и многие-многие другие.

Лучше мне от этого не стало. В конце концов, это их проблема!

– И долго придется лечиться? – спросил я.

Доктор помолчал.

– Средств от этого нет, – признался он наконец.

– Что?! – в панике завопил я.

– Самое большее, что мы можем сделать, – попытаться замедлить развитие болезни медикаментами, но… – Он помолчал, потом продолжил: – Беда в том, что иногда возникают крайне неприятные побочные эффекты. Приблизительно один из пяти больных рано или поздно кончает жизнь самоубийством. От двадцати до пятидесяти процентов предпринимают хотя бы одну попытку самоубийства. Из тридцати тысяч самоубийств в год большая часть совершается больными маниакально-депрессивным психозом.

Мне становилось трудно дышать.

– Видите ли, есть различные формы болезни, – продолжал доктор Мармер. – Некоторые люди способны продержаться недели, месяцы и годы без резких перепадов настроения. У них периоды нормального настроения длятся довольно долго. Этот тип болезни называется «эвтимия». По-моему, у вас именно эта форма и есть. К сожалению, как я сказал, полного излечения добиться невозможно.

Теперь то, что со мной творилось, по крайней мере получило название. Доктор выписал мне рецепт, и я вышел из кабинета совершенно потрясенный.

«Он понятия не имеет, о чем говорит, – думал я. – У меня все хорошо. Все хорошо».

 

Глава 19

 

Премию Академии всегда окружали мифы и слухи. Стоит однажды получить «Оскара», и во второй раз не захочется. Стоит завоевать его, и ты теряешь вкус к работе.

Через неделю после церемонии награждения ко мне пришел Сэм Вайсборд:

– Еще раз поздравляю. Где собираешься его хранить?

– Пожалуй, постараюсь действовать как можно скромнее. Как насчет крыши моего дома? А если еще подсветить его кинопрожекторами? Представляешь, какой эффект!

– Незабываемое будет зрелище, – рассмеялся он.

– Но должен сказать, награждение стало для меня абсолютной неожиданностью.

– Знаю, – сухо заметил Вайсборд. – Слышал твою речь. Он сел и небрежно добавил: – Кстати я только что от Бенни Тау.

Тау был юристом «МГМ».

– У тебя контракт на семь лет. Нам дали все, о чем мы просили.

Я не верил своим ушам.

– Не может быть!

Вот она, власть «Оскара»!

– Они даже согласились на ежегодный трехмесячный отпуск, когда ты этого захочешь.

– Класс!

Я хотел иметь немного свободного времени, чтобы заняться кое-чем другим.

 

Я переехал в небольшой гостевой домик в Уэствуде. Дом состоял из маленькой спальни, маленького кабинета, маленькой гостиной, маленькой кухни и двух крохотных ванных комнат. Гараж, примыкавший к одной из стен, был гораздо больше самого дома. Тони Кертис и красавица Дженет Ли, знаменитые и очень талантливые актеры, жили в нескольких кварталах от меня. У них была машина, но не было гаража.

Как-то за ужином Тони спросил, нельзя ли снять мой гараж, поскольку оставлять машину на улице ему не хотелось.

– Снять нельзя, – ответил я, – но пользоваться можно сколько угодно.

Отныне их машина ночевала постоянно в моем гараже.

Домик был слишком мал, чтобы устраивать вечеринки, но я этого не знал, и потому у меня постоянно были гости. Мне повезло найти изумительного повара-филиппинца, который также выступал в роли бармена и делал уборку. В «МГМ» я встретил много интересных людей. Ко мне часто приходили ужинать Айра Гершвин со своей женой Ли, Керк Дуглас, Сид Сезар и многие другие звезды. Список был длинным и внушительным и включал Жюля Штайна, главу «МКА», самого влиятельного голливудского агентства, и его жену Дорис. Гостям порой приходилось сидеть на полу, потому что не хватало стульев, но никто не жаловался.

Один из самых удивительных людей, с которыми я познакомился в Голливуде, был Роберт Шиффер, начальник гримерного отдела на студии Диснея. Он был англичанином и во время войны служил в авиации. Шиффер владел яхтой и путешествовал по всему миру.

В 1946 году он работал на съемках фильма с Ритой Хейуорт. Рита собиралась начать новый фильм, у Гарри Кона, но внезапно сбежала вместе с Шиффером в Мексику. Съемки отложили, пока они переживали романтический период. Гарри Кон лез на стенку, потому что не мог их найти.

 

Каждую субботу у меня в доме играли в джин. За столик обычно усаживались Джерри Дэвис, сценарист и продюсер, режиссер Стенли Донен, Боб Шиффер и другие. Элизабет Тейлор, которой в то время было чуть за двадцать, приходила вместе со Стенли и каждую субботу, пока мы играли, готовила нам ленч.

Элизабет, миниатюрная и чувственная, с невероятными фиалковыми глазами, обладала той самой магией, которая позднее сделала ее легендой кино. Теперь трудно поверить, что эта красавица каждую субботу пропадала на кухне, делая сандвичи.

 

Сид Черисс работала по контракту с «МГМ». Девушка была сексапильной и талантливой. В тринадцать лет она вступила в труппу «Русский балет» и стала великолепной балериной. Мы договорились встретиться в субботу вечером, но она позвонила и отменила свидание.

– Что-то произошло? – спросил я.

– Объясню в понедельник, – уклончиво пробормотала она.

Но объяснять ничего не пришлось. Достаточно было прочесть заголовки. В этот уик-энд она вышла замуж за популярного певца Тони Мартина.

– Полагаю, ты слышал новости? – осведомилась Сид по телефону.

– Слышал. Надеюсь, вы с Тони будете счастливы.

Я пытался забыть ее, с головой погрузившись в работу. И я ждал чего-то нового.

Меня вызвал Кеннет Маккенна, директор сценарного отдела, уже немолодой, тощий седовласый тиран, правивший своими подданными, как крепостными.

Не потрудившись поздороваться, он отрывисто пролаял:

– У меня для тебя задание, Шелдон. «Шоу-пароход».

Задание показалось мне просто сказочным. «Шоу-пароход» был одним из лучших бродвейских мюзиклов: блестящая музыка и чудесное либретто. Мне нравилось это шоу. Но тут была одна проблема.

– Кеннет, я только сейчас сдал две переделки. Хотелось бы поработать над оригинальным сюжетом.

Маккенна угрожающе привстал:

– Будешь работать, над чем приказано! У тебя контракт со студией! Станешь мыть полы, если потребуется!

Я так и не переписал «Шоу-пароход». Слишком был занят мытьем пола следующие несколько недель.

 

* * *

 

В свой трехмесячный отпуск я собрался в Европу и с нетерпением ждал путешествия. Заранее забронировал билет на «Либерте», французский корабль, который, как я слышал, был великолепен.

Я позвонил Натали, Марти, Ричарду и Джоан, чтобы попрощаться, и вылетел в Нью-Йорк, где стоял мой корабль.

Среди пассажиров был Чарлз Макартур, с которым я познакомился раньше. Талантливый драматург, он написал в соавторстве с Беном Хектом «Первая полоса», «Джамбо», и «Двадцатый век». С ним была его жена, когда-то известная актриса Хелен Хейс.

Увидев ее впервые на какой-то вечеринке, Чарлз мгновенно влюбился и, взяв чашу с арахисом, предложил ей со словами: «Жаль, что это не бриллианты».

Вскоре они поженились. В день рождения Хелен Чарлз вручил ей маленькую чашечку с бриллиантами и сказал: «Жаль, что это не арахис».

Среди других пассажиров были Розалинд Рассел и ее муж, продюсер Фред Бриссон и Эльза Максвелл, знаменитая устроительница вечеринок.

В первый день путешествия ко мне пришел Чарлз:

– Эльза Максвелл услышала, что вы получили «Оскара». Она хочет пригласить вас сегодня на званый ужин. Я сказал, что вы не любите шумное общество.

– Чарли! Но я хотел бы прийти к ней на ужин!

Он улыбнулся:

– Пусть она думает, будто вас трудно заполучить. Я скажу, что вы подумаете.

Днем Эльза сама подошла ко мне:

– Мистер Шелдон, вечером я даю званый ужин в узком кругу и была бы счастлива, если бы вы согласились прийти.

– Обещаю, мисс Максвелл.

Ужин был восхитительным, и гости весело проводили время. Но когда я поднялся из-за стола, стюард сказал:

– Простите, мистер Шелдон, с вас три доллара.

Я покачал головой:

– Я гость мисс Максвелл!

– Да, сэр. С вас три доллара.

Я был вне себя.

Чарлз пытался меня успокоить.

– Кто же берет с гостей деньги? – кипятился я.

– Сидни, она славится именно тем, что сводит знаменитых людей. Сама же никогда ни за что не платит.

 

Приехав в Лондон, я остановился в отеле «Савой». Хотя война закончилась, Англия еще переживала ее последствия. Карточки так и не отменили, и буквально все было в дефиците.

Когда утром пришел официант, я заказал грейпфрут, яичницу, бекон и тосты. Официант с расстроенным видом развел руками:

– Мне очень жаль, сэр, но ничего этого нет. У нас только грибы или копченая селедка.

– Вот как?

Я выбрал грибы.

На следующее утро я заказал селедку.

В меню ресторана тоже не было почти ничего съедобного.

Наутро, к моему удивлению, позвонил Тони Мартин:

– Вы не говорили, что приедете в Лондон.

– Я был занят.

– Приходите сегодня на мой концерт.

У меня не было никакого желания знакомиться с человеком, женившимся на женщине, к которой я был неравнодушен.

– Простите, не могу… я…

– Я оставлю для вас билет в кассе, – перебил он. – Приходите за кулисы после концерта.

Но мне был совсем неинтересен концерт. Придется пойти за кулисы, рассыпаться в похвалах и удалиться.

Но я пересилил себя, пошел на концерт и не пожалел. Мартин был изумителен, и публика сходила с ума. Я пошел за кулисы поздравить его. В гримерной была Сид. Она тепло обняла меня и познакомила с мужем.

– Поужинайте с нами сегодня, – пригласил Тони.

Я покачал головой:

– Спасибо, но мне…

– Идемте.

Тони Мартин оказался одним из самых славных людей, с которыми меня сталкивала жизнь.

Ужинали мы в эксклюзивном частном клубе. Я и не знал, что на частные клубы карточная система не распространялась!

– У нас прекрасные бифштексы сегодня, – сообщил официант.

Мы все заказали это блюдо.

– Хотите бифштекс с яйцом, сэр? – спросил официант.

Это было первое яйцо, которое мне удалось отведать со дня прибытия в Лондон.

С тех пор я проводил каждый вечер с Тони и Сид, наслаждавшихся медовым месяцем. Как-то Мартин объявил:

– Утром мы отправляемся в Париж. Собирайтесь, вы поедете с нами.

Я не стал спорить.

Мы вылетели в Париж. Этот город показался мне сказочным. Тони заказал лимузин, и мы принялись объезжать обычные туристские приманки: Лувр, Триумфальную арку, могилу Наполеона, а также великолепные ресторанчики.

В воскресенье мы собрались на скачки, но, к несчастью, накануне чем-то отравились и были в ужасном состоянии.

Тони позвонил мне и жалобно простонал:

– Мы с Сид кошмарно себя чувствуем и никуда не можем ехать.

– Я тоже, Тони. Придется…

– Внизу тебя ждет лимузин. Поезжай.

– Тони…

– Поезжай. Поставишь и за нас тоже.

Я в полубреду все-таки отправился на скачки. У кассы змеилась огромная очередь. Когда я наконец добрался до окошечка, кассир спросил:

– Oui?

Я не знал французского и поэтому сунул ему деньги и поднял один палец. Он пробормотал что-то и толкнул деньги обратно.

Я попытался снова:

– Номер une.

Он снова отдал мне деньги. Люди, стоявшие за мной, начали терять терпение. Какой-то мужчина вышел из очереди и шагнул ко мне.

– В чем дело? – спросил он на английском.

– Я пытаюсь поставить деньги на номер первый.

Мужчина поговорил по-французски с кассиром и обернулся ко мне:

– Номер один снят со скачек. Выберите другую лошадь.

Я поднял два пальца, получил несколько билетов и кое-как добрался до трибун.

Номер два выиграл, и мы с Тони и Сид поделили деньги.

Путешествие так мне понравилось, что я решил приезжать в Европу каждый год.

 

В августе Дор Шари покинул пост главы «РКО», приняв предложение Луиса Б. Мейера стать главой производственного отдела «МГМ». Мой старый босс отныне становился моим новым боссом.

Мне поручили писать сценарий «Нэнси едет в Рио», где главные роли должны были играть Энн Сотерн, Джейн Пауэлл, Барри Салливан, Кармен Миранда и Луис Колхерн.

Продюсером назначили Джо Пастернака, немолодого венгра, говорившего с сильным акцентом. До того как прийти в «МГМ», он ставил короткие картины в «Юниверсал», находившейся на грани банкротства. Молодая актриса Дина Дурбин, от которой отказалась «МГМ», перешла на «Юниверсал», и Джо поручили поставить с ней картину «Три милые девушки».

К изумлению студии, сборы превзошли все ожидания. Дина Дурбин однажды утром проснулась знаменитой, а «Юниверсал» была спасена. Вскоре после этого Джо Пастернак принял предложение стать продюсером «МГМ».

Как-то Шари созвал совещание продюсеров. Когда все расселись, он объявил:

– У нас проблема. Я только что купил пьесу «Чай и симпатия». Это бродвейский хит, но цензоры не позволят нам снимать, потому что один из героев – гомосексуалист. Нужно что-то придумать. Я хочу услышать ваши предложения.

Последовало молчание. Потом кто-то из продюсеров сказал:

– Может, сделать его алкоголиком?

– Или наркоманом? – оживился второй.

– А если превратить его в калеку?

Так продолжалось довольно долго, прежде чем встал Пастернак:

– Все проще простого. Не нужно ничего менять. Он останется гомосексуалистом. – И торжествующе добавил: – Но в конце выяснится, что все происходит во сне.

На этом совещание закончилось.

 

Одним из преимуществ работы над «Нэнси едет в Рио» было знакомство с Луисом Колхерном. Колхерн начинал в театре и был блестящим актером. Внешность у него была выдающейся: высокий рост, орлиный нос. Он обладал к тому же звучным голосом. За плечами у Луиса было три брака с актрисами, и сейчас он был женат на четвертой. Он отличался безупречным чувством юмора, и находиться в его обществе было настоящим удовольствием. Он только что снялся в «Великолепном янки», истории судьи Оливера Уэнделла Холмса.[18]


Дата добавления: 2015-08-10; просмотров: 81 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 1 страница | Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 2 страница | Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 3 страница | Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 7 страница | Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 8 страница | Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 9 страница | И тут мне в голову пришла мысль что-нибудь написать. Киностудиям я, очевидно, не нужен. А как насчет телевидения? |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 4 страница| Успех фильма зависит от трех составляющих: сценария, сценария и сценария. Только не говорите этого сценаристам. 6 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.056 сек.)