ГЛАВА 17. Остаток субботы и воскресенье мы с отцом провели, болтаясь по городу

Остаток субботы и воскресенье мы с отцом провели, болтаясь по городу. Я постаралась угостить его всем, чем только можно: сводила и в «Джуниор» с их творожным пудингом, и в «Грейс папайя» за сосисками в тесте, и к Джонсу за пиццей, которую мы прихватили домой, чтобы поделиться с Кэри.

Мы побывали на смотровой площадке Эмпайр-стейт-билдинга, откуда, кстати, отец обозрел и статую Свободы, что его вполне устроило, а на Бродвее посетили дневное шоу. Прогулялись по Таймс-сквер, жаркой, многолюдной, с ужасными запахами, но довольно забавными и порой полуголыми — уличными исполнителями. Некоторых я сняла на телефон и отправила снимки Кэри, чтобы посмеялся.

На папу произвело впечатление наличие в городе пунктов неотложной помощи, и очень, как и мне в свое время, понравились конные полицейские патрули. Мы прокатились в запряженной лошадьми коляске по Центральному парку, отважно спустились в метро. Я показала ему Рокфеллер-центр, «Мейсиз» и Кроссфайр, насчет которого он заметил, что это здание производит впечатление даже притом, что находится по соседству с другими не менее впечатляющими строениями. Но в основном мы просто гуляли. Не ставили перед собой особых задач, а ходили, болтали, радовались тому, что мы вместе.

Я наконец услышала, как он познакомился с мамой. У ее маленькой спортивной машины спустилась шина, и она обратилась в автомастерскую, где он тогда работал. Их история напомнила мне старый хит Билли Джоэла «Uptown Girl», о чем я ему и сказала. Папа рассмеялся и заметил, что это была одна из любимейших его песен. А еще признался, что до сих пор помнит, как она вылезла из-за руля своей маленькой дорогушей тачки и перевернула весь его мир. Она была прекраснее всех и всего, что он видел до того и после… пока не появилась я.

— Ты в обиде на нее, папа?

— Я свыкся. — Он обнял меня за плечи. — Меня всегда задевало то, что, когда ты появилась на свет, она отказалась дать тебе мою фамилию. Ну а насчет денег и всего такого я ее понимаю. Ясно же, что я не мог сделать ее счастливой надолго, да и она знала себя достаточно хорошо, чтобы не осознавать этого.

Я кивнула, в чем-то жалея нас всех.

— И на самом деле, — вздохнул он и на миг прижался щекой к моей макушке, — хотя мне очень хотелось бы иметь возможность обеспечить тебя всем тем, чем обеспечивали ее мужья, я просто радуюсь тому, что у тебя это есть. Не такой я гордец, чтобы не признать: это ее решения сделали твою жизнь несравненно лучше. Да и меня случившееся не выбило из колеи. Я живу своей счастливой жизнью, и у меня есть дочка, которой я чертовски горжусь. И считаю себя настоящим богачом, потому что в мире нет ничего такого, что бы я хотел, но не имел.

Остановившись, я крепко обняла его:

— Я люблю тебя, папочка. Я так счастлива, что ты у меня есть.

Его руки замкнули меня в кольцо, и мне подумалось, что, быть может, в конечном счете и у меня все будет нормально. Ведь живут же и отец, и мать полноценной жизнью без тех, кого они любят.

Наверное, я тоже смогу.

Но когда отец уехал, я впала в отчаяние. Несколько следующих дней слились воедино. Каждый день я твердила себе, что никакого контакта с Гидеоном не жду, но, ложась в постель, не могла заснуть, переживая из-за того, что еще один день прошел без словечка от него.

Это не ускользнуло от внимания окружавших меня людей и встревожило их, что я почувствовала хотя бы по чрезмерной заботливости, проявленной Стивеном и Марком за ланчем в среду. Мы обедали в мексиканском ресторане, где работала Шауна, и вся эта троица изо всех сил старалась отвлечь и развеселить меня. Я и сама старалась отвлечься, потому что мне нравилось их общество и огорчала тревога, которую я видела в их глазах, но внутри у меня оставалась пустота, которую ничто не могло заполнить, не говоря уж о такой мелочи, как беспокойство, связанное с расследованием смерти Натана.

Мама звонила мне ежедневно, спрашивая, связывалась ли со мной снова (чего не было) полиция, и информируя меня обо всех встречах полиции с ней или Стэнтоном.

Меня беспокоило то, что они упорно кружили вокруг Стэнтона, но я убеждала себя, что, поскольку мой отчим явно невиновен, они всё едино ничего не нароют. По правде… я вообще сомневалась, смогут ли они что-либо выяснить. Вне всякого сомнения, это было убийство, иначе никто не стал бы затевать расследование. Но Натан только появился в городе, связи его известны не были, и мало ли кто мог захотеть убить его.

Другое дело, что я не могла отделаться от засевшего в подсознании подозрения, что за этим мог стоять Гидеон. А потому мне было еще труднее забыть о нем, ведь я и сама, еще девочкой, долгое время желала Натану смерти. Желала ему таких же страданий, каким он годами подвергал меня. Из-за него я лишилась не только девственности, но и невинности в более широком смысле. Потеряла чувство собственного достоинства и самоуважение. А под конец потеряла еще и ребенка, когда, по сути, еще сама была ребенком.

Я ощущала каждую минуту каждого прожитого дня. Заставляла себя ходить к Паркеру на крав-мага, смотреть телевизор, улыбаться и смеяться, когда это следовало делать, особенно рядом с Кэри, и вставать по утрам навстречу новому, такому же дню. И старалась игнорировать тот факт, что внутри у меня все омертвело. Самым ярким ощущением оставалась пульсирующая во мне непреходящая боль. Я похудела и, хотя много спала, не чувствовала себя отдохнувшей.

В четверг, на шестой день после расставания, я отправила секретарше доктора Петерсена послание, известив ее о том, что наших совместных с Гидеоном визитов больше не будет. В тот же вечер Клэнси подвез меня к дому Гидеона, и я оставила у консьержа в запечатанном конверте ключ от его апартаментов и подаренное им кольцо. Записки не приложила, потому что все уже было сказано.

В пятницу у нас появился новый помощник одного из младших менеджеров, и Марк попросил меня помочь ему освоиться в офисе. Новичка звали Уилл, и он сразу мне понравился. У него были темные курчавые, но ко\ротко подстриженные волосы и длинные бакенбарды, а очки в квадратной оправе придавали ему легкомысленный вид. Вместо кофе он пил лимонад и продолжал встречаться с девушкой, с которой сошелся еще в школе. Большую часть утра я показывала ему, что к чему

— Вижу, тебе тут нравится, — заметил он.

— Слабо сказано, — улыбнулась я,

Уилл улыбнулся в ответ:

— Очень рад. Поначалу я не был уверен: в тебе как-то не чувствовалось энтузиазма, хотя ты и говорила хорошие слова

— Моя вина. Но у меня случился крутой облом… — Я попыталась пожать плечами. — Короче, мне очень трудно сейчас чему-то радоваться, даже тому, что обычно меня очень воодушевляет. Как, в частности, эта работа.

— Жаль, что у тебя так вышло, — сказал он. В его темных глазах теплилось сочувствие!

— Да уж. Самой жаль.

К субботе Кэри уже и выглядел, и чувствовал себя гораздо лучше. Правда, ребра оставались в корсете и рука в гипсе, но ходил он уже сам и в услугах сиделки больше не нуждался. Зато моя мама доставила на квартиру целую команду из салона красоты — шесть очаровательных женщин в белых халатиках, которые оккупировали мою гостиную. Кэри был на седьмом небе и от души наслаждался процедурами. А вот мама, что было совершенно на нее непохоже, выглядела усталой, и я понимала, что она беспокоится за Стэнтона. И не исключено, что еще и изводила себя мыслями о папе. Мне казалось невозможным, чтобы она не думала о нем, неожиданно встретив его после почти двадцати пяти лет разлуки. Его по-прежнему страстно влекло к ней. До этого я и вообразить не могла, что столь жаркие чувства могут сохраняться так долго.

Что же до меня, то мне просто было радостно находиться в обществе двух человек, любивших меня и знавших меня достаточно хорошо, чтобы словом не напоминать о Гидеоне и вообще избегать всего, что могло 6 м действовать мне на нервы. Мама принесла коробку моих любимых трюфелей, которыми я потихоньку наслаждалась. За эту слабость она никогда меня не укоряла. С тем, что женщина имеет право любить шоколад, соглашалась даже она

— Что ты собираешься сделать? — спросил меня Кэри, лицо которого покрывала вязкая черная масса.

Волосы ему уже подстригли и уложили в привычном для него сексуальном стиле, ногти на ногах привели в порядок.

Я облизала шоколад с пальцев, обдумывая ответ. Когда мы посещали спа-салон в прошлый раз, я как раз согласилась иметь дело с Гидеоном. Мы с ним собирались на первое свидание, я знала, что у нас будет секс. Поэтому выбирала процедуры, делавшие меня максимально соблазнительной, придававшие коже особую мягкость и насыщавшие возбуждающими ароматами.

Но сейчас дела обстояли иначе. В некотором смысле у меня появился второй шанс. Разумеется, расследование смерти Натана являлось для всех нас источником беспокойства, но то, что он навсегда исчез из моей жизни, давало мне свободу, потребность в которой я раньше не осознавала. Должно быть, где-то на задворках моего сознания все это время таился страх, ведь пока он был жив, сохранялась и возможность того, что я увижу его снова.

Теперь я обрела свободу.

Кроме того, передо мной открылась новая возможность еще лучше узнать столь полюбившийся мне Нью-Йорк. Я не была связана никакими обязательствами, не должна была ни перед кем отчитываться и сама могла стать кем угодно. Кем, вообще, являлась некая Ева Трэмелл, живущая на Манхэттене и обожающая свою работу в рекламном агентстве? Пока для меня самой это оставалось загадкой, поскольку, будучи пересажена сюда из Сан-Диего и не успев толком прижиться, я оказалась вовлеченной в орбиту загадочного и невероятно могущественного мужчины.

Но и на восьмой день «после Гидеона» Ева Трэмелл продолжала зализывать незаживающие раны, причем это могло затянуться очень надолго. Возможно, навсегда, потому что мне трудно было представить, чтобы я могла полюбить кого-то другого так, как любила Гидеона. К худу ли, к добру ли, но он был для меня родной душой. Во многих отношениях моим отражением.

— Ева? — вырвал меня из задумчивости Кэри.

— Все, — решительно заявила я. — Желаю новую стрижку. Что-нибудь короткое, игривое и шикарное. Ногти покрою ярко-красным, как пожарная машина, лаком — и на руках, и на ногах. Хочу стать новой Евой.

У Кэри поднялись брови.

— Ногти — да. Волосы — быть может. Но не стоит принимать огульных решений только потому, что ты переживаешь из-за парня. Тебе это потом аукнется.

Я вздернула подбородок:

— Я уже делаю это, Кэри Тейлор. А тебе остается или поддержать меня, или заткнуться и смотреть.

— Ева! — воскликнула мама. — Ты будешь выглядеть потрясающе. Я знаю, что надо сделать с твоими волосами. Ты будешь в восторге!

— Кэри скептически поджал губы:

— Ну ладно, детка. Посмотрим, какова из себя будет Новая Ева.

Новая Ева предстала современной, чуточку нервной секс-бомбой. Мои прежде длинные, прямые светлые волосы подстригли лесенкой и сделали платиновое мелирование. Теперь они, обрамляя лицо, доходили только до плеч. К новой прическе пришлось подобрать и соответствующий макияж, ну а мягкий розовый блеск для губ прекрасно сочетался с дымчато-серыми глазами. А вот от красного лака для ногтей я все-таки отказалась, заменив его на шоколадный, — и не прогадала. Во всяком случае, сейчас он меня устраивал. Как вариант для переходного периода.

— Ладно, беру свои слова обратно, — присвистнув, произнес Кэри. — Похоже, что разрыв отношений ты переносишь очень даже неплохо.

— Видишь? — радостно подхватила улыбающаяся мама. — Я ж тебе говорила! Сейчас ты выглядишь настоящей утонченной столичной штучкой.

— Ну-ну, стало быть, вот вы что так называете? Глядя на свое отражение, я нашла, что, преобразившись, стала выглядеть чуть старше. Определенно более ухоженной. Безусловно, сексуальнее. Меня воодушевило то, что из зеркала на меня смотрела не совсем та подавленная, с опустошенным взглядом молодая женщина, к облику которой я успела привыкнуть уже почти за две недели. Ну а печаль в глазах и похудевшее лицо каким-то образом сочетались с моим новым, более смелым образом.

Мама настояла на том, что, раз уж мы так прекрасно выглядим, нам просто необходимо посетить какой-нибудь ресторан. Она позвонила Стэнтону и сообщила о своих намерениях, причем по их разговору я поняла, что ее прямо-таки девичья непосредственность порадовала мужа. Поручив ему подобрать подходящее местечко и заказать столик, она вновь переключилась на меня и извлекла из шкафа маленькое черное платье. А пока я примеряла его, достала еще одно мое платье для коктейлей цвета слоновой кости.

— То, что надо, — сказала я ей, находя удивительным и чудесным то, что мама запросто может появиться на людях в одежде, вроде бы предназначенной для особы, которая чуть ли не на двадцать лет моложе ее.

Когда мы привели себя в надлежащий вид, она отправилась в комнату Кэри и помогла собраться ему. Я смотрела сквозь дверь, как моя мать хлопочет возле него, говоря что-то в своей, вовсе не требующей непременного ответа манере. На лице Кэри светилась улыбка, он следил за перемещениями мамы по комнате с выражением, сильно смахивавшим на восторг. Аккуратно разгладив ладонями рубашку на его широких плечах, она умело завязала галстук и отступила на шаг полюбоваться делом своих рук. Один рукав у него оставался закатанным из-за гипса, да и синяки на лице все еще проступали, однако даже это не могло умалить очарования Кэри Тейлора в элегантном вечернем наряде.

Улыбка моей мамы осветила всю комнату.

— Ошеломляюще, Кэри. Просто ошеломляюще.

— Спасибо.

Она поцеловала его в щеку:

— Снаружи ты почти так же прекрасен, как и внутри.

Он моргнул и посмотрел на меня со смущением в зеленых глазах. Я прислонилась к дверной раме и сказала:

— Чтоб ты знал, Кэри Тейлор, некоторые из нас видят насквозь, так что всем этим внешним великолепием нас не обдуришь. Мы-то знаем, что внутри у тебя большое и прекрасное сердце.

— Пошли! — Мама взяла нас обоих за руки и потащила к выходу.

Спустившись, мы обнаружили, что лимузин Стэнтона уже поджидает нас. Выйдя из задней двери, мой отчим заключил маму в объятия и легонько поцеловал в щечку, поскольку знал, что размазывать ее губную помаду нежелательно. Стэнтон был симпатичным мужчиной с серебристой сединой и голубыми, как джинса, глазами. Возраст уже наложил определенный отпечаток на его лицо, но он оставался привлекательным, хорошо сложенным и энергичным.

— Ева! — Он обнял меня и тоже поцеловал в щеку. — Выглядишь сногсшибательно!

Я улыбнулась, не будучи уверена в том, что в данном случае значит «сногсшибательно»: то, что я убиваю наповал или же сама выгляжу так, будто вот-вот свалюсь с ног. С Кэри Стэнтон поздоровался за руку и слегка похлопал его по плечу.

— Рад снова видеть вас на ногах, молодой человек. Нам всем пришлось поволноваться.

— Большое спасибо. За все.

— Не стоит благодарностей, — отмахнулся Стэнтон. — Всегда рады помочь, чем можем.

У моей мамы вырвался глубокий вздох. На Стэнтона она смотрела сияющими глазами, а когда поймала мой взгляд, улыбнулась. И улыбка эта была умиротворенной.

Мы поехали в частный клуб, где играл большой оркестр и выступали превосходные солисты — певец и певица. На протяжении вечера они сменяли друг друга, создавая великолепный аккомпанемент, вполне соответствовавший превосходным блюдам, свечам на столе и бархатной отделке ресторанной кабинки. Я была просто очарована.

Между основным блюдом и десертом Кэри пригласил меня на танец. По настоянию моей матери мы с ним оба закончили танцевальные классы, но в этот раз движения пришлось упростить из-за его телесных повреждений. В основном мы просто покачивались в обнимку на месте, смакуя удовольствие от того, что удачный день завершался прекрасным вечером в кругу таких близких людей.

— Ты только взгляни на них, — сказал Кэри, глядя, как Стэнтон умело ведет маму по танцполу. — Он от нее без ума.

— Это точно. И она хорошо к нему относится. Они дают друг другу то, что каждому из них нужно.

Кэри посмотрел на меня:

— Думаешь о своем отце?

— Немножко.

Я пробежалась рукой по его волосам, воображая себе другие, длиннее и темнее, похожие на ощупь на плотный шелк

— На самом деле я никогда не считала себя романтичной натурой. Нет, романтика мне, конечно, по душе, все эти широкие жесты, сладостное замирание сердца и все такое. Однако мечты о Прекрасном Принце, любви всей жизни и тому подобном — это не по моей части.

— Ты да я, детка, мы с тобой слишком издерганы. Все, что нам нужно, — это сумасбродный секс с кем- нибудь, знающим про наши задвиги и принимающим их как должное.

Мои губы скривились.

— На каком-то этапе мне сдуру померещилось, будто для нас с Гидеоном все это возможно. Будто любовь — это все, что нам нужно. Наверное, из-за того, что раньше я даже не предполагала, что могу так втрескаться. Я верила в сказочку, что уж если влюбишься, то будешь счастлива всю жизнь.

Кэри прижался губами к моему лбу:

— Прости, Ева. Я знаю, что тебе больно. Мне бы очень хотелось иметь возможность тебе помочь.

— Ну почему мне ни разу не повезло встретиться с человеком, с которым я была бы счастлива.

— Плохо, что мы с тобой не хотим путаться. Уж мыто друг другу подошли бы, лучше не бывает.

Рассмеявшись, я припала щекой к его груди.

Когда песня закончилась, мы направились к столику. Почувствовав на запястье чьи-то пальцы, я повернулась — и обнаружила, что смотрю в глаза Кристоферу Видалу, сводному брату Гидеона.

— Можно пригласить тебя на следующий танец? — спросил он с мальчишеской улыбкой.

В его облике не было решительно ничего от подлеца и злодея с тайного видео, снятого Кэри на вечеринке в особняке Видалов.

Кэри выступил вперед, ожидая моего решения.

Первым моим порывом было отказать Кристофера но потом я огляделась.

— Ты здесь один?

— Да какая разница? — Он привлек меня к себе. — Мне хочется танцевать именно с тобой. Я ее забираю, — добавил он, обращаясь к Кэри и увлекая меня в сторону.

При первой нашей встрече он тоже пригласил меня на танец. Но тогда это было мое первое свидание с Гидеоном, и с тех пор все коренным образом изменилось.

— Фантастически выглядишь, Ева. Я в восторге от твоей прически.

— Спасибо, — ответила я с натянутой улыбкой.

— Да расслабься ты. Ну что ты так напряглась? Я же не кусаюсь.

— Извини. Просто хочу быть уверена, что не обижу кого-нибудь, кто с тобой здесь.

— Здесь только мои родители да менеджер певца, который хотел бы заключить контракт с «Видал рекорде».

— Вот как. — Моя улыбка сделалась более искренней. Что-то в этом роде я и надеялась услышать.

Пока мы танцевали, я оглядывала зал. То, что по окончании песни Элизабет Видал поднялась из-за столика и поймала мой взгляд, я восприняла как знак. Извинившись перед спутниками, она направилась в дамскую комнату, и я, в свою очередь, извинилась перед Кристофером. Он начал возражать, но я сказала, что мне необходимо освежиться. Кристофер унялся, но настоял на том, что потом угостит меня выпивкой.

Направившись следом за его матерью, я размышляла о том. не следует ли мне заявить Кристоферу, что, по моему мнению, он та еще задница. Я не знала, рассказала ли ему Магдалена о видео, и если нет, то для этого, надо полагать, имелись веские основания.

Я подождала Элизабет у дверей. Выйдя, она увидела меня в коридоре и улыбнулась.

Мать Гидеона была красивой женщиной с длинными прямыми черными волосами и такими же восхитительными голубыми глазами, как у ее сына и Айерленд. От одного взгляда на нее у меня сжалось сердце. Мне так не хватало Гидеона. Требовалась ежечасная внутренняя борьба, чтобы принять случившееся как данность и не позволить себе попытаться вновь вступить с ним в контакт.

— Ева. — Она расцеловала меня в обе щеки. — Мне Кристофер сказала, я ведь поначалу вас не узнала. С этой прической, можно сказать, совсем другая девушка. Но очаровательная.

— Спасибо. Мне нужно с вами поговорить. С глазу на глаз.

— О? — нахмурилась она. — Какие-то неприятности? Это связано с Гидеоном?

— Пройдемся. — Я указала жестом вглубь коридора, в сторону аварийного выхода.

— Да в чем дело?

— Помните, еще ребенком Гидеон пожаловался вам, что подвергся надругательству и насилию?

Ее лицо побледнело.

— Он вам об этом рассказал?

— Нет. Но я была свидетельницей его кошмаров. Жутких, неистовых, ужасных кошмаров, когда он молит о милосердии. — Мой голос был тих, но дрожал от гнева. Она, со своей стороны, несколько растерялась, но и ощетинилась. — Вы мать, вы были обязаны его защитить.

Элизабет вздернула подбородок:

— Вы не знаете…

— Вас нельзя обвинить в том, что случилось, пока вы ничего не знали, — выпалила я ей в лицо, с удовлетворением отметив, что она отступила назад. — все происходившее потом целиком на вашей совести

— Прекратите! — воскликнула она. — Что за чушь вы несете? Как вы смеете выдвигать подобные вздорные, ни на чем не основанные обвинения?

— Еще как смею. Ваш сын был серьезно травмирован тем, что с ним случилось, но ваш отказ поверить ему уязвил его в миллион раз сильнее.

— Вы всерьез считаете, что я стерпела бы надругательство над собственным сыном? — Глаза ее горели, лицо раскраснелось от гнева. — Гидеон прошел проверку у двух не связанных между собой педиатров на предмет… травмы. Я сделала все, что от меня требовалось.

— Кроме одного — не поверили ему. А должны бы, если вы мать.

— Я еще и мать Кристофера, который был там. Он поклялся, что ничего не было. Кому я должна была верить при полном отсутствии каких-либо доказательств? Никто не мог ничем подтвердить жалобы Гидеона.

— Да как он мог представить доказательства? Он был ребенком! — Я задрожала от переполнявшего меня гнева и сжала кулаки, сдерживая порыв залепить ей оплеуху. Не только за то, чего лишился Гидеон, но и за то, чего лишились мы оба. — Вам следовало занять его сторону, как бы то ни было.

— Гидеон был сложным мальчиком, наблюдавшимся у психиатра в связи с самоубийством отца, и болезненно требовал внимания. Вы понятия не имеете, что он тогда собой представлял.

— Зато я знаю, каков он сейчас. Надломленный, страдающий, не верящий, что он достоин любви. И вы помогли ему стать таким.

— Провалитесь вы в ад! — выпалила она и устремилась прочь.

— Я уже там, — крикнула я ей вдогонку. — И ваш сын тоже.

***

Воскресенье я провела в качестве Прежней Евы.

У Трея был выходной, и он забрал Кэри, чтобы вместе позавтракать и сходить в кино. Я была рада видеть их вместе и взволнована их совместными попытками наладить отношения. Больше никого из звонивших ему на сотовый Кэри не приглашал, что заставляло задуматься: не переосмысливает ли он свои связи. По моим догадкам, многие из них были, может быть, и интересными, но поверхностными, лишенными основательности.

Получив всю квартиру в единоличное распоряжение, я бессовестно дрыхла без задних ног, набивала желудок всяческой вреднятиной и, уж конечно, оставалась в пижаме. И тосковала в своей комнате по Гидеону, пялясь на фотографии, ранее стоявшие на моем рабочем столе. Мне недоставало тяжести его кольца на пальце, звука его голоса. Недоставало его рук, его губ, той властной нежности, с которой он обо мне заботился.

Но в понедельник утром из квартиры вышла уже Новая Ева. С дымчатыми глазами, розовыми губами, новой стильной прической я чувствовала, что и вправду могу в течение дня делать вид, будто я совсем другая. Будто бы сердце мое не разбито и меня не одолевают горечь и гнев.

«Бентли» я увидела, как только вышла из дому, однако Энгус не стал вылезать из машины, зная, что с моей стороны все равно последует отказ. Меня озадачивало то, что Гидеон заставлял его тратить время попусту отираясь возле меня на тот случай, если мне все-таки захочется куда-нибудь поехать. В этом не было никакого смысла, если только Гидеон не чувствовал себя виноватым. Я ненавидела чувство вины, ненавидела за то, что сто причиняло страдания стольким близким мне людям и хотела, чтобы они отбросили его и двигались дальше. Как пыталась делать я.

Утро в «Уотерс, Филл и Лимэн» пролетело незаметно, потому что помимо моих обычных обязанностей, я еще и вводила в курс дела новичка Уилла, который, к моей радости, не стеснялся спрашивать что да как. Это загружало меня полностью, не давая возможности подсчитывать секунды, минуты и часы, прошедшие после того, как я видела Гидеона в последний раз.

— Хорошо выглядишь, Ева, — заметил Марк, когда я заглянула к нему в кабинет. — У тебя все в порядке?

— Я бы не сказала. Но к этому стремлюсь.

Он подался вперед, опершись локтями о стол.

— Знаешь, как-то мы со Стивеном расстались на целых полтора года. Накопились претензии, обиды, и мы решили, будто нам лучше разойтись. Идиотское было решение, кошмарное, — с нажимом произнес он. — Как вспомню, в дрожь бросает. Вставать по утрам было для меня подвигом, да и он чувствовал себя не лучше. Так что как ни крути… Ладно, если тебе что-то нужно…

— Спасибо. Лучшее, что ты можешь сделать для меня сейчас, — это загрузить работой, чтобы у меня не оставалось времени думать ни о чем другом.

— Вот уж это — пожалуйста.

Когда подошло время обеденного перерыва, мы с Уиллом прихватили Мегуми и отправились в ближайшую пиццерию. Мегуми проинформировала меня о том, как развиваются ее отношения, начавшиеся со свидания вслепую, а Уилл поделился историей о том, как они с его девушкой решили обставить квартиру мебелью «сделай сам» и что из этого вышло.

— На выходные мы собираемся в Хэмптонс, — сообщила Мегуми на обратном пути в Кроссфайр. — У дедушки и бабушки моего парня там дом. Знаешь, что это за место?

— Крутое! — ответила я, проходя за нею через турникет. — Завидую, что ты можешь удрать от этой жарищи.

— Да уж точно.

— Это всяко лучше сборки мебели, — проворчал Уилл, направляясь в потоке сотрудников к лифтам. — Жду не дождусь, когда это закончится.

Двери закрылись, но тут же открылись снова, и в кабину следом за нами вошел Гидеон. Знакомое, физически ощутимое энергетическое поле заполнило пространство, по моей спине побежали мурашки, и на шее вздыбились волоски.

Мегуми бросила на меня взгляд, и я покачала головой. У меня хватило ума не смотреть прямо на него, иначе не могу поручиться, что не совершила бы что-нибудь поспешное и отчаянное. Слишком уж сильно меня к нему тянуло, и слишком давно он не прикасался ко мне. Когда-то я имела полное право дотронуться до него, взять за руку, прильнуть к нему, запустить пальцы ему в волосы, и мне было мучительно больно, что все это уже было недоступно. Мне пришлось закусить губу, чтобы сдержать рвавшийся наружу мучительный стон.

Я опустила голову и, хотя все равно чувствовала на себе взгляд Гидеона, продолжила говорить с товарищами по работе, заставляя себя сосредоточиться на сборке мебели и компромиссах, необходимых для сожительства с лицом противоположного пола.

По мере того как лифт поднимался, останавливаясь на разных этажах, народу в кабине оставалось все меньше. Зная привычки Гидеона, в частности то, что он никогда не ездит в набитых битком лифтах, я не могла не подозревать, с надеждой и мольбой, что он оказался здесь только из-за желания увидеть меня, побыть со мной, пусть и столь ужасающе обезличенным способом.

Когда мы добрались до двадцатого этажа, я, глубоко вздохнув, приготовилась выйти наружу, внутренне содрогаясь от необходимости покинуть того единственного в мире, который позволял мне чувствовать себя по-настоящему живой.

Двери открылись.

— Подожди.

Я закрыла глаза, остановленная этой мягкой, хрипловатой командой, хотя прекрасно понимала, что мне следовало бы выйти, как будто я ничего не слышала. Понимала, что оттого, что отдам ему еще часть себя, пусть даже еще минуту моей жизни, мне будет лишь больнее. Но как я могла воспротивиться? В отношении Гидеона у меня этого не получалось никогда.

Я посторонилась, давая возможность выйти остальным. Уилл, увидев, что я задержалась, непонимающе нахмурился, но Мегуми вытолкнула его наружу. Двери закрылись.

С бьющимся сердцем я забилась в угол. Гидеон стоял напротив, излучая требовательное нетерпение. По мере подъема к последнему этажу мое тело откликалось на его почти осязаемое желание. Груди налились и отяжелели, промежность набухла и увлажнилась. Я жаждала его. Нуждалась в нем. Дыхание мое участилось.

Он даже не прикоснулся ко мне, а я чуть ли не задыхалась от вожделения. Лифт начал двигаться медленнее. Гидеон достал из кармана ключ и вставил в панель, остановив кабину.

И подошел ко мне.

Нас разделяли всего лишь дюймы. Голова моя была опущена, так что видела я только его до блеска начищенные туфли да слышала дыхание, глубокое и быстрое, как у меня. А когда вдохнула запах его кожи, сердце мое подскочило.

— Повернись, Ева.

От этого столь знакомого и любимого мною повелительного тона меня бросило в дрожь. Закрыв глаза, я повернулась и охнула, когда он тут же приник ко мне сзади, прижав меня к стенке лифта. Его пальцы сплелись с моими, подняв мои руки к плечам.

Ты так прекрасна, — выдохнул он прямо мне в волосы. — На тебя просто больно смотреть.

— Гидеон, что ты делаешь?

Я чувствовала исходящее от него обволакивающее меня возбуждение. Его мощное тело было крепкими жарким, дрожащим от напряжения. Член уже встал и я, не в силах ничего с собой поделать, начала о него тереться. Я хотела его. Хотела ощутить его в себе. Наполняющим меня. Завершающим меня. Без него я была такой пустой.

Он содрогнулся и сделал глубокий вдох. Его пальцы непрерывно шевелились, словно он исходил желанием прикоснуться ко мне где-то еще, но сдерживал себя.

Ощутив, как надавило на мою плоть подаренное мною кольцо, я повернулась и, увидев его, напряглась в боли и смятении.

— Зачем? — прошептала я. — Чего ты от меня хочешь? Оргазма? Хочешь трахнуть меня, да? Спустить в меня?

Эти бесцеремонно брошенные ему в лицо слова заставили его резко выдохнуть.

— Не надо!

— Не надо называть вещи своими именами? — Я закрыла глаза. — Ладно. Просто сделай это. Только вот это кольцо к подобному действу не больно-то подходит.

— Я никогда не сниму его. Нет. Никогда.

Он отпустил мою руку и полез в карман. Я молча смотрела на то, как он снова надел подаренное им кольцо мне на палец, поднес мою руку к губам, поцеловал, а потом запечатлел еще один поцелуй — быстрый, крепкий, жаркий — на моем виске.

— Жди! — произнес он.

И вышел. Лифт пошел на спуск. Моя правая рука судорожно сжалась в кулак. Тяжело дыша, я попятилась от стены.

— Ждать чего?

Дата добавления: 2015-08-09