Упущенный шанс

В общем и целом к моменту моего отъезда БНД была вполне довольна результатами сотрудничества. Она получила больше информации изнутри Штази, чем когда‑либо раньше. И, тем не менее, можно было бы достичь и большего.

Внедрение или вербовка «личного опорного пункта», то есть, агента в спецслужбе противника всегда была и остается одной из главнейших задач любой разведки, потому что именно туда стекаются все секреты, там противник планирует и по возможности реализует свою стратегию. Имея агента на такой позиции можно практически парализовать противника. Достаточно вспомнить уже упоминавшихся Джорджа Блейка, Гордона Лонсдейла и Кима Филби, которые в ранней фазе Холодной войны благодаря своей деятельности на пользу Советов нанесли серьезнейший ущерб британской разведке МИ-6. Их измена стоила жизни некоторым английским источникам в Советском Союзе. Кстати, менее известна история Олега Пеньковского, полковника советской военной разведки ГРУ, информировавшего в конце 1950–х годов МИ-6 и ЦРУ о советской позиции в Берлинском кризисе, а потом осенью 1962 года о секретных планах СССР по размещению ядерных ракет на Кубе. Вскоре после этого он был разоблачен КГБ и по окончании показательного процесса в мае 1963 года казнен.

В моем лице БНД заполучила кадрового сотрудника внешней разведки МГБ, который, хотя в звании старшего лейтенанта и не был особо важной птицей, но благодаря должности секретаря партийной организации отдела и многочисленным личным контактам в кругу коллег имел доступ к большому кругу информации, которая могла быть полезной для Запада. Кроме того, я был готов действовать в качестве «крота» в центральном аппарате противника, то есть целенаправленно собирать необходимые материалы и добывать информацию. Но Федеральной разведывательной службе так никогда и не пришло в голову дольше использовать меня как двойного агента. Если бы все было бы устроено умнее, можно было бы достичь более значительных результатов. Вот в чем, собственно, и состоял упущенный шанс.

Я в свое время выбрал БНД в качестве партнера, потому что считал тогда ЦРУ организацией, работавшей спустя рукава и слишком неосторожной. Но вскоре я на своем опыте убедился, что американцы работают намного профессиональней и целеустремленней, чем их коллеги из Пуллаха, и, кроме того, располагают большей политической поддержкой. К ЦРУ прислушивался американский президент и даже просил их совета во внешнеполитических вопросах. Западногерманские канцлеры, в частности, Гельмут Шмидт, напротив, не были особо высокого мнения о Федеральной разведывательной службе и старались сотрудничать с нею как можно меньше. Это привело к формированию совершенно специфического менталитета у сотрудников разведки. Самым важным правилом для них стало: лишь бы только не совершить ошибку, чтобы не подвергнуть себя критике и не выглядеть смешным в глазах общественности. Самый высший приоритет состоял в том, чтобы предотвратить ущерб своим собственным сотрудникам. БНД со своей сложной бюрократической структурой я воспринимал как неповоротливый чиновничий аппарат.

Когда я предложил им сотрудничество, они вряд ли даже рассматривали вариант, что это предложение сделано всерьез и дает им большой шанс. В основном они исходили из того, что МГБ хочет лишь вести игру в БНД, чтобы заманить их людей на территорию ГДР, арестовать их там и устроить шумную кампанию против ФРГ в мировой прессе. Как альтернативу они рассматривали также возможность, что Штази через меня будет снабжать БНД дезинформацией. Американцы, которым я несколько позже рассказал эту историю, только схватились за голову. Какая разведка в здравом уме предложит противнику услуги своего кадрового оперативного офицера, только чтобы поймать, возможно, какого‑то малозначительного курьера! И даже дезинформацией, как правило, снабжают через перевербованного агента, а не через кадрового офицера из центрального аппарата.

Даже если согласиться, что БНД предполагала оперативную игру, ее поведение никак не выглядит разумным. Логической реакцией с их стороны было бы отправить мне по радио хитро составленный каталог вопросов. Из ответов на них можно было бы сделать выводы о моих истинных намерениях, мотивах и добросовестности. Вместо этого БНД в первую очередь потребовала от меня выдать им личные данные моих агентов. Вот это уже было чересчур! Они хотели, чтобы я сразу отдал им самое важное, что у меня было, ничего не предложив взамен и не пойдя со своей стороны даже на минимальный риск. На это я никак не мог согласиться. Между тем я задавался вопросом, действительно ли я имею дело с профессионалами на другой стороне. Даже после авантюрной пересылки микрофишей, когда должно было стать полностью ясно, что здесь речь идет не об игре, а о серьезном сотрудничестве, они ничего не предприняли, чтобы каким‑то образом встретиться со своим новым информатором и согласовать дальнейшие действия. По причине излишней осторожности они вместо этого совершали одну глупость за другой. Условные адреса были не настоящими, а только дурацкими адресами для отсылки за выехавшим адресатом, совершенно непригодными для быстрой передачи информации. Они не решались прислать курьеров для получения важных материалов. Зато они умудрились придумать такие тайники, за использование которых любой курсант разведшколы Штази провалился бы на экзаменах, будь то в поезде, который вообще не останавливался на территории ГДР, или в нише под наружной лестницей музея, где всегда полно людей, или в трещине в стене церкви прямо в центре Восточного Берлина, да еще и на высоте больше двух метров, куда добраться можно было только с помощью маленькой лестницы.

Апогеем всего был фальшивый загранпаспорт ГДР для моей эвакуации, который ни в коей мере не соответствовал требованиям. Во время моей поездки в Хельсинки я через брата Хельги передал несколько четких предложений для проведения личной встречи, но так никогда и не получил ответа. В конечном счете, вывоз Хельги и ее сына тоже провалился бы, если бы им полностью руководила Федеральная разведывательная служба, не подключись вовремя МИД со своей спасительной помощью.

От настоящей профессиональной разведки во многих случаях следовало бы ожидать иных действий. Например, мне бы «подставили», как говорят в спецслужбах, подходящего человека с Запада. Я бы его якобы официально завербовал и получил бы тем самым регулярный личный контакт с БНД. Можно было бы придумать и вербовку фиктивного нового агента на Западе, который сначала бы поставлял не особо ценный материал, но мог бы рассматриваться как перспективный на будущее. Это тоже способствовало бы развитию моей карьеры, что дало бы более широкий доступ к материалам в аппарате. В то время уже существовали системы прослушивания, использовавшие в качестве источника питания лишь направленные микроволны и отправлявшие направленные радиосигналы. С моей помощью можно было установить много подобных «жучков» в здании ГУР. Можно представить себе еще многое другое…

Но моя оценка БНД основывается не только на личном опыте. Одно дело, к которому я опосредованно имел отношение, тоже добавило красок к этой картине. Помните собирателя камней у вскрышных отвалов урановых шахт предприятия «Висмут», которым я занимался в ранние годы моей работы в Министерстве госбезопасности? Его полное имя было Дитрих Нистрой. Он работал в ядерном научно — исследовательском центре в Карслруэ, на объекте, за разработку которого я отвечал. Я предполагал, что он был связан с БНД, что меня тогда просто околдовало и в какой‑то мере воодушевило. Мне очень хотелось интенсивнее разработать его и каким‑то образом познакомиться, но до этого так и не дошло. Он под данным ему мною псевдонимом «Нестор» в 1976 году пропал в архиве в досье оперативного персонального контроля.

Как я узнал тридцать лет спустя, как раз этого человека БНД использовала как курьера для связи со мной. Штази сама это выяснила. И произошло это так: контрразведка МГБ в 1978 году при анализе радиограмм для агента с позывным 688 заметила, что в трех случаях количество радиограмм значительно увеличивалось, так же, как и количество повторений. Они сделали разумный вывод, что в эти три временных периода происходило что‑то важное, вероятно, в том или ином направлении отправлялся материал или проходили агентурные встречи. После этого были перепроверены все заявки на въезд и дневные визы и вычислены лица, точно в это время приезжавшие в ГДР. В сеть попался Дитрих Нистрой, который приезжал в ГДР все три раза и потому был идентифицирован как курьер БНД для связи с агентом 688. Так как Нистрой был зарегистрирован в архиве как лицо, разрабатывавшееся мною, не требовалось большого ума, чтобы предположить, что Федеральная разведывательная службы отправляла его как раз для встречи со мной. Мне повезло, что к моменту, когда до них это дошло, я уже был на Западе.

Но как можно было человека, которого шесть лет назад уже отправляли для уранового шпионажа в ГДР, да еще и попавшего тогда под контроль полиции, позже использовать в качестве курьера для связи со своим самым важным агентом?! И, к тому же, еще и несколько раз подряд. Неужели у них так не хватало людей, или никто не решался поехать на Восток, или это была просто обычная халтурная работа?

Это еще не всё их легкомыслие. Федеральной разведывательной службе должно было быть ясно, что после моего ухода Штази будет расследовать все возможные следы, ведущие ко мне, чтобы раскрыть линии связи и провести мероприятия, которые в будущем позволят заранее раскрывать подобные случаи. Несмотря на это, Дитриха Нистроя по — прежнему отправляли в ГДР. Неудивительно, что контрразведка МГБ обратила на него внимание, и в 1979 году он был с большим шумом арестован. Нистрой отправился в тюрьму на много лет, пока в 1986 году его вместе с агентами ЦРУ не обменяли на восточных разведчиков на знаменитом «мосту шпионов» Глиникер Брюкке.

Но для агента в ГДР, к которому ехал в 1979 году Нистрой, это дело закончилось смертью. Речь идет о Винфриде Бауманне, бывшем капитане второго ранга и начальнике отдела в военной разведке ГДР, отвечавшего за военно — морские флоты НАТО. Контрразведчики Второго главного управления уже наблюдали за Бауманном, получившем у них кодовое имя «Бэр» («Медведь»). Настоящая фамилия его была Закрцовски, но он взял фамилию жены. Его уволили из‑за проблем с алкоголем, после чего он с помощью своей любовницы попытался установить контакт с БНД, выдав им себя за адмирала на действительной службе и активного разведчика Национальной народной армии в должности начальника главного отдела в Министерстве национальной обороны. (Именно поэтому в западных публикациях его впоследствии порой называли «красным адмиралом».) Он действительно некоторое время передавал сведения другой стороне, в том числе, имена шпионов на Западе. При попытке БНД вывезти Бауманна через третью страну он был арестован, вскоре после этого взяли и его любовницу. Если обычно БНД признавала арестованных агентов своими шпионами, пыталась организовать им юридическую защиту и добивалась впоследствии обмена, то Бауманна они просто бросили в беде. После этого военный трибунал ГДР приговорил его к смертной казни. 18 июля 1980 года Бауманн был расстрелян. Его любовницу, приговоренную за соучастие к пятнадцати годам тюрьмы, освободили в 1987 году в ходе обмена агентами накануне визита Эриха Хонеккера в ФРГ.

Дата добавления: 2015-08-18