Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Работа по газетам

Читайте также:
  1. I. Работа с окнами
  2. I. ЧТО ЕСТЬ ДИПЛОМНАЯ РАБОТА И ЗАЧЕМ ОНА
  3. I.3. Чем дипломная работа может пригодиться после университета
  4. II. Психокоррекционная и развивающая работа
  5. II. РАБОТА НАД ПЕРЕВОДОМ ТЕКСТА
  6. III. Работа с текстом после чтения.
  7. III. Работа с учебником (с. 10).

Но оставались еще сотни позиций снабжения, от автотракторного топлива до строительных материалов, которые, по сути, без «дефицита» нельзя было решить, то есть их в подавляющем числе случаев нужно было обменивать на какой-то нужный товар, а такого товара из-за хорошей работы завода у нас не было. Гвоздем в заднице оставался выпуск товаров народного потребления.

Однако шла перестройка, в Москве болтали про самостоятельность предприятий, про свободу их выхода на мировой рынок. А у нас с этим дело обстояло так. Мы и раньше процентов десять продукции поставляли на экспорт без проблем — металл-то был у нас прекрасный. Но никакой пользы, кроме головной боли, нам от экспорта не было. По существовавшим уже тогда положениям, 10 % валютной выручки должно было идти на счет завода-экспортера. Правда, это были не доллары и марки, а, так называемые, переводные рубли — стоимость валютной выручки, пересчитанная в рубли по курсу Госбанка. А поскольку нам за весь металл, поставляемый на экспорт, внешнеторговая организация оплачивала по внутренним ценам сполна, то эти «переводные рубли» были не собственно деньги, а только право на эту сумму купить импортные товары, заплатив за них советскими рублями столько, сколько они стоили в «переводных рублях».

Но для заводов все это было декларацией, поскольку производителями экспортных товаров считали себя министерства, вот они и забирали себе эти «переводные рубли» и сами покупали заводам то, что они считали нужным. Причем явственно чувствовалось, что они считают нужным то, за что им фирма-продавец даст взятку. Я помню, как мы категорически всем заводом отказывались от того, чтобы наше министерство покупало нам два японских свода на печи. Во-первых, у нас на заводе 20 печей, укрытых сводами, а в год мы меняем 60 сводов, так что нам толку от 2-х? Во-вторых, такие же своды нам предлагала своя промышленность, но только раз в 15 дешевле. Тем не менее министерство нам эти своды купило, они поработали, пока не вышли из строя, мы их выбросили, заменили отечественными, и на этом все закончилось.

Заказать же Министерству то, что действительно необходимо, было просто невозможно. Такой вот пример. Купили нам немецкую дробилку, неплохую, слов нет, но и не сильно превосходящую советские. Кончился гарантийный срок, и вышли из строя у этой дробилки подшипники, шведские. Наша промышленность вот именно таких размеров подшипники не выпускала, и я обратился в министерство, чтобы оно купило нам запасные на сумму 1500 долларов. Мне прислали бланк заказа на импортное оборудование, а в нем требовалось, как сейчас помню, получить 16 справок, в том числе справку от советского министерства, выпускающего аналогичную продукцию, в данном случае — подшипники, что оно не имеет и не будет иметь научно-техническую возможность эту продукцию выпускать. Как получить такую справку в стране, первой прорвавшейся в космос и изготовляющей все — от компьютеров до атомных ледоколов?

Это все равно, что спросить ныне покойного АЗЛК, может ли он построить три «Мерседеса»? Да нет проблем! В мае 1940 года купили у немцев образец их тяжелого истребителя Ме-110, скопировали, реконструировали в качестве пикирующего бомбардировщика Пе-2 и к концу того же года начали серийно выпускать. Причем и выпустили Пе-2 больше, чем немцы Ме-110, и использовали их эффективнее, чем они свой Ме-110.

Так какие, повторю, проблемы для АЗЛК изготовить три «Мерседеса»? Но сколько они будут стоить и сколько «Москвичей» недовыпустит АЗЛК из-за этих трех «Мерседесов»?

А справку о том, почему же само министерство купило нам дробилку, аналоги которой выпускаются в СССР, и почему оно не закупило к ним запчасти, кто даст? Нам пришлось эту немецкую дробилку порезать и выбросить в металлолом, а на ее место установить советскую.

Так что пользы заводу от того, что он был мощнейшим экспортером, не было ни на цент. Министерство и не думало лишаться взяток при заключении контрактов, и не собиралось давать заводам возможность самим закупать за рубежом то, что необходимо. Но вернемся в Ермак.

Как-то заходят ко мне в кабинет и знакомятся директор Павлодарской мебельной фабрики Марат Чукумов и мой коллега, его зам по коммерции Владимир Седлецкий. Рассказывают свое горе: их фабрика была спроектирована на изготовление мебели в кооперации со странами СЭВ. Югославы поставляли переднюю часть мебельных гарнитуров — фасады, а сами коробки мебели изготовляла фабрика, соединяла коробки с фасадами и получала приличную мебель. Но, как сейчас все понятнее и понятнее, перестройка имела целью разрушение промышленности СССР, и, что касается Павлодарской мебельной, вскоре после начала перестройки была дана команда прекратить закупать в Югославии фасады для этой фабрики. Но у фабрики не было оборудования для их самостоятельного изготовления, что ей делать? Как выпускать мебель? Их министерство отвечало: что хотите, то и делайте, но план выполняйте А как? Вот они и приехали ко мне, услыхав, что ферросплавный делает большие поставки на экспорт, и узнав, что экспортерам полагается 10 % валютной выручки. Приехали просить дать им валюты, закупить в Югославии фасады, чтобы дать своей фабрике хоть как-то работать. А чем я мог им помочь, если мы сами этой валюты в жизни не видели, и она даже в наших бухгалтерских отчетах никак не отражалась? Чукумов и Седлецкий поняли, в чем дело, мы немного посидели, поплевались, и они уехали.

Вскоре после этого я был в командировке в Алма-Ате и в гостинице наткнулся на Чукумова с Седлецким. Марат с Володей пригласили меня сходить вечером на встречу со своими югославскими партнерами, которые приехали помочь фабрике пробить через Правительство Казахской ССР закупку у них мебельных фасадов. Вечер был не занят, и я пошел. Встреча была у кого-то на квартире, где я и познакомился с представителем югославской фирмы «Югодрво» в Москве Средое Вукашиновичем, хорошо говорившим по-русски. Он тоже был в недоумении и растерянности: из-за разрыва отношений «Югодрво» несло убытки, но не могли же они поставлять в Павлодар мебельные фасады бесплатно!

Это одна предыстория дальнейшего развития событий.

А вторая выглядела так. Когда Донской заставил министерство увеличить штатную численность завода и, в том числе, заводоуправления, он выбил должность заместителя директора по экономическим вопросам. Поскольку на заводе должности этого зама никогда не было, то все зависело от человека на этой должности — начнет он делать что-нибудь полезное, значит, станет нужен заводу, не начнет, ну так и без него обходились. На эту должность был принят Г.А. Банных откуда-то из Павлодара. У нас он курировал плановый отдел, бухгалтерию с финансовым отделом, отдел труда и отдел сбыта. Это такие направления работы, по которым нет плана, нет рабочих, нет головной боли, поскольку все отделы работали как часы и в отдельном начальстве не нуждались. Тут либо самому Банных нужно было начать что-нибудь выдумывать, творить, либо ему нужно было сидеть тихо и ждать пенсии. Генка же и творить не собирался, и быть никому не нужным ему тоже было обидно. И начал он начальников цехов донимать разной придурью, чтобы они заметили, какой он большой и важный начальник. А достать он нас мог в основном через отдел труда путем сокращения в наших цехах плановой штатной численности. Как я понимаю, основные цеха он не сильно трогал, побаиваясь Донского, а вот во вспомогательные пришлет план сокращения штатов, и иди к нему кланяйся, чтобы он штат восстановил. И по всем параметрам мужик был вроде неплохой, и вот такая начальственная придурь.

И что-то у меня как-то сразу с ним отношения не сложились, не лежала у меня душа ему кланяться. Кроме того, на фиг он особо нужен, если есть Донской и с ним можно решить вопросы штата своего цеха, если Банных не будет их решать? Со временем начали мы с Банных ругаться, а он в отместку берет и штат у меня в ЦЗЛ сокращает. Как-то он меня достал, и я на его план по сокращению штатов взял и подал в отдел кадров документы на сокращение его жены, которая у меня в химлаборатории работала. Знал, конечно, что ее-то не сократят (кстати, и работник она была хороший). Донской узнал, вызывает:

— Юрий Игнатьевич! Ну разве так можно?!

— А ему можно? У меня в ЦЗЛ штат и так растет медленнее, чем в среднем по заводу, какого хрена требовать от меня каждый квартал сокращения?!

Донской пообещал поговорить с Банных, и тот пыл умерил, хотя любви нам эти конфликты не добавили.

И вот стал я замом, и вначале отношения с Банных складывались нормально, он мне совершенно не был нужен. Его службы — бухгалтерия и финотдел — сами работали со мною как с замом, поскольку Дело так требовало, и они это понимали, а отделом сбыта руководил мой старый приятель Вадим Храпон, и если мне требовалось что-то от отдела сбыта, то Банных мне был без надобности.

Но, как я уже писал, со вступлением меня в должность зама, жизнь моя стала, как говорится, «бить ключом и все время по голове». Не справлялся я с проблемами. Само собой, что вскоре возникла у меня творческая мысль, часть своих проблем кому-нибудь сплавить. И возникла идея сплавить Банных производство товаров народного потребления, поскольку он единственный из замов, не отвечающий ни за какое производство. Пошел я к Генке с этой идеей, а он, естественно, окрысился на меня, как Ленин на буржуазию. Пошел я к Донскому, и он меня не поддержал. Тогда я выступил с этим предложением на каком-то совещании, но Донской подавил мой бунт, запретив поднимать этот вопрос.

И вот как-то просматриваю я «Правду», а там совместное постановление ЦК КПСС и Совмина СССР о расширении самостоятельности в области внешнеэкономической деятельности.

Тут надо сказать, что хозяйственники к подобным постановлениям, имевшим ранг закона, относились без какого-либо интереса, я бы сказал, даже не читали их. Дело тут вот в чем.

СССР был обюрокрачен, а для бюрократа страшно не какое-то там большое начальство, не какое-то ЦК КПСС, а непосредственное начальство. И все знали, что работать по подобным постановлениям нельзя, поскольку через какое-то время из Совмина в министерства поступит разъяснение, как это постановление исполнять. И это разъяснение может кардинально изменить само партийно-правительственное постановление, поскольку бюрократический аппарат изменяет указания начальства для своего удобства. Я же писал, что «во времена оно» уже было постановление о выделении предприятиям 10 % экспортной выручки, а чем оно закончилось?

В свою очередь в министерствах эти разъяснения еще раз видоизменят для своего удобства, переделают в инструкции и только после этого спустят заводам, но и после этого никто не будет шевелиться, поскольку все будут ждать, когда подробные инструкции поступят в местные контрольно-финансовые органы. Вот когда эти органы объяснят нашим бухгалтерам, как и что они будут контролировать, вот тогда и хозяйственники зашевелятся. Так что от публикации в газете партийного постановления до начала его исполнения или имитации исполнения проходило с полгода — год, поскольку дураков работать по газетам не было, все работали по инструкциям.

Так вот, просмотрел я это совместное постановление в «Правде», и глаз зацепился за два понятия: «валютный кредит» и «бартер». Причем, что такое «бартер», я понятия не имел, а просмотрев все словари, не нашел этого слова. Но из контекста следовало, что имеются в виду какие-то торговые операции с внеплановой продукцией. В любом случае мне незачем было в это вникать, поскольку и берущий кредиты для завода финансовый отдел, и отдел сбыта подчинялись Банных, соответственно, все это постановление входило в круг его обязанностей.

Я иду в финансовый к начальнику этого отдела Беловой: так и так, Татьяна, срочно оформляй валютный кредит, раз партия разрешила. Она замахала руками:

— Нет, нет и нет!!! В рублях возьму любой кредит, а о каком-то там валютном и не заикайся, не только нет никаких инструкций, как его брать, но нет и ни малейших инструкций, как его проводить. Ты хочешь, чтобы нас посадили?!

Иду к Банных: твои люди не знают, как взять валютный кредит, надо тебе, Ген, ехать в Москву и самому все выяснить. А он мне что-то типа: мне этот кредит и на хрен не нужен, а тебе нужен, ты и езжай в Москву.

Я к Донскому:

— Семен Аронович! Ведь мы могли бы хоть немного помочь снабжению, купив что-нибудь за рубежом. Ну, пусть Банных сделает хоть что-то полезное для завода.

Шеф заинтересовался этим вопросом, взялся его решить, а потом вызывает меня и говорит:

— Дело и в самом деле интересное, так что езжай-ка ты, Юрий Игнатьевич, в Москву и попробуй оформить этот кредит…

— А Банных?!

— Езжай, езжай, дело нужное, забудь про Банных.

В то время я на Донского за такие вещи обижался: если есть человек, который по должности обязан это дело сделать, то зачем поручать его мне?! Потом только я понял, что обижаться не имею права, поскольку ведь и сам поступал и поступаю точно так же: если дело очень нужное и ответственное, то поручаю не тому, кто обязан его делать по должности, а тому, кто его способен сделать: кто везет, на том ездят. Есть похожая шутка менеджеров: если дело нужно сделать срочно, то поручи его тому, кто больше всех занят, поскольку остальным некогда.

Набрал я попутных дел для решения в Москве и поехал. Пробился во «Внешэкономбанк», а там таких умных, как я, уже человек 5: ходят с газетой «Правда» и выясняют, уважают ли работники «Внешэкономбанка» партию и правительство? Я к ним присоединился, и мы общей толпой привели банкиров в растерянность. Ведь они не только не получили никаких инструкций из Минфина, но и сам Минфин еще толком не знал, что делать. Выдали нам во «Внешэкономбанке» бланки для получения кредита и потребовали предоставить гарантии от наших предприятий-экспортеров, что эти предприятия взятые кредиты банку вернут из 10 % выручки, которые полагалась предприятиям и которые у заводов изымали министерства.

Тут мне повезло, что я уже раньше был знаком с ребятами из «Промсырьеимпорт» и они меня помнили по работе с претензиями иностранных покупателей. Посему я быстро договорился с ними о встрече. Начальник отдела, торговавшего нашими ферросплавами, В.Г.Бельченко, охотно согласился помочь, но предупредил, что он вернет банку в оплату за мой кредит деньги, которые он обязан перечислять министерству черной металлургии, поэтому мне нужно действовать быстро, пока министерство не очухалось. Сам он немедленно подготовил гарантийные обязательства и сходил подписал их (директором «Промсырьеимпорт» был сын бывшего Генсека Л.И. Брежнева), а я с нужными бумагами рванул во «Внешэкономбанк» и оформил на завод кредит в 100 тысяч инвалютных рублей.

Теперь нужно было срочно их потратить, пока министерство не подняло скандал, а я ведь не особо надеялся кредит получить, поэтому и не сильно готовился к тратам, тем более, в пожарном порядке. Я ведь тогда не знал, ни какие фирмы, чем торгуют, ни цен не знал, ни какие советские внешнеэкономические организации эти товары закупают, да и договоров на закупку по импорту у меня с ними не было. Все это требовало специально этим вопросом заниматься, а когда, если у меня своей работы по горло? Я снова попытался передать эту работу Банных, и опять он отказался ею заниматься.

И тут мне пришла в голову неплохая мысль, тем более, что я не сильно помогал работать своему другу, начальнику АХЦ С.П. Харсееву. Я подумал, а почему бы мне на эту валюту не купить для Сереги с пяток маленьких советских грузовиков УАЗ-452? Сколько они стоят в валюте, я не знал, но полагал, что 100 тысяч мне хватит на 5–6 машин. Согласовал этот вопрос с Сергеем и с Донским и улетел в Москву в «Союзавтоэкспорт».

Там меня с моими 100 тысячами приняли, как родного.

Дело в том, что СССР продавал очень много автомобилей за рубеж, как грузовых, так и легковых. В конце 80-х и начале 90-х мне пришлось очень много ездить по автодорогам Европы, и я как-то от вынужденного безделья начал считать долю советских автомобилей (в основном, «Волг» и «Жигулей») во встречном автопотоке, причем брал выборку в 1000 автомобилей. Так вот, в Югославии эта доля доходила до половины, а в ФРГ была процентов 10. Но конкуренция советским автомобилям была, конечно, очень жесткой, и торговать ими было непросто. А у внешнеторговых организаций план был в валюте, поэтому любое отрицательное колебание конъюнктуры на рынке Запада оставляло их без плана и без премии. И вот тут прихожу я с примерно 170 тысячами долларов, ну как «Автоэкспорту» мне не радоваться?

Был и еще нюанс. В Советском Союзе была заводская цена на автомобили, которая составлялась из плановой себестоимости плюс плановой (обычно 20 %) прибыли. Именно по этой цене «Автоэкспорт» покупал автомобили на заводах СССР. И была цена, по которой автозаводы продавали автомобили советским предприятиям, она была уже существенно выше заводской. И, наконец, была розничная цена на легковые автомобили, по которой они продавались частным лицам.

Я полагал, что мне будут продавать по розничным ценам, поскольку за рубежом эти автомобили продавались частным лицам. Поэтому и рассчитывал на 100 тыс. купить 5–6 УАЗ-452. Но в «Автоэкспорте» я был первым таким покупателем, никаких инструкций не было, и там никто не знал, какую цену с меня брать. Мне предложили купить любые автомобили, производимые в СССР, по тем ценам, по которым сам «Автоэкспорт» покупал их на отечественных заводах.

Я запросил УАЗы, и тут выяснилось, что они стоят чрезвычайно дешево, посему я взял сразу 10 (больше мы использовать не могли): 5 грузовичков и 5 с будкой. Но у меня оказались деньги в остатке, и на эту сдачу я купил 10 «Волг». Две или три под замену служебных на своем заводе, а остальные отделу снабжения, чтобы он наряды на их получение обменял на нужные нам материалы, поскольку дефицитнее товара, нежели «Волга», в СССР, пожалуй, что и не было. Вот так я устроил валютный кредит, сумев помочь одновременно и автохозяйственному цеху, и отделу снабжения.

Надо сказать, что валютный кредит я взял четвертым в СССР и, как потом ходили слухи, последним. Министерства очухались и перечеркнули постановление партии и правительства. Так что волка ноги кормят — помешкай я немного, и ничего бы не купил.

Бартер

Но теперь мне жить не давал таинственный бартер. Я не переставал напоминать Донскому, что Банных должен съездить в Москву и, в конце концов, узнать, что это такое. Может, это штука для нас полезная? Банных съездил в Москву, но не за этим, а за приставкой к своей должности: теперь она стала называться «заместитель директора по экономическим вопросам — первый заместитель директора». А поскольку я был просто заместитель директора, то он, вместо того, чтобы выяснить, что такое бартер, стал демонстрировать мне, кто в конторе главнее. Правда, у него были и объективные причины отказа от выяснения вопроса бартера.

Нам было непонятно не только это чертово слово, но и другое. Из контекста Постановления было ясно, что речь идет о какой-то торговой операции, но эта операция могла проводиться только с неплановой продукцией. А вот это что такое?! Ведь вся продукция, выпускаемая промышленностью СССР, распределялась Госпланом, и если даже ты производил продукцию сверх плана, то поставлял её в счет поставок будущего квартала плановым покупателям. При устойчивом перевыполнении плана можно было в текущем году поставить продукцию и по свободным договорам, пока о ней Госплан не знает, но в отчете о перевыполнении плана производства такую продукцию не укроешь, а посему на выявленную дополнительную продукцию тут же назначались плановые потребители. А у нашего завода был ненасытный потребитель — экспорт, который в то время без отказа впитывал в себя любое количество нашего сверхпланового металла и которому все его излишки планировались. Так что же такое «неплановая продукция» предприятия, работающего по плану?

Может, какие-то отходы производства?

Но, во-первых, как-то в голову не приходило, что партия и правительство будут позориться за рубежом отходами, а, во-вторых, сами отходы были плановой продукцией! За невыполнение плана по сдаче металлолома или боя огнеупорного кирпича «убивали» так же, как и за невыполнение плана производства. Мы не могли врубиться, о какой такой продукции в своем Постановлении толкуют партия и правительство?

Вот Банных и «выкатил арбуз», что ему нет смысла выяснять, что такое бартер, поскольку у нас на заводе неплановой продукции нет. Однако думаю, что у него был и явный в то время страх перед внешнеэкономической деятельностью. Во-первых, торговля с заграницей обуславливала появление заграничных денег — валюты. А Хрущев за незаконные валютные операции ввел смертную казнь, поэтому нормальные люди работы с валютой, тем более, самостоятельной работы, сторонились, чтобы ненароком не попасть под какую-нибудь «кампанию борьбы» и под придурка-прокурора. Во-вторых, члены КПСС боялись и общения с иностранцами, чтобы, как я уже писал, не сболтнуть что-нибудь не то и потом не получать за это выговоры на парткоме.

Но мне-то, беспартийному, на эти тревоги было наплевать, а проблемы снабжения завода надо было решать, посему я и требовал заняться этим самым бартером. И тут помогло то, что я был неплохой инженер и поэтому нашел все же на нашем заводе неплановую продукцию. Мы выпускали, ежегодно наращивая производство, углеродистый феррохром. Как я уже писал, его стандартная марка ФХ800 должна была содержать не более 8 % углерода, а серы до 0,06 %. Но для получения такого сплава нужны были кусковые хромовые руды, а их в СССР было уже мало, посему содержание углерода в советском феррохроме почти сплошь и рядом превышало 8 %. Чтобы ввести и такой металл в продукцию, были разработаны техусловия на ФХ900 с содержанием углерода до 9 %. Однако порою получался металл с углеродом и выше 9 %, что, по мнению Госстандарта, уже ни в какие советские стандартные ворота не лезло. Поэтому для этого металла внутри ферросплавных заводов были созданы техусловия на марку углеродистого феррохрома ФХП — «феррохром передельный». Вот под этой маркой и скрывался тот металл, который являлся браком и по ГОСТу и по техусловиям на ФХ900. А «передельным» он был потому, что использовался внутри самих заводов для производства фер-росиликохрома, то есть для передела в другую продукцию. По этой причине на ФХП не было плана поставок, и уже по этой причине он не был плановой продукцией.

С другой стороны, Советский Союз работал на прекрасных рудах Донского месторождения в Казахской ССР (20 % мировых запасов), а практически весь остальной мир на рудах ЮАР (75 % мировых запасов). Но южноафриканские руды изначально мелкие и, по сравнению с казахскими рудами, беднее по хрому, поэтому углеродистый феррохром (чардж-хром, как его называют) из руд ЮАР заведомо имел гораздо более высокое отношение углерода к хрому, чем даже у нас в ФХП. То есть то, что у нас считалось дерьмом, на Западе было конфеткой.

Я пошел к Банных с этим открытием, но опять наткнулся на «тебе надо, ты и делай», очередной раз поругался и пошел жаловаться на Генку Донскому. Сказал, что Банных может закатить свой арбуз с неплановой продукцией обратно, объяснил, что я такую продукцию нашел, объяснил, что это за продукция, и опять попросил Донского заставить Банных работать. Шеф поморщился, задумчиво постучал карандашом по столу.

— Знаешь, Юрий Игнатьевич, займись-ка этим бартером ты.

Я обиделся и решил, что ничего делать не буду принципиально: ну что я — рыжий, что ли!!!

Но тут мне потребовалось слетать в Москву на пару дней подписать какие-то документы. В Минчермете необходимые начальники были на местах, я был ими принят и быстро закончил свою работу. Ради любопытства решил зайти в Управление внешнеэкономических связей, в котором уже когда-то пытался купить шведские подшипники для немецкой дробилки, и все же (исключительно для себя) выяснить, что же такое бартерные операции.

Захожу, представляюсь и прошу мне, парню из захолустья, объяснить, что это такое. Народ меня не понял, начал выяснять, откуда я узнал это слово и какое оно имеет отношение к ним? Я объяснил, и народ засуетился, сообразив, что это, оказывается, по их специальности, побежал выяснять у начальства, но безрезультатно, подтвердив мое невысокое мнение и о Минчермете, и о московской интеллигенции, которая в газете «Правда» привыкла читать только фельетоны. Но я уже был не простой инженер, а целый замдиректора завода, который был уже на слуху, меня так просто не выпроводишь, поэтому меня связали с тем отделом Совета Министров СССР, который готовил текст этого Постановления.

И дело приняло вид скверного антисоветского анекдота, поскольку и в Совмине никто не знал, что означает слово «бартер» в Постановлении Совмина и ЦК КПСС, текст которого сами клерки Совмина и написали. Но там тоже поняли, что это нехороший анекдот, и тут же дали мне телефон человека из Министерства иностранных дел, который непосредственно написал этот пункт Постановления. Я позвонил, объяснил, что мне нужно, и почувствовал, что человек на другом конце провода явно обрадовался моему звонку. Он тут же заказал мне пропуск и предложил приехать на Смоленскую площадь. Принял радушно, объяснил, что это товарообменная операция, что он ожидал бурной реакции от всей промышленности СССР на введенное им право заводов проводить бартерные операции, но почему-то все молчат, и я вообще первый позвонил. (Я сидел и в душе матерился: ну на фига при наличии в русском языке слова «товарообмен» употреблять слово, которого нет ни в одном словаре?!) Но я, конечно, его поблагодарил, поскольку он действительно толково объяснил мне, что тут к чему. Объяснил, что «сверхплановую продукцию», которую он вписал в текст постановления и которую полагал использовать для бартера, заменили на «неплановую» уже в Совмине. Объяснил, что мы, заводы, сами, конечно, проводить бартерные операции не имеем права, хотя это право и указано в Постановлении, а должны это делать посредством какой-либо советской внешнеторговой организации. Это не удивляло, поскольку к тому времени я уже знал, на какой пшик переводит бюрократический аппарат СССР все эти благие пожелания партии и правительства. Но время у меня было, а меня уже охватил азарт.

Исключая мимолетную работу с «Автоэкспортом», единственная внешнеторговая организация, которую я знал, была «Промсырьеимпорт», вот я туда и поехал. Приняли они меня хорошо, но когда узнали, что я хочу, начали плеваться. Они, конечно, знали, что такое бартер, и недоумевали, какому дураку пришло в голову его использовать в торговых отношениях СССР? Эта операция проводится, когда ни продавец, ни покупатель не имеют денег на осуществление сделки, но у СССР денег, включая валюты, было полно, любой банк Запада немедленно даст СССР любой кредит, если он потребуется, и на самых льготных условиях. Зачем же заводам СССР обмениваться товарами, как в каменном веке?

Но в «Промсырьеимпорте» понимали, что таким образом я выручку от части экспорта смогу пустить на нужды завода, минуя Минчермет. Поэтому охотно взялись мне помочь, но не тут-то было: оказалось, что «Промсырьеимпорту» такие операции не разрешены. Однако В.Г. Бельченко продолжал звонить и разузнавать, пока не выяснил, что уже создана специализированная внешнеторговая организация «Внешпромтехобмен», но еще не известны ни её руководитель, ни номера телефонов, хотя уже есть адрес. А время у меня все еще было.

Эта контора располагалась на первом этаже здания, из которого накануне кого-то выселили. Вывески еще не было, но вахтеры уже были — это, как сегодня бы сказали, был бренд Москвы. А я не имел ни фамилий, ни телефонов, чтобы заказать пропуск. Но тут подъехала машина с новой мебелью, я взялся за угол какого-то ящика и помог грузчикам занести его внутрь, а там, расспрашивая встречающихся, нашел сотрудника, который должен был проводить операции с металлами. Мы у него в кабинете сели на еще нераспакованные ящики с мебелью и обсудили первый бартерный контракт — и мой, и его. Правда, он раньше металлами не торговал и пока еще плохо понимал даже терминологию, но отнесся он ко мне с исключительной добросовестностью — все же я был первый клиент «Внешпромтехобмена».

Мы нашли на стене розетку телефонной связи, а в нераспакованной коробке — телефонный аппарат, присоединили — он работал. Я созвонился с Донским и попросил на пробу хотя бы с тысячу тонн ФХП. Шеф подключил к нашему разговору главбуха, поэтому мы сначала обсудили обычное для Христины Макаровны: «Нас всех посадят!» Но потом мне дали какой-то пустяк, думаю, вагонов 10. Их я и вписал в контракт, но нужна была и цена, а в этом вопросе ни я, ни внешнеторговец были пока некомпетентны. Я позвонил в «Промсырьеимпорт» Бельченко, Виталий Георгиевич навел справки и посоветовал не закладывать цену ниже 1500 долларов за тонну чистого хрома, поскольку феррохром — товар ходовой. Эту цену мы и внесли в контракт, а вот что покупать в обмен, я просто не знал, поскольку совершенно был не готов. Поэтому я попросил отсрочки на недельку и полетел в Ермак.

По дороге я прикидывал. Во-первых, сумма выручки за эти несчастные 10 вагонов была около 800 тысяч долларов, что не могло не радовать. В СССР тонна хрома стоила около 300 рублей, а на Западе при курсе 62 копейки за доллар — 900. Неплохой гешефт!

Но на что их потратить? И тут я вспомнил Павлодарскую мебельную фабрику, её директора Чукумова, моего коллегу Седлецкого, их провал из-за отсутствия закупки в Югославии мебельных фасадов. Вспомнил и свой несчастный план по выпуску товаров народного потребления. И возникла идея: закупить в Югославии эти мебельные фасады, половину продать мебельной фабрике по договору, по которому они будут обязаны в ответ продать нам все остальные комплектующие к мебельным гарнитурам, а в пустующей коробке «цеха ТНП» собирать все вместе и продавать населению. Идея проста, но для того времени она была диковинной до невероятности.

Прилетел, объяснил Донскому, он только засмеялся и махнул рукой: «С тобой не соскучишься!» Я поехал на Павлодарскую мебельную, и там, само собой, за мою идею ухватились руками и ногами. Правда, Чукумов с Седлецким предлагали:

— Зачем тебе эта морока? Мы сами соберем твои гарнитуры, прилепим к ним наклейку «Сделано на ЕЗФ» и готовые тебе привезем.

— А как я отчитаюсь, что это я их сделал? Мне же нужно для производства какие-то затраты сделать, ну там гвоздиков и шурупов купить, человеку заплатить за то, что он отверткой будет крутить. Мне нужно материальное подтверждение в виде собственной себестоимости видимости того, что это я выпускаю эти гарнитуры.

Мы посмеялись, хотя мебельщики впоследствии все же, как и предлагали, поставляли мне все собранное и упакованное с табличкой «Сделано на ЕЗФ». Такую же табличку мы клеили и на фасады.

Кстати, в обкоме, когда узнали подробности, начали скандалить, что мы жульничаем с постановлением партии о выпуске ТНП. Ну, даже если мы где-то в чем-то и не совсем, то какого хрена обкому об этом вопить? Сами не захотели дубленками заниматься — какого хрена лезете поперек дороги?! Тут, правда, с одной стороны Чукумов, а с другой стороны, Донской быстро вразумили идиотов. Но это было после.

А тогда мы с Чукумовым и Седлецким быстренько заключили договор и рванули в Москву к представителю их югославского поставщика Средое Вукашиновичу. Тот возликовал, достал старый контракт, и мы опешили — цена на фасад в пересчете с долларов на рубли была в несколько раз ниже той цены, по которой фабрика получала их ранее от своей внешнеторговой организации. (Потом мы узнали, что существовали коэффициенты пересчета цен импортных товаров в рубли.) Дело получалось чрезвычайно прибыльным и для мебельной фабрики.

А для нас же, с учетом разницы в ценах на феррохром, прибыль вообще была запредельная, и у главбуха появилась головная боль, как её спрятать и не показать в отчетах. Завод же, при плане производства товаров народного потребления в 130 тысяч рублей в год, выдал товара на 2,5 миллиона, да такого ходового, что его с руками отрывали и запрашивали даже наши московские начальники. В министерстве, не зная подробностей, ставили нас всем в пример, как завод, сумевший освоить производство такого высокотехнологичного товара как мебель. Ко мне стали приезжать коллеги с других металлургических заводов перенимать передовой опыт.

Но то, что фасады оказались дешевле, чем мы предполагали, образовало в этой бартерной сделке «сдачу», на которую я тут же у Средое купил красивый линолеум, уже не помню, сколько вагонов, тем самым обеспечив отдел снабжения товаром, который легко менялся на что угодно.

С этой первой внешнеторговой операции завода я довел количество освоенных мною приемов работы до такого числа, при котором появилась уверенность, что я смогу справиться с теми задачами, которые ставила передо мною моя должность, появилось чувство, что я не даром хлеб ем и работаю не хуже прочих, как на заводе, так и вне его. Помимо полученных профессиональных навыков уверенность в том, что я справлюсь с задачами моей должности, базировалась на наличии инструмента для этого — на подчиненных. Я их не подбирал, они мне достались вместе с должностью, но у меня никогда и мысли не было заменить их на лучших, поскольку я полагал, что лучших просто в природе не существует. Имея Шлыкова в отделе снабжения, Главацкого в ЖДЦ, Харсеева в АХЦ и Москалева в ТНП, в будущее можно было смотреть с оптимизмом: дай нам время, и мы найдем, как решить любую проблему


Дата добавления: 2015-08-18; просмотров: 59 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Отношение к советчикам со стороны | Польза военной кафедры | Методичность и дисциплина | Ум и человечность | Донской в интерьере подчиненных | Общие проблемы руководителя | Суть совещаний Донского | Подбор кадров | Нетрадиционные принципы подбора кадров | Проблемы новой должности |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Взятка голыми бабами| В роли интригана

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.019 сек.)