Лахесис

Несколько дней спустя намечалось еще одно сражение, и угрюмые всадники опять собрались перед Цитаделью. Восторг задрожала, увидев их одетыми во впечатляющие белый, красный, черный, коричневый плащи и коней, бьющих копытами от нетерпения.

— Тебе обязательно нужно ехать в сопровождении этих головорезов? — спросила она. — Я понимаю, у тебя работа, которую ты обязан исполнять, точно так же, как если бы был раджой, но эти бескастовые существа!..

— Боюсь, обязательно, — пропел Мима. — Я их не выбирал, однако я согласился принять должность Марса, а они — подручные войны.

Принцесса рассмеялась несколько истерично:

— Подручные!

— Я приложу все усилия, чтобы погасить конфликт, за которым сегодня буду наблюдать, — продолжал он. — Может быть, война и неизбежна, но она не обязательно должна быть всеразрушающей, если ею правильно руководить. Тогда этим младшим инкарнациям будет от нее не очень много проку.

Принцессу следовало успокоить.

— Возвращайся как можно скорее, мой возлюбленный. Мне не нравится оставаться здесь без тебя.

— Ты можешь вернуться в дом Луны в смертном мире, — напомнил Мима. — Или пойти в сад и поесть чего-нибудь.

— К Луне меня придется доставлять тебе, да к тому же она все равно занята. Она очень милая и всегда такая вежливая, но занимается политикой, и мне не хочется отнимать у нее время. А вот сад… — Восторг покачала головой.

— Я уверен, что там тебе ничто не угрожает, — пропел Мима. — Я бы не стал во всем доверять Сатане, но он ищет моего расположения и знает, что мне приятно, когда ты довольна. Ты можешь пойти и побеседовать с Лилой, чтобы посмотреть, насколько она хороша.

Восторг оживилась:

— Правильно, нужно выяснить, хорошо ли она шьет и ткет, а еще танцует ли.

Мима улыбнулся про себя. Какое прекрасное решение проблемы! Наложницы обычно в свободное время много ткут и шьют под надзором жены. В современной Индии княжества даже проводят конкурсы между гаремами наиболее знатных людей, чтобы определить, какой из них производит самые красивые ткани, а жены, ставшие победительницами на таких выставках, удостаиваются больших почестей. Поговаривают даже, будто жены дорожат гаремами больше, чем их мужья, и в этой шутке есть горькая доля правды.

Однако это напомнило Миме о влиянии Сатаны на его теперешнюю жизнь. Сатана помогал делать так, чтобы Восторг была счастлива, но Сатана же мог сделать ее несчастной. Это беспокоило.

Мима прочитал «Пять колец» и нашел в книге много пищи для размышлений. Но он еще недостаточно переварил прочитанное, чтобы применить советы к Сатане.

Суть трактата, как он теперь понимал, заключалась в пяти великих кольцах, которые на одном уровне соответствовали пяти элементам: Земле, Воде, Огню, Воздуху и Пустоте. Каждый из них представлял собой сложную идею, и для полного понимания требовался большой опыт и напряженная работа мысли. Эта книга представлялась Миме путеводной картой. Если он полностью постигнет природу каждого кольца, то обретет понимание Вселенной и найдет свой истинный путь.

Мима накинул золотой плащ, вскочил на паломино, и они выехали. На этот раз всадники спешились на границе двух так называемых ближневосточных государств. Война между ними тянулась уже давно и теперь вспыхнула с новой силой после нарушения перемирия. Персия готовилась к массированному наступлению на укрепления Вавилонии, и масштабы сражения были несравненно больше, чем между Гуджаратом и Махараштрой. Мима никак не мог выбрать такое место, откуда было бы удобно наблюдать за ходом боя; многие и многие тысячи солдат располагались вдоль фронта, растянувшегося на сотни километров.

В прошлый раз он попытался проникнуть в мозг генерала и не очень-то преуспел. Сейчас Мима хотел действовать более эффективно. Надо было правильно понять происходящее. Затем выработать определенную стратегию, чтобы свести ущерб к минимуму. Пожалуй, будет полезнее узнать ситуацию через какого-нибудь рядового бойца.

— Когда должна начаться атака Персии? — осведомился Мима у Завоевания, в чьи обязанности входило знать такого рода детали.

— Только через несколько часов, — ответил воин в белой накидке. — Это даст нам возможность подготовиться к сбору обильнейшего урожая.

— А я тем временем сам кое-что разузнаю, — пропел Мима. — Проследи, чтобы ничего не началось преждевременно.

Завоевание кивнул. Слово Марса являлось для остальных законом, так как он был здесь главной инкарнацией.

Сначала Мима поехал к оборонительным линиям Вавилонии. И сразу увидел, что фортификационные сооружения очень мощные и труднопреодолимые. За громоздящейся путаницей колючей проволоки находились широкие минные поля, а за ними — железобетонные надолбы и укрепленные гнезда пулеметов. Любая пехотная атака на эти заграждения будет стоить очень многих жизней. Если даже такую линию обороны прорвать, то лишь ничтожная часть атакующих останется в живых.

Очевидно, военное командование Персии знало об этом. Что же за наступление они планировали? Наверно, замышлялось нечто необычное.

Мима направил коня в противоположную сторону. Никто из смертных его, разумеется, не видел. Он свободно проехал сквозь колючую проволоку в расположение персидских частей. На передней линии было всего несколько вооруженных солдат; большая же часть находилась в специальных лагерях, готовясь к атаке.

Кого же лучше выбрать, чтобы ознакомиться с обстановкой на самом низшем уровне?

Мима на секунду задумался и решил положиться на случай. Он въедет в лагерь, пересчитает солдат по головам и остановится на десятом.

На пути стояла большая, кое-как построенная казарма. Мима проехал сквозь стену. Там, в большом помещении на подготовительный инструктаж собрались солдаты. Мима начал их считать, дошел до десятого и слез с коня.

— Никуда не уходи, будь рядом, когда понадобишься, — приказал он жеребцу. Потом подошел к солдату, которого выбрал, задержался перед ним и вошел внутрь. В тот же миг он ощутил неразбериху раздвоения личности.

Понемногу зрение Мимы сфокусировалось и слух слился со слухом бойца. Мима чувствовал то же самое, что и это тело. Он оставался самим собой и в то же время постепенно становился тем солдатом. Мима сосредоточился на том, чтобы настроить, приспособить и слить ощущения смертного тела со своими собственными, при этом не теряя себя. На это ушло некоторое время; а пока тело занималось своими делами. Впрочем, такая отсрочка была неизбежна. Во-первых, тело пользовалось незнакомым языком; Мима мог понимать его, только ориентируясь на смысл, зарегистрированный мозгом, а не на реальное звучание слов. Понимание все улучшалось, однако торопить этот процесс не следовало.

Первым делом Мима понял, что тело молодое. Это был не мужчина, а мальчик лет одиннадцати! Тем не менее он определенно был солдатом; носил военную форму и винтовку, с которой умел обращаться. Сейчас его призывали идти в бой за честь страны. Его и других мальчиков этого подразделения инструктор убеждал в том, что сражаться за свою страну — великая честь, а еще большая честь — умереть за нее в священной войне. Нужно пойти и уничтожить неверного врага!

Ребенок, подумал Мима. Все они были детьми, некоторые даже моложе этого. Все одеты в военную униформу не по росту, вооружены допотопными ружьями и несколькими патронами и охвачены лихорадкой фанатизма.

Мима вспомнил о неприступных вавилонских укреплениях, которые недавно видел. На них распнут этих детей! Он покопался в мозгу в поисках хоть какого-то понимания, что их ждет впереди, но никакой информации не нашел. Этот юный мальчик был очень похож на западную корову в загоне, которая вместе со всем стадом идет на бойню. Разумеется, в Индии с коровами столь варварски никогда не обращались.

Похоже, Персия, потеряв значительную часть подготовленных взрослых солдат, теперь затыкала брешь жизнями своих детей. Они будут гибнуть как мухи, — но, возможно, прорвут вражескую оборону, и в этот пролом направят опытные войска.

В этом был свой резон. Бессмысленно терять боеспособные части в ходе немыслимого наступления и полагаться на детей при выполнении основной части операции. Лучше переложить тяжелые потери на тех, кто хуже всего обучен, а затем ввести обстрелянные войска туда, где они будут наиболее полезны.

Но Миму от подобной тактики просто тошнило. Что за варварство — так разбрасываться собственным будущим, губить своих детей!

Он напряг память, чтобы получить более полную картину войны. Этот конфликт начался, когда Вавилония, рассчитывавшая поживиться за счет своего ослабевшего соседа, вторглась в Персию, чтобы приобрести важные порты и территории. Вавилония действовала, совершенно игнорируя международное право, захватывая все, что, по ее мнению, плохо лежало. Персия, у которой не хватало ни живой силы, ни техники, яростно оборонялась и наконец, переломив ход войны, вытеснила захватчика со своей территории. Естественно, потери ее были очень значительны. Если бы Персия ограничилась обычным призывом в армию, у нее не оказалось бы достаточного числа солдат для боевых действий. Поэтому страна прибегла к последнему резерву — резерву своего будущего, — чтобы это будущее вообще было возможно для нации как суверенного государства. Сторонние наблюдатели вроде Мимы могли осуждать такую расточительность, но что бы он предпринял сам, будучи правителем Гуджарата и окажись его княжество в подобной ситуации? С некоторыми проявлениями зла мириться просто невозможно, и одно из них — капитуляция перед наглым захватом.

Мима исследовал отношение к войне мальчишки и нашел тут подтверждение своим мыслям. Война на истребление, тянувшаяся уже долгое время, сильно сократила численность населения в этом регионе. Семья мальчика была разорена в результате прохождения войск как в одном, так и в другом направлении. Урожай был уничтожен, отец — призван и убит, братья пропали, мать была вынуждена работать за нищенскую плату в тщетных усилиях прокормить оставшуюся семью, двенадцатилетнюю сестру изнасиловали и убили, другую сестру просто заколол штыком вражеский солдат, когда она закричала от страха. Этот мальчишка в одиннадцать лет вступил в армию, чтобы добыть денег для матери, которая уже была едва живой от непосильной работы; его поступок освобождал ее от бремени кормить сына и позволял купить немного больше еды и платить за жилье во временном лагере для беженцев. Когда пришла беда, мальчик взял на себя мужские обязанности — также, как и другие мальчики в этом подразделении. Если он погибнет в бою, мать получит компенсацию за его смерть; если выживет, то сможет и дальше помогать ей. Он гордился этим, — и Мима не мог не разделять его гордость. При сложившейся в стране ситуации мальчик сделал то, что следовало делать, с честью и отвагой, достойной любого взрослого мужчины.

Нет, Мима не мог осудить это. Так же, как не мог осудить государство Персию за то, что оно использовало малолетних мальчишек; никак иначе их практически и нельзя было использовать, а так они получали возможность служить себе и своей стране. Если бы в этот момент мальчика уволили с военной службы, то это не стало бы торжеством добра и справедливости; это была бы катастрофа.

Мима одновременно и радовался, и грустил, что ему довелось разделить опыт юного солдата. Исключительно верно — нужно поставить себя на место другого человека, чтобы понять, каково ему.

Теперь Мима усвоил здешнее положение вещей; можно было покинуть чужое тело и стать самим собой, чтобы следить за предстоящим сражением. Но он уже знал мальчика и чувствовал, что не может просто так его бросить. Мальчишку вели на смерть, и не на славную смерть в тяжелом бою, а на бойню.

Надо было что-то предпринять. Вот только что? Эта война тянулась с небольшими перерывами — один из которых помог удалить Миминого предшественника — уже много лет. Ее инерция была огромна, а уже нанесенный ущерб — неисчислим. Если даже Мима сумел бы остановить ее сейчас, горе, причиненное войной, останется.

Мима пытался найти решение, а подготовка к резне тем временем продолжалась. Может, убрать отсюда этого мальчика, что, по крайней мере, спасло бы ему жизнь? Но тогда он будет считаться дезертиром, — и что парнишке делать дальше? Заглянув в мозг мальчика, Мима увидел, что решение никудышнее; ему надо позволить закончить свое дело в любом случае.

Нельзя ли попытаться отменить сражение? Действуя через юного солдатика

— невозможно; для этого Мима выбрал не того человека. А теперь было поздно обустраиваться в ком-то другом — подразделение мальчика уже маршировало прямо на передовую. Атака начнется в течение часа.

Мима ничего не мог поделать и все-таки не покинул подростка. Он обязан найти какой-нибудь выход!

Рота построилась на небольшом холме. По обе стороны стояли другие части. Тысячи подростков были задействованы в этой операции! Большинство из них через час умрет, — и чего они добьются?

Прозвучал сигнал к атаке. Мальчишка отважно бросился вниз по склону холма на вражеские линии. Его товарищи бежали рядом, лица их были угрюмы, но в то же время светились какой-то жутковатой торжественностью: они участвовали в священной войне! Они были пьяны от славы этой схватки, о которой разглагольствовали их командиры. «Вы не должны раздумывать почему,

— звучали слова чужой культуры, — вы должны биться и умирать».

Несколько секунд противник молчал. Вдруг раздался грохот тяжелой артиллерии. Посреди цепи атакующих разорвались снаряды. Вавилоняне установили прицел на данный сектор и поджидали именно эту цепь. Один снаряд упал недалеко от Мимы, и он ощутил удар взрывной волны. Он обернулся и увидел, как что-то летит в него. Перед ним… упала человеческая рука, оторванная по плечо.

И тут вдруг мальчику открылась правда. Это поле смерти! Останется он жить или умрет — определялось не его личными качествами. Все решала случайность. Если снаряд попадет в него, ему конец; если нет, то он может бежать дальше. Никому до этого нет дела. Он не в силах ничего предпринять, чтобы спасти свою жизнь. Все зависело от снарядов.

Мальчишка застыл на месте. Как-никак он был всего лишь ребенок. Раньше ему казалось, что все как-нибудь само собой сложится хороши, если он просто будет очень стараться и выполнять приказы. Теперь он понял, что это не так. Открытие парализовало его.

Гром бойни заполнил уши подростка. Не все жертвы снарядов были мертвы. На фоне повсеместного грохота то тут, то там раздавались мучительные крики. «Нога! Она висит на кусочке кожи!» «Я ничего не вижу! Мои глаза… Мои глаза все в крови!» «Откуда взялись эти кишки? Аллах, помилуй меня… это мои!» «Мой друг… У него нет плеча… и половины головы». Мальчишки, совершенно сбитые с толку, просто не понимали, что это за чудовищная мясорубка; в первые мгновения ужаса они реагировали на происходящее, как посторонние. Однако очень скоро им придется заняться серьезным делом: истекать кровью и умирать. Цепь наступающих была разорвана, но снаряды продолжали падать.

Мима, будучи знатоком военного искусства и опытным военачальником, машинально проанализировал схему взрывов. На этот район были нацелены пять крупных орудий, стрелявших последовательно, поэтому можно было судить о примерном месте следующих попаданий. Через несколько секунд очередной снаряд должен был угодить как раз сюда.

Мима напряг волю и овладел парализованными мышцами подростка. Он даже не верил, что это удастся; возможно, у него ничего бы и не получилось, если бы мальчик двигался, но в этот момент все удалось. Он бросился вперед, как можно дальше от критической точки.

Снаряд упал сзади. Взрывная волна толкнула тело, бросив его еще немного вперед.

В этот миг Мима заметил инкарнацию. Он понял, кто это, потому что увидел огромного паука, соскользнувшего с какой-то паутины и превратившегося в женщину средних лет. Она пристально смотрела на него.

Мима приказал Мечу остановить действительность. На поле боя все замерло, подростки застыли на месте, не закончив шага, а куски тел повисли в воздухе.

— Марс, что такое ты делаешь? — требовательно спросила женщина.

— Кто ты? — в свою очередь поинтересовался Мима, переходя на пение.

— Я — Лахесис.

— Ах, Лакшми, богиня счастья, — кивнул Мима.

— Что?

Он улыбнулся:

— Кажется, между нашими мифологиями есть сходство. Я узнал тебя.

— Но я лишь одна ипостась из трех, — проговорила в замешательстве женщина.

Лахесис махнула рукой, и вместо нее появилась прекрасная молодая женщина восточного вида, а потом чернокожая старуха. После этого она приняла свой первоначальный вид.

— Да, Лакшми (*10) тоже преображается для каждого воплощения Вишну, чтобы всегда быть его супругой. Когда она появляется только с двумя из своих четырех рук, она — прекраснейшая из женщин.

Возникла очаровательная восточная девушка и с интересом спросила:

— Вот как?

Снова появилась первая Лахесис.

— Перестань говорить вздор. Я не принадлежу к вашему пантеону. Я — воплощение Судьбы, чьи нити правят жизнями смертных.

— Эти жизни заканчиваются, — показал рукой Мима. — Теперь ими никто уже не может управлять.

— Все человеческие дела зависят от Судьбы, — твердо сказала Лахесис. — И подобно приливу, я необорима.

Прилив. Какая-то связь возникла у Мимы в мозгу.

— В-в-вода! — воскликнул он.

— Что?

— В этой книге, «Пять колец», говорится, что одна из пяти основных линий поведения основывается на Воде. А ведь мы, пять инкарнаций, укладываемся в эту схему. Война — это Огонь; Судьба — Вода.

— Возможно, — задумчиво проговорила Лахесис. — О теологии мы с тобой потолкуем как-нибудь в другой раз. Сейчас я должна получить ответ. Так что же такое ты здесь устроил?

Мима все еще был несколько смущен внезапной встречей с западной Судьбой вместе с ее паутиной.

— Я пытаюсь руководить сражением.

— Используя детей?

— Приходится работать с тем материалом, который есть, — пропел он, чувствуя неловкость. — Мне самому не нравится, но, судя по всему, это необходимо.

— Меня меньше всего интересует, что тебе кажется необходимым, — сурово отрезала Лахесис. Мима видел, что, хотя она и перешагнула порог физического расцвета, в ее внешности сохранились черты исключительно красивой женщины. Было бы любопытно увидеть ее во времена молодости. — Ты используешь в войне детей. Я признаю за тобой определенные прерогативы, однако такого терпеть я не намерена.

Миме самому было противно использование детей в боевых действиях, но подобный тон заставил его перейти в оборону.

— А какое тебе до этого дело. Судьба?

— Мое дело — держать в руках нити жизни. Марс, — повторила Лахесис с некоторой резкостью. — Я их тку, я их отмеряю, и я же их в свое время обрезаю. Когда ты вовлекаешь детей в самоубийственную войну и потом убиваешь, ты нарушаешь задуманный мною рисунок. Я не могу сидеть сложа руки в своем Дворце, когда ты здесь рвешь эти только что сотканные нити!

В Лахесис было что-то очень знакомое, хотя Мима не мог точно сказать, что именно. То же самое он ощутил, увидев Луну.

— А мое дело — Война, и они — солдаты.

— Жизни — моя забота, а это — дети!

— Почему же ты тогда не распорядилась этими юными нитями по-другому? — спросил Мима, все еще испытывая беспокойство от ощущения, что откуда-то он должен знать ее. — Эта ситуация начала развиваться задолго до того, как я вступил в должность. И мне она не нравится, но я обязан найти оптимальное решение. Не вижу лучшего выхода, чем закончить сражение и постараться с честью отправить выживших по домам.

— С честью! — с яростью вскричала Лахесис. — Что за честь в бессмысленной смерти?

— Вот этот мальчик, которого я сейчас изучаю, содержит себя и свою мать единственным доступным ему способом, — пропел Мима. — Он служит своему народу. Другого пути для него нет. Ему надо выполнить свой долг, иначе еще большие несчастья обрушатся на него и его товарищей. Я глубоко сожалею о таком положении вещей, однако, даже если бы можно было отменить данную битву, это не вернуло бы мальчику отца и братьев, не дало бы ему пищи и крова. Я пытаюсь найти средство, чтобы свести к минимуму ущерб от этого сражения и этой войны, но ситуация чрезвычайно сложна, и простодушные протесты со стороны неосведомленных лиц большой пользы не принесут.

— Простодушные протесты! — гневно воскликнула Лахесис. Теперь, когда злилась, она более чем когда-либо казалась знакомой. Светлые волосы, скулы… — Неосведомленных?! Ты не смеешь говорить со мной в таком тоне! Я Судьба!

— Да будь ты хоть самой Деви! (*11) Это моя работа.

— Я не намерена с этим мириться, — сказала Лахесис. Она затрепетала, превратилась в большого паука и исчезла.

Мима хотел уже возобновить движение, как вдруг снова появилась Лахесис. На сей раз ее сопровождала какая-то женщина.

Мима вгляделся. Это была Восторг.

Принцесса непонимающе осмотрелась вокруг.

— Кровь! — вскрикнула она. — Где я?

— Ты на рабочем месте Марса, — сказала Лахесис. — Я подумала, может быть, тебе захочется помочь ему.

— Ей нельзя здесь находиться! — закричал Мима.

— Разве? — спросила Судьба. — Она смертная, и нить ее жизни находится в моих руках. Мне показалось, что нелишне будет дать ей возможность поучаствовать в твоих делах. Когда эта битва детей возобновится, она окажется среди них.

Мима был потрясен. Принцесса будет тут же убита, а если ему вдруг и удастся вытащить ее из этой мясорубки, то увиденное самым серьезным образом отразится на ее разуме.

— Уведи ее назад! — крикнул он.

— Так мы договоримся, Марс? — жестко проговорила Лахесис.

Это было вымогательством, но у Мимы не оставалось выбора.

— Да, — мрачно пропел он.

Судьба вздрогнула, переменила обличье и пропала вместе с принцессой. Через секунду она вернулась уже одна.

— Я сделала так, что в телепрограмме, которую она смотрела, показали этот эпизод. Она будет уверена, что видела днем дурной сон, навеянный программой. — В упор посмотрев на Миму, инкарнация добавила: — Надеюсь, что ты немедленно приостановишь войну, чтобы дать мне возможность вывести из нее детей.

— Мне самому хочется, чтобы детей здесь не было, — воскликнул Мима, — но я не вижу никакого выхода!

— Значит, мы должны найти его, — проговорила Лахесис. — Прямо сейчас.

— Эти мальчишки сейчас здесь потому, что Персия нуждается в них для защиты.

— Я, между прочим, вообще не вижу никакого смысла в войне.

— Война является следствием естественного напряжения и неравенства в обществе, — объяснил Мима. — Без войны не было бы возможно исправление определенных несправедливостей. Война вредна лишь тогда, когда ею злоупотребляют.

— Чушь! — фыркнула она. — Очень похоже на речи Сатаны.

Это несколько отрезвило Миму.

— У тебя есть какие-нибудь соображения, как прекратить эту битву или войну?

— Здесь наверняка имело место какое-то недопонимание, — ответила Лахесис. — Если бы мы смогли установить, в чем оно заключалось, а потом разъяснить его, то отпала бы необходимость в военных действиях. С чего все началось?

— Вавилония недопонимала способность и желание Персии защищать свою территорию, — мрачно пропел Мима.

Она нахмурилась:

— Вавилония вообще-то не относится к моему региону; но, насколько я понимаю, она не может считаться безупречным образцом добродетели. Впрочем, Персия тоже. Я страшно намучилась, вытаскивая из этой страны плененные нити более сотни западных заложников. Чтоб им обеим пусто было!

— Зачем же тогда ты так стараешься спасти их детей?

— Я, конечно, могла бы ответить, что поступаю так постольку, поскольку некоторые из этих детей — мои, втайне они придерживаются западных верований. Собственно, это в первую очередь и насторожило меня, поэтому я и пришла сюда. Но, увидев весь ужас происходящего, я поняла, что обязана защитить всех детей; мне все равно, во что они верят. Они не должны умирать в дурацкой войне, развязанной взрослыми фанатиками. Мне неважно, насколько это трудно будет сделать. Детей необходимо спасти.

Мима отметил, что ему начинает нравиться подход этой женщины. Ему никогда не приходилось иметь дело с детьми, но они, безусловно, были надеждой каждой нации на будущее.

— Согласен, дети не несут ответственности за войну, — пропел он. — Хотелось бы мне, чтобы те, кто затевает войны, служили на передовой.

Лахесис рассмеялась. И вдруг Мима определил это не дававшее покоя сходство: он знал человека, который смеялся точно так же!

— Вот это быстро бы положило конец войне, правда?!

— Ты не из Ирландии? — спросил Мима.

Она с удивлением посмотрела на него:

— Эта ипостась — да. Конечно, теперь я обслуживаю более широкий круг клиентов. А почему ты спрашиваешь?

— Я знал одну женщину из Ирландии, красивую и хорошую женщину, и твои волосы, твое лицо… Мне кажется, в молодости ты была очень похожа на нее.

— С тех пор как состою в этой должности, я перестала верить в совпадения, — ответила Лахесис. — А не приложил ли руку к твоему назначению Сатана?

— Он помог убрать предыдущего Марса, если ты это имеешь в виду. Но в том, что выбор пал на меня, он участия не принимал.

— Ты уверен? А как случилось, что именно в то время ты был готов принять нынешнее место?

— Меня разлучили с возлюбленной из-за внезапного изменения политической ситуации, и… — Мима осекся. — Неужели Сатана политиканствует?

— Неужели рыба плавает? — Лахесис пристально взглянула на него. — А та женщина, с которой ты был знаком… Она пела?

Мима воздел руки.

— Я никогда не слышал более прекрасной музыки. У нее была маленькая арфа…

— Орб!

— Орб, — согласился он. — Ты знаешь ее?

— Я — ее мать.

Мима остолбенел. Теперь все стало понятно: волосы, черты лица, манера говорить и смеяться были одинаковы что у матери, что у дочери. Но какое поразительное совпадение — встретиться с матерью своей бывшей возлюбленной!

Совпадение?

— Ты сказала, что не веришь в совпадения, — пропел он, — потому что сама устраиваешь многое из того, что смертные считают совпадениями. Другие поступают так же?

— Они не должны этого делать, однако один делает.

— Сатана.

— Сатана, — подтвердила Лахесис. — Мне кажется, что здесь снова без него не обошлось. Какие у него могли быть причины, чтобы ты занял эту должность?

— Мне ничего не приходит в голову, разве что моя неопытность, которая могла быть ему на руку.

— Но ты знаком с моей дочерью.

— Я любил твою дочь. Обстоятельства разлучили нас, и теперь я люблю Восторг. Я этого не хотел, и Орб в том не виновата. Здесь… — Он пожал плечами. — Так случилось.

— А Орб любила тебя?

— Да. Но она понимала, почему я должен покинуть ее, и думаю, что теперь у нее уже своя жизнь. Она была… она чудесный человек.

— А может, Сатана ревновал к тебе?

Мима рассмеялся:

— С какой стати?

— Потому что моя дочь любила тебя.

Эти слова отрезвили Миму.

— Сатана… Орб интересовала его?

Лахесис поджала губы:

— Возможно, по своей обычной злокозненности. Сатана… в общем, некогда он весьма интересовался мною, когда я была молода и привлекательна. Говорили даже, будто я была самой красивой женщиной своего поколения, а мужчин такого рода вещи волнуют. Об Орб можно было бы сказать то же самое, а кроме того, по отцовской линии она унаследовала феноменальный музыкальный талант. Сатана пытался помешать ей получить арфу, а ее двоюродной сестре Луне…

— Луне!

— Моей внучке.

— Твоей…

Лахесис улыбнулась:

— В молодости я родила отца Луны, а потом Орб. Это все сложно. Мы воспитывали обеих девочек вместе, и они были как две сестры. Теперь…

— Но Луна не похожа на Орб! Они красивые женщины, но жесты, фигура, волосы…

И все же, говоря это, Мима понял, что те обладали сходством, поэтому-то Луна казалась ему знакомой.

— Луна покрасила волосы в каштановый цвет и выбрала другую жизнь. Это тоже трудно объяснить. Во всяком случае, Луне предназначено воспрепятствовать главному плану Сатаны захватить всю власть на Земле, и тот изо всех сил пытается уничтожить ее. Но Луне покровительствует Танатос, и Сатане приходится действовать осмотрительно. Орб между тем не защищена, так что он вполне может злоумышлять против нее, чтобы оказать давление на меня и Луну. И — как ни неприятно говорить об этом — у Сатаны к Орб может быть и определенный личный интерес, поскольку, видимо, в какой-то мере она принадлежит к такому типу женщин. Впрочем, конечно, это может быть лишь уловка. Так или иначе, если какая-то из моих догадок справедлива, Сатана мог невзлюбить мужчину, на которого Орб обратила внимание, и избавиться от него.

Мима был поражен.

— А мог… мог ли Сатана подстроить так, чтобы принц был убит?

— Без всякого сомнения. Сатана способен причинить зло любому человеку, не защищенному другой инкарнацией.

— Причиной нашей разлуки с Орб стала безвременная кончина моего брата,

— пропел Мима, дрожа от негодования. — Он должен был стать раджой; а когда он умер, мне пришлось занять его место. Поэтому у меня отняли Орб и — против моей воли — дали Восторг. Моя любовь к ней…

— Неудивительна, — проговорила Лахесис. — Восторг очень хорошенькая.

— А ты хотела убить ее! — пропел Мима, вдруг разозлившись.

— Нет. Я блефовала, чтобы добиться своего.

— И добилась! Я не позволю обижать Восторг.

— А Орб — если Сатана угрожает ей — сейчас…

Мима развел руками:

— Мои чувства к ней не переменились, когда я полюбил Восторг. Я… буду уязвим.

— Ладно, не огорчайся. Я слежу за нитью Орб. Сатана не сможет действовать напрямую, чтобы я не узнала, и даже если я не сумею защитить ее, помогут другие инкарнации. Подозреваю, что Сатана выбрал окольный путь: пытался использовать тебя, дабы причинить ей вред. За твоей нитью я не наблюдала, а уж за нитью твоего брата и подавно.

— И Сатана еще прикидывался моим другом! — скрипнул зубами Мима.

— Это на него похоже. Никогда не верь ему; он всегда строит какие-нибудь козни.

— Но если он разлучил меня с Орб… зачем ему пытаться отнять у меня также Восторг?

— Может, чтобы ты рассвирепел и стал пригоден для должности воплощения Войны?

— А зачем я ему нужен на этом месте? Раньше я не мог сделать ему ничего плохого, а теперь… — Мима подумал и понял, что не знает, каким образом способен причинить ущерб Сатане.

— В этом есть резон. Но ты, разумеется, не должен был догадаться о его махинациях в твоей жизни… если мы действительно рассуждали правильно. Все выяснилось вследствие нашей встречи.

— Он наверняка понимал, что со временем я узнаю мать женщины, которую когда-то любил.

Лахесис вздохнула:

— Да, полагаю, что так. Сдается мне, что мы не совсем верно угадали хитрость Сатаны. Он должен быть готов к случившемуся. Он никогда ничего не делает без злого умысла. — Она улыбнулась. — Но мы отклонились от темы. Как можно прекратить эту битву или войну?

— Если тот, кто ее начал, окажется на передовой, — пропел Мима. — Мы как будто сошлись на этом.

Она задумалась.

— Мне казалось, что мы шутили. Но теперь я вот что подумала… А почему бы не доставить сюда того человека?

— Потому что это было бы убийство. Ты этого не одобряешь.

— А ты?

— А я назвал бы это казнью. Если жизнь одного виновного может спасти оставшихся детей, я бы с удовольствием уничтожил его.

Лахесис поморщилась.

— Тогда предоставляю все тебе. — Она обратилась в паука и исчезла.

Мима не успел и глазом моргнуть! Тем не менее они пришли к соглашению, и если у Лахесис, как и у многих женщин, не хватало духу сделать то, что необходимо, ей казалось вполне разумным предоставить все делать тому, кто справится.

Мима покинул мальчика, вскочил на коня, оставив сражение замороженным, и проскакал по землям Вавилонии в поисках дворца правителя. Потребовалось некоторое время — что не имело значения, поскольку битва была приостановлена. Мима обнаружил нужного человека и без всяких церемоний положил руку ему на плечо. Оказавшись в сфере Миминого волшебства, мужчина скрылся с глаз смертных и был пронесен по воздуху сквозь стены на небо.

Мима опустил его на поле боя, прямо напротив мальчика, в котором он недавно находился. А потом отменил неподвижность.

Сражение возобновилось. Куски тел завершили свой полет и упали на землю. Паренек, оглушенный взрывом сзади, пошатнулся, выпрямился… и увидел перед собой размахивающего руками врага.

Подросток машинально поднял винтовку, прицелился и выстрелил.

Сомнительно, чтобы пуля попала в цель: в подобных обстоятельствах меткая стрельба невозможна. Однако его действия привлекли внимание других мальчишек подразделения. Они остановились, подняли оружие и начали стрелять. Несколько пуль угодили в человека, он вскрикнул и упал.

Солдаты подошли и, увидев лицо, вскрикнули от изумления. Это лицо они видели много раз: оно было на плакатах во время занятий по выработке ненависти к врагу. Мальчишки выкрикнули имя.

Персидский офицер, заметивший замешательство, рискнул покинуть убежище и проверить, в чем дело. Он тоже опознал убитого. По его распоряжению бойцы оттащили тело за холм. Труп был тяжелый, но недостатка в желающих выполнить команду не было; все понимали, что этот эпизод дает возможность укрыться от страшной опасности. Как-то сам по себе бой затих.

Мима, никому не заметный, наблюдал за происходящим со своего жеребца. Он видел, как тело оттащили в бункер; как мальчика, в котором он находился, назвали солдатом, убившим чудовищного супостата. Мальчишка мгновенно стал героем, получил отпуск и был направлен в тыл для доклада высшему командованию. Он будет в безопасности — и ни он, ни его мать больше не испытают нужды.

Персия неоднократно официально заявляла, что будет продолжать войну до тех пор, пока не уничтожит вражеского вождя. И вдруг этот человек умер. Объявленная причина войны исчезла. Наступление было отменено и установлено фактическое перемирие.

В течение какого-то времени дети больше не будут гибнуть. Возможно, теперь война закончится и начнется восстановление.

Мима не был уверен, что его способ прекращения войны единственно правильный, и тем не менее испытывал удовлетворение. Он не только добился цели, но и узнал еще один путь, как сделать свою службу полезной.

Дата добавления: 2015-08-18