Но конспираторы были слишком увлечены своей алко-диверсией в тылу врага, и лишь питерец Максим, которому также было дозволено войти в круг, откликнулся на мой вопрос.

- О, ничего существенного, - заверил он меня с широко распахнутыми от переполняющей его честности глазами. – Просто «Кола». Все равно пить уже нечего, а вот «Кола» осталась, и мы ее тут приканчиваем.

По моему лицу Максим понял, что аргументы его были не слишком убедительными, поэтому в порыве искренности он подбежал ко мне, присел рядом и зашептал, глядя своими честными нетрезвыми глазами в самую сердцевину моей души:

- Правду тебе говорю! Никакого алкоголя. Конечно, нам хотелось бы выпить, но ведь все закончилось. Вино сами с тобой допили. А больше и нет ничего. Только «Кола». Самая обычная «Кола».

Казалось, что еще чуть-чуть, и он расплачется от такого скотского недоверия. Хитрый человек на моем месте попросил бы заделиться «Колой», раз уж совсем ничего не осталось, и посмотрел бы, как этот питерский жид станет выкручиваться тогда, но у меня и не шибко горели трубы, чтобы вести эти психологическую войну до победного конца. Поэтому я опустил тот факт, что сам я в своем вопросе алкоголь ни разу не упомянул, и сказал Максиму, что верю ему и отпускаю его с богом. Честный человек просветлел и поскорее вернулся в круг, распивать «остатки “Колы”», пока я не задал ему прямой наводкой очередной вопрос.

Итого, это были снова те же посиделки у костра – с чаем, междусобойчиками и хоровым распеванием «Гражданской обороны». Душевно, но для таких старперов, как я, довольно скучно, да и никакого безумного новогоднего духа в разъедаемом дымом воздухе уже не осталось. Только Шир разошелся не на шутку и постоянно показывал нос из своего Круга Избранных, чтобы выдать не к месту очередную частушку, народный матерный фольклор или цитату из «ДМБ» и «Собачьего сердца». Продержаться тут без вина у меня не было ни единого шанса, а Чертов Аспирант был слишком занят, снимая дым на камеру, поэтому я просто растянулся на холодной траве и уже вскоре почувствовал, что меня клонит в сон.

Но заснуть мне не дали, и по довольно приятной причине. Раззадоренный Колька все-таки прорвался в Круг Избранных и за какие-то жалкие доли секунды раскулачил его по полной. Таинственная «Кола» перешла из загребущих лап буржуазной элиты в добрые мозолистые руки пролетариата. Питерец Максим больше не мог и не хотел меня обманывать, а потому растолкал мою практически размякшую тушку и молча вручил кружку. Чертов Аспирант бесновался в съемочном припадке, поэтому забирать свою долю мы пошли вдвоем с Максимом. Разумеется, это была никакая не «Кола», а самое обычное пиво. Поправка – жалкие остатки самого обычного пива: предчувствуя свое скорое разоблачение, Круг Избранных потрудился на славу. Мне налили полкружки, мы чокнулись за что-то хорошее, и я почувствовал себя обманутым в третий раз за ночь – от такой дозы пива я даже осадка в желудке не ощутил. Беспредел.

Народу костра тем временем на одном месте уже не сиделось, и в воздухе просвистела очередная безумная идея – «А пойдемте купаться!». Тут все уже не на шутку призадумались. Общество определенно изголодалось по движухе, но идти бухими купаться посреди ночи… В археологическом братстве произошел раскол: самых чокнутых уговаривать дважды не пришлось – они готовы были прыгать в воду хоть с вершины этого холма (если б только внизу была вода, а не загадочное ничего), любители костров хотели остаться понятное дело, где, а скептически настроенные рационалисты поняли, что ловить здесь больше нечего, и пора расходиться по палаткам, ибо завтра еще работать предстоит. Рационалистом я не был никогда, и стать им мне, слава богу, не суждено, но спать под гитарку у костра или закончить жизнь, нахлебавшись отвратной речной воды, я тоже не горел желанием. На вершине холма все еще кипели споры, идти ли совершать массовый суицид или и дальше распевать «Сплинов» и «ДДТ» у огня, когда я растормошил несколько поникшего Аспиранта, и мы вдвоем отправились спать. У кого-то впереди еще долгая ночь, а нам завтра уезжать, что, конечно же, не избавляло нас от пробуждения под ласковый голосок Игоря Юрьевича.

Уже лежа в палатке и закутавшись в спальные мешки по самые подбородки, мы завели свой последний ночной разговор. Не помню, о чем шла речь, но точно было несколько шуток, обсуждение универа, однокурсников, а там уж мы как-то логически нарекли кого-то пидарасом. В этот самый момент снаружи раздался угрожающий вой:

- Ээто ктоо пидараас?

Мы испуганно притихли. Неделю торчим в этой палатке, обсуждаем все и всех и только в последнюю ночь поняли, насколько тонкие же у нее стенки. Голос снаружи тем временем все не унимался:

- Ктоо пидараас? Яя что-ли?

- Это Колька, - шепнул мне тихо Аспирант, и я поспешил скорее разрешить это недоразумение.

- Не ты, не ты, Колька, - заверил я его из палатки. – Мы вообще не о тебе.

На пару секунд в воздухе повисла напряженная тишина. Казалось, что все без исключения звуки Старой Рязани притихли, ожидая Колиного вердикта. Наконец, он откликнулся, но уже чуть менее угрожающе.

- Тоочно?

- Точно, точно, Колька! – заговорили мы уже хором. – Ты нормальный пацан, Колька.

- Ну хорошоо… - Колька снова притих, но тут же продолжил мысль, не дав нам опомниться. – Но все равноо: такими словами в такой тесной палатке лучше не разбрасываться.

На этой ноте наш задетый за живое ночной собеседник удалился в поисках впедалина, а мы с Аспирантом посмотрели друг на друга и весь остаток бодрствования обдумывали эту мудрость дня уже молча.

01.08.2014

- Андрей. Дима. Пора вставать.

Эх, Игорь Юрьевич – как ни крути, а я буду скучать по этим словам. Сказанные вашим повелительно-ласковым баритоном, они всяко приятнее, чем пробирающий до самой печенки звонок поганого будильника. Как жалко, что мы слышим их в последний раз…

***

Уезжать мы решили сразу после завтрака. А то ведь не дай бог заставят поработать на дорожку, а нам до Москвы еще катить и катить на всех возможных видах транспорта под аккомпанемент негостеприимной жары. Заранее о своем отъезде мы предупредили только начальство, и потому сборы наши носили какой-то вороватый характер. Тихими сапами мы покинули столовую еще до окончания завтрака и принялись аккуратно собирать вещички, пока на плацу вовсю шло распределение по должностям. В каком-то плане мы уже вдоволь насытились жизнью на раскопе, и делать нам здесь теперь было настолько нечего, что мы изо всех сил рвались обратно в цивилизацию.

Изредка мимо проходили знакомые лица и довольно безучастно интересовались, не означает ли это копошение в трусах и пакетах, что мы уезжаем. И только наших притихших на всю неделю бывших соседок вдруг огорчил отъезд самых некомпанейских парней в лагере, хотя раньше они не удостаивали нас «привета», даже если встреча происходила нос к носу на узкой тропинке, ведущей к сортиру. Кто знает – возможно с этим своим спешным отъездом мы упустили начало прекрасной дружбы, но в то утро мне было одинаково плевать как на всех молчаливых, так и на всех болтливых девиц мира сего: мне хотелось только попасть в Москву, съесть сэндвич из «Сабвэя» и принять дома настоящий кошерный душ.

Когда мы были готовы покинуть Старую Рязань, и к лагерю археологов уже на всех волнах ниггерского рэпа несся очередной альфач из Спасска, в центре лагеря околачивались только пара девиц с кухни да неприкаянный Колька, которому с прошлой ночи на вид пришлось явно хуже, чем когда-либо раньше. Эти ребята тоже задали из вежливости риторический вопрос «А вы что – уезжаете, да?», и мы, как и двадцать раз до того, многозначно ответили «Да». Бедного Кольку так растрогал этот факт, что на сей раз он попросил у меня не одну, а сразу две сижки. Пропащая душа. Что же с ним станет, когда я уеду? Кто будет делиться сижками с этим черным мальчиком ослепительно белой души?

До приезда альфача оставались считанные минуты, и мы с Аспирантом все-таки заглянули напоследок на родной раскоп, где пять полноценных дней жили и умирали не нюхавшие толком пороха журналисты из Москвы. Но и тут с нами простились как-то сухо и чересчур пофигистично. На обнимашки я и не рассчитывал, но похоже, что «своими» мы в лагере стали едва ли процентов на 15. Но я ни в чем не виню этих людей: одним удовольствием для меня было уже просто наблюдать за ними – как они живут, пашут, проводят свободное время и впедаливаются так, словно завтра война, и вернуться не суждено никому. Закаленные жизнью крепкие люди, которым не нужен город, аки кислород, и которые готовы до последнего, презрев жару, жажду и ожоги, вскапывать свои участки горстка за горсткой, пока их буйное археологическое любопытство не притихнет, наконец, на ближайшие полчаса. Славные люди. Но на второй раскоп мы все же не пошли – лень.

Даже и не знаю, стоит ли продолжать эту историю. Основной сюжет подошел к концу сразу же, как мы покинули Старую Рязань на очередном спасском драндулете, а дальнейшая наша дорога не имеет уже никакой литературной ценности. Мы обильно курили на радостях, что никто больше не стреляет у нас сижки; много молчали, переваривая минувшую неделю; зашли в «Бургер Кинг», где в кои-то веки поели цивильно, после чего Чертов Аспирант засел в сортире и не выходил оттуда полчаса, постанывая от забытых за неделю европейских удобств.

Большой срок отделяет первую страницу этого опуса от последней: за кадром осталось еще сотня мелочей, упомяни которые я без исключения, вы бы сейчас едва-едва дошли до половины текста. И что же теперь? Вернемся ли мы еще в Старую Рязань, чтобы докопать невыкопанное, впедалиться как следует у костра провести еще семь суровых ночей в тесной палатке?

Наверняка. Но не в ближайшее время. Чертов Аспирант готов рвануть обратно хоть сейчас, но, как по мне, це уже не вариант. Керуак был прав: жизнь – это дорога. Хуже всего топтаться на одном месте, но не менее бессмысленно мотаться взад-вперед по одной прямой, что является на деле тем же топтанием, только более широкого масштаба. Нужно посетить новые края, попробовать себя в новом деле и словить совсем другие эмоции. В России еще много городов, куда не ступала нога гонзо-журналиста, и лично мне сперва хочется сунуть свой нос в самые необычные из них, прежде чем я снова захочу куда-либо вернуться.

Потому что жизнь – это дорога, а старорязанский раскоп – это жара, впедаливание и лопата, к которой нужно относиться, как к девушке. Свою я назвал Аннели.

Дата добавления: 2015-08-18