XXIX. Гуманитарная авантюра

– Он помог бы и тебе, если бы согласился поработать с нами, помог бы решить наши проблемы и вывести из ла- биринта тех, кто заплутал. Ты живешь образами, которые текст являет тебе, а актеры тебя сейчас не слышат или не хотят понимать, как Джонни только что, или Маргарет, на прошлой неделе. Что им мешает? Показать нужное направ- ление к встрече с текстом, научить слышать автора и дове- рять ему не меньше, чем тебе, сможет человек талантливый и не театральный, лучше филолог, это же его работа.

– Философ.

– Тем более.

– Прости, но я ни при каких обстоятельствах, не могу так рисковать. Это почти означает потерять театр. Я даже представить этого не могу! Он – не режиссер. Но что, если они станут доверять ему больше?

– Я хочу одного. Чтобы им стало ясно, буквально оче- видно, что такое доверие не означает доверия лично тебе. А всегда – доверие автору. Когда ты работаешь, когда ты в пре- делах театра. Но это мы сами не сможем им сейчас доказать.

– Какая-то гуманитарная авантюра.

– Все лучше, чем катастрофа. И знаешь, почему, мой ми- лый? В авантюре есть надежда в отличие от катастрофы.

Она помолчала, глядя на него.

– Джим, сейчас самое время дать импульс, впрыснуть но- вые силы, новые идеи, услышать голос, к которому не при- выкли, новый, убедительный голос.

– А если нет? Если это вызовет такое сопротивление, что единство начнет распадаться?

– Так может и время? Понять, кто в силах, а кто не тянет. И определиться в работе. «СМ» задал высокую планку. Мы должны ее поднимать. И в этом-то он сможет тебе помочь.

– Ты не преувеличиваешь?

– Нет.

Он замолчал, массируя лоб кончиками пальцев. Она ждала.

– Еще неизвестно, согласится он или нет. Но попробо- вать мы должны. Мы не можем ни с того ни с сего предло- жить ему пожить в Эджерли-Холле.

– Мне-то как раз кажется, что это было бы проще.

– Я не знаю. Как получится. Господи, Джим... он говорит такие вещи... а вынужден орать во все горло, срывая связки на площадях. Это... несправедливо.

Джим усмехнулся.

– Что?

– Я вспомнил…

– О чем? Скажи.

Он снова улыбнулся.

– Когда я захотел, чтобы ты осталась здесь... я тоже не мог просто сказать «переезжай ко мне». И придумал тебе ра- боту. Для театра.

Запустив ладонь в волосы, он продолжал смотреть на нее. Фрея подсела ближе и положила ладонь на его щеку.

– Нет. Ради Бога, Джим. Я...

– Ни один мужчина на свете не был бы уверен, как я, что ты не...

– «Оступилась», «увлеклась», «совершила неповторимую ошибку»?

Взгляд Джима стал удивленным.

– Что?

– Ты – гений.

– Внезапно.

– Да. «Оно застигает мгновенно, врасплох»*.

– Так серьезно?

– Какой кошмар! Это же все клише. Но не твое.

– Значит, ты будешь уверен?

«Ни один мужчина на свете так не уверен в тебе, как я.

И меня еще назовут за это ненормальным».

– Я прошу тебя, Джим. Будь уверен во мне. Пожалуйста...

Помешай мне, попробуй. Приди, покусись потушить Этот приступ печали, гремящей сегодня,

как ртуть в пустоте Торичелли. Воспрети, помешательство, мне, — о, приди, посягни! Помешай мне шуметь о тебе! Не стыдись, мы – одни. О, туши ж, о туши! Горячее! **

– Ты видишь то же, что я? Он кивнул глазами.

– Рассвет.

Они держали ладони на лицах друг друга. Они смотрели друг другу в глаза. Их тела пели, их души сливались и голос один на двоих шептал чуть слышные «Да».

– Какое счастье. Какое счастье, что мы тогда так тянулись друг к другу, ничего этого друг о друге не зная. Какое счастье, что все эти годы мы знали так мало. Так удивительно мало.

– Я буду ждать. Я буду ждать тебя.

* Б. Пастернак, «Чудо».

** Б. Пастернак, «Разрыв», «Темы и вариации».

Утром она ехала в Лондон встретиться с тем, чье имя за последние два месяца звучало между ними едва ли не чаще, чем их собственные имена.

Джим не хотел ее отпускать.

– Пойдем, – Фрея не без труда выловила мгновение, что- бы сказать. – Телефон со мной, но я позвоню сама, потому что явно будет шумно.

Они спустились вниз, прошли к подъездной площадке перед домом. Высокое небо апреля пронизывало кроны и возносилось над деревьями, холмами и дорогой, простира- ющейся за горизонт. Воздух, как вода ледяного ручья. Ясное преображение мира. Настоящее начало года. Будто все за- ново.

Вернувшись в комнату, Джеймс посмотрел на кресло, где с ночи лежали не убранные в гардероб вещи. Он подобрал с пола и бережно положил на подлокотник кресла тяжелую и тонкую полоску шелковой черной ткани, которой претво- рилось ее платье. На трюмо остались неубранными колье, браслет и серьги. Он тронул их осторожно.

Гладкие, похожие на смальту, квадратные бусины. Чер- ные, бело-золотые, пятнистые – желто-смоляные. Цвета ее природы. Темных волос, золотисто-перламутровой кожи, со- звездий россыпи родимых пятен. Глядя на ее одежду и укра- шения, он думал о том, что, видимо, у него отсутствовал ген, ответственный за потерю интереса к собственной жене. Уже семь лет! Трудно поверить. Только семь лет.

Он вернулся в комнату и достал из нижнего ящика шка- фа гантели. Чуть больше получаса разминался. После душа он надел темно-синие брюки и белый джемпер, пригладил волосы и спустился вниз.

В самом начале их семейной жизни Джим с большим трудом выдерживал ее отсутствие. Работая на съемках или оставаясь в Эджерли-Холле, когда Фрея занималась делами театра в Лондоне, он, просыпаясь, испытывал телесную тя- гость тишины, какую приносила одна только мысль о том, что ее нет рядом. Неожиданно для себя, и это действитель- но было откровением, он вынужден был учиться находить воодушевление в невозможно ограничивавшемся в такие часы пространстве. Оно сужалось немилосердно. Ничего

не хотелось делать. Все казалось напрасным. Со временем только он смог уравновешивать это несвойственное ему чув- ство беспокойства мыслями о предстоящей встрече и рабо- той – средствами универсальными и выручающими всегда.

Со временем, но не теперь. Сейчас ему казалось, что месяцы и годы, в которые они, уверенные в своих силах и надеждах, сделали так много и планировали еще, теперь на глазах исчезают, все смещая к началу. Что части целого, нанизанные на оси времени, растворяются одна за другой. Словно при обратной перемотке замедленной съемки. Буд- то что-то возобновлялось, словно еще и не было пережи- тым. И переживалось снова.

В декабре, перед Рождеством, он однажды почему-то должен был ехать забирать Уилла из школы на каникулы на ее машине. Возможно, его машина была в ремонте – это уже не имело значения. Первым, что он увидел на сиденье сле- ва, включая зажигание, была обложка диска Тима Тарлтона. В холодных чернильных тонах, вдохновенно и самозабвен- но запрокинув голову и закрыв глаза, сияя кипенно-белым воротничком, расстегнутым на живописно освещенной, почти античной рельефной шее, он казался существом, мо- литвенно возносящим свою надмирную песнь в сладчайшем экстазе. В руках – скрипка и смычок. Мгновение паузы его партии и вступления оркестра.

Для Джима не стало секретом после знакомства с Фреей, что скрипач Тим Тарлтон – вечный ее спутник. Один худож- ник сопровождал другого. Во время работы над фильмом

«Перспектива» Форд помог им устроить встречу с Тимом, минуя формальные процедуры переговоров через агент- ства. Так Тим появился в Эджерли-Холле. Линда тогда заби- ла тревогу. Уговаривала его, Джима, опомниться.

Он еще раз взглянул на обложку и нажал «Воспроизве- дение» в музыкальной системе. Скрипка запела высокой нотой медленного повествования, было слышно, как Тим втягивает воздух носом глубокими резкими вдохами. Точно это пел его голос.

Может быть, Линда тогда была права? И это он, как по- этический дурак, не видел или не хотел видеть того, что происходит с людьми на каждом шагу. С теми, кто не витает

в облаках, а стоит на земле. Но тогда бы Фрея ушла от него. Или нет? Или он не знал, что вместимость и глубина ее серд- ца огромна, что границы ее никогда не были ему самому видны, что наравне с не ведающим условностей духом она наделена темпераментом, утолить который всегда озна- чало быть исключительно требовательным к себе как к мужчине. От слова до дела, насквозь, от макушки до пят. Джим усмехнулся. Куда там Линде со своими страстями в духе Пуччини. Мог ли он всегда успокоить это горение? Этот голод и жажду? Самое ужасное, что, будучи открове- нен с собой, сейчас он понимал, что так и не знает. Все, казалось, говорило, что да.

Он дернулся, точно его хлестнули по лицу, и стукнул основаниями ладоней по рулю. Что она сказала по телефо- ну, когда Фло сломала ногу? «Только не говори Тиму, у него сейчас очень важные концерты, нельзя сбить его настрой». Джим вдруг уловил мысль, логику которой он сам не смог бы растолковать, случись рассуждать об этом вслух. С тех пор, как они поставили «Гамлета», стало происходить что- то такое, что все время отзывалось строками самой пье- сы. «Матушка…», «Гертруда…» Он качнул головой, отгоняя хвост этой мысли, назойливо метавшийся где-то над левым виском. В своей интерпретации он убеждал всех сочувство- вать Гертруде, оказавшейся меж двух огней. Откуда пришло это… сочувствие женщине, любившей другого?.. Он поду- мал о «Перспективе»… Том Хартли… Он закрыл глаза, опу- стив голову на тыльные стороны сложенных на руле рук. Потом выпрямился и резко выключил диск.

Ситуация повторялась… Вот уже второй месяц, или даже больше, в доме только и велись разговоры о Портале и единственном человеке, на которого Фрея возлагала на- дежды. Кто один понял их «Гамлета» так, как они сами его читали и видели. Его она хотела привести в их театр, кото- рый теперь походил на осажденный корабль. Но и на осаж- денном корабле капитан всегда остается на мостике, если он – капитан.

Джим подумал об Уилле. В его глаза – из разреза Фреи они смотрели на мир цветом его прозрачных радужных обо- лочек – он захотел заглянуть сейчас. Пожать цепкие мужские

ручонки. Подбросить сына вверх. Если ты – мужчина, если тебе сорок три, если ты в смятении, в беде, а твоему сыну всего семь – ты все равно будешь искать у него поддержки, даже особенно, если ему только семь…

Дата добавления: 2015-08-18