IV. Морковь и каштаны

На следующий день после разговора Фрея и Энн встре- тились в пабе «У Маффина».

Фрея всегда участвовала в мероприятиях, которые те- атр проводил вне собственных стен на Блэкфрайерс-Лейн. Ежегодно в дни рождественских каникул в сотрудничестве с пабом «У Маффина», расположенным в Саутуорке, на Темзе, организовывали благотворительную ярмарку в по- мощь и на радость подопечным Фонда борьбы с заболева- ниями крови у детей. Паб готовил угощение, актеры разы- грывали сцены из спектаклей, танцевали, играли с детьми. Самый большой праздник попадал на месяц «Двенадцати ночей», дни Йоля, предшествующие Рождеству, и продол- жался до Нового года, переходя в ярмарочный фестиваль М&К – «Морковь и каштаны». Так его окрестил Маффин, имея в виду ингредиенты лакомств, выпекаемых по этому случаю в огромном количестве. Флора сломала ногу, гото- вясь к выступлению на М&К.

Фрея Виола – для близких Виола, и Мартин Финли – для своих Маффин, осуществивший свою давнюю меч- ту, став владельцем паба по окончании состоявшейся ка- рьеры олимпийского пятиборца, дружили с дошкольных

времен. Когда-то соседи, потом – друзья, несколько раз в жизни они расставались в силу разных обстоятельств и находили друг друга вновь, чтобы, когда обоим было уже за тридцать, объединиться в многочисленном, по всем приметам напоминавшем большую семью, кругу. Маффин и их третий друг – Форд Аттенборо – женились на подру- гах Виолы по гилдхоллской школе – Энн Хогарт и Линде Сантарес. Виола, много позже, вышла замуж за их универ- ситетского друга – Джеймса Эджерли, директора и глав- ного режиссера театра «Флори Филд», позднее переиме- нованного в «Серебряный меридиан». Надо сказать, все эти совпадения, а порой и противоречия, были вполне к лицу и под стать людям, собравшимся вокруг и внутри бри- танского театра. В духе его, первоначально балаганного, мира компания «Серебряный меридиан» – владельцы, ак- теры и их друзья немало сил полагали на то, чтобы стены театра становились все более открытыми, а идеи и собы- тия вышли за пределы, ограниченные рампой и экраном. Начало положил летний театральный фестиваль «Мета- морфозы» в имении Эджерли в Норфолке, ставший при- бежищем спектаклей камерных театров, вынужденных закрыться из-за сокращения субсидий на искусство и об- разование. Со временем появились продюсерский центр и благотворительный фонд – дело естественное и вполне личное.

Подруг не удивило, что Маффин встретил их в белой по- варской куртке с закатанными рукавами и следами муки на руках.

– Морковные маффины, кому морковные маффины? – улыбаясь пробасил он.

– Сколько уже?

Энн протянула ему сумку с подарочной упаковкой и па- кетами.

– Пока пятьсот, но мы только начали.

– Позвони Глэдис, Маф, – напомнила Фрея. Он нарочито нахмурился.

– Что ж ты при жене-то? – укоризненно покачал он голо- вой.

– Да она в курсе.

– И что за манера все портить!

– Звони!

Фрея договорилась, что пекарня театрального буфета возьмет на себя часть выпечки, чтобы сэкономить время. Нужен был рецепт.

– Старушка, набери, у меня руки заняты.

Зажав телефон между ухом и плечом, он понес сумки на террасу.

– Алло! Финли на камбузе. Да, Глэдис, привет. Слушай из расчета на сто кексов: тертая морковь – пять стаканов, тер- тые каштаны – четыре стакана, растительное масло – два стакана, шесть яиц, сахар – два стакана, мука – пять стака- нов, разрыхлитель – три чайные ложки, корица – полторы столовые ложки, ванильный сахар – две столовые ложки, миндаль – два стакана, вяленые яблоки мелкими кусочка- ми – один стакан, и размешиваем, размешиваем, размеши- ваем, чтобы было вкусно! Выпекать при ста восьмидесяти пятнадцать-двадцать минут. Все, удачи! Целую, обнимаю.

Фрея села в дальнем правом углу, у стеклянной двери, ведущей на террасу, где летом за столиками посетители лю- бовались рекой, а в дни регаты – смотрели соревнования. В свое время именно эта затея и увлекла Маффина. Его луч- шие ожидания сбылись. За этим столом Фрея любила рабо- тать и приходила сюда довольно часто.

Подошла Энн и села рядом.

– Ты сама ему скажешь?

– О чем?

– Да про Фло.

– Он уже вчера прочел объявление на сайте театра и оставил комментарий. С пожеланием выздоровления, хо- рошего настроения и подмигивающим смайликом. Предло- жил приносить ей бульон и булочки. Я думала, ты знаешь.

Энн вздохнула.

– Представляешь, а если он, щедрая душа, написал ей письмо или в личку. Она и так бегает за ним по пятам. А те- перь еще и повод ее пожалеть – и на сей раз реальный.

– Да ничего он не написал. У него что внутри, то и снару- жи. Тебе ли не знать.

– Просто какое-то время… Понимаешь, Ви, я снова…

Из кухни появился Маффин.

– Ну вот, – сказал он. – Вассал моего аристократичного друга – мой вассал. Правильно? Они уже работают.

– Отлично. Мы тоже.

Он взглянул на экран ноутбука и, посерьезнев, сказал.

– Кстати, я видел эту подпись и комментарии в твиттере под фото, куда попали я и Фло.

Энн вскинула голову.

– Да, я знаю, – спокойно и уже с легкой улыбкой кивнул Маффин. – Что делать? «Век вывихнул сустав». А что ее не будет на празднике – так это жаль.

Пока Мартин и Энн работали на кухне, в театре тоже готовились к завтрашнему открытию ярмарки. У Фреи вы- дались два довольно спокойных часа, что в последнее время случалось редко. Сцепив ладони замком и прижав их к гу- бам, она ждала, когда загрузится нужная страница.

Театр «Серебряный меридиан» выпустил немало смелых постановок. Даже крайне смелых. Даже провокационных. Пьесы, специально написанные Фреей – монокомедия «Жи- тейские заметки», драма «Исцеление живого» по мотивам романа «Доктор Живаго», «Вас увидят» по телевизионному периоду биографии Джорджа Оруэлла и пьесы в ее перево- де, такие как «Мрамор» Бродского, иной раз откровенно бросали вызов публике и критике, приглашая к определен- но полифоничному восприятию.

«Мрамор» стал первой такой пьесой.

«Второй век после нашей эры.

Камера Публия и Туллия: идеальное помещение на двоих: нечто среднее между однокомнатной квартирой и кабиной кос- мического корабля. Декор: более Палладио, чем Пиранезе. Вид из окна должен передавать ощущение значительной высоты (ска- жем, проплывающие облака), поскольку тюрьма расположена в огромной стальной Башне, примерно в километр высотой. Окно – либо круглое, как иллюминатор, либо – с закругленны- ми углами, как экран. В центре камеры – декорированная под дорическую колонна – или опора: внешняя сторона ствола, вну- три которого – лифт. […] По обе стороны ствола – альковы Публия и Туллия. Все удобства – ванна, стол, умывальник, нуж- ник, телефон, телеэкран, вмонтированный в стену, стеллажи

с книгами. На стеллажах и в стенных нишах – бюсты клас- сиков…» *

Туллий и Публий – нарушители спокойствия и прочно- сти режима Каллигулы. Пьеса «с примесью античности и литературы абсурда»**.

Фрея предложила в «Мраморе» развить идею Джима из «Перспективы» на примере постановки «Ричарда II» – обмен ролями двумя главными исполнителями. На одном спектакле Джонатан Стэнли – рыжеволосый сероглазый великан – играл Туллия, на следующем – Генри Блейк – со светлой полупрозрачной волнистой гривой, жилистый, тонконогий, устремленный вверх, как копье. Соответ- ственно поочередно они сменяли друг друга и в роли Публия.

Линда Аттенборо, подруга семьи, жена Форда, славив- шаяся умением высказываться скептически или решитель- но, первая заговорила о предстоящем.

– Вы представляете, как их будут совокуплять?! По всему интернету.

Джим комично вытянул шею, повернувшись к Линде правым ухом.

– Я не ослышался?

– Ты в каком мире живешь, Джим?! Ау, как там говорят,

«Воздух, я – Земля!»

– С тобой о гуманизме лучше вообще не говорить, – вме- шалась Фрея.

– Гуманизм – вот это как раз не так называется, – Лин- да упорствовала. – Лучше скажите честно, вы, что, кассу хотите сделать, собрать за счет тяги фэндома Джо и Ген- ри к скабрезностям или что? Или вам действительно так дорога идея ветхозаветного диссидентства, что вы на все закроете глаза, лишь бы ее услышали? Тогда, скажите на милость, зачем брать на роли Джо и Генри, аудитория ко- торых – полчища изнемогающих от желания дев? Бери- те старцев – выводите их – и будет вам высоко идейное счастье.

* И. Бродский, «Мрамор».

** И. Бродский, документальный фильм «Прогулки с Бродским».

– Ли, мы ставим текст.

– Ничего подобного. Элементарный пример: Публий –

«толстый, лысеватый» – по тексту. У вас его играет тощий Генри Блейк и не намного более сочный Джо.

Линда втянула щеки, выпрямив плечи и опустив руки вдоль тела.

– Вот вам ваши гуманистические двойные стандарты. Нет, все, я больше не верю, ребята, что вам нужна «высо- та идей». Сбор вам нужен. Как любому нормальному театру. И потом не жалуйтесь, что вас, мол, неправильно поняли, когда чресла ваших публиев и туллиев в картинках запрыга- ют по всей сети.

Джим улыбнулся.

– Ли, откровенно говоря, я всегда сомневался в наличии у тебя третьего глаза, но сейчас ты нострадамишь* правиль- но. Все так и будет.

– Нет, ты все же скажи. Тебе нужен скандал?

– Нет. Но скандал будет. Все, тема закрыта.

– Ничего не закрыта. И ты здесь не ведущий ток-шоу.

Не надо меня модерировать.

– Линда, все, – Фрея поставила точку.

Реакция на спектакль была многогранной. Однако не только и даже не столько в том жанре, о котором бурно про- рочествовала Линда. Само собой, интернет остался верен себе во всякого рода двусмысленностях, но профессиональ- ная критика и большая часть зрителей оценили спектакль очень высоко. Все задавались «гамлетовским вопросом», всех волновал предложенный режиссером финал. Тайна великого многоточия – проснется ли славный Туллий, кем стали для него Овидий и Гораций, и что он хотел сказать…

«Ни с тобой, ни без тебя жить невозможно…»

После этой, вымотавшей актеров, работы моноспек- такль «Житейские заметки» стал освежающей радостью. Фрея написала пьесу в расчете на Джонатана Стэнли. При необходимости его также мог заменить Генри Блейк.

* Здесь от «Нострадамус», Мишель де Нострдам, известный также как Но- страдамус (1503—1566) – французский астролог, врач, фармацевт и алхимик, знаменитый своими пророчествами.

Прототипом сюжета стал Эджерли-Холл – дом, в кото- ром родился и вырос Джеймс Эджерли, в котором роди- лись ее дети – Уилл и двое близнецов, где проходил их теа- тральный фестиваль и обитали поочередно все, кто с ними дружил и работал. Эджерли-Холл привечал не находившх себе достойного места на других площадках, но кто душой и сердцем отдавался работе, ища возможность говорить с миром на языке драматургии, литературы и музыки. Сопро- водив текст эпиграфом из высказываний Жана Жюльена –

«Пьеса – это ломтик жизни, с искусством положенный на сцену», Фрея назвала ее «Житейские заметки». Приступая к работе, она осознанно задалась целью дать возможность единственному исполнителю всех ролей проявить с легко- стью, сиянием и блеском почти сверхъестественные спо- собности к преображениям и метаморфозам.

В пьесе было двенадцать персонажей – кошка, собака, мальчик и девочка лет пяти, два разнополых подростка, молодая женщина, зрелая женщина, молодой мужчина, зрелый мужчина, пожилая леди и пожилой джентльмен. В качестве декораций на пустой затемненной сцене их окружали звуки – автобусы, старый кадиллак, птицы, ци- кады, шум воды и шипящего барбекю, плеск бассейна. Су- масшедшие выходные, которые довелось пережить «без- умной» семейке.

Он играл всех и все на черном фоне глубокого простран- ства, одетый как мим, коротко стриженный, с затемненным специально для этого спектакля цветом волос, выхвачен- ный ясным резким лучом света. Погружаясь мгновенно из одного в другое, меняя манеру, голос, ритм и тон, Джо за- ставлял зал вздыхать, хохотать, выжидать, затаившись, и плакать.

Это был спектакль, на котором Флора по уши влюби- лась в Джонатана. Во второго мужчину, не разлюбив пер- вого.

Дата добавления: 2015-08-18