Трубы Апокалипсиса

Сташ вернулся из Индии. Я чувствовала, что мне необходимо выяснить, остались ли между нами какие-то чувства. Я хотела понять, можно ли рассчитывать на продолжение прекрасной истории, которая была до того, как он бросил меня и уехал. Я решила все у него выяснить и тогда бросила Альбано: мне никогда не нравились играть на два поля, я была не в состоянии встречаться один день с одним, а другой – с другим.

В это время еще и кино вмешалось и усугубило мою нерешительность выбора между двумя важными историями любви, даже если одна из них только начинается. Я провела два месяца в Испании на съемках фильма Бретта Хэлси и Марилу Толо «Трубы Апокалипсиса». Это необычная история о музыкальной партитуре, которая сводила с ума и в конце концов доводила до самоубийства каждого, кто принимался ее играть. Совпадение: в тот период мне пришла весть из Рима, что моя мать выбросила в окно щенка и снова была госпитализирована в клинику.

Я была вынуждена уехать в Америку. Меня ждали на съемочной площадке фильма Femmine insaziabili («Ненасытные самки»). Детективная история, но с названием таким... романтичным, что не знаешь, что и думать. Там тоже приходилось часами спорить у бассейна, потому что они хотели, чтобы я сняла верх бикини, в сцене, где я загорала на солнце…

Время от времени мне случалось думать об Альбано. Из США я послала ему открытку со стихотворением. Даже не знаю, почему. Между тем «покурить» стало для меня привычкой, и я никак не могла от нее отделаться. Более того, теперь я была убеждена, что это на всю жизнь. Вот странно, попробовав впервые сигареты «с начинкой», думаешь, что можешь остановиться в любой момент. Потом слушаешь пластинку и думаешь: «Если покурю, мне будет еще приятнее». Идешь в кино и думаешь: надо покурить, так можно будет лучше оценить фильм. Подобным образом начинает искажаться реальность, которая теперь воспринимается нормальной и положительной только в деформированном состоянии.

Я согласилась принять участие в фильме, который обогатил мою «красивую» карьеру киноартистки: Justine («Жюстина») по роману маркиза де Сада. Съемки проходили в Испании под названием Le due sorelle («Две сестры»), потому что режим генералиссимуса Франко не позволил бы такой сомнительной темы. После комедий в итальянском стиле и наивно-музыкального кино с Альбано я докатилась до маркиза де Сада. Единственный фильм, который действительно можно считать искусством, – это был французский фильм 24 ore nella vita di una donna («24 часа из жизни женщины») по роману Стефана Цвейга. Маленькая драгоценность. И единственная.

«Портулак, любовь моя!»

Я вернулась в Рим. Мою мать выписали из клиники, и она шла на поправку. Первый очевидный признак: она стала другим человеком. Она была влюблена, и небезответно, в своего психоаналитика.

С нами была Маргара, мексиканская крестная моей сестры. Она была немного ведьмой: гадала по картам, по руке, на кофейной гуще, а иногда даже по газетам! Она отвечала за работу на кухне. Во время обеда я заметила, что на первое был суп из зелени, которую я никогда раньше не пробовала.

«Вкусный этот суп, Маргара: что это за зелень?» - спросила я.

«Портулак, любовь моя»

На второе был омлет с овощами, поданный Джованни в ливрее на блюдечке с голубой каемочкой.

«Скажи, Маргара, а этот омлет?» - настаивала я.

«Это портулак, моя любовь».

Следующим был салат, но это не были листья салата: «Это портулак, моя любовь».

«Тебе не кажется немного однообразным меню, Маргара?» - спросила я еще раз.

«Слава Богу, что он диким растет в саду…» - ответила она, указывая на лужайку перед окном, и объяснила мне, что у них нет денег, чтобы купить еду. Джованни и Марина еще работали на нас, но они уже собирались уходить. У нас был «Роллс» - «Silver Cloud» - в гараже, и когда дело доходило до заправки баков, моя мать говорила: «Ох! Я забыла дома чековую книжку!...» - и у какого рабочего автозаправочной станции не вызвали бы доверия драгоценности сидящей за рулем «Роллса» дамы?

Я, которая работала весь предыдущий месяц, вернулась домой, чтобы сесть на диету из портулака…

В то же время со Сташем у нас не было такого взаимопонимания, как раньше. Однажды вечером по телевизору мы увидели заставку телепрограммы «Европа молодая» - песню Il ragazzo che sorride («Парень, который улыбается») в исполнении Альбано. Со мной была Маргара. У нее был странный взгляд в пустоту, как если бы она находилась в трансе: «Позвони этому мужчине, - сказала она мне, не глядя в глаза. - Позвони ему, это мужчина твоей жизни».

Был уже год, как я не видела Альбано. Тем не менее я повиновалась интуиции крестной матери, которая полностью совпадала с моей. Я ему позвонила в гостиницу «Ла Капитале», где он жил в Риме. Его не было, но я оставила ему послание. Он мне перезвонил, и все началось снова.

Каждый день от него приходили букеты из тринадцати красных роз с запиской. Альбано присылал мне самые красивые цветы, которые я когда-либо получала от мужчины.

Моя мать с крестной уехали в путешествие. Джованни и Марина больше не работали на нас. Дом в переулке Семи Церквей был пуст. Альбано приготовил праздничный ужин при свечах с музыкальным сопровождением.

Все сошлось для того, чтобы наступила наша первая ночь любви: кажется, даже звезды поучаствовали, чтобы создать для этого все условия. И здесь я должна бы рассказать все интимные подробности, чувства и т.д. и т.п. Но я не буду этого делать. Существовали два свидетеля, которые никогда ничего не расскажут: моя собака Люв и петух Роберто Росселини, нашего соседа по дому, который в самый кульминационный момент сошел с ума, перепутав полночь с рассветом.

Моя тогдашняя жизнь для Альбано еще была тайной. Сначала я «дымила» потихоньку, потому что нельзя делать это с людьми, которые этим не занимаются. Он не понимал, почему я днем одна, а вечером другая. То я вдруг плакала, в другие моменты была необъяснимо счастлива. Однажды, не знаю как, он обо всем узнал. Он пытался рассуждать со мной о вреде, который я наносила своему психическому и физическому здоровью, чтобы доказать мне, что это ошибочное направление. Он объяснил мне, что в конце концов человек будет согласен на все, лишь бы снова оказаться в таком состоянии. Он заставил меня вспомнить, какой я была раньше, какие передо мной открывались возможности, и понять, что жизнь не заключается только в курении и экспериментах над собой. Он дал мне понять, что это была всего лишь иллюзия принадлежности к элите, что истинная цель жизни – оставаться целостной личностью, верной самой себе.

Мало-помалу я снова становилась той, кем была раньше. В 17 лет я перенесла тяжелый вирусный гепатит. Я бы даже сказала - тяжелейший. Моя мать была постоянно в разъездах, сестра еще училась в колледже. Мексиканская крестная мать, которая переехала с нами на улицу Фламиния Веккья, приносила мне в комнату поднос с едой и немедленно уходила. Я бы чувствовала себя совсем брошенной, если бы не Альбано, который ежедневно совершал смертельные трюки, пересекая половину Италии, чтобы хоть несколько часов провести со мной в промежутках между концертами и выступлениями. Его бесшабашность была типична для того, кто по-настоящему влюблен: ведь находиться со мной рядом было опасно для его здоровья.

Моей матери этот роман тоже не понравился. Я очень хорошо помню, как однажды, увидев, что наши отношения заходят слишком далеко, она позвала меня в свою студию, чтобы поговорить со мной. Она рисовала. На холсте были изображены девушка, сломанная кукла и мячик. У девушки было лицо Тарин.

«Дорогая, я вижу, что этот Альбано приходит к тебе очень часто… - Играла ее любимая мексиканская музыка. Она продолжала рисовать, не глядя мне в лицо.

-…я дам тебе один совет: останься с ним на некоторое время, если хочешь. Однако, не думай, что это серьезно. Это не тот человек, который тебе нужен. Это просто крестьянин, добившийся успеха, но это ненадолго, увидишь. А тебя ждет большое будущее, большая карьера в кино. И потом, ты не должна себя связывать, это слишком рано». Она даже не оторвала глаз от холста. Что я могла сказать? Ее слова становились для меня порохом, который вот-вот взорвется.

Как только я поправилась от гепатита, я захотела следовать за Альбано повсюду, куда бы он ни поехал. Он наполнял меня энергией и большим желанием жить. В его зеленых глазах я видела надежду, которой мне так не хватало, учитывая, что я была поражена пессимизмом, несмотря на молодой возраст. Я хотела знать его мир, его работу, его концерты тут и там по Италии. Прекрасные места и не очень – но все воспринималось с одинаковым энтузиазмом, а дисциплине я научилась за долгие годы ученичества. Весь день он был за рулем, а вечером давал концерт. Ели один раз в день во время остановки на обед. Заказывали всегда одно и то же - бифштекс и салат.

Я сидела за кулисами, наблюдала за ним и следила за реакцией публики. Живой звук его голоса рождал во мне такие чувства, которых не в силах был дать ни один певец, даже «Битлз» (может, потому, что я никогда не слышала их «вживую»). И потом, его репертуар, состоявший из блюза, духовной музыки, народных песен, исполняемых в его настолько личной манере, был для меня предметом обучения. Его манера исполнения инстинктивна, почти первобытна. Даже самые невероятные ноты он брал с легкостью и естественностью сил природы. Я завидовала тому чувству свободы, которое давало ему его пение.

У него было много поклонниц, которые после концерта окружали его, прикасались к нему, целовали его, куда только могли. Я улыбалась тем девушкам, но внутри себя я хотела их поколотить. И несколько раз я это даже делала (с неизменной улыбкой на губах). В те моменты я обнаружила, что такое ревность. Я, свободная девушка из поколения «бит», я, которая носила мини-юбку, я, которая верила в свободную любовь!

В последующие годы я развивала свою теорию по этому вопросу. Я представляла Альбано и гипотетически соединяла его с девушками, эстетически ему подходящих. Даже обвиняла его в историях, виденных мной только в моем воображении…это ревность или любовь? Или одно - синоним другого, как поется в песне, которую до того времени я считала такой банальной: «любовь» - значит «ревность»?

Прежде я судила обо всем этом исходя из истории моей семьи и из опыта тех людей, с которыми я была знакома: любовь потреблялась как пирожные к чаю и менялась как одежда при наступлении нового времени года. Поэтому я исключала тот факт, что среди людей существует кто-то, способный хранить верность в долгосрочной перспективе. Начиная с себя самой.

Дата добавления: 2015-08-18