Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава шестнадцатая. Как вы уже, наверное, догадались, я не умерла

Читайте также:
  1. БЕСЕДА ШЕСТНАДЦАТАЯ
  2. Глава сто шестнадцатая
  3. Глава шестнадцатая
  4. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
  5. Глава шестнадцатая
  6. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

 

Как вы уже, наверное, догадались, я не умерла. Мне не удалось повторить судьбу своей сестры, которая тоже оказалась одна в переулке, загнанная чудовищами в самое темное сердце Дублина.

Моим родителям не придется снова забирать тело из аэропорта. По крайней мере, пока не придется.

Хотя, ощущения у меня были такие, будто я умирала. Когда вас душат, когда кровь отливает от мозга, когда вы не знаете планы нападающего, станет ли он сжимать вашу сонную артерию всего лишь десять минут – этого достаточно чтобы вырубить человека – или все же дольше, до момента, когда остановится сердце и умрет мозг. Я предположила, что «призрак» собирался меня убить. Спустя некоторое время, мне пришлось пожалеть, что он этого не сделал.

Я очнулась с кислым, каким‑то химическим привкусом во рту, похоже, что меня накачали наркотой. Запястье жгло от боли, в добавок к этому, ощущалась странная неподвижность и тяжесть, в нос мне ударил влажный запах мокрого, замшелого камня. Прежде чем выдать возможному наблюдателю, что я пришла в себя, я не открывая глаз и старательно поддерживая ровное дыхание, пыталась определить как можно больше из того где и в каком состоянии я нахожусь.

Мне было холодно, я была босая, из одежды на мне остались только джинсы и футболка. Ботинки, свитер и куртка куда‑то исчезли. В моей памяти смутно промелькнул момент, когда я потеряла сумку в переулке. Значит Бэрронсов мобильник пропал. Кстати, про Бэрронса – он меня найдет! Он отследит меня по браслету и…

Сердце мое упало. Я не чувствовала браслета на руке. Вообще, единственное, что я чувствовала – нечто прочное и тяжелое на запястье. Я попыталась вспомнить, когда и где с меня сняли браслет, размышляла, куда я попала, и сколько времени прошло. И что это за «призрак». Несмотря на то, что Гроссмейстер тоже был в похожей мантии с капюшоном, в тот единственный раз когда я его видела, сомневаюсь что это был именно он. Было у них что‑то общее, но «призрак» все же сильно отличался от Гроссмейстера.

Я лежала не шевелясь и прислушиваясь. Если рядом кто‑то и притаился, то они из кожи вон лезли, стараясь не выдать себя.

Я открыла глаза и уставилась на камень.

Никто не сказал ничего угрожающего типа: «Ага, ты очнулась, приступим‑ка к пыткам», так что я рискнула глянуть на свои запястья. Рука у меня была в гипсе.

– Я чуть было не оторвал тебе руку, – легко произнес кто‑то, и я чуть было не подпрыгнула от неожиданности.

– Ты истекала кровью. Пришлось тебя подправить.

Я медленно и осторожно села. Голова раскалывалась, язык распух. Запястье – комок орущих нервов – горело до самого плеча.

Осмотревшись вокруг, я сообразила, что нахожусь в каменном помещении – старинной пещере – за железными решетками, на тонкой подстилке на полу. За решетками стоял мой «призрак».

– Где я?

Его капюшон прошелестел, когда он произнес:

– Баррен. Точнее, под ним. Ты знаешь, что такое Баррен? – в голосе послышалась усмешка. Где же я раньше слышала этот голос? Свистящий, шелковый, он казался знакомым… но другим… тон какой‑то текучий, слова произносил неясно, какие‑то явные проблемы с дикцией.

Да, я знала про Баррен. Я нашла это место на своих картах и читала о нем в своем последнем читальном запое, когда пыталась восполнить пробелы в знаниях и избавиться от провинциальности. Название произошло от ирландского «Бойреанн», что значит большой камень или каменистое место, это известняковые скальные отложения в Графстве Клэр, в Ирландии, карстовое плато, размером примерно 300 квадратных километров, на юго‑западном крае располагаются знаменитые Утесы Моэр. Там, среди растрескавшихся карстовых плит, в провалах между ними, или в естественных скальных нишах можно было обнаружить захоронения времен неолита, дольмены‑порталы, ирландские каменные кресты или кольцевые форты. Под Барреном находились пещеры с водотоками, и километры запутанных подземных проходов, некоторые из них были открыты для туристов, основная масса не изучены и не приспособлены для прохождения, и очень и очень опасные для обычного спелеолога.

Я находилась под Барреном.

Это было в сто раз хуже, чем оказаться в бомбоубежище. С тем же успехом меня могли заживо похоронить. Ненавижу замкнутые пространства так же сильно, как и темноту. Осознание того, что над моей головой нависли тонны скальной породы, твердой и непроницаемой, оградившей меня от свежего воздуха, от открытых пространств и от возможности свободно передвигаться, чуть было не привело меня к сильнейшему приступу клаустрофобии. Мое лицо, наверное, выдало мой ужас.

– Вижу, что знаешь.

– Где мои вещи? – думать про то, где именно я оказалась, было нестерпимо, в этом случае я бы просто сорвалась. А мне нужно сосредоточиться на том, чтобы отсюда выбраться. Особенно мне было интересно, где мой браслет? Его сняли здесь? Или там, в переулке? Вряд ли я получу ответ, если спрошу. Мне отчаянно нужно было это знать.

– Зачем?

– Мне холодно.

– Холод, это меньшая из твоих проблем.

Без сомнения, это так. Даже если мне и удастся освободиться, как я найду выход? Идти по темным туннелям, через заполненные водой пещеры, без компаса, не зная направления. Я очень боялась надавить на него, ужасно боялась и отчаянно хотела узнать больше о моей одежде, браслете и копье. Я боялась, что проявленный мною интерес заставит «призрака» насторожиться, и самое последние, что я хотела, это избавиться от чего‑то что могло остаться тут – нечто, вещь, которая могла бы спасти мне жизнь. Как же работал этот браслет? Сможет ли Бэрронс отследить меня под землей?

 

– Кто ты? Что тебе нужно? – спросила я.

– Моя жизнь. – заявило это создание. – В обмен, я заберу твою. Так же, как ты отняла жизнь у меня. По чуть‑чуть.

– Кто ты? – повторила я свой вопрос. О чем это существо говорит?

«Призрак» опустил свой капюшон.

Я отшатнулась. Какое‑то мгновение я была слишком напугана, и не могла ничего сделать, мне оставалось только смотреть на него. Я внимательно вглядывалась в его лицо и старалась найти в нем что‑то знакомое. Мне понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы узнать его глаза.

Они были мертвыми, лимонно‑желтыми, нечеловеческими.

Мэллис!!!!!!

Ах, как же я оплошала, преждевременно смахнув его с игральной доски. Я так ошибалась, так ошибалась! Вампир не умер. Он хуже, чем просто не умер.

Все это время, когда я замечала «призрака», видела его через окно поздно ночью, или в переулке, или на кладбище с Бэрронсом, это всегда был Мэллис, который следил за мной. Все это время, пока я считала Мрачного Жнеца осколком своего воображения, вампир находился рядом, непонятно каким образом. Я вздрогнула. Все это время я была к нему так близко и не осознавала опасности, в которой находилась. Он был тогда ночью в переулке, когда Тени прорвались внутрь, когда я вломилась в гараж Бэрронса. Он следил за мной почти с того самого момента как я его проткнула копьем. Интересно, чего это он так долго ждал.

Я старательно не опускала взгляд, пока он смотрел на меня, старательно не замечала насколько гротескными стали остатки его фигуры. Понятно теперь, почему он всегда надевал капюшон. Не удивительно, что он прятал свое лицо. Я отвела взгляд. У меня больше не было сил.

– Смотри на меня, сучка. Полюбуйся на свою работу. Это сделала ты, – прорычал он.

– Нет, я тут ни при чем, – немедленно парировала я. Может я многого и не знала, но знаю точно, что такого я точно ни с кем не сделала, такого врагу не пожелаешь.

– Нет, ты при чем. И с тобой я поступлю еще хуже. Ты умрешь после меня. Может через несколько недель, а может и месяцев.

Я снова посмотрела на него, и из моего горла не вырвалось ни звука, заговорить я не смогла. Его лицо, когда‑то бледное, по Байронически готично красивое, теперь было ужасно.

– Я не делала этого, – настаивала я. – Не может этого быть. Я только проткнула тебя в живот. Понятия не имею, каким образом остальное превратилось в такое… в такое… – я не стала заканчивать предложение, это было лучше для нас обоих.

– Ты уверен, что это не Бэрронс?

Не слишком то большой подвиг обвинить во всем Бэрронса, но в этот момент, при таких обстоятельствах, никаких угрызений совести я не чувствовала. Мне было страшно. Я чувствовала себя такой маленькой и беззащитной. Мэллис считал, что я виновата в том, что с ним случилось. А случилось с ним то, что он стал выглядеть хуже кошмара и фильма ужасов.

– Сука, ты проткнула меня копьем, которое убивает Эльфов!

– Но ты то не Эльф, – возмутилась я. – Ты вампир.

– Часть меня – эльфийская! – прошипел он.

Когда он говорил, он брызгал слюной, ведь теперь у него не закрывалась челюсть, и брызги долетели даже до меня, через решетку. Они жгли словно кислота. Я почесала руки через майку.

– Что? – как часть кого‑то может быть эльфийской? И все же, кажется, именно так оно и было. Словно копье убило лишь некоторые его части. Кое‑где лицо Мэллиса было все такое‑же мраморно белое и по‑вампирски красивое; остальное было поражено жуткой проказой: почерневшая вена пересекала его правую щеку, сбегала вниз по челюсти и шее, будто гниль в куске говядины. Плоть над его левым глазом была серого цвета и влажная; большая часть подбородка и нижней губы превратилась в сплошное влажное гниющее месиво. Это было ужасно. Я не могла заставить себя отвернутся. Его длинные светлые волосы выпали, открывая раздутый череп с пересечением тонких черных вен для обозрения.

Я поняла, почему моя рука вошла в его живот – части тела тоже разлагались, поэтому у него изменилась походка и голос, не говоря уж о не закрывающемся рте, от чего дикция его потеряла четкость. Он и внутри гнил? Вставая, я обтерла руку об джинсы.

– Посмотри на меня, – произнес он, его желтые глаза горели будто фонари в деформированном черепе.

– Повнимательней присмотрись. Скоро ты будешь знать это лицо как свое собственное. Мы станем близки, очень‑очень близки. Мы умрем вместе.

Его глаза превратились в узкие щелки.

– А знаешь, что самое ужасное? – Он не ждал моего ответа. – Сначала тебе кажется, что это наблюдать процесс собственного гниения. Смотреться в зеркало, трогая пальцем отстающие куски собственной плоти. И думать, содрать эту гниль или оставить в покое. Перевязки. И, наконец, осознание того, что моя щека, ухо или часть живота больше нельзя починить. Процесс идет постепенно. Можно обманывать себя – можно и так жить дальше, но разложение уже не остановить, гниль все больше и больше распространяется по телу. Тут, ты понимаешь, что самое ужасное это не утро, когда просыпаясь ты обнаруживаешь, что какая‑то очередная часть тебя умерла, а ночи, когда ты лежишь с открытыми глазами, в ужасе ожидая того, что принесет рассвет. Следующей будет моя рука? Глаз? Я ослепну перед смертью? Это будет мой язык? Мой хрен? Мои яйца?

Тебя уничтожает не реальность, а возможности. Это ожидание, часы, когда лежишь без сна стараясь предугадать, что же сгниет следующее. Боль не за сейчас, а боль в предвкушении боли. Это не страх смерти – она будет освобождением – но отчаянная жажда жизни, идиотская хреновая необходимость продолжать жить после того как ты ненавидишь сам то, во что превратился, даже после того как смотреть на себя в зеркало уже нет сил. Ты это поймешь, после того как я закончу с тобой.

Его губы – одна хорошо очерченная, розовая и плотная, другая сгнившая – раздвинулись обнажая клыки.

– Посмотри на меня. Я много лет был олицетворением смерти. Я играл в смерть для них. Я приносил смерть своим последователям, облекая ее в соблазнительную готическую обертку. Я преподносил им смерть на бархате в кружевах, и с запахом секса. Со мной они поднимались на такие высоты, на какие ни одни наркотики не поднимут. Я танцевал с ними смертельные танцы. Я рвал их глотки и пил их кровь, они с наслаждением умирали подо мной. Неужели никто не сделает это для меня? Неужели никто не станцует со мной и не уведет во тьму?

Я не знала, что ответить ему.

Его улыбка была ужасна. Его смех был еще хуже: какой‑то влажный, не правильный. Он вытянул руки, будто собирался танцевать вальс.

– Приветствую тебя, моя партнерша. Добро пожаловать на мой балл в Адскую пещеру. Смерть не соблазнительна. Она не носит шелковых одежд и запах ее совсем не сладок, в отличие от меня, когда я в нее играл. Она одинока, холодна и беспощадна. И прежде чем забрать тебя, она отберет у тебя все.

Он уронил руки.

– У меня было все. Я держал мир за яйца. Я трахал все что хотел и когда хотел. Меня обожали, мне поклонялись, я был богат, и я собирался стать одной из новых сил мира. Я был правой рукой Гроссмейстера и теперь я превратился в ничто. Из‑за тебя.

Он одел капюшон, расправил его, отвернулся и зашагал прочь.

– Так что подумай, прелестная сучка, – бросил он через плечо. – о том, какая хорошенькая ты скоро станешь. Думай про утро, и о том, какие ужасы ждут тебя. Попробуй уснуть. Подумай, что разбудит тебя. Помечтай. Потому что больше тебе ничего не осталось. Я хозяин твоей действительности. Добро пожаловать в мой мир.

Я лежала на подстилке и смотрела на каменный потолок. Я отправилась в ши‑видящее место в моей голове, и узнала нечто новое: я могу творить иллюзии. Не так как Эльфы, их иллюзии действуют на людей, свои иллюзии могла видеть только я. Мне хватало и этого. Я мысленно нарисовала облака и голубое небо на каменном потолке своей пещеры, и снова могла дышать.

Неужели всего три месяца назад я лежала у бассейна в доме моих родителей, в своем любимом бикини в розовый горошек, попивала сладкий чай со льдом и слушала проникновенное пение Луиса Армстронга о том, как прекрасен этот мир?

Сейчас в моем воображаемом иПоде играла песенка «Шоссе в ад». Я ехала по нему и даже этого не знала. Быстрая дорога, Автобан по сравнению с ней – просто улитка. Три месяца и вот я из США приехала к могиле, и целый месяц я потратила всего за один день, играя в волейбол с копией моей сестры в Эльфийской стране.

– В’лэйн? – произнесла я с мягкой настойчивостью. Я представила как легкий ветерок гонит пушистые облачка на потолке. – Ты здесь? Где‑нибудь? Сейчас мне как раз нужна твоя помощь.

Потом я еще какое‑то время – не знаю сколько именно, представление о времени под землей у меня не было – я пылко вызывала смертельно сексуального Эльфа. Я обещала ему такие вещи, о которых знаю, позже пожалею. Но смерть это еще хуже.

Без толку.

Где бы он сейчас ни был, он меня не слышал.

А что же такое случилось с Мэллисом? Что он имел в виду, говоря, что часть его была эльфийской? Как часть человека – или в данном случае вампира – может быть эльфийской? В моем понимании ты или был Эльфом или не был, все. Могут ли Эльфы и люди скрещиваться и могут ли быть их дети полу‑эльфами?

 

Нет, это точно не про Мэллиса. При каждой встрече с ним, я сосредоточенно пыталась разобраться, что же он такое. Он всегда ставил меня в тупик, и сейчас я совсем была сбита с толку. Каким бы образом он не превратился в полу‑Эльфа, это у него точно не врожденное. Это было приобретенное свойство. Но как? Это как вампиризм? Они кусаются? Это случается после секса? Но что же это такое?

Мои облачка пропали. Поддерживать иллюзию – тяжелая работа, и в добавок еще ноющее запястье и последствия от неизвестных наркотиков, которыми он напичкал меня, чтобы я не пришла в сознание во время транспортировки из Дублина в Баррин, у меня почти не осталось сил. Я умирала с голоду. Мне было холодно и страшно.

Я перевернулась на бок и оглядела пещеру.

Меня держали пленницей в конце длинной овальной пещеры, освещенной факелами. В противоположной стене находилась металлическая дверь.

В центре пещеры находилась низкая каменная плита, которая больше всего походила на жертвенник. На ней были разложены ножи, бутылочки и цепи. Вокруг расположились три богатых, парчовых кресла в викторианском стиле. Мэллис за собой под землю утащил и остатки своего готического прошлого.

Стены сырой пещеры соединялись с другими подземными помещениями. Некоторые были так узки и малы, что походили на каменные ящики, в которых едва мог поместиться человек, в некоторых же могли запросто уместиться дюжина человек. Моя камера по бокам соединялась с двумя другими помещениями, нас разделяли решетки, но эти помещения были пусты. В нескольких камерах рядом, время от времени было какое‑то движение. Я пыталась кричать другим заключенным, но никто мне не ответил. Это место создал Мэллис или это какая‑то древняя темница, остатки варварских времен, так глубоко погребенные под землей, что о ней все забыли?

Облачка. Я перевернулась на спину, и снова нарисовала их на потолке. Меня всю трясло. Фразы типа «глубоко под землей» не для меня. Было у меня парочка друзей спелеологов. Я всегда считала их сумасшедшими. Зачем спешить под землю раньше времени?

К облачкам я добавила ослепительно белое побережье и одела себя в розовое. На картинке я нарисовала свою сестру.

В итоге, я заснула.

В тот самый момент, когда я проснулась, я знала, что он находится в пещере.

Эльф, но не совсем Эльф.

Я чувствовала его, он был словно черная раковая опухоль, я чувствовала его неправильность.

Голова моя болела от сна на каменной подушке. Боль в запястье из мучительной пытки протестующих нервных окончаний превратилась в обыкновенную боль, из плоти и крови, и ее было легче переносить. Я умирала с голоду и от слабости не могла даже двигаться. Он что, планирует уморить меня голодом? Я слышала, что обезвоживание начинается где‑то примерно через три дня. Сколько мне останется? В этом месте у меня пропало чувство времени. Часы будут казаться днями? Дни месяцами? Сколько времени я провела без сознания? Сколько я спала? Так как я ужасно проголодалась, подозреваю, что прошел день или даже два. У меня активный метаболизм и я должна есть часто. Предположим, он накормит и напоит меня, но что со мной станет через неделю здесь? Через месяц? Я осторожно перевернулась. Он принес в камеру хлеб и маленькую бадью с водой. Я накинулась на еду как зверь.

Отрывая куски сухого, с толстой коркой хлеба и запихивая их в рот, я смотрела на Мэллиса сквозь решетки. Он сидел спиной ко мне. Капюшон был снят. Я видела его затылок, лишенная волос раздутая голова был поражен гангреной. Пенные кружева обрамляли его шею и рукава мантии.

Даже разлагаясь, он все еще одевался в готический от‑кутюр. Он сидел на каменной плите и если я не ошибаюсь, тоже что‑то ел, издавая отвратительные звуки. Я заметила нечто серебристое разрезанное на куски, услышала звук ножа режущего по камню, он что‑то сжимал. Интересно чем питаются разлагающиеся вампиры? Если верить «Вампирам для чайников», то они вообще не едят. Они пьют кровь. Мэллис закрывал собой плиту.

Я слишком быстро управилась с хлебом, и в желудок упал твердый, кислый комок. Не обращая внимания на невыносимую жажду, я медленно пила воду. Туалета в моей адской келье не предусматривалось. Какая нелепость, но унижения, которым человек подвергается перед значительно большими своими неприятностями, например смерть от рук врага, меркнут, по сравнению с тем, что придется оправлять естественные потребности перед своим мучителем.

Где же Бэрронс? Что он сделал после того как я той ночью так и не пришла в книжный магазин? Отправился на поиски? Он все еще ищет меня? А может Мэллис с Охотниками и его схватили? В это я отказывалась поверить. Мне была необходима надежда. Если бы Мэллис сцапал Бэрронса, он бы конечно уже хвастался этим, закинул бы его в камеру, чтобы я его видела. Может он вернулся в книжный, злясь на меня, решив что я снова отправилась с В’лэйном и вернусь через месяц загорелая и в бикини?

Где мой браслет?

Ну почему я не позволила сделать мне татуировку? Почему я уперлась тогда? Пусть хоть между полушариями моей петунии меня разукрасит, лишь бы вытащил меня отсюда! О чем я только думала! Я была такая дура!

«Браслет можно снять, мисс Лэйн, татуировку – нет».

Я усвоила этот урок очень тяжело. Вопрос – выживу ли я теперь?

– Где мое копье? – спросила я Мэллиса. Если оно здесь, возможно и браслет тоже.

– Копье, не твое, сука, – ответил мне вампир, отправляя очередной кусок в рот. Я взглянула на его руку, он носил блестящие, плотные черные перчатки. Я подумала, что наверное и его руки тоже начали разлагаться, поэтому он пытается сохранить их форму. Он прожевал еду и продолжил:

– Ты никогда не была достойна его. Я сообщил всем, что оно у меня. Кто сможет меня вылечить – получит его.

– Ты что, правда, думаешь, что тебя можно вылечить?

Видок у него был такой, будто его с могилы выкопали. Не верю я, что такие повреждения могут быть исправлены.

Он не ответил мне, но я почувствовала его ярость, от нее сразу стало холодно вокруг.

– Если ты был правой рукой Гроссмейстера, почему он не вылечил тебя? Он ведет Невидимых за собой. Наверное, он очень могущественный, – закончила я.

Он выплюнул что‑то изо рта. Я успела заметить нечто красное и хрящеватое, прежде чем оно упало за плитой. Он что, ел сырое мясо?

– Он ничтожество по сравнению с Эльфом! Теперь мне нужен настоящий Эльф, чистокровный. Может быть, сама королева придет за копьем, и даст мне эликсир жизни в обмен на копье, сделает меня по‑настоящему бессмертным.

– Зачем ей это делать, если она может просто убить тебя и забрать копье?

Он развернулся и свирепо уставился на меня, лимонные глаза полыхали яростью. Облака – моя иллюзия. Королева дарующая бессмертие – его, и я только что разбила его мечты.

Меня затошнило еще до того как мозг сообразил, что именно я вижу. Кое‑что лучше не видеть, иначе оно засядет глубоко внутри. Кусок сырой плоти свисал из его рта, другой кусок он держал в руке. Мясо было розовато‑серое, покрытое белыми зернистыми отложениями. Я видела каменную плиту пока он сидел в пол оборота ко мне. Теперь я знала, что именно он ел.

К плите был прикован Носорог. Живой. То, что от него осталось, корчилось в агонии. Мэллис ел Невидимого!

Мой хлеб тут‑же превратился в испорченный комок дрожжей, который забурлил и угрожал вырываться наружу. Я отказалась сдаваться. Мне нужны силы. Я с трудом сглотнула. Кто знает, когда он еще решит покормить меня?

– Ты! Это ты их ел! Зачем?

Конечно же. Это совсем не совпадение, что объеденные тела находили там же, где показывался мой «призрак». Это Мэллис сожрал того Носорога на кладбище, которое я обыскивала для Бэрронса. Это был он прямо у магазина, и оставил те кошмарные объедки на мусорке! Так близко и я даже не знала!

Он пальцами затолкал кусок обратно в рот. Кусок подрагивал и сопротивлялся. Я видела как его «пища» двигалась за щеками. Плоть которую он пожирал не только была сырая, но так же как и Невидимый на плите, она была живая.

– Ты думала обо мне, сучка? А я о тебе думал. После того как ты проткнула меня, я тут же заболел. Я не знал в чем тут дело. Я отлеживался в своей берлоге, отравленный, медленно соображая, что именно сделало твое копье со мной. Тогда я решил шпионить за тобой. Сначала я был слишком слаб, и мог только смотреть и планировать, но месть дала мне силы. Месть и почти все съеденные поклонники, – рассмеялся он.

– Лежа в комнате, источая адскую вонь, наблюдая за собственным гниением, я столько раз разговаривал с тобой, столько раз представлял наши близкие встречи перед этим нашим теперешним свиданием, которого я так долго ждал. В моих мечтах ты поклонялась мне перед смертью. Хочешь узнать кто я? Скоро ты все узнаешь. Ты будешь звать меня Гроссмейстером.

И с набитым ртом заметил:

– Это он научил меня их есть.

– Зачем? Почему?

Наконец‑то! Хоть сколько‑то информации о моем враге!

– Чтобы я мог их видеть.

– Кого их? Эльфов? – недоверчиво переспросила я.

Он кивнул.

– То есть, ты хочешь сказать, что если человек съест Невидимого, у него появится способность видеть Эльфов? Любой человек, или только вампир?

Он пожал плечами.

– Я заставил двоих своих охранников съесть их. На них сработало.

Я подумала, что он сделал потом с теми охранниками. Я не спросила. Он не позволил бы кому‑то конкурировать с ним. Если Мэллис и правда вампир, я очень сильно сомневаюсь, что он кого‑то мог пощадить.

– Почему Гроссмейстер хотел, чтобы ты их увидел?

– Чтобы завербовать меня. Он хотел получить мои деньги, мои связи. Мне нужна была его сила. И я почти получил ее – всю целиком – пока не появилась ты. Я переманил многих его подручных на свою сторону. Они все еще служат мне. – Он засунул еще один кусок в рот и закрыл глаза. На какой‑то момент на его полусгнившем лице появилось выражение чувственного наслаждения.

– Ты и представить себе не можешь, какие это ощущения, – произнес он, медленно с полуулыбкой пережевывая. Затем резко открыл глаза и задрожал от ненависти.

– Или как это было раньше, прежде чем ты не уничтожила меня. Это был экстаз. Я получал силу заниматься черной магией, силу десяти человек, мои чувства усиливались, смертельные раны моментально излечивались. Я стал неуязвим. Теперь никакого экстаза больше нет. Я поддерживаю силу и жизнь, если постоянно ем, и ничего больше. Все из‑за тебя!

Еще одна причина ненавидеть меня: я отняла его наркотик. Вдобавок, я нанесла ему бессмертную рану, и залечить такую поеданием Невидимых, понятное дело, было нельзя. Рана медленно убивала его, одну эльфийскую часть за другой. Я не очень‑то понимала, как и почему это происходит.

– Стоит съесть Невидимого и ты сразу становишься Эльфом? Это вы с Гроссмейстером делали? Ели Эльфов, чтоб ими стать?

– На хер Гроссмейстера, – прорычал он. – Теперь я твой повелитель!

– Он ведь бросил тебя, так? – предположила я. – Увидев тебя таким, он отослал тебя умирать. Ты ему стал не нужен.

Ярость завибрировала в воздухе вокруг. Вампир отвернулся и вырезал еще один кусок плоти. Когда он двигался его черные одежды приоткрылись и я заметила что‑то свисавшее с его шеи, золотое и серебряное, украшенное ониксами и сапфирами.

Амулет у Мэллиса! Так вот кто опередил нас в доме уэльского богача в ту ночь!

Но если он владеет амулетом, почему не воспользуется им и не вылечит себя? Я сама себе ответила: Бэрронс рассказывал мне, что Король Невидимых создал амулет для своей возлюбленной, которая не была Эльфом, и человек должен быть героем, чтобы разбудить силу амулета. Мэллис был наполовину Эльфом. Значит, эльфийская его часть не давала возможности воспользоваться силами амулета, или, несмотря на все его старания считаться таковым, Джон Джонстон младший, просто не был героем.

Может быть я герой.

Мне нужно получить амулет.

За этими мыслями последовали гораздо более мрачный вывод: значит это Мэллис так жестоко расправился с людьми. Как там сказал Бэрронс?

«Тот, кто убил охранников и обслугу в ту ночь, совершил это ради своего садистического удовольствия настоящего социопата, или в приступе жуткой ярости».

Так с чем же я столкнулась? Социопатия или вспыльчивость? Ни то ни другое не сулило мне ничего хорошего. Возможно, я смогу манипулировать вспыльчивостью. Не уверена, что кто‑то может управиться с социопатом.

Мэллис встал, повернулся ко мне, вынул искусно вышитый платок из складок своей одежды и утерся. Затем улыбнулся обнажая клыки.

– Как поживает твое запястье, сучка?

Вообще‑то оно уже начало заживать, пока он снова не сломал его.

Теперь я не оставлю вам простора для фантазии. Может оно и выглядит как страшная история, но нас самом деле это не так. История это про свет. Калил Гибран пишет: «Чем глубже печаль проникнет в твое существо, тем больше радости ты сможешь вместить. Если тебе не довелось отведать горечи, никогда не испытать тебе удовольствия от сладости». Однажды мне привалит огромная радость.

В принципе, Мэллис не хотел моей смерти. Пока не хотел. Он знал много изобретательных способов причинить боль, не нанося смертельных ранений. Он хотел, чтобы я ожидала те ужасы, которые он спланировал для меня, даже больше чем хотел начать те самые ужасы, чтобы я ощутила тот же беспомощный страх, который пережил и он сам. Все те недели, что он лежал в берлоге, борясь с ядом в теле. Он планировал мою смерть до мельчайших деталей, и теперь у него была масса времени воплотить задуманное в реальность.

Только после того как он причинит мне столько боли, сколько только мог без смертельных увечий, только тогда он собирался убить меня. За каждую потерянную свою часть, он отнимет у меня мою, так он мне говорил. У него был врач под рукой, «прибраться» после его изуверских операций, чтобы я оставалась жива.

Я должна была стать такой же сумасшедшей, как и он, когда мы оба умрем. Сначала меня держали двое Невидимых. В итоге он отослал их, вошел в мою камеру и начал избивать меня лично. Он кажется, думал, что у нас особенная, близкая связь. Пока он причинял мне боль, он беспрестанно говорил такие вещи, которые не доходили до моего затуманенного болью разума, но откладывались на потом. При ясном разуме, я передумывала их и поняла, что он на самом деле провел много времени воображая, как разговаривает со мной. Слова его были отрепетированы, и говорились с безупречным расчетом, для усиления своего ужасного воздействия. Вампир Мэллис, со своим готическим особняком семейки Адамсов, стимпанковыми одежками, и соблазнительным, клыкастым описанием Смерти, всегда был шоуменом, и я была его последним зрителем. Он задумал, что его последнее шоу будет самым грандиозным. Он сказал мне, что прежде чем он закончит со мной, я буду льнут к нему, буду искать помощи и утешения, даже когда он уничтожит меня.

Пытки бывают физическими и психологическими. Мэллис был профи и в тех и в других.

Я держалась. Я не слишком много кричала. Пока. Я крепко цеплялась за борта маленькой спасательной шлюпки оптимизма в море страданий. Я говорила себе, что все будет хорошо, пусть Мэллис и отобрал мой браслет, но он никогда не выкинет артефакт, который может каким‑то образом ему пригодится, особенно такой древний и дорогой. Я уверяла себя, что он засунул его куда‑нибудь в пещере рядом, и что Бэрронс найдет его, и меня. И не будет больше боли, и я не умру здесь. Моя жизнь не кончится. Тут Мэллис кинул бомбу.

С гнилой улыбкой, его лицо было так близко ко мне, что вонючий смрад гниющей плоти чуть было не задушил меня, он потопил мою спасательную лодку, отослал ее прямиком на дно. Он сказал мне забыть о Бэрронсе, если я не него и надеюсь, если только это удерживает меня от безумной паники, потому что Бэрронс никогда не придет за мной. Мэллис сам постарался содрать «маленький хитрый браслет‑локатор» в переулке, где настиг меня, там же он кинул сумку и одежду. Он все оставил там, в мусоре с разбитыми бутылками.

Сюда нас отнесли Охотники, так что мы не оставили следов на земле. Мэллис заплатил им больше чем Гроссмейстер и наемники временно работали на него. Никаких шансов, что Иерихон Бэрронс или кто‑то еще найдет и спасет меня. Я забыта и потеряна для мира. Только он и я, одни, в чреве земли, до самого конца.

Фраза «в чреве земли» меня добила. Мысль о том, что мой браслет валяется там, в переулке, бесполезный, добила меня еще больше. Я была далеко от Дублина, под тоннами камня.

Мэллис был прав, без браслета, меня никто никогда не найдет, ни живую ни мертвую. Мама и папа получили хотя бы тело Алины. Моего тела они даже не увидят. Что с ними станет, когда они бесследно потеряют и вторую дочь? Я даже подумать об этом не могла.

Бэрронс не поможет. На В’лэйна рассчитывать не приходиться. Если бы он был рядом, он бы уже остановил все это. Он не позволил бы Мэллису творить такое со мной, значит он где‑то далеко, возможно исполняет какие‑то поручения королевы, и в человеческом мире пройдут месяцы прежде чем он вернется. Остается только Ровена и группа подвластных ей ши‑видящих, а она обрисовала свою позицию четко: «Я никогда не стану рисковать десятью, для спасения одной».

Мэллис был прав. Никто за мной не придет.

Я умру здесь, в этой жалкой, темной адской дыре с гниющим чудовищем. Я никогда больше не увижу солнца. Никогда не почувствую траву и песок под ногами. Никогда не послушаю музыку, никогда не вдохну наполненный запахами цветов воздух Джорджии, никогда больше не попробую мамину курицу с пеканом и ее персикового пирога.

Он сказал, что медленно, но верно превратит меня в паралитика. Те страдания, который он собирался причинить моим останкам были слишком ужасны, чтобы мой мозг понял или уши услышали их. Я просто отключила слух. Я ничего больше не слышала.

Надежда – это наше все. Без нее мы ничто. Надежда дает силу. Сила воли это наш мир. Может надежды мне и не хватает, но у меня осталось кое‑что: сила воли, чрезвычайное отчаяние, и один шанс.

Сверкающий золотом и серебром, украшенный сапфирами и ониксами, шанс.

Сегодня я поела, меня еще не слишком избили, и одна рука еще двигалась. Кто знает, что будет со мной завтра? Или послезавтра? В этом месте о будущем лучше не задумываться. Может быть я никогда больше не буду иметь столько сил, сколько у меня есть сегодня. Неужели он и правда начнет мучить меня психотропными наркотиками, как обещал? Мысль о том, что разум не сможет контролировать тело, была ужаснее мысли о боли. У меня не будет даже слабой возможности сопротивляться. Такого я позволить не могу.

Сейчас или никогда. Мне нужно было знать: герой я или нет? И может быть другой возможности узнать у меня не будет. В следующий раз он может меня приковать. Или даже хуже.

Он все говорил и говорил, ему было наплевать, что я заставила себя не слышать его и больше не вздрагивала от его слова. Это было выступление, ради которого он жил. Его нездоровые желтые глаза горели маниакальным усердием.

Когда он прикоснулся ко мне снова, я кинулась к нему, будто стремясь обнять его. Он опешил. Я сунула здоровую руку под одежду, нащупала амулет и вцепилась в него. Казалось, что я рукой прикоснулась к сухому льду. Метал был обжигающе холоден, мне показалось что он прожег плоть до кости. Я не обращала внимания на боль. Какой‑то миг ничего не происходило. Затем темный огонь, сине‑черного цвета стал пульсировать из складок его одежды и из под моих пальцев.

Вот мой ответ: у МакКайла Лэйн есть потенциал на величие!

Мне хватило бы немного суперсилы и карты чтобы выбраться отсюда. Я дернула, но цепь была прочной и крепкой. Я не смогла содрать ее. Я вспомнила, что голова у того старика была почти оторвана. Цепь можно разомкнуть только магией?

Я сосредоточила свою волю, попыталась сорвать цепь с его гнилой шеи.

Прозрачный камень в амулете сверкнул, осветив пещеру темным сиянием.

– Ах, ты сука! – Вампир не мог поверить в случившееся.

Я была права. Он не мог заставить амулет заработать. Я ухмыльнулась:

– Похоже, чего‑то тебе не хватает.

– Не может быть! Ты никто! Ничтожество!

– Это ничтожество собирается надрать тебе жопу, вампирчик.

Блеф, блеф, блеф. Молю, чтобы хотя‑бы чуточку в этом было правды. Когда цепь резко оборвалась, я отскочила назад к стене, сжимая амулет.

Мгновение он тупо смотрел на меня, рука в перчатке ощупывала шею и я знала он не понимал, как мне легко удалось сорвать его, а ему пришлось чуть не оторвать голову бывшему владельцу. Потом его лицо перекосилось от ярости. Он накинулся на мне, обнажил клыки, и попытался отобрать амулет прежде, чем я смогу воспользоваться им.

Я свернулась в клубочек, вцепилась в артефакт, и сосредоточилась на нем.

Ничего не произошло.

Я сосредоточила горячее место в мозгу и попыталась направленно воздействовать волей на амулет. «Уничтожь его!» – мысленно приказывала я. – «Разорви его. Убей его. Спаси меня. Пусть он умрет. Пусть я живу. Заставь его прекратить меня мучить. Останови его. Останови его!»

Удары продолжали сыпаться на меня. Я не капельки не изменила реальности.

Амулет в моих руках был холоднее смерти, он прожигал руку. Он светился темным светом, предлагал мне свою холодную мощь. В нем заключалась какая‑то теневая жизнь, в этой арктической штучке в моей руке. Я чувствовала ее пульсацию, удары нетерпеливого темного сердца. Я чувствовала, оно хотело, чтобы я использовала его. Оно изголодалось по цели, но было тут нечто, чего я не понимала, мне нужно было каким‑то образом сделать его своим. Тут я поняла, это не я сломала цепь, амулет сам пришел ко мне, он почувствовал, что я могу использовать его.

Но тут я остановилась. Мне нужно было понять, как заставить его работать.

Что мне нужно было сделать?

Мэллис зубами рвал мне шею. Его плотно обтянутые перчатками кулаки били меня по бокам словно пудовые ядра, он пытался заставить меня разогнуться и отнять у меня амулет. Боль стала нестерпимой.

Темная реликвия оказалась бесполезной.

Возможно, если бы у меня было время узнать, как ее использовать, у меня был бы шанс.

А так, я просто разозлила Мэллиса, оказалось, что я герой, а он – нет.

Он продолжал меня избивать, и я внезапно поняла его натуру. Поняла его сущность. Под чудовищной жестокостью, вампир был эгоистичный, испорченный мальчишка. Вовсе не социопат, а просто пацан, которому все оказалось доступно. Капризный ребенок, который терпеть не может любого у кого игрушки лучше чем у него, больше денег, или больше сил, кто, в любом случае, важнее чем он. Если он не мог отобрать, сделать, или стать таким, он уничтожит это.

Я вспомнила тела в доме уэльского богача. И то, как ужасно они были убиты.

Никто не придет за мной. Я не смогла заставить амулет работать. Хоть Мэллис и подгнил изрядно, физически, я никогда не стану сильнее его. Выхода не было. Такова суровая правда.

Когда у вас не остается ничего кроме перспективы умереть – разница в том, как именно: медленно или быстро – жизнь превращается в горькую пилюлю. Боль, которую я терпела, позволила проглотить ее быстрее.

Я не позволю ему сделать меня паралитиком.

Я не позволю ему свести меня с ума. Некоторые вещи хуже смерти.

У Мэллиса случился припадок слепой ярости, такого я у него не наблюдала раньше. Он почти потерял контроль. Я подбросила дров в этот костер. Пусть он разъярится.

Я вспомнила, что Бэрронс рассказывал мне о прошлом Джона Джонстона младшего. Странная «внезапная» смерть его родителей, как быстро он прибрал к рукам все что было в их владении. Я вспомнила, как Бэрронс спровоцировал его, напомнив о прошлом, и как среагировал тогда вампир, как яростно он ненавидел свое собственное имя.

– И давно ты сошел с ма, Джей Джей? – прошептала я между ударами. – С того момента как убил родителей?

– Меня зовут Мэллис, сука! Гроссмейстер, для тебя. И мой отец заслужил смерти. Он считал себя гуманитарием. Он разбазаривал мое наследство. Я приказал ему остановиться. Он не послушался.

Бэрронс спровоцировал его, назвав «младшим». Это мое имя, так меня называла Алина. Я не буду пачкать свое имя, не стану использовать на нем.

– Это ты заслужил смерти. Некоторые рождаются испорченными, Джонни.

– Не смей называть меня так! Никогда не называй меня так! – закричал он.

Я ухватилась за него, за имя, которое вампир ненавидел больше чем «младший». Так его называла мать? Или это сокращенное имя отца?

– Это не я сделала тебя чудовищем. Ты сам стал таким, Джонни.

Я почти потеряла сознание от боли. Я не чувствовала рук. Лицо и шея все были в крови.

– Джонни, Джонни, Джонни, – пропела я. – Джонни, маленький Джонни. Ты всегда будешь только…

Тут последовал удар, после которого моя скула просто запылала от боли. Я упала на колени. Амулет выпал из пальцев.

– Джонни, Джонни, – проговорила я, или это только мне показалось. Я молилась, чтобы он убил меня. Убей меня сейчас.

Его следующий удар отбросил меня к стене пещеры. Кости ног переломились. Тут на меня милосердно снизошло забытье.

 


Дата добавления: 2015-08-18; просмотров: 83 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Глава пятая | Глава шестая | Глава седьмая | Глава восьмая | Глава девятая | Глава десятая | Глава одиннадцатая | Глава двенадцатая | Глава тринадцатая | Глава четырнадцатая |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава пятнадцатая| Глава семнадцатая

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.046 сек.)