Лютень, 12. 11199 год.

Весна: Мама говорит, ты исхудал. Мне тоже так показалось. Я ожидала, что напротив в столице отъешься. Но ведь камера уродует. На экране все такие страшные. У тебя вправду всё в порядке? Или ты не хотел, чтоб мама волновалась?

Добрыня: Всё в норме. Домой только очень рвусь. В лес. Устал от суеты, шума здешнего. Тишины бы.

Весна: А Сивогривов суетой упивается. Когда звонит, твердит, какой Великоград шикарный город. Словечко ещё такое. Скажи, не брешет? Ему в самом деле нравится?

Добрыня: Думаю да. Храбр всегда мечтал уехать из Прилучья.

Весна: Его искали. Я не стала говорить при маме. Да и ему тоже.

Добрыня: Они же?

Весна: Конечно. Кто ещё? Как можно так долго отказываться понимать, что Сивогривов не хочет к ним присоединяться? Что за люди?

Добрыня: Будь осторожней. Почему от него скрыла?

Весна: Да ну. Переживать станет. Мне ничего не сделают. Не захотят его злить. И давить на меня не станут. Им не надо его заставить. Им надо его убедить.

Как там столица?

Добрыня: Стоит. Чего ей сделается?

Нас записали на курсы. Похоже, в Академии думают, что мы серые и дремучие. К учёбе с Численными нас надо ещё готовить. Глава сильно удивился, узнав, что у меня уже есть один диплом. А препод впал в ступор, когда я пересказал содержание «Войны и мира».

Вообще у местных столько стереотипов в отношении нас. Столько же, сколько и у нас о них. В прессе продолжают писать, что Забытые – потенциальное зло.

Весна: Не везде. Мы стараемся держаться в курсе событий. Промелькнуло интервью с Всеславом Видным. Он обеими руками «за» массовое переселение Забытых в центр Руси. Сказал, что собирается с вами познакомиться.

Добрыня: Да ну? Не знал. Лично я знакомства не жажду.

Весна: На случай, если тебя вдруг не станут спрашивать, возьми автограф.

Добрыня: Храбр ходил к главе о тебе разговаривать. Я не совсем понимаю, что происходит. Изначально собирались посылать в столицу троих. Жребий пал на Прилучье. Старейшины выбрали и тебя тоже. А здесь какая-то заминка.

Весна: Передай, чтобы не торопился. И не настаивал. Здесь тоже заминка. Старейшины уже сомневаются. Наш братик им плешь проедает. В темпе, в каком только он умеет. Сам хочет в Велик. Как думаешь, стоит насыпать ему слабительного в квас?

Добрыня: Ещё как.

Весна: А балет, это действительно красиво?

Добрыня: Тебе бы понравилось.

Как Истома?

Весна: Лекарства получили. Хоть магнитик бы прислал.

Добрыня: Куда ты его вешать будешь? На ледник?

Весна: Я разберусь. Ты пришли. Я маме сказала, что пора прекратить звать младшего Истомой. Ему с каждым годом всё лучше. Вспомни, как раньше болел. Знахарка обещала, что умрёт в первые месяцы жизни. А ему двенадцать лет. Не так уже и истомляется. Пора менять имя.

Добрыня: На праздник имянаречения обязательно приеду. Домой хочу жуть как!

Весна: Может тебе просто девушку найти надо? Жизнь сразу другой покажется.

Что молчишь?

Добрыня: Мне только что позвонил представитель Всеслава Видного. Он точно удумал с нами встретиться. Вот счастье-то привалило. (аллегория сарказма).

Весна: Ух, ты! Здорово! Братишка, не забудь о моей просьбе. Почему я не с вами?

Добрыня: Сивогривов сейчас то же самое сказал.

Весна: Спать пора. Завтра на охоту с отцом. А какой мне теперь сон?

Добрыня: Почему не К.?

Весна: А он пушнину в город везёт. Ты же понимаешь, самое трудное на нём. Подустал бедолага. (аллегория иронии).

Добрыня: Спокойной ночи.

Весна: И вам.

*

Радмилка позвонила и уведомила, что приедет за мной только после обеда.

- Я тебя не ждала, - пробормотала я, - кто зарекался, мол, в Доброделово больше ни ногой?

- Я не ногой, - резонно заметила Барышникова. – Я колесом.

- С кем?

- Догадайся с трёх раз?

Понятно.

Власта насела на меня. Она чувствовала, что жирная рыба срывается с крючка. Что роскошная любовная история, какую можно потом долго обсуждать в общей комнате, вот-вот останется недосказанной. Скучно ей в лечебнице. Вроде и сериалы смотрит, и шоу «Хоромы-2», и сплетни выслушивает, а всё мало.

- А твой Пересвет он какой?

- Он не мой.

- А чей?

- Он сам по себе.

- Значит безответная? Всё равно скажи какой он?

- Власта, твой Сила, он какой?

Ответ я слышать не хотела, но соседка этого не поняла. Принялась расписывать. Такого количества эпитетов я даже в классических романах, у талантливых авторов, чей словарный запас поражает объёмами, не встречала. Мне стало обидно за Власту. Я априори решила, что Сила давно о девушке позабыл. Иначе приезжал бы, звонил. Она, конечно, защищает его. Говорит, что не сообщала ничего о себе. Не хочет, чтоб он видел её такой, чтоб знал о случившемся. Но мне кажется, что при желании, при беспокойстве за любимую, отыскал бы, поддержал. Вероятно, я не имею морального права думать о незнакомом человеке нелестно, но…

Дабы совсем уж не оставлять Власту без вечерней темы, я проговорила:

- Пересвет он… - размышляла пару мгновений, чтобы не повторять ни одного из Властиных эпитетов, - светлый. Кого угодно пересветит, как ему и полагается.

Дубинина Радмилка в известность о своей инициативе не поставила. Потому он тоже приехал. Забрал у лекаря все мои справки. Взял сумку. Зачем-то пошёл за мной в столовую. Я собиралась со всеми попрощаться. Время обеда. Вышел оттуда несколько покорёженный. Я про выражение лица. И про внутренний мир, надо полагать. К такому зрелищу не каждый готов. Я и то за семь дней не привыкла.

И не стремилась привыкать.

На улице, вдохнув морозного воздуха, Милорад сказал:

- Я звонил тётке Пламене.

- Зачем?

- Обрисовал ситуацию. Она сказала, что могла бы взяться за тебя. Только нужно, чтоб ты приехала в Лебяжье.

- Дубинин, я тебя не усваиваю ни в каком виде. Сам талдычил: нельзя бросать Академию, нельзя уезжать из Великограда.

- Так не навсегда же.

Милорад скривился. Он терпеть не может объясняться. Начинает размахивать руками, повышать голос. Ему, как и мне, требуется понимание с полуслова. Обычно, мы друг друга вообще без слов понимаем. Но иногда и вопросы задаём. Что временами раздражает.

- Пламена мне не поможет, - вздохнула я.

- Ты не можешь этого знать наверняка.

- Могу.

И я знаю. И Милорад знает. И Пламена знает.

У неё, как у любой Яги, свой подход к клиенту, свои силы, свои возможности.

И я для неё слишком чувствительная.

- Ну она же сама… - уже без особой уверенности продолжил Дубинин.

- Думаю, ей просто посмотреть на меня надо, - предположила я.

- Для чего?

- Чтоб поржать! – Брякнула я. – Оценить масштаб трагедии. Совет дать. Отварчик какой сготовить. Амулетик заговорить. Чародея порекомендовать. Всё это замечательно, но было б ради чего ехать в Лебяжье.

- Ты сама собиралась прятаться.

- Я не то, чтобы передумала. Так, размышляю.

Мы подошли к воротам. Радмилка и её ухажёр ждали нас возле старого «Гуляй-ворона».

- Да, вспомнил, - сказал Милорад, открывая калитку, - она посоветовала тебе ремень носить.

- Какой ремень?

- На который защиту ставила.

Ну да. Обереги. Их существует немало. И делаются они из чего угодно. Предпочтительнее натуральные материалы. Издавна считалось, что пояса обладают сильной сохранной энергетикой. Они же обнимают живот человека. Средоточие жизни по древним поверьям. Свой ремень из кожи, с массивной пряжкой, я купила несколько лет назад. Незадолго до отъезда в Великоград. Тётка Пламена тогда и мне и Дубинину ремни заговорила, чтобы хранили нас.

Эх, если бы я ещё верила в обереги!

- Только его и ношу. Другого нет, - ответила я. - Как видишь, не спасает.

- Ты тогда перед Лучезарой в домашней одежде находилась, - очень верно заметил Милорад. – Без ремня.

Причин в самом деле, может отыскаться множество. Как в анекдоте: либо свисток не работает, либо акула глухая попадётся. Ремень мог помочь, мог не помочь. Возможно он уже и исчерпал свою мощь. Или Лучезара сильнее (хитрее, вреднее) Пламены. Да и не нравилось мне носить ремень в последние месяцы.

Я не стала продолжать затронутую тему. Пожала плечами. Какой смысл воду в решете кипятить?

- Ну, привет, - не любившая изъявлять чувства Радмилка лишь чуть-чуть приобняла меня.

Мы запихнулись в «Гуляй-Ворон». Радмилка со мной на заднее сиденье. Сказала, что соскучилась. Давненько не болтали.

«Гуляй-Ворон». Чёрный, как уголь. Я в машинах плохо разбираюсь. Но про эту модель немного знаю. У меня отец на такой ездит. «Вороны» перестали выпускать до моего рождения. Так что это уже антиквариат. Но сей антиквариат ещё вовсю бегает по дорогам. Одно время модели «Гуляев» называли именами животных: рысь, кабан, горностай. Затем перешли на птиц: сокол, ястреб. Сейчас использую погодные явления: раскат, молния.

«Вороны» для пущего сходства с упомянутым пернатым делались исключительно чёрными. Не только снаружи, но и внутри. Но, так как многие берегли бархат, обивающий сиденья, то застилали их чем придётся. И вид «Ворон» приобретал шаловливый.

Наверняка у Радмилкиного знакомца, а теперь и начальника, есть желание приобрести машину посовременней и подороже. Он с долей пренебрежения смотрел на «Ворон» и ругал его по дороге. А мой отец свою колымагу просто обожает.

Я уже, наверное, год не разговаривала с папой. Не видела и того больше. Развелись они с матерью, когда я ещё под стол пешком ходила. Но какие-никакие отношения мы поддерживаем. Надо позвонить. В нашей семье никто особо не стремится своевременно интересоваться здоровьем ближнего. А вот Дубинины наоборот. Каждые два-три дня созваниваются, и обмениваются даже самыми незначительными новостями.

Иногда я завидую их крепкой семейной любви. Иногда меня от неё воротит. Я вообще непостоянный человек.

- Как Славомир? – Спросила я, когда Радмилка закончила говорить о своей работе.

Честно сказать, с тех пор, как для Гуляевского отпрыска в Академии сделали всё возможное, а от меня предпочли откупиться повышением выплаты, я перестала жалеть Славомира. Но, самую малость, любопытно как там у него дела.

- Да что с ним может случиться? С гуся вода. Здоров, как бык. Хоть и корчит из себя обессилевшего.

- Почему ты решила, что как бык?

- Да потому, что как бык, Вьюжина! – Радмилка взмахнула перед моим носом рукой с ярко накрашенными ногтями. – Приехали мы всей толпой в Гуляевский особняк. Мама дорогая! Дом потрясающий. В роскоши тонет. Надо видеть.

Минут десять она расписывала купеческое жилище. Я меж тем разглядывала одну из улиц Доброделова, где мы застряли в маленьком подобии пробки.

- Нас пятнадцать человек завалилось. Снег с обуви валился на дорогой паркет и ковры ручной работы. А мама Славомира улыбалась, и спрашивала не отобедаем ли мы с их семейством.

- Она такой стресс пережила. Сын едва не умер. Ей сейчас не до ковров, - вставила я.

Радмилку чужие страдания, хоть душевные, хоть физические всегда волновали мало. Скорее всего, она в них верила не больше, чем в передачу «Битва предсказателей». При этом в самих предсказателей (в людей, которые предвидят будущее, причём они даже не всегда из сословия Чародеев) она верит. Только сомневается, что по-настоящему толковые люди, стали бы мелькать в дешёвой передаче. Барышникова очень прагматична. Редко способна на сочувствие. И даже в таком случае оно у неё какое-то фальшивое.

- Ой, да не умер бы он! Златка сказала, что люди в камне десять дней нормально сохраняются. А потом только начинается медленное затухание. И длится оно несколько месяцев. Человек ничего не помнит. Будто спит. Гуляев и проспал, два дня. Его в среду вечером уже расколдовали. Я тебе поздно написала. Сама не сразу узнала.

Из покрашенного в серый цвет неба начал сыпаться снег с дождём. Отвратительная погода.

- У Славомира в доме три комнаты. Его личные, - заходилась Радмилка. – Понимаешь? Три! Вот зачем человеку три комнаты? Я не стала спрашивать, сколько их всего в доме. Но у него своя спальня, своя гостиная и свой кабинет. Всё с видом на реку и Детинец. Скажи, зачем ему кабинет? Он, что научный труд пишет? Да он ни одного курсовика себе сам не написал!

- У богатых свои причуды, - пробормотала я.

Сходить бы тоже в гости к Гуляевым.

- Ты просто привыкла видеть квартиры среднестатистических жителей княжества, - подал голос с переднего сиденья Милорад. – Тесные, с низкими потолками и маленькими кухнями, захламлёнными балконами. И без вида на Детинец.

«Ворон» выбрался из пробки и припустил к Великограду.

- А затем, - Радмилка перешла к следующему этапу повествования, - нам принесли угощение. Несколько раз прислуга ходила туда-сюда с этим катящимся столиком. Мне даже неудобно как-то стало. Я помощь собралась предложить, но девчонки объяснили, что так не положено.

- И к слугам ты не привыкла, - влез Дубинин.

- Что ты говоришь? – Взвилась Радмилка. – А то ведь я не знала. Прямо откровение! – И продолжила, - тут тебе и чай, и кофе, со сливками и без, и сласти всякие. И закусочки, селёдочка, икра. И алкоголь. Водка, коньяк, ликёры. Чего там только не было. Мы от такого обилия одурели. А Славомир лежит себе на кровати, каналы переключает. Знаешь, какая у него кровать?…

- Как-то не довелось…

- В нашу комнату такая не войдёт. А как он из себя умирающего корчил. То захрипит, закашляется, то глаза закатит, то на боль пожалуется, то ручонку безвольно на простыню уронит. В общем, несчастный на смертном одре, после нападения злобной ведьмы.

Я и не ждала, что Радмилка о Гуляеве хорошо отзовётся, но это по-моему уж слишком.

- С чего ты взяла? А вдруг ему и вправду плохо?

- Ему? Плохо? – Барышникова взглянула на меня наивную со всем скепсисом, на который только была способна. – Добряна, ему хорошо. Он, несмотря на притворную слабость, очень скоро набрался со своими дружками. И всё трындел о том, как поедет на днях здоровье поправлять и отдыхать на острова Белого Зуба в океане Покоя. На десять дней. А потом, когда дружки ему глаза открыли на происшествие… а, ты ж не знаешь, Гуляевскую машину кто-то разбил, возле Академии. Так он вскочил, глаза горят, руками машет, орёт и угрожает, что живьём дурачка похоронит. Тоже мне умирающий.

- Дурачка? – Переспросила я.

- Не думаю, что палкой лупасила по чужому «Гуляю», дурочка. Скорей дурачок.

Радмилкина логика.

- Хотя… - задумалась Барышникова, - а представь, что это какая-нибудь девчонка, пострашневшая после Лучезариных слов. Интрига!

Всё возможно. А если…

- А если сама Лучезара? – Предположила я.

- Да ну, - отмахнулась Радмилка. – Она сбежала. Сразу после того, как делов натворила. А тачку Гуляевскую… погоди, мы в пятницу к нему ходили. Парни говорили: вчера обнаружили. Значит в четверг. Или вечером в среду. Если я ничего не путаю. Когда Славомир окаменел, ему уже не до машины было. Родителям тоже. Они вокруг своего мальчика прыгали. «Гуляй» так и стоял возле главного корпуса. Кому-то не понравился, наверное. Славомир не понравился, а не машина.

- Сильно разбит? – Дежурно поинтересовалась я.

- Да откуда я знаю? - Скривилась Радмилка. – Мы посоветовали бедненькому посмотреть записи с камер наблюдения. А уже после разбираться, - тут она расхохоталась. – А хорошо, чтоб Лучезара. Представляю, как он сразу про все свои угрозы забудет. Начнёт прикидываться, что никто ему ничего не разбивал.

- Разве там висят камеры? – Размышляя проронил Милорад. – Они, вроде, только на фасаде, где преподавательский персонал паркуется. Или сбоку тоже?

- Мне нет дела, - ответила Барышникова. – И знать не хочу. Мы можем о чём-нибудь кроме Гуляева поговорить? И не поправляй меня, Вьюжина, я сказала «о чём-нибудь», а не «о ком-нибудь» намеренно.

***

Наша комната не изменилась. Да и с чего бы? Просто осиротела. Без девчонок, и даже без глянцевых светопортретов на стене, стало уныло. Начиная с ранней юности, я мечтала жить одна. А тут, как ушли Милорад и Радмилка, а я стала разбирать сумку, хоть вой.

Меня гробило внутреннее противоборство. А может и не стоит её разбирать? Может лучше поскидать всё нужное и драпать домой к маме? Или Власта всё-таки права?

Почему я никогда с уверенностью не могу сказать чего всем сердцем желаю? Почему не могу просто выбрать цель и идти к ней?

Из коридора донёсся звук шагов. За ним последовал ожидаемый стук в дверь. Пришла Златка, спросила меня о здоровье, выложила последние известия:

- Тобой Зорица раз пять интересовалась. И это только у меня. По-моему надумала сделать Добряну Вьюжину звездой своего репортажа. Не вздумай связываться. Она твоё имя и так уже потрепала. Твоё имя все, кому не лень, на разные лады склоняют, но Зорица у нас человек выдающийся. В плохом смысле этого слова. Она и так и этак.

Домой! Домой! В Лебяжье!

- Когда успела? – вскинула брови я. – Отсутствовала-то я всего несколько дней.

- Что значит сила таланта, - Златка саркастично усмехнулась. – Ей много времени и не надо. Не сидится Зорице спокойно. Они в своей книгопечатне теперь многое поменяли. Раньше писали, как косметику выбирать, и про разных знаменитых женщин. Чисто для девочек издание. У меня соседки в комнате постоянно покупают, я почитываю…

- Ещё и не бесплатно, - протянула я.

- А то!

Это «а то» Златка в своё время от Ратмира позаимствовала. Она быстро перенимает у людей выражения, и манеру разговора. Иногда по Златкиным фразам можно легко догадаться, с кем она недавно говорила. Многое проходит, но «а то» она употребляет до сих пор. Как и Радмилка, и Милорад. Эх, всё-таки Златка с Дельцом были красивой парой.

- Раньше полкуны, сейчас куну стоит. Зорица добавила страниц и разделов. Нынче «Вестник ВГА» уже не женское издание, а, так сказать, унисекс. Выходит два раза в седмицу. А самое животрепещущее Зорица ещё на доске объявлений вывешивает. Для тех, кому куну жалко. Только там она статейки не до конца помещает. Заканчивает словами: продолжение читайте в «Вестнике».

- Умно.

- В четверг на стене висела заметка о том, что Дубинин скрывает ото всех правду, тогда как его сестра опасна для общества. Как и Забытые. Понимаешь, Добряна, с кем ты в тяжёлые времена в одном партере сидишь? С Забытыми. Вы теперь одной крови.

О-ля-ля! Стоит поинтересоваться у Милорада, поговорил ли он по душам с Академической сочинительницей памфлетов.

- Некоторые ей верят, - продолжила Златка. – Держись, Добряна.

Она достала из кармана кипятильник. Чтобы мне по вечерам, если захочется чайку попить, из комнаты выходить лишний раз не требовалось. И красочный номер журнальчика.

- Сегодняшний, - пояснила. – Я купила исключительно потому, что увидела, как Дубинин его на две части порвал, и в урну выкинул. Странно почему, я ничего такого не нашла. Может твой братец принципиально решил уничтожать продукцию Зорицы? Тогда надо весь тираж рвать.

Я уселась на кровать и полистала пахнущие свежей типографской краской страницы. Небольшая заметка о Забытых. Опять? Мол, грубы и неотесаны. А ведь восхищалась, когда приехали. Что они ей сделали? Далее о красоте, о погоде, анонс ближайших мероприятий в Академии, субъективная оценка свежевышедших кинофильмов, гороскоп, пара головоломок. Ух, ты! Статья о Забаве Верещагиной. Пожалуй, нужно прочесть. Я ни одного фильма с ней не видела.

- Вечеринка по поводу встречи Нового года? – Я недоумённо посмотрела на Златку, - их же запретили после того, как два года назад чуть пожар не случился.

- Боянович прислушался к пожеланиям учащихся, и готов отдать на растерзание столовую главного корпуса.

- «Любава Сухова исчезла…» - вслух прочитала я.

- Про Любаву Зорица и думать не думала. Ей Радмилка мысль подкинула. Добро б денег этим заработала. Выложила наши соображения о срикошетившем заклятии, - судя по выражению лица, Златка Барышникову совсем не одобряла. – Насчёт тебя Радмилка ничего говорить не стала. А Сухова ей чужой человек. Тут и выяснилось, что наша красавица испарилась, и в конкурсе, по всей видимости, участвовать не станет.

Я прочитала заметку до конца. Зорица с витиеватой неопределённостью высказалась о Любаве, как о девице безвременно выпавшей из числа приглядных. И подсунула резонный вопрос: кто же победит в надвигающемся конкурсе?

Нет! Не домой. Чего это меня затеи Зорицы пугают? Она про всех плохое говорит, не только про меня. Посмотрим, что ещё задумает.

Вскоре Златка спохватилась, что ей давно пора идти. Дела ждут. Но в дверях задержалась, нерешительно проговорила:

- Я тут подумала Малину попросить, чтобы разрешила к тебе перебраться. Насовсем. Но, ты же против?

Какое странное уточнение. Похоже, Златке хотелось, чтоб я высказалась против.

- Нет, - я почему-то помотала головой, хотя сама и вправду против.

- Ну… я… - она помялась, - знаешь, крови не боюсь, открытых ран, в мертвяцкой мне дурно не делается, а тут… не готова я тебя увидеть в… в другом обличье. – Тут же Златка спохватилась. Как-никак лекарскому делу жизнь собралась посвятить. – Да и нас скоро расселят. Общагу на Крутоярской отремонтировали. Туда перееду.

Помню. Староста как-то упоминала, мол, после ремонта того общежития придёт черёд нашего. Почему-то я думала, что мы к тому времени, успеем доучиться.

Златка, возможно, ожидала от меня обиженного, насупленного взгляда. Но я и не подумала обижаться. Не каждому понравится видеть человека, изменённого заклятием. Вспомнилось лицо Милорада после похода в столовую лечебницы.

Дверь за Златкой прикрылась, а я озадачилась тем, чтобы упаковать вещи Лучезары. Хорошо бы убрать их из комнаты, но кто возьмёт на хранение? Любому жутковато станет. Выкинуть? Рано или поздно они ей потребуются, а это новая истерика и гнутые ложки. Если не каменные люди. Можно понадеяться на защиту Чародейной стражи. Когда-нибудь ведь они её поймают… и будет она в наручниках… тьфу ты! Про вещи-то так и так может вспомнить… ой, да ладно. Пусть они лежат. Мешают что ли?

Верещагина убежала без всего. Как она сейчас? Где? Я испытала нечто, подобное жалости. Однако, напомнила себе, как противно растут по вечерам волосы. Козья шерсть. А ещё противнее она по утрам врастает обратно.

Я сложила тряпки Лучезары, не заботясь об аккуратности, в её сумку. Притрамбовала их журналами, дисками и прочей мелочёвкой. Оставила лишь вычислитель, в надежде узнать о скрытной бывшей соседке что-то новое. Что натолкнуло бы меня на мысль, где её искать.

Непонятно почему его не забрали стражи.

Аппарат, что неудивительно, оказался защищён паролем. Я попробовала: Славомир.

Попробовала: Гуляев.

И: Гуляев Славомир.

И: Славомир Гуляев.

И те же манипуляции с именем и фамилией самой Лучезары. И её матери. Поэкспериментировала с датой рождения. Вычислитель всякий раз протестующее пищал. Сама понимаю, что глупо. И пускать кого не попадя ему не велено. И пароль, вероятно, гораздо сложнее. Может вводить надо: дщшговль.

Плюнула.

Бросила недовольную технику в сумку, и запихала её под кровать. После чего решила проветрить комнату.

Лютень-месяц всегда предчувствие весны! Вроде снег ещё лежит. Морозец заставляет кровь приливать к щекам. Но, когда выглянет солнце, сосульки начинают таять, а птицы петь.

Я перегнулась через подоконник. Вот чего не хватало в лечебнице. Чистого воздуха. В таких заведениях предпочитают не отпускать на длительные прогулки. Я с наслаждением, глубоко вдохнула. Понаблюдала, как от корпусов Академии бредут к общежитию учащиеся.

И через некоторое время в гости пожаловала Надёжа. Мне ни она, ни Златка не звонили. Значит, Радмилка сообщила, что я вернулась.

- Вот, - Надёжа протянула мне тетради с конспектами.

- Спасибо.

- И ещё кое-что.

Надёжа вышила рушник. Для меня. Она рукодельница, замечательная хозяйка, отличная повариха, заботливая мама. Учиться успевает, не пошла в отпуск, когда родила. И муж у неё всегда как картинка. Чистенький, отглаженный. Интересно, она спит вообще когда-нибудь?

- Зачем? – Вырываются у меня время от времени нелепые вопросы.

- Заступник от злобной ворожбы.

По краям рушника тянулась нитяная роспись. Солярные символы, цветы, всадники на лошадях и Макошь, воздевающая руки к небу.

Красота неописуемая. И ценная. Ручная работа.

Я чуть не сказанула, что припозднилась Надёжа с рушником. Раньше стоило заступничать. Теперь только расхлёбывать. Вместо этого поблагодарила.

Надёжа многому доверяет. Она не сомневается в гороскопах. Часто пробует рецепты оздоровления, почёрпнутые в журналах, или услышанные в очередях. Раньше покупала всякую чушь у распространителей. Потом обожглась и стала осторожнее. А однажды чуть не вляпалась в финансовую пирамиду. Мы с Радмилкой отговорили. Надёжа почти не понимает шуток, потому часто оказывается жертвой розыгрышей. Она верит в легенды, не догадываясь, что создают их для дурачков, любителей славных сказок и туристов.

Она прекрасный человек. Вряд ли вышивка обережёт меня от зла, но Надёжа делает подарок искренне. Не стоит её обижать.

***

Около одиннадцати вечера пришло сообщение от Дубинина: «Завтра, после обеда, едем на Остров». Подумала было позвонить и потребовать объяснений, но тут в дверь постучали. Я закрылась на замок и щеколду ещё до превращения, установив для комнаты 1407 новое правило: никаких открываний двери после заката. Разве, что совсем припрёт.

Решила не отзываться. Через полминуты стук повторился. Я подошла (ох, и неудобно на козьих ногах ходить), прислушалась.

- Ты уверена, что она дома?

- Зорица, ты сама свет видела.

- И что? У неё тут свет каждый вечер горит. А по слухам, она в лечебнице.

Как любопытно. Надо спросить у Милорада, чем он тут занимался. Больше-то ни у кого ключей нет.

- Да. Девчонки сказали, что видели её сегодня.

Зорица снова постучала. Затем сочла, что этого недостаточно и, наклонившись к замочной скважине, прокричала.

- Добряна, ты дома? Открой, пожалуйста. Очень важный разговор.

Что так орать? Я рядом стою.

- Очень-очень важный.

Я отошла к столу, и продолжила переписывать лекции из Надёжиной тетрадки.

Опять стук. В голосе начало прорезаться нетерпение:

- Добряна, ну очень надо! Очень.

Как-то слишком много слова «очень» для одного вечера.

- Сейчас всплакну, - язвительно отозвалась я шёпотом.

Услышала, как в коридоре открылась дверь другой комнаты. Потом голос Златки:

- А её нет. Уехала. К Радмилке. С ночёвкой.

- Так свет горит.

- Подумаешь свет. Наверное, как и прежде, Дубинин с Усмарём.

Ага! Понятно. Эти двое в моих апартаментах дрыхли. К Ратмиру, скорее всего, девушка приходила. Обычно, его присутствие соседей не останавливает (оно никого не останавливает, это же общежитие), но если есть где переночевать…

- Они открыли бы, - нерешительно выдвинула гипотезу Зорица, не стремясь принимать на веру слова Златки.

Та ничего не ответила.

Вечерние гостьи продолжили тарабанить в дверь. Вот, настырные! Но, через несколько минут, всё-таки сообразили убраться. Давайте, акулы пера! Работайте плавниками, гребите восвояси!

Вскоре выяснилось, что Зорица любит и умеет добиваться поставленной цели. Обычно я уважаю таких людей. Однако, эта конкретная особа ничего, кроме презрительного раздражения не вызывала.

Она отыскала меня на следующий день в коридоре малого корпуса. И заговорила с приторной отзывчивостью в голосе.

- Добряна, необходимо написать о тебе в «Вестнике ВГА».

Вот так. Сразу к делу. Могла бы, для приличия, сперва о здоровье справиться.

На меня с утра из всех углов Академии косо смотрели, и за спиной перешёптывались. Некоторые даже каверзные вопросы задавали. Дескать, почему я без ослиных ушей, не рычу дико, и руки у меня не связаны. Я пару раз вспомнила о Лебяжьем, а потом нездоровые вопросы так взбесили, что мысленно пообещала всей Академии: «Не дождётесь, не смотаюсь!»

О, да, Зорица! Я уже разбежалась давать тебе пищу для очередных грязных россказней.

- Неужели? – Сухо осведомилась я, продолжая путь в сторону столовой. Время обеда.

- Конечно. Я столько всего наслушалась про историю с Лучезарой. А ведь люди должны знать правду!

Как патетично.

- Не боишься? – Я бросила взгляд на неистовую писаку. – Как насчёт «опасна для общества»?

- Это не я написала, - выпалила Зорица, и я по глазам поняла: врёт. – Я так не думаю.

Откуда-то сзади появился Милорад. Грубовато оттолкнул в сторону собеседницу, а меня потащил за дальнюю колонную скромного фойе. Немного не дошла до вкусных коржиков.

- Мы едем на Остров, - напомнил Дубинин.

- У меня занятия до половины пятого.

- А давай после половины пятого, - наигранно согласился братец. – Просто жажду посмотреть, как ты в подземке заход солнца встретишь.

Я вздохнула. Кто знает насколько может поездка затянуться. А темнеет рано.

- Что на Острове?

- На Острове мамочка Лучезары. Хочу, чтоб она посмотрела в глаза мои суровые. А заодно разъяснила, почему ты вынуждена страдать от козней её дочери.

Идея в общем неплохая.

- Согласна, - кивнула я, - только…

Собиралась предложить сначала пообедать, но из-за колонны вышла Зорица:

- Я с вами.

Пока я подыскивала слова, дабы ответить в лучших традициях несуществующей Ратмировской школы ораторского искусства, Дубинин гаркнул:

- Нет!

И в скором времени мы оказались на улице.

- Как ты узнал адрес? – полюбопытствовала я по пути к подземке. – Глава дал?

- Нет, конечно. Я ж рассказывал тебе. Боянович орал на меня. Я орал на него. Думал, он исполнит свою угрозу и вышвырнет нас к нечисти из Академии…

- В Монте-Жопинск? Хорошо бы. Меня там никто не знает.

- … потом он спасовал. Извинился. А адрес я в Кружеве отыскал. Сам временами не верю, но, зная лазейки, в переплетениях можно найти что пожелаешь.

Милорад изменился. Внутренне. Но даже внешне стал выглядеть казистее. Победы окрыляют. Придают уверенности. Уверенность делает людей привлекательными. А извинения от нашего деспотичного главы и, выбитая Дубининым для меня, крупная академическая выплата – это несомненные победы. Боянович – человек прижимистый.

Или произошло что-то ещё? О чём я не знаю.

В общем, уверенный Милорад нравился мне больше, чем Милорад самоедствующий. Пока на него не накатил приступ хандры, что не редкость, надо любоваться.

- А это законно?

- Не совсем, - ушёл от прямого ответа Дубинин. Обычно он на такие вопросы отвечает: «совсем не законно».

Мой названный родственник с вычислителем дружит давно и близко. Одного его приятеля за такую крепкую дружбу судили. Ничего серьёзного. Ну, влез на страницу воеводства. Но никаких тайн княжества не разведал. Хотя попадаться второй раз не стоит. На что я толкаю Милорада?

Станция подземки «Островная» отличалась от всех остальных. Я больше нигде, ни в Великограде, ни в Святогороде, не видела, чтоб на перроне журчали фонтаны. Мозаичные панно на стенах восхваляли Чародейное сословие и его вклад в благополучие всего человечества.

Как-то слишком помпезно. С фонтанами перегнули.

Встав на ступеньку самодвижца, я глянула вверх. Глубокая станция, как в холодной столице. Понятно, Святогород на воде стоит. Да и «Островная» практически под рекой. У меня перед глазами возникла отчётливая смена кадров. Рушатся под напором воды стены, все пугаются, вопят, падают, тонут. Ох, уж это моё богатое воображение! Странная потребность представлять гипотетические происшествия в красках. Чтобы отвлечься, я повернулась к Дубинину, который стоял ступенькой ниже и задумчиво разглядывал хвалебные плакаты на округлых сводах.

- На Остров так легко приехать. Какого упыря мы тогда за экскурсию платили?

- А я вам предлагал, - с непонятным чувством воззрился на меня Милорад. – Кто кричал: пусть нам всё расскажут и покажут?

Наверху мы принялись кружить по окрестностям. Остров казался чище остальных районов столицы. Снег в людных местах не превращался в грязную, чавкающую под сапогами массу. Лежал ровным слоем. И никакой гололедицы. Светомобили сверкали гладкими боками. Грязеотталкивающее заклятие, не иначе. Слышала я про такую услугу. Это как с Лучезариной покраской волос. Дорого, но надолго. Года три машину мыть не придётся. И обувь почти у всех блестит.

Мы с Дубининым, в Островном царстве безслякотья, смотрелись пришельцами из туманных земель. Нет, таких не найти на карте мира. Их авторы одной кинотрилогии придумали. В экранных землях день за днём туман, сыро и, соответственно, грязюка страшная. Впрочем, всегда ли мы можем отделить выдумку от реальности? Да и что такое реальность? Мир, какой мы лепим сами, предварительно придумав, его образ? Как известно: ложки не существует.

Милорад говорит, все измерения, сотни их или тысячи, очень похожи и, в то же время, абсолютно разные. Но люди, везде люди. Зло они творят, или добро, оно дублируется по всем мирам. И созданное руками тоже. Книги, песни, статуи радуют других в тысяче мест, но лишь в одном экземпляре. К чему я это?

А, да! Из машины, стоявшей у обочины, доносилась песня:

Я постараюсь запомнить тебя такой,

Как на последней из редких коротких встреч;

Время остановилось над мутной рекой,

Да и сама река перестала течь…

У Владимира она каждый вечер играла. Наизусть знаю. И вдруг подумала, что в тысяче миров сейчас так же звучит эта песня. Только где-то её менестрель поёт, а где-то певичка на концерте.

Во всяком случае, так утверждает Милорад. А я ему верю. Он любимую тему хорошо изучил.

Зонт на двоих, и дождя барабанный бой;

Ветрено, глубже надвинь капюшон плаща;

Рядом со мною ты можешь побыть собой,

Не притворяться, не лгать и не обещать.

Что в потерявшем голову дураке?…

Взгляды, прикосновенья; и вдруг - туше:

Шрам от ожога на левой твоей руке

Искоркой боли вспыхнет в моей душе… (стихи Хосе Антонио Аргуэльо)

Песня затихла вдали.

- Нет, ну здесь должен быть.

- Дубинин, давай уже спросим у прохожих, где твой таинственный Заячий переулок.

- Да, подожди. Я смотрел в Кружеве карту. Недалеко от подземки.

- А тут всё рядом. Но почему-то полчаса уже бродим. Я замёрзла.

- Двадцать минут, - поправил Милорад.

Вот дотошный. Я совсем не прочь погулять по Острову. Но не с урчащим желудком. Надо же, пока отдыхала в лечебнице, совсем отсутствовал аппетит. Хотя причины понятны. Тогда я не могла отойти от потрясения, что вовсе не способствует хорошему пищеварению. У меня точно. Радмилка, напротив, когда нервничает, жрёт не останавливаясь. И ещё в лечебнице было тепло. Причём отапливалось здание совершенно точно волшебным способом. Я ни одной батареи там не заметила. А здесь гуляю по морозцу, пальцы коченеют. И делаю охотничью стойку, уловив запах горячей еды из дверей каждой забегаловки. А их мы прошли уже штук восемь. Да и от стресса чуть оклемалась. Составлен план действий. Необходимо двигаться дальше.

Только я подумала, что в богатом доме Верещагиных могут и накормить (и я тоже найду о чём поведать Радмилке, мол, не одни Гуляевы угощают душевно и вкусно), как мы обнаружили Заячий переулок. И сразу искомый дом номер один. Выглядел он внушительно. Три этажа, лепнина, нависающий над входной дверью, весь какой-то ажурный, балкончик. Дом оказался плотно прилеплен к соседним, таким же. Покрашен в нежно-зелёный цвет. Около двери я ожидала увидеть звонки с номерами квартир, но имелся только один. Милорад вдавил кнопку.

Мы думали дверь откроет дворецкий. Но наружу выглянула сама Забава Верещагина. Я узнала её. К статье Зорицы об актрисе прилагались светопортреты разных лет. На них она выглядела хорошо. Сейчас же на лице Забавы читалось страшное утомление. В таком состоянии обычно не до гостей.

- Кто вы? – Сердито встретила нас хозяйка. Голос с хрипотцой.

Милорад взялся пространно излагать наши цели и надобности, но Лучезарина мать не дослушала. Злобно выдохнула:

- Опять! – И собралась захлопнуть дверь. Дубинин её удержал. Стал изъясняться напористей.

- Да не знаю я, где моя дочь! – Выплеснула свои страдания актриса. – Как же вы все меня достали!

И снова совершила попытку от нас отгородиться. Милорад в ответ прочно установил свой ботинок на толстой подошве в щель дверного проёма.

- Знаете что, - грозно начал братец, и я с восторгом почувствовала, что горжусь им. Давно таким упорным не видела. В Дубинине нет наглости. Она поселяется временами, ненадолго. Постоянно проживать отказывается, - ваша дочь умудрилась наложить чары не только на Гуляева. Пострадали несколько человек. Кто должен её кашу расхлёбывать?

- Лично я ничего не могу сделать, - медленно проговорила старшая Верещагина. Мне показалось, что она еле удерживает себя от истерики. Надо полагать, мы совсем не вовремя. Её уже измучили. Не только мы с расспросами лезем. Только вот меня за несколько дней тоже измучили превращения.

Не поинтересоваться ли, как в этом красивом доме обстоят дела с ложками? Взорвётся она после этого или нет?

- Я в курсе, - кивнул Милорад. – Кто может?

Я поняла, что имеет в виду хозяйка. Зорица упомянула о том, как Забаву в молодости судили за незаконное чародейное воздействие на Численных. Она никого не убила, и не покалечила, но запрет на вольное колдовство действует до сих пор. Это значит, что совершать любое волшебство, какое отразилось бы на другом человеке, не важно на пользу, или во вред, она не должна. Иначе – новые санкции. И вообще вне дома ей лучше не ворожить. А дома лишь для себя, в бытовых целях.

Также Зорица не преминула заметить, что чародейный дар у Забавы в принципе не велик. Тоже мне эксперт. Как она может делать такие заявления? И, естественно, акула проехалась по Лучезаре. Дескать, яблочко от яблони недалеко падает. И даже если яблоня растёт на высоком обрыве, а яблочко летит многосаженным путём в глубокое синее море. Всё равно недалеко. Потому что родственные связи, воспитание, наследственность. Короче, я надеюсь эта статья никогда не попадётся на глаза Забаве Верещагиной.

- О, Боги! Откуда я знаю? Идите к лекарям. Есть много клиник. Всякие там зарубежные методики.

Я отметила, что сердилась мама так же, как дочка. Мимика, жесты, срывающийся голос.

- Ага! И всё это стоит баснословных денег, - счёл нужным вставить Милорад.

- Вы что денег хотите? – Ахнула Забава.

Что-то задушевная беседа поворотила не в то русло.

- Нет. Помощи!

Верещагина-старшая уже не слушала.

- Проваливайте! Шарахаются тут всякие!

Она открыла пошире дверь и попыталась оттолкнуть Дубинина.

- Ладно, - прекратил сопротивляться он, миролюбиво развёл в стороны руки, - последний вопрос. Как найти названную сестру Лучезары?

Забава замерла и уставилась (весьма, надо сказать, красивыми глазами) на навязчивого гостя.

- Ягоду? Зачем вам она? Лучезара с ней поссорилась. Они уж года два не разговаривают.

Мы с Милорадом переглянулись.

- Два года? – Растерянно пробормотала я.

- Ну а найти-то её можно?

- Понятия не имею, - Забава пожала плечами. – Она за океаном живёт. Насколько я слышала.

Час от часу не легче. А я надеялась. Дубинин, видимо, подумал о том же.

- Как у неё фамилия? И год рождения?

- Кузнецова, - протянула быстро успокоившаяся хозяйка. – А нет. Уже Хабарова. Родилась в 80-ом, как и Лучезара. Для чего вам это? Она не станет помогать. Они страшно разругались.

- Посмотрим, - буркнул Дубинин и убрал ногу.

- Смотрите! – Забава захлопнула дверь.

Мы помолчали.

- Ну, - фыркнула я, - встреча прошла продуктивно?

- Я думаю, - отозвался Милорад, глядя в сторону.

- Давай уже, раскрывай карты. Кто ещё? – Я прислонилась к лепным цветам на стене и осмотрелась. Узкая улочка. Дома довоенной постройки. Машины, не торопясь, катятся в одну сторону. В две – не разъехаться.

- Ты о чём?

- Не придуривайся. Сам сказал, что, кроме Гуляева, пострадали ещё несколько человек. Так сложилось, что одного из них я знаю. Кто дальше по списку?

- Пошли в «Зелёную корову», - предложил Дубинин, - мы мимо проходили.

«Зелёная корова» единственное сетевое заведение в Великограде, которое нам по карману. И кухня там относительно приличная. Не банальная быстрая еда. Дизайн под старину. Деревянная, массивная мебель. Славные пасторальные картинки на стенах. Самообслуживание. Идёшь с подносом, как в Академической столовой. Мне нравится.

Одного не пойму. Почему зелёная? Возле каждой харчевни этой сети стоит корова. Зелёная, в натуральную величину. Из непонятного материала.

Психоделическая картинка получается.

Я взяла суп, блины и кофе. А хотелось хватать всё подряд. Чувствовала себя такой голодной. Дубинин, к тому же самому, положил на поднос ещё мясной салат и кусок торта. Пока мы ожидали своей очереди у кассы, он предложил мне взять что-нибудь в довесок. А, когда я отказалась, проговорил:

- Я тебя столько лет знаю, но всё никак не могу понять одной вещи. Сначала жалуешься на пустой желудок, а потом объедаешься маленьким кусочком. Говоришь, что равнодушна к еде, и ноешь от того, как отожралась «У Владимира».

- Вот такой забавный я зверёк, - Дубинин выше меня на голову. Когда стою рядом, приходится смотреть вверх. – Если бы я себя понимала, то смогла бы объяснить тебе, как понимать меня. Но я себя не понимаю, и потому не скажу тебе, как понимать меня. А вот, если бы ты понимал меня, то смог бы объяснить…

- Так всё! – Оборвал Милорад, а то словоблудие могло затянуться.

- А ты не так давно худеть собирался, - после недолгого молчания отметила я.

- Живот растёт, - тихо пожаловался братец.

Где он у себя живот увидел? Нет. Конечно, если сравнивать его фигуру с накачанными торсами соседей…

- Двигаться больше надо.

Мы расплатились, сели за стол, и я повторила вопрос о других пострадавших.

Дубинин накинулся на еду, потому ответил с набитым ртом:

- Любава.

Выяснилось, что после обсуждения с девчонками в лечебнице вероятности нанесения магических травм другим особам женского пола, к каковым посмел неравнодушно отнестись Гуляев, Дубинин набрался смелости прийти к Любаве. Узнал, что живёт она на четвёртом этаже общежития (по соседству с Надёжей, как оказалось) и рискнул. В качестве предлога заготовил умную фразу. Будто бы выясняет обстоятельства произошедшего. А все вокруг только и делают, что переживают за невинно пострадавшую красу ВГА. (Ну, то есть, это он полагал, что фраза умная).

Медленно волокся вечер прошлого вторника. Поздний вечер. И Любава вторые сутки пряталась. Как она умудрилась сделать так, что в общежитии никто не заметил, что кожа у неё покрылась пятнами размером с металлическую монетку в четверть куны?

В общем, сначала Любава не собиралась открывать дверь незнакомцу, появившемуся почти за полночь. Некоторое время объяснение велось через дверь. Соседи, наверняка, подслушивали, ничего же не скроешь.

Каким-то образом Милораду удалось расположить к себе девушку. Она впустила гостя. Поначалу просила на себя не смотреть. Он нёс околесицу, мол, совсем незаметно. Хотя заметно даже при тусклом освещении. Ой-ёй-ёй как заметно! Сам признался. Накрылась разбитым корытом очередная, безоговорочная победа в конкурсе.

Любаве требовалась поддержка. Её соседка по комнате ещё не вернулась с зимнего отдыха, и никто другой не познакомил с новостями, не рассказал о буйной Лучезаре и её проклятиях. Задача легла на плечи Дубинина. Приятная задача, ведь он выяснил, что Гуляев интересовал Сухову, не больше, чем я – Забаву.

Милорад дал обещание найти способ снять заклятие. Опрометчивое, на мой взгляд. Вдруг не найдёт? Впрочем, впечатление он, я уверена, произвёл. И ещё поклялся никому не открывать чужой тайны.

- Трепло! Мне же открыл.

- Ты не считаешься. Ты тоже в поиске выхода. Вроде, как мой напарник. И потом, ты же будешь хранить молчание.

- А если не буду? – Тут я, конечно, удумала поиспытывать на прочность нервы Дубинина. Наклонилась над столом, заглянула в глаза.

- Тогда каждое твоё слово будет использовано против тебя, - парировал оппонент. Убедительно, стоит заметить.

- Ясно, - я отодвинула опустевшую тарелку из-под супа. – А делась она куда? Что, так и сидит в четырёх стенах?

- Нет. Она уехала домой. Я проводил её тогда же ночью. Билеты на вокзале купил. Она в угол забилась, лицо закрыла. Недалеко живёт. В Щукинске. Четыре часа на поезде. Утром прислала сообщение, доехала хорошо. И в Академию сама позвонила, сообщила, что заболела.

Я откинулась на спинку стула, соображая, что зря взяла блины. Супом насытилась. Дубинин прав, странная я какая-то. На владимировской кухне аппетит не пропадал никогда. А тут…

- Когда я заикнулась о доме, ты начал протестовать.

- Тут другое дело. На ней заклятье висит круглые сутки, а к тебе заходит переночевать. И потом она вернётся, я знаю, а ты…

Потрясающая убеждённость!

- Молодец, сынок, - оценила я с изрядной долей издёвки. – Ты стал совсем взрослый. Научился разговаривать с девушками.

- Заткнись, Вьюжина, - беззлобно посоветовал Милорад. – Давай лучше продумаем дальнейшие действия. Предположим Ягода и вправду откажется помогать. Я звонил в клиники, в платные лечебницы. Цены бешеные, а гарантий никаких. Везде отвечают: кто способен дать гарантии, если речь идёт о заклятиях? Что вы тогда деньги такие берёте? Пламена сказала, что ей нужно посмотреть на человека. За руку подержать. Но Любава в Лебяжье не поедет. И к местной Яге, в Щукинске, тоже идти отказывается. Не доверяет.

Я натянуто улыбнулась и произнесла с наигранным разочарованием:

- Думала, ты ради меня стараешься.

- И ради тебя тоже, - серьёзно ответил Дубинин. Покончил со своими блинами и принялся за мои.

- Про Ягоду можно забыть, - размышляя вслух, я смотрела в окно на зелёный бок коровы, - тебе же сказали, она в Заокеанье. Найти не вариант

- Угу, - отозвался Милорад, - только существует в мире одна интернациональная штука. Кружевом в простонародье кличется.

- И?

- Кто сейчас не зарегистрирован в социальных сетях?

*

Дата добавления: 2015-08-13