Первый, ограниченный мир установил вполне конкретные законы, придерживаясь которых, можно и нужно жить.

В этом мире существуют все основные математические величины, все сиюминутные нормы, необходимость продавать свой труд тому, кто взамен обеспечит более или менее приличные условия для существования физического тела Творящего. В этом мире есть масса условностей, правил общежития, правил выживания.

Второй мир, то есть, то пространство, которое не поддается логическому осмыслению, это – мир, объединяющий великую энергию Космоса с энергией тех, кому дано получать всеобщую космическую информацию, и транспортировать ее в условия Земли.

Между миром, ограниченным во всех направлениях,

и миром, где нет верха и низа, очень нелегко поддерживать контакт бесконфликтно.

Цель гениев – черпать энергию неизмеримого, безграничного мира и поддерживать ею энергию мира ограниченного.

Земному телу невероятно трудно сосуществовать в этих двух измерениях.

Отсюда – столь частые нервные истощения, отсутствие привычной земной логики в рассуждениях гениев.

Отсюда их одиночество, неумение устроить свою жизнь в соответствии с повсеместно принятыми нормами исчислимого мира.

Но если спросить у Гения, хочет ли он поменять свою беспокойную жизнь на жизнь обычного человека, то сколько бы Гений ни жаловался, он скажет, однако, твердое

«НЕТ!!!»

Ибо во-первых, он не сможет жить по-другому,

а, во-вторых, Гений подсознательно чувствует, что в этом мире ему дано задание и для него открыты иные измерения.

Борис Пастернак, прекрасно ощущая место художника в мире, написал:

«Не спи, не спи, художник,

Не предавайся сну –

Ты – вечности заложник

У времени в плену».

Человек искусства продолжит заниматься своим делом чего бы это ему ни стоило, ибо без искусства, без связи с неизмеримым миром, с его энергетикой погибнет ограниченный мир, задохнется в своем сиюминутном практицизме. В какой-то степени искусство, как, впрочем, и религия – противоядие против мира, где техника старается заменить собой человека.

В сегодняшнем виртуальном мире появляется как никогда страшная опасность потерять Человека. Пользуясь компьютером и телевидением, человека можно зомбировать в каждом доме, его можно купить и продать так, что человек этого даже не заметит. Он и не заметит, что давно перестал принадлежать самому себе.

Сегодня, когда можно увидеть по телевизору одновременное уничтожение тысяч людей, а затем переключить программу и понаблюдать веселое шоу, становится страшно за человека. Если смерть многих тысяч можно заменить, переключить за долю секунды на комедию, то:

что же тогда – мучения Родиона Романовича Раскольникова по поводу совершенного им убийства «никчемной старушонки»?

Что такое – борьба Моцарта со смертью после нашего знания о коммунистических и фашистских лагерях?

Как оценивать человеческую жизнь после жуткого Беслана? Чего стоит эта жизнь?

Две дочерние религии иудаизма – ислам и христианство столкнулись в смертельной схватке.

Что может противостоять всем этим ужасам?

Быть может, то, что я напишу, звучит как утопия?

(Да пожалуй, так оно и есть!)

И все же

ИСКУССТВО!!!

Искусство и те, кто способен его воспринять.

Понятые всерьез и воспринятые на глубоком уровне творения гениев. Искусство подлинное никогда не обращается к толпе, но лишь к одному Человеку.

К его глубочайшим возможностям и способностям взывают

фуги Баха

и симфонии Моцарта,

картины Рембрандта

и романы Достоевского,

могучие соборы и мечети, устремленные в Космос, к своей великой колыбели.

Но способности к восприятию искусства не лежат на поверхности.

Как все подлинное, искусство требует погружения в себя. Сделать это как раз труднее всего, ибо мир ориентирован на поверхностность суждений, мгновенность восприятия, однозначность оценок.

Простейшие видеоряды и клипы вместо представлений, готовые литературные образы, кем-то приготовленные и сервированные в многочисленных телевизионных сериалах, вместо развития собственной творческой фантазии индивидуума.

Как противовес всему этому выступает стих Пастернака,

который я хочу поместить здесь.

Когда я перечитываю такие стихи, как этот, то моя пошатнувшаяся вера в благополучный исход человеческой цивилизации крепнет, несмотря ни на что. Ибо раз в отдельных представителях человечества есть подобные состояния, то чисто теоретически оно может существовать как знаковая система, как представитель высочайших сфер человеческого духа. В этом стихотворении мандельштамовские требования «орудийности» поэзии существуют как высшее воплощение этой орудийности. Стихотворение хочется читать вслух.

Читать как заклинание.

Б. Пастернак

Из цикла Тема и вариации

Мчались звезды. В море мылись мысы.

Слепла соль. И слезы высыхали.

Были темны спальни. Мчались мысли,

И прислушивался сфинкс к Сахаре.

Плыли свечи. И казалось, стынет

Кровь колосса. Заплывали губы

Голубой улыбкою пустыни.

В час отлива ночь пошла на убыль.

Море тронул ветерок с Марокко.

Шел самум. Храпел в снегах Архангельск.

Плыли свечи. Черновик «Пророка»

Просыхал, и брезжил день на Ганге.

Всего 12 строк...

В каких временах мы успели побывать?

И в каких странах?

В скольких культурах?

Для простого перечисления и объяснения мне придется использовать Намного большее количество слов, чем в самом пастернаковском стихотворении. И вы, при наличии некоторого опыта, можете сами попытаться сделать это. Я же попробую, насколько смогу, приоткрыть завесу над космичностью, невиданной философской глубиной этого шедевра русской поэзии XX века.

«Плыли свечи...»

Плыли, значит оплывали.

Но и плыли, ибо один из главных героев – Средиземное море.

Свечи как отражение звезд.

Звезд, которые мчались.

Но что это за странный образ: «мчались звезды»?

Ведь звезды неподвижны для наблюдателя?

Неподвижны, да, но только в случае с конкретно данным временем.

А дано безграничное время...

Ведь колосс, или Колосс Родосский, – одно из семи чудес античного мира был разрушен задолго до того, как на земле появился Пушкин и написал стихотворение «Пророк». За время, прошедшее между разрушением Колосса и рождением Пушкина, звезды промчались с огромной скоростью на огромное расстояние.

Значит, начало стиха:

«Мчались звезды...»

превращает Время в фон.

Но фон чего?

Фон для безграничной и не имеющей пределов скорости мыслей.

Поэтому дальше так логично:

«Мчались мысли».

Движение мыслей приравнено к движению звезд.

Но какой же отрезок времени описывает Пастернак?

Не меньший, чем нужно, чтобы море высохло до слепой соли.

Но высохшее море – не больше, чем высохшие слезы, или просыхающий черновик «Пророка».

Но «слепла соль» –

это еще и слезы, соленые слезы. Слезы, слепящие глаза. Сфинкс, который загадал загадку из глубины своей Египетской цивилизации («прислушивался сфинкс к Сахаре»). Но задал он ее представителю другой цивилизации – греческому царю Эдипу. (Кто утром на четырех, днем на двух, а вечером на трех.) Перед нами – диалог цивилизаций.

Но при чем тут Пушкин?

Как при чем?

А Ибрагим Ганнибал!!! Прадед!!! Пушкина!!! И вновь «прислушивался сфинкс к Сахаре» – это же родословная Пушкина.

Ибо сфинкс – это и Санкт-Петербург. А значит, Россия разговаривает с Африкой!!! И Пушкин – их представитель.

Еще один диалог цивилизаций!!!

Окончание стиха: «Брезжил день на Ганге» в контексте отсутствия времени в стихе может восприниматься как начало еще одной цивилизации – индуистской.

Восходит солнце индуизма!!!

А «ветерок с Марокко», который «тронул» море? И тут же: «Шел самум». Ветерок – причина самума? Или опять разные времена? А «Были темны спальни»? Потому что свечи оплыли? Или отплыли? Со скоростью мчащихся звезд. Или еще не зажжены?

А вообще, все стихотворение-парафраз

на тему: А. С. Пушкин пишет стихотворение «Пророк» (?) (!)

Ведь единственный образ, который повторяется в стихе

дважды – это «плыли свечи».

Не верите, что все это – о «Пророке»?

Так вот вам тема, на которую написано это стихотворение.

Как вариация на тему:

«И внял я неба содроганье,

Дата добавления: 2015-08-05