Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Черная тень

Читайте также:
  1. Глава 12. Черная магия и ее разоблачение
  2. Значит, вы не суеверны? И черная кошка не смутит?
  3. КАРА-ДАГ — ЧЕРНАЯ ГОРА
  4. Мировая черная металлургия
  5. НЕКРОМАНТИЯ ИЛИ БЕЛАЯ И ЧЕРНАЯ МАГИЯ
  6. Черная аристократия» в Британии
  7. ЧЕРНАЯ БОГИНЯ

 

Жадно впивая в себя воздух свободы, которым так давно не дышалось, вышел Аццо в сопровождении замаскированного представителя Летучей петли из ворот монастырской ограды на улицу Фобурго и, пройдя несколько шагов, упал без чувств на мостовую.

Влияние спертого, дурного воздуха, так долго давившего цыгана в подземелье Санта Мадре, произвело свое действие: несчастный, бледный, с изможденным от пытки телом Аццо не мог держаться на ногах.

В это время из неосвещенной части улицы к дону Ра-миро подошли шесть его подчиненных. Поспешно закрыв за собой двери, он велел поднять освобожденного и унести его прочь. Голоса так грозно доносились из монастырского сада, что прежде всего надо было отнести истощенного цыгана в безопасное место.

Четверо сильных стройных мужчин подняли на плечи беззащитного Аццо и, пользуясь темнотой ночи, торопливо понесли его по улицам на площадь Педро. Там они опустили его на скамейку, поставленную под ликом Святой Девы. Другие два служителя Рамиро достали для цыгана пищи из ближайших еще не запертых харчевен.

Когда Аццо очнулся, дон Рамиро подошел к нему, а братья Летучей петли отступили в сторону, точно по безмолвному приказанию, и стали в стороне. Со взглядом, исполненным благодарности, принял Аццо из рук своего спасителя вино и фрукты. Дон Рамиро с радостью увидел, что больной поднялся на ноги.

— Боже, неужели я спасен? — произнес он слабым голосом. — У меня еще звучит в ушах гул похоронного колокола и ужасные крики моих преследователей. Скажите, кто вы, благородный дон, я буду вам вечно благодарен. О, скажите! Вы спасли мне жизнь, без вас сыщики настигли бы меня в саду.

— Жизнью, которой тебя пытались несправедливо лишить, ты обязан Летучей петле, — отвечал дон Рамиро.

— Да, несправедливо, благородный дон, не я вампир, хотя подозрение и тяготеет надо мной!

— Мы это знаем, но кто же на самом деле это чудовище?

— Чудовище живет в монастырских стенах Санта Мадре! — сказал Аццо с пробудившимся гневом и ненавистью. — Жозэ вампир, я сам застал его над его жертвой!

— Бедный Франциско, — прошептал дон Рамиро, вспомнив Серрано, — ужасно иметь такого брата!

— Он-то меня и поймал, чтобы свалить на меня свою страшную вину. Ему это удалось с помощью той Аи, которая постриглась в монахини в надежде совершать свои преступления под монастырским кровом!

— Монахиня!.. Не знаешь ли, как ее зовут в иночестве? — поспешно спросил дон Рамиро с возникшим предчувствием.

— Мне сдается, будто я слышал от сыщиков, что они ее называли сестрой Патрочинио.

— Так это в самом деле заговор, в возможности которого я еще сомневался! Святоша королевы — союзница этого негодяя! — прошептал дон Рамиро.

— Благодарю вас за спасение моей жизни. Вы дали возможность осуществиться высшему желанию моей души — отомстить этим двоим! Я бы беспрекословно, без жалоб и сожалений, сошел в подземелье Санта Мадре, если бы не должен был оставаться на земле ради этой мести. Эта мысль не дала бы мне спокойно умереть! Отныне единственная цель моей жизни, высшее наслаждение души моей будет эта месть. Я жажду ее!

Дон Рамиро посмотрел на сидевшего перед ним цыгана — его бледное лицо и блестевшие злобой глаза выражали такую ненависть, какой дон Рамиро не ожидал от истощенного узника инквизиции. Аццо как будто заметил это.

— Вы еще обо мне услышите — не завтра, может быть, даже и не через год! Я хочу прежде собрать все силы ко дню моего мщения. А покуда я укреплюсь и закалюсь для этой работы и придумаю такие страшные и ужасные наказания и мучения, от которых сам буду содрогаться. Это мщение, ради которого я жертвую всей моей жизнью, будет моей отрадой!

— Ты мне нравишься, цыган. Но есть ли у тебя какое-нибудь убежище?

— Да, благородный дон, или, собственно говоря, нет! Но не расточайте более на меня вашей доброты и не подвергайтесь ради меня опасности. Мне не сидится долго в городе среди домов. Меня тянет в лес, в чащу, мне хочется свободно вздохнуть и собраться с силами, — говорил Аццо, — такова уж моя природа и ничто ее не изменит.

— Смотри, за тобой будут следить. Тебе бы не мешало позаботиться о хорошей лисьей норе, — заметил Рамиро.

— Прямо отсюда я отправляюсь к городским воротам, и тогда пусть ищут. Другой раз я к ним в руки не попадусь!

Один из стройных испанцев подошел к дону Рамиро и что-то шепотом сообщил ему.

— Способен ли ты, не мешкая, отправиться в путь? — спросил он цыгана.

— Да, благородный дон.

— Торопись же — шпионы инквизиции обыскивают улицы.

— Ничего, теперь довольно темно, от них можно ускользнуть. Еще раз благодарю вас, благородный дон. Дай Бог вам здоровья!

Аццо поднялся со скамейки, стоявшей под ликом Пресвятой Девы, и протянул руку дону Рамиро.

— Торопись! Правда, до ворот ты еще можешь рассчитывать на нашу помощь, но дальше тебе останутся только твои собственные силы, а они еще не окрепли. Будь же здоров!

Дон Рамиро пожал руку цыгана, спасенного от инквизиции, и мгновенно пропал в темноте. Аццо же пробирался по улицам с быстротой, на которую только были способны его слабые члены. Наконец, он дошел до ворот. Он направился к той стороне, в которой лежали развалины Теба, в надежде провести в этом месте конец ночи и утром разузнать, там ли еще живет ребенок Энрики. С того вечера, когда он увидал и узнал Марию, помешав преступлению Жозэ, которого он застиг врасплох, прошли годы страданий, укоротившие его жизнь. Теперь он опять свободен. Свежий лесной воздух живительно веял ему в лицо. В стороне лежало дальнее мирное строение. Наконец, он достиг густой тени деревьев.

Аццо радостно вскрикнул, забыв свою слабость и перенесенные мучения. Он опустился на мох, стал жадно вдыхать в себя живительный ароматный ночной воздух и вскоре почувствовал, как восстанавливались его силы.

После долгого заточения он крепко заснул в своем лесу. Проснувшись на заре, он увидал вокруг себя, вместо мокрых стен подземелья, шумящие деревья, ветви которых шептались с утренним ветерком. Бедный сын свободы, привыкший к могильной тьме, не мог наглядеться на красивые окрестности.

Когда солнце поднялось выше, он подошел к развалинам Теба. Ему хотелось разузнать, можно ли еще отыскать дочь Энрики и как она сюда попала. В первый раз маленькая Мария, услыхав произнесенное им имя ее матери, взглянула на него удивленными глазами и позвала Жуану. Он все еще недоумевал, теряясь в догадках, как девочка сюда попала и как она могла жить в этих стенах.

Прислушиваясь и оглядываясь с напряженным вниманием, он приблизился к тому месту, на котором тогда увидал милую Марию, но ничего не было видно, не раздавалось ни одного звука. Мертвая степь неприветливо лежала перед ним, поиски его были бесплодны, нигде не было видно следа человеческого существа.

С грустью уже собирался Аццо покинуть развалины, как вдруг из низкой отгороженной ее части вышла старая Жуана; увидев его, она хотела воротиться и позвать Фрацко, но, собравшись с духом, спросила у странно одетого незнакомца, что ему надо.

— Мне бы хотелось знать, — отвечал цыган, — живет ли в развалинах Теба Мария, дочь Энрики?

— Кто же вы такой и откуда знаете их имена? — спросила удивленная Жуана.

— Меня зовут Аццо, Энрика меня хорошо знает, я так давно ее ищу.

— Так вы, верно, тот цыган, о котором нам говорила Мария?

— Слава Богу, что вы меня, наконец, признали! Ну, а вы, должно быть, Жуана? Я тоже о вас слышал от ребенка Энрики.

— Напрасно вы здесь ищете нашу Марию, — сказала добрая старушка, — вам я могу открыть, где она теперь находится.

— С тех пор как я ее видел, она, должно быть, очень выросла и похорошела! Если бы Энрике удалось ее отыскать!

— Энрика и ее дочь живут вместе в глуши Меруецкого леса, вдали от большой дороги.

— Неужели это правда? Энрика и ее дочь опять соединены? — воскликнул Аццо, и его бледное лицо озарилось счастливой улыбкой. — Так я пойду скорее к ним.

— Они живут, — говорила Жуана, — в уединенной хижине дремучего леса, вместе со старухой Непардо, которая долго охраняла бедную женщину во время ее тяжких испытаний.

— Благодарю вас, сеньора, тысячу раз благодарю вас! Ничто не могло меня так обрадовать, как это известие! Теперь я должен поспешить к ним.

Жуана с удивлением посмотрела на цыгана: его черные глаза блестели, а бледные щеки пылали от радости.

— Поклонитесь им от Фрацко и Жуаны! — закричала она вслед уходящему и затем направилась к своему убежищу.

Только к вечеру достиг Аццо Меруецкой чащи и вскоре увидел между деревьями хижину старого Мартинеца.

Аццо почувствовал, что невыразимое счастье наполняет его душу, когда он увидел Энрику, выходившую из хижины.

— Неужели это вы, Аццо? Сколько доброго я от вас видела! Сколько времени защищали вы меня и держали у себя — неужели я могу вам отплатить тем же? Я была бы так счастлива. Как я рада вас видеть! Да воцарится Пресвятая Дева у нас с вашим приходом!

Цыган подошел к Энрике, молча взял ее за руку и в таком положении простоял несколько секунд. Казалось, он молился. Выражение ненависти, которое во время его продолжительного заточения глубоко запечатлелось на его диком, страдальческом лице, уступило место выражению кротости и добродушия.

В эту минуту он не чувствовал своих страданий, он даже забыл о своей мести и превратился в нежного и кроткого ребенка. С умоляющим взором, выходившим как бы из глубины его души, он как перед святой опустился на колени перед Энрикой и целовал ее платье и ноги.

— О, перестаньте, милый Аццо! — просила его прекрасная женщина.

От нее действительно веяло какой-то ангельской чистотой.

— Встаньте, милый! Здесь, вдали от света, найдете вы счастье! Мария опять с нами, пойдемте к ней.

Цыган вошел с Энрикой внутрь хижины. Старая Непардо, весело улыбаясь, слушала Марию.

Увидев ее, Аццо остановился в удивлении; он вспомнил, как она, подобно видению, явилась ему в развалинах Теба и своими миловидными чертами напомнила ему Энрику.

Как быстро развилась эта девушка! Она была так прелестна, что он невольно пришел в восторг. Густые локоны окаймляли милое личико Марии и, хотя она напоминала мать, в ней уже были видны задатки более блестящей красоты.

Когда Энрика назвала имя того, которого она привела с собой в хижину, старая Мария Непардо приветствовала его немым поклоном. Мария пошла к нему навстречу и протянула руку.

— Я вас хорошо помню, — сказала она приветливо, — и так благодарна за помощь, которую вы мне оказали в ту страшную ночь. С тех пор моя маленькая норка в стене сделалась мне чужой. Пресвятая Дева помогла мне найти мать и теперь уже ничто не разлучит нас!

— Она постоянно это повторяет, — сказала Энрика с сияющим от радости лицом и затем рассказала своему прежнему покровителю все с ней случившееся.

Мария принесла Аццо еду. Бледный, измученный, но бесконечно счастливый сидел он между Энрикой и Марией, которые ему радостно улыбались.

— Я знаю все ужасы, которые вы пережили за последние годы, — говорила Энрика, — вас, наверное, будут преследовать, так останьтесь с нами! Здесь вас никто не будет искать, а мы так будем счастливы, если вы будете с нами.

Слова эти совершенно осчастливили Аццо, но он вспомнил при этом цель своей жизни и данную клятву, и сказал:

— Если вы позволите мне остаться здесь некоторое время, то я вам буду очень благодарен. Я выстрою себе убежище из листьев и молодых деревьев вблизи вас!

Я перенес много страданий, и тело мое ослабло в подземельях Санта Мадре, но я надеюсь, что лес и ваше присутствие благотворно подействуют на меня. Если же когда-нибудь ночью Аццо вдруг убежит из своей хижины, молча послав вам свое благословение и последнее прости, то только не называйте его дурным и неблагодарным. Когда возвратятся мои силы, и я буду знать, что вы и Мария счастливо и спокойно здесь живете, тогда я должен буду исполнить данный обет и совершить еще одно дело.

— Вы говорите, Аццо, таким мрачным голосом, что мне даже стало страшно, — отвечала Энрика, — глаза ваши еще никогда не светились такой злобой и никогда ваше лицо не принимало подобного выражения!

— Будьте же справедливы — я долго томился без света и воздуха! Но в вашем присутствии мне кажется, что я успокаиваюсь и дух Божий проникает в мою необузданную душу!

— Оставайтесь здесь и забудьте прошлое, простите ваших и моих врагов, ведь я знаю, что они одни и те же — встаньте, Аццо, помните ли вы, кто с такой радостью учил вас молиться Богу и Пресвятой Деве?

— Это были вы, Энрика! — тогда я имел счастье вас защитить… Но с тех пор… я опять разучился молиться!

— Оттого именно, мой друг, я и зову вас — пойдемте. Энрика взяла Аццо за руки и повела его в ту часть хижины, в которой стоял крест, вырезанный Мартинецем.

Долго они стояли рядом на коленях и пламенно молились. Когда цыган опять встал, он был исполнен благодарности к Энрике. На дворе уже давно стемнело.

— Оставайтесь на эту ночь в хижине, — заботливо и нежно предложила ему Энрика.

— Тут еще стоит постель старого Мартинеца, некогда приютившего нас. Воспользуйтесь ею, а завтра принимайтесь за работу и стройте себе отдельное помещение. Меня очень радует, что вы будете находиться вблизи от нас, тем более что недавно явился мне и дочери в лесу, по дороге к Меруецкому монастырю, как страшное привидение, наш смертельный враг.

— Жозэ? — побледнев, спросил Аццо.

— Я с ужасом узнала его, хотя уже настала ночь, когда он с другим монахом проскользнул мимо нас. Он еще не отыскал наше убежище, но тем не менее последние его слова были: «Я скоро приду», а вы знаете, Жозэ держит свое слово.

— В таком случае, я тем более рад, что нашел вас, — воскликнул Аццо, — я не спущу с вас глаз и буду везде следовать и оберегать вас, чтобы мерзавец не мог вам наделать зла. Если он вас узнал, то, наверное, найдет дорогу к вашей хижине, зная, что в ней живете не только вы, но и ваш прекрасный ребенок.

— Мне стало страшно, мама, когда я увидала, что он приближается к нам как черная тень!

— Когда он просунул между деревьями свое бледное, окаймленное рыжей бородой лицо и с дьявольским смехом узнал меня и Марию, я вся затрепетала и чуть было не лишилась чувств при одном его виде, зная, что он мне готовит бесконечные мучения.

— И он, и Ая, соучастница его преступлений, — но и для них настанет час возмездия! — мрачно пробормотал Аццо.

— Пресвятая Дева, помилуй, сохрани и просвети ужасного человека, облекающегося в святую одежду для достижения своих преступных целей! — сказала Энрика и зажгла лампу.

— Не освещайте хижину, вы ведь знаете, что я не люблю ночевать под кровлей; уж я давно не любовался прекрасным звездным небом и не дышал свежим летним воздухом. Так не сердитесь же на меня, Энрика, если я предпочту лечь на воздухе, на пороге хижины, а там, помолившись за вас и вашего ребенка, засну под открытым небом.

Ласково улыбнулась ему Энрика, пожелала доброй ночи и вернулась к Марии и старой Непардо.

Скоро полюбился им Аццо. Его готовность, полная самоотвержения, его помощь при всякой работе и мысль о том, что он гонимый и бездомный человек, имели сильное влияние на обитательниц уединенной хижины.

— Не правда ли, тетя Непардо, — часто говорила миленькая Мария старой одноглазой, посвятившей всю свою любовь маленькой дочери Энрики, — что Аццо добрый и верный человек! Говорят, что гитаносы фальшивы и хитры, даже сам добрый отец Фрацко их так называл, но Аццо исключение. Мне иногда кажется, что когда он думает, что за ним никто не наблюдает, на его бледном лице появляется угрожающее выражение, пугающее меня, когда же он смотрит на мать или на меня, то на лице его опять видны только одна радость и доброта.

— Он много страдал, мое дитя, — отвечала Мария Непардо, — а страдания оставляют много горечи и много мрачных дум.

Аццо приделал деревянные засовы к двери той хижины, в которой жили женщины, и хотя шалаш его, устроенный из ветвей, листвы и молодых деревьев, наподобие пастушеских, находился не более как шагах в двадцати от хижины, но он почти всегда спал у дверей хижины, в которой жили женщины, не подозревавшие о его столь трогательной заботе.

Свобода и присутствие самых любимых им людей на свете имели такое благотворное влияние на его здоровье, что он день ото дня поправлялся и силы его возвращались.

Когда он ходил с Энрикой и Марией или сидел перед хижиной, окруженной небесным спокойствием, то лицо его озарялось радостной улыбкой. Только поздно вечером, когда он стоял один за хижиной или за огородом, там, где начиналось зеленое болото, всматриваясь в темную ночь, в душе его воскресала жажда мести и вспоминалась данная им клятва уничтожить Аю и Жозэ.

Мария, подобно ангелочку, покоилась на своей постельке, а рядом с ней старая Непардо. Когда обе давно уже спали, Энрика все еще долго сидела на своей постели — картины прошлого не давали ей покоя и, носясь перед ней, то восхищали ее, то вызывали слезы из глаз. Она все думала о Франциско, которому отдалась всей душой, Франциско, которого любила все так же страстно и которого совсем потеряла из виду. Неужели он мог забыть ее?

Так страдала Энрика, сидя ночью без сна в своем уединении. Черные расплетенные густые волосы ее длинными прядями падали на грудь и белые плечи. Ее прекрасное, милое личико выражало тайную скорбь и из глаз, густо оттененных длинными ресницами, струились горячие потоки слез, которые она старалась скрывать от дочери. Только под утро засыпала она и во сне ей грезилось то счастье, которого она была лишена. На устах ее играла прелестная улыбка, а красивые руки как бы обнимали дорогого Франциско.

Так, в неизвестной глуши Меруецкого леса жили мать, дочь, больная Мария Непардо и Аццо. Не будь у Энрики тайного влечения к своему возлюбленному, жизнь эту можно было бы назвать счастливой. Небесная благодать окружала мать и дочь, а через них сообщалась другим, возвышая и улучшая их. К тому уже их окружали свежесть и тишина природы Божией, вдали от вечно шумной, вечно волнующейся столицы.

В один прекрасный летний день хорошенькая Мария вдруг увидала на холме, спускавшемся к их пустыне, старую Жуану, а рядом с ней Рамиро — они уже давно не виделись. Стройный, красивый товарищ юности пришел навестить ее. Мария, с бьющимся от радости сердцем, поспешила навстречу к своим гостям. Она радостно обняла и поцеловала добрую Жуану и от всей души протянула руку улыбающемуся Рамиро, который по старой привычке тоже хотел поцеловать ее, но так как Мария, болтая с Жуаной и простодушно держа его за руку, повела своих гостей к дому, он не исполнил своего намерения и пошел рядом с ней.

Рамиро радостно улыбался и с любопытством и удовольствием смотрел ей в лицо, прислушиваясь к каждому ее слову.

Энрика с распростертыми объятиями вышла навстречу к дорогим гостям, поздоровалась с доброй Жуаной и с товарищем Марии и ввела их в хижину. Мария прыгала от радости, угощала милых друзей всем чем только могла. Принесла самых сочных фруктов и прохлаждающие напитки, и затем повела их к своим цветам и грядам.

Жуана и Энрика многое хотели сказать друг другу и вскоре предоставили детей самим себе. Сестра пустынника посетила могилу брата — ей так все понравилось, что она решилась остаться тут до позднего вечера. Таким образом, они избежали жары и смогли дольше побыть с Энрикой и ее дочерью. Этот дальний путь, как она справедливо говорила, был совершенно безопасен, так как почти никто по нему не ходил, а вооруженный Рамиро мог защитить ее. Он был довольно силен и мужествен, чтобы в случае нужды отразить неприятеля.

Между тем Мария и ее товарищ шли по лесу, беззаботно болтая. Она хотела ему показать каждое любимое местечко, и Рамиро принимал во всем такое живое участие, что обоим казалось, как будто они никогда не разлучались и все еще живут в развалинах Теба.

Дочь Энрики созналась Рамиро, что его мундир ей очень нравится, — он, со своей стороны, хотя ничего не сказал, но часто поглядывал на шедшую рядом с ним Марию, мысленно сравнивая ее с ангелами, окружающими престол Богоматери.

— Помнишь ли ты, Мария, — сказал он, с любовью поглядывая на нее, — как мы, бывало, никогда не играли вместе? Ты была постоянно занята цветами и пестрыми камешками, я же, напротив, всегда был буйным наездником, которому всякая стена служила боевой лошадью! Теперь все изменилось и мы дружно гуляем по лесу. Если бы те времена опять возвратились, я думаю, мы были бы чаще вместе и более бы дорожили друг другом!

— Ты прав, Рамиро, время игр с камешками, с цветами и каменной стеной вместо лошади миновало. Я нашла мою дорогую мать, с которой то работаю, то прогуливаюсь по лесу. Твое желание тоже исполнилось — ты учишься владеть оружием и конем! Потом ты выйдешь в свет или отправишься на войну, а я скромно останусь в этой хижине. Теперь ты посещаешь нас, а потом ты и не вспомнишь о нас!

— Нет, Мария, когда я буду настоящим офицером и буду состоять в полку, то у меня будет больше времени и свободы, нежели теперь, — я буду приезжать к тебе верхом.

— О, это было бы так хорошо, мне очень хочется увидать тебя на лошади! К твоему приезду я уберу хижину цветами, и когда ты к нам подскачешь, то стану радостно приветствовать тебя. Ты, верно, позволишь мне тогда сесть на твою лошадь, на ту самую, на которой ты сам всегда ездишь, возьмешь ее под уздцы и поведешь — о, как будет тогда весело! — воскликнула Мария и радостно подпрыгнула при мысли об этих удовольствиях.

— Моя лошадь так смирна и тиха, что мне нечего ее вести под уздцы, особенно когда ты будешь на ней сидеть. Поверь мне, она все понимает. Когда она увидит, что я тебя весело обнимаю и ласкаю, она возгордится правом носить тебя!

— О, мой милый, добрый Рамиро, это будет превосходно! Устрой это как можно скорее и приезжай к нам офицером.

— До тех пор пройдет несколько лет, но они скоро пролетят, а пока я буду навещать вас, как сегодня с матерью Жуаной или Фрацко. Мой добрый дядя, верно, не воспротивится этому.

— Твой дядя, кто такой твой дядя? — спросила Мария.

— Дон Олоцага, знатный дон, которого я очень люблю.

— О, если ты его любишь и он позволит тебе навещать нас, то, хотя я его знаю только по имени, тоже буду любить его!

Под деревьями начало смеркаться. Тень по дороге к Меруецкому монастырю становилась все глубже и шире.

Мария ничего не боялась, ведь с ней был Рамиро! Кто мог напасть на них? У него был кинжал и такой блестящий мундир! Идя по дороге, Рамиро держал Марию за руку и говорил с такой любовью и чистосердечием, что она не заметила, как ночная мгла все более и более окутывала лес. В блаженной невинности Мария радостно шла со своим милым товарищем. Рамиро тоже был погружен в планы о будущем, строил воздушные замки, в которых на первом плане и подобно доброй фее всегда появлялась Мария, и увлеченный своими мечтами не слыхал и не видал, как вдруг между деревьями и кустарниками как-то странно зашелестело и черная тень медленно и осторожно поднялась из чащи; разговаривая и смеясь, шли они далее, а за ними кралась согнутая, мрачная фигура врага, о присутствии которого они и не подозревали.

Бесшумно и ловко проскользнул он между кустарниками, жадно следя за уходящими. Он еще недостаточно слышал и видел, ему хотелось убедиться в том, что эта двенадцатилетняя девочка действительно дочь Энрики. Крадучись между деревьями, он увидал, как они свернули в сторону, и направился за ними через чащу. Ему нужно было перейти поляну, где было светлее чем в лесу. Кто же был этот призрачный спутник?

Монах, закутанный в свою темную рясу, так низко надвинул капюшон на глаза, что лицо его почти невозможно было разглядеть, но его торчащая рыжая борода, дико блестящие глаза и бледность щек свидетельствовали о его отвратительной страсти.

С того вечера, когда Жозэ, по особенно счастливому для него случаю, вдруг встретил потерянных из виду Энрику и ее ребенка, он несколько раз, по целым ночам, подстерегал и искал их неподалеку от дороги, но до этого дня он не мог найти отдаленной и спрятанной хижины пустынника. Сегодня же, следуя за Марией, он все узнает. Его адское желание еще усилилось при виде Марии, так как дочь Энрики, некогда отвергшей его любовь, выросла и развилась.

Его желания только более усилились от препятствий, возникших в пещере, когда он в исступлении прижимал к своим холодным и бледным губам давно желанную жертву. Теперь он торопился через поляну, скрываясь от глаз прекрасной девушки.

В это время Мария услыхала шорох сухих листьев от шагов таинственного привидения, испуганно озираясь кругом, она крепче стиснула руку Рамиро. Они оба остановились.

— Ты ни чего не слышишь? — спросила она.

— Мне показалось, что туда проскользнул какой-то зверь. Не беспокойся, Мария, пойдем скорей, Жуана, верно, уже торопится домой.

— Это очень грустно, Рамиро, так грустно, что мне даже совсем не хочется возвращаться домой. Меня так страшит мысль, что ты должен оставить нас!

— Я скоро опять приду в ваш прекрасный лес погулять с тобой и поговорить о будущем! — обещал ей красивый юноша. — Не будь так печальна, Мария! С тобой останется твоя мать. Посмотри, моя участь тяжелее твоей, мой отец и мать умерли, на всей земле остались у меня только ты и дядя Олоцага, да Жуана и Фрацко.

— Я уже теперь радуюсь твоему возвращению! — искренне и ласково сказала дочь Энрики.

Поспешно шли они лесом к отдаленной хижине; подобно кошке, неслышно и ловко, крался за ними и монах. Обогнав их и спрятавшись в кусты, он дал им пройти мимо себя и тут окончательно убедился в справедливости своих догадок. Раб низкой страсти, он сгорал от сладострастия при одной мысли о невинном ребенке.

Что за восторг его развращенной душе! Ему предоставлялась возможность выместить свой гнев на матери и ее ребенке, при этой мысли кровь бросилась ему в голову и в глазах потемнело. В лихорадочном нетерпении, потирая свои влажные и холодные руки, следил он за Марией и Рамиро, но так, чтобы не быть замеченным и чтобы жертва не могла уйти от него.

Энрика и Жуана с беспокойством ожидали детей и очень обрадовались, увидев их. Старая Непардо, уже начинавшая беспокоиться о Марии, убедившись что ребенок цел и невредим, опять улеглась в постель. Аццо сидел на пороге своей низкой хижины, которая была спрятана под нависшими ветвями старых деревьев.

Энрика попробовала уговорить Жуану провести ночь в хижине — она с каждым разом все более и более привязывалась к сестре отшельника, но Жуана отказалась, так как Рамиро должен был ехать на следующий день в корпус.

Энрика более не настаивала, и все грустно простились друг с другом. Энрика и Жуана поцеловались от всей души, даже старая больная Непардо приподнялась и на прощанье протянула руку уходящим. Энрика простилась с милым Рамиро, а Мария с любовью целовала и прижималась к груди старой матери Жуаны.

Дети начали прощаться, они по внутреннему влечению, как родные, поцеловались и обняли друг друга — все это было так невинно и просто, что добрая Жуана, вспомнив прошлое, утерла слезу, непрошенно навернувшуюся на глазах. Она еще раз благословила Марию.

— Мы проводим вас до холма, — сказала Энрика.

— Отлично! — обрадованно подхватили дети.

Дружно вышли они из хижины и направились к отдаленному бугорку. Аццо следил глазами за удаляющимися, когда ему показалось, что между деревьями за ними промелькнула черная тень.

Цыган приподнялся — неужели темнота обманула его всегда верный взгляд? Но это невозможно, он так привык к окружающей темноте; что может различить каждое деревцо и ясно видит уходящих гостей. Он неподвижно остался в своей засаде и с напряженным вниманием стал смотреть в ту сторону, где ему показалась темная фигура.

Но ничто не шевелилось, все было тихо и спокойно.

Тем не менее Аццо вспомнил слова Энрики, что они недавно видели монаха Жозэ на дальней дороге к Меруецкому монастырю. Когда Энрика и Мария, простившись со своими друзьями, воротились в хижину, Аццо решился остаться в своей засаде и сторожить убежище этих бедных женщин.

Энрика думала, что Аццо уже пошел спать в свою низкую хижину, а потому и не простилась с ним, — задумчиво и тихо вошла она в свою комнату.

Аццо слышал, как Энрика закрыла засовы и порадовался, что приделал замок к хижине. Старому Мартинецу нечего было запираться, но беззащитные женщины должны были ограждать себя от нежданного врага.

Месяц бросал свой бледный и туманный свет сквозь вершины деревьев на хижину и поляну. Его лучи, пробиваясь сквозь качающиеся деревья, дрожали и трепетали на зеленом мху, местами освещая темную поляну.

В этом бледном свете хижина стояла так мирно и таинственно, что казалось, будто несчастье не могло постигнуть ее. Ветхая и грубо сколоченная, почерневшая от времени и непогоды, она странно противоречила всей окружающей природе.

Аццо стоял у входа своей невидимой, заросшей зеленью хижины. Он так притаился за деревьями, что никто не мог заметить его, сам же, напротив, мог видеть все, что происходило вокруг. Затаив дыхание, глядел Аццо вдаль, ветерок чуть слышно шелестел, глубокая тишина царствовала в Меруецком лесу.

Вдруг Аццо увидел, что какая-то черная тень, скорчившись, осторожно подкрадывалась к хижине.

С сильно бьющимся сердцем следил он за призраком. У него перехватило дух — он узнал таинственную фигуру. Жозэ, крадучись и оглядываясь по сторонам, вышел из тени деревьев и остановился на поляне. Луна освещала его осунувшееся злое лицо. Постояв с минуту и видя, что все спокойно, он неслышными шагами подошел к двери, нагнулся и приложил ухо к щелке.

Он хотел убедиться, спят ли его жертвы, он уже мысленно представлял себе их положение и соблазнительную наружность — глаза его заблистали еще большей алчностью, он уже видел себя обладателем этих бедных, давно преследуемых им женщин, и весь дрожал от волнения и нетерпения.

В Аццо с прежней силой проснулась вся ненависть и злость, так долго кипевшая в нем к Жозэ и его сообщнице. Он вспомнил ночь, когда этот ненавистный монах велел притащить его в монастырь на улице Фобурго, вспомнил лживое показание, данное Жозэ инквизиторам. Уже несколько раз этот негодяй был в его власти, но какой-нибудь случай или неуместное сострадание всегда спасало ему жизнь.

Теперь он решился во что бы то ни стало спасти Энрику и избавить себя от злейшего врага. Мошенник сам попал в западню, из которой ему на этот раз не уйти живому. Мысль эта приводила Аццо в восторг. Его кулаки сжимались и сердце нетерпеливо билось.

Жозэ тихо и осторожно нажал дверь — он надеялся найти ее отворенной и неожиданно и поспешно подойти к постели своих жертв, глаза его горели, губы дрожали от волнения.

Слабая деревянная дверь не поддавалась его напору, следовательно, она замкнута. Это ему было крайне неприятно, так как, несмотря на всю свою ловкость, ему пришлось бы шуметь и этим разбудить спящих. Зато он был уверен в полном успехе, он надеялся, хоть в этот раз, без препятствий удовлетворить свою ужасную страсть.

Жозэ осторожно вытащил из-под рясы великолепный, крепкий и острый кинжал; просунув его между дверью и стеной, он мог теперь легко проникнуть в хижину.

В то самое время, когда монах, нагнувшись, просовывал в щель гладкое острие кинжала, Аццо, как дикий и кровожадный зверь, набросился на него.

Бесшумно и не говоря ни слова, прежде чем Жозэ мог услыхать его и обернуться, цыган схватил его и начал борьбу не на жизнь, а на смерть. Наконец-то настала для Аццо давно желанная минута мщения!

Монах застонал от неожиданного нападения, которого он никак не предвидел — он задыхался в железных объятиях цыгана, навалившегося ему на грудь. Он рассвирепел, попробовал выдернуть кинжал из щели двери и дико вскрикнул, узнав пылавшее мщением лицо Аццо.

— А! Это ты, беглый цыган! — задыхаясь простонал он. — Кто-нибудь из нас двух должен отправиться к черту, чтобы другой мог, наконец, успокоиться!

— Я поклялся извести тебя и нечестивую Аю! — вскричал Аццо, напирая на Жозэ. У него не было никакого оружия, но на этот раз его смертельному врагу все-таки не уйти от него! Он оттащил его от двери, чтобы не дать ему возможности выхватить кинжал, и, собрав все свои силы, бросил его со всего размаха на близ стоявшее дерево. Жозэ ударился о сосновый твердый ствол и без чувств упал навзничь.

В это время дверь хижины отворилась и Энрика, проснувшись от непонятного ей шума, бледная и испуганная, появилась на пороге — она все поняла!

С неистовым бешенством схватил Аццо упавший кинжал. Энрика видела, как Аццо спешил с ним к дереву, к смертельно раненному Жозэ, чтобы сразу покончить с ним. Она закрыла лицо руками и страшно закричала. Ее пронзительный крик пронесся по всему лесу. Аццо оглянулся на Энрику и на минуту остановился.

— Что вы делаете, сжальтесь, что случилось? — в ужасе закричала она.

— Черная тень, преследующая вас и вашего ребенка, явившаяся вам в лесу и сегодня подошедшая к вашей хижине.

— Жозэ! — простонала Энрика.

— Да, Жозэ. Я должен отделаться от него. Воротитесь в дом и закройте за собой дверь, вам не следует видеть того, что сейчас произойдет! — воскликнул Аццо.

Энрика испугалась, взглянув на дикое выражение его лица.

— Он в беспамятстве, на пятнайте ваших рук в его крови! — испуганно просила мать Марии, подходя к цыгану и взяв его за руку.

Между тем живучая натура Жозэ взяла свое, хотя он от удара лишился чувств и получил рану в голову, из которой струилась кровь, все же он быстро поднялся и стремглав побежал в лес.

Аццо вырвался из рук Энрики и с обнаженным кинжалом побежал за убегающим мошенником. Они оба быстро бежали по темному лесу. Жозэ знал, что если цыган настигнет его, то он погибнет, Аццо же сознавал, что Энрике, ее ребенку, Марии Непардо и ему самому плохо придется, если монаху удастся убежать. Поднимаясь на холм, за которым простиралась равнина, Жозэ споткнулся, но как кошка ловко удержал равновесие и снова помчался в густой лес.

Сухие листья и гладкие иглы пин задерживали Аццо, но вдруг он упал на том самом месте, которое Жозэ удалось миновать, он так неосторожно задел за торчащие корни, что с трудом мог подняться на ноги, между тем расстояние увеличилось и с трудом поднявшийся преследователь должен был сознаться, что он не в состоянии догнать негодяя. В сильном бешенстве и досаде он бросил в удаляющегося Жозэ кинжалом, пролетевшим над его головой. Жозэ даже не остановился, чтобы поднять оружие, и с удвоенной быстротой продолжал бежать по направлению к холму. Он смутно чувствовал, что ноги его двигались только механически, что кровь льется из раны и разливается по лицу и глазам — еще несколько минут и он должен упасть!

Аццо яростно вскрикнул, увидев, что от сильного волнения его всегда верный удар не попал в противника, его поврежденная нога отказывалась служить, и он с проклятием упал на траву, видя, что должен оставить преследование. Увидев кровавый след, он утешился тем, что Жозэ, получив такую рану, не дотащится до дороги на Фобурго и упадет в степи, которая так безлюдна, что никто ему не подаст помощи.

По прошествии нескольких часов потащился он обратно к хижине, Энрика и Мария звали его из чащи.

Предполо ж ение Аццо сбылось, Жозэ в самом деле упал в пустынной долине, рана его была опаснее и глубже, чем можно было предполагать по первому впечатлению.

 


Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 54 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ОТШЕЛЬНИК | ПРИЗНАНИЕ | БУКЕТ ИЗ РОЗ | КИНЖАЛ МОНАХА | ДОН РАМИРО | БЕГСТВО МЕРИНО | БЕЗГЛАСНАЯ ЖЕРТВА ПАЛАЧА | КЛАДБИЩЕ ЦЕРКВИ СВЯТОГО АНТИОХА | ЭНРИКА И ЕЕ РЕБЕНОК | ПОХОРОННЫЙ КОЛОКОЛ |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
ПРИДВОРНАЯ ОХОТА| ОБЛИЧЕННЫЙ

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.033 сек.)