Серрано в первом сражении

— Хвала Пресвятой Деве, что мы с тобой остались целы и невредимы после адской погони! — воскликнул Олоцага и радостная улыбка осветила его тонкое аристократическое лицо. — Однако на что ты похож? Что с тобой сделалось? Ты весь в саже, плащ твой местами обгорел, а лицо так закоптело, что почти не узнаваемо…

— Я приехал из настоящего ада! — отвечал Серрано немного хриплым голосом, крепко пожимая руку своего друга. — А все-таки Жозэ от меня ускользнул, вместе с Энрикой, теперь он потерял всякое право на мое сострадание, и с этого дня не брат мне больше! По всей вероятности, он приехал в Сьерру-де-Сейос с час тому назад, след его доходил до подошвы скал.

Олоцага рассказал свое приключение со шпионом.

— Так постараемся добраться до ущелья, я должен поймать этого разбойника, даже если бы пришлось гнаться за ним по ту сторону Сьерры до самого моря! Я четыре раза, именем королевы, переменил лошадей у поселян и уже почти совсем настиг его, как вдруг он убил одного солдата, отнял у него свежую, хорошую лошадь и ускакал вперед. Он воспользовался этим, чтоб зажечь полуразвалившуюся таможню, через которую идет дорога в Бургос. По обе стороны дороги лежит, как тебе известно, неизмеримое болото, следовательно, мне надобно было скакать под горящие своды таможни, чтоб не делать объезда более восьми миль.

— Мерзавец, — сказал Олоцага, — и ты поехал через огонь?

— Лошадь моя сначала испугалась пламени, и мне сделалось жутко, когда я увидел, что вокруг всего свода трещал огонь, но я хорошенько дал почувствовать шпоры лошади, и она бешено понесла меня в таможню, едва видную сквозь дым и пламя. Я нагнулся, закрыл глаза и рот и поручил свою жизнь Пресвятой Деве! На одну минуту я почувствовал такой жар и дым вокруг себя, что чуть не задохнулся, но при мысли, что могу сгореть заживо, я пришпорил лошадь и был спасен! Мое платье загорелось, но я замял искры. У лошади сгорели хвост и грива, мои волосы и борода тоже пострадали. Позади меня рухнули бревна таможни, так что задержись я еще минуту, и они своей пылающей массой задавили бы меня. Я поскорее поехал дальше по следам и наконец достиг гор, где был обрадован встречей с тобой. Теперь поспешим. Прима ждать не будем!

Оба дворянина королевской гвардии быстро пошли по узкой тропинке, слабо освещенной луной, к ущелью Сьерры-де-Сейос, в котором они надеялись настичь Жозэ.

Вдруг Олоцага, шедший впереди, остановился. Тропинка пересекалась трещиной, которая в верхней своей части была невелика, но потом расширялась в ужасную пропасть, выступы скал были всего в двух футах расстояния, так что без труда можно было перескочить с одного на другой. Олоцага, не долго думая, прыгнул, Серрано за ним. Они вскрикнули: под ногами Франциско покачнулся выступ скалы, висевший над пропастью. Не теряя присутствия духа, он, падая, ухватился за кустарник. Обломок скалы с грохотом покатился в бездну, и Серрано повис в воздухе, судорожно цепляясь руками за камни и корни.

Это была минута такой страшной опасности, что Олоцага побледнел. Он лег на твердую землю, и, собрав все силы, помог своему другу выкарабкаться.

Они оглянулись на широкую расщелину, лежавшую позади их.

— Пойдем скорее, — советовал Олоцага, — чтоб добраться до ущелья, там безопаснее. Чу! Что это такое?.. Как будто человеческий голос!

Серрано прислушался. Действительно, от начала тропинки, по которой они только что взобрались, вторично донесся до них какой-то глухой крик.

— Неужели это Жозэ, — прошептал встревоженный Серрано, — может быть, он идет по опасной дороге, на краю пропасти и тащит за собой Энрику?

Грудь Серрано высоко вздымалась. Олоцага посмотрел на ту часть тропинки, которая была отделена от них расщелиной. Кто мог идти за ними, кто мог окликать их?

— Серрано! Олоцага! — послышалось уже совсем явственно. — Отвечайте! Вы на опасной дороге!

— Боже мой! Да это Прим! Это он зовет нас!

— Прим! — отозвались они.

Через несколько минут Прим, встревоженный и полумертвый от бега, показался на той стороне трещины.

— Куда вы идете, вы погибли! Мерзавцы нарочно заманили вас на непроходимую дорогу к ущелью. Перед вами, да и позади вас открытая бездна!

Серрано и Олоцага в ужасе переглянулись. Если бы Прим подоспел часом раньше, они не были бы в такой ужасной опасности.

— Идите назад, во что бы то ни стало! К ущелью, ведет теперь только одна дорога, мимо деревни Сейос, и по ней сейчас пробирается Жозэ к своему аванпосту. Ради всех святых, спешите! Он уже сзывает карлистов, лагерь их тут же за ущельем, и хочет перерезать нам единственный путь. Тогда нам останется или спрыгнуть сюда в пропасть, или наткнуться на их штыки. Карлистов пятьдесят человек, я видел их лагерь вон с того возвышения!

— Делать нечего, Серрано, — серьезно сказал Олоцага, пожимая руку своего друга, как будто прощаясь с ним на всякий случай, — придется немедленно перепрыгнуть назад, через трещину. Удачный скачок — и мы спасены!

— На волосок ошибемся и… — Серрано не договорил.

— Не смотри вниз и не раздумывай, мой юный друг! Выход только один! — сказал Олоцага с тем спокойствием, которое в минуту опасности всегда оказывало на Франциско благотворное влияние.

— Решайтесь же, уж ночь проходит! — воскликнул Прим.

— Я сейчас! — сказал Серрано и отступил несколько шагов назад, чтобы разбежаться, взлетел над пропастью и упал в объятия Прима!

— Превосходно! Об Олоцаге я не так беспокоюсь: он легче тебя. Уж он приготавливается… Ах, смотри, вот прыгает-то! Хвала Пресвятой Марии! У меня еще волосы дыбом стоят на голове! Идите скорее за мной, я вас выведу на дорогу!

Серрано и Олоцага поспешно шли за своим другом, не имея времени даже поблагодарить его за то, что он их спас. Если б они остались на тропинке, откуда не было никакого выхода, они неизбежно попались бы в руки карлистов, которых вел к ним Жозэ.

Все трое чувствовали себя спокойными и в безопасности с тех пор, как были вместе. Это придало им новые силы.

Вскоре тропинка осталась позади, и они пошли вдоль склона горы, неся за плечами заряженные ружья. Они молчали и торопливо шли к деревни Сейос. Прим чувствовал себя окрыленным — теперь эта ночь была для него праздником. Он шел впереди, а за ним Серрано и Олоцага.

Вскоре они увидели группу низеньких хижин, живописно разбросанных в большой лощине горного хребта и, не заворачивая в деревню, пошли вверх по дороге, ведшей в горы.

— Прежде чем повернуть в ущелье, — сказал вполголоса Прим, — я хотел бы узнать, не ведет ли на нас этот Жозэ карлистов. Только осторожнее, господа, чтоб нас не заметили!

Все трое молча взошли на возвышение, лежавшее под проходом через Сьерры-де-Сейос. Когда голова Прима поднялась выше вершины, он сделал знак своим друзьям, чтобы они не шли дальше.

Серрано и Олоцага взглянули оттуда на окрестности и чуть не вскрикнули от удивления, но Прим, предвидя это, дал им знак молчать. Как раз перед ними между подножием гор и обширным сосновым лесом было раскинуто шесть палаток. Скоро они могли различить внизу людей, а Серрано даже показалось, что он узнал Жозэ, суетливо бегавшего от одной палатки к другой. Вдруг послышался сигнал к выступлению.

Карлисты в своих синих сюртуках, доходивших до колен, опоясанные ремнями, за которыми торчали охотничьи ножи, образовали колонну. Это аванпост, состоял он из пятидесяти человек вместе с несколькими офицерами, которых легко можно было узнать по их султанам, развевавшимся на низеньких касках.

При свете занимавшейся зари, они ясно различили Жозэ, так как он был не в военном платье, а все в том же черном полуплаще. Он оживленно говорил с офицерами, сидевшими, как и он, на лошади, пока солдаты готовились к выступлению.

— Это они идут ловить нас, жестоко ошибутся, подлецы! — шепотом сказал Прим. — Но должно быть, хорошего же они о нас мнения, что целым аванпостом собрались на нас троих! Смотрите не прозевайте, господа! Как только колонна подойдет сюда, к ущелью, застрелим лошадей из-под офицеров, тогда мы можем быть уверены, что они не приведут других к себе на помощь!

— Значит, ты намереваешься завязать с ними открытую битву? — спросил Олоцага, невольно посмотрев на Прима, на Серрано и на себя, как будто хотел сказать — нас трое против пятидесяти.

— Не воображаешь ли ты, что они добровольно выдадут тебе этого Жозэ и похищенную Энрику? Или ты хочешь ни с чем вернуться назад после нашей погони? Дон Салюстиан Олоцага, капитан королевской гвардии, опять ты изволишь колебаться?

— Мне только кажется, что смельчакам не всегда счастливится, Прим, — вполголоса отвечал Олоцага, — и что этот Жозэ прикажет нас расстрелять, если мы попадемся ему в руки!

— Возвращение так же опасно, как и открытая борьба! У нас превосходная позиция, и во всяком случае лучше быть здесь, чем там, между скалами, где негде повернуться. Готовьтесь! — скомандовал Прим. — Палите!

Все три выстрела раздались как один, и внизу результат показал, что три дворянина королевской гвардии были отличные стрелки. Лошади Жозэ и других двух офицеров бешено встали на дыбы и затем упали. Каждую из них пуля метко ударила в голову.

Крики бешенства раздались между смущенными карлистами, даже не знавшими в первую минуту, откуда было совершено на них внезапное нападение. Потом Жозэ, на бледное лицо которого, окруженное рыжей бородой, падал первый дневной луч, указал им на ту вершину, где стояли три друга, кладя пистолеты перед собой и заряжая ружья.

Залп выстрелов раздался им в ответ, пули со свистом пролетели над их головами.

— Такой великолепной позиции у меня еще в жизни никогда не было, господа! — с довольной улыбкой сказал Прим и опустил курок. Его выстрел уложил на месте одного из неприятелей. Серрано и Олоцага также прицелились в колонну. Офицеры совещались с Жозэ.

С удивительным спокойствием и распорядительностью Прим зарядил снова, выстрелил, опять зарядил и все это шло у него равномерно, как часовой механизм. Пули карлистов грозно свистели вокруг него, но он не обращал на это внимания. Он стоял так хладнокровно, как будто все заряды неприятелей не могли ему ничего сделать, и с железной стойкостью наблюдал, чтобы ни один его выстрел не пропал даром.

Вдруг Серрано заметил, что один из офицеров и несколько солдат отделились и галопом понеслись к ущелью, чтобы со стороны деревни напасть с тыла на королевских стрелков. Другая часть под предводительством Жозэ, притаилась у подножия отвесной скалы, чтобы оттуда стрелять по головам, высовывавшимся из-за вершины. Остальные же с другим офицером также поехали к ущелью, быть может, намереваясь атаковать их с такого места, которое было знакомо только карлистам.

Прим тотчас же смекнул все и увидел, что теперь их положение становится опаснее. Одиннадцать человек было убито у скалы, стало быть, каждый отряд состоял из тринадцати человек.

Олоцага дотронулся до плеча Серрано и указал ему на дорогу, ведущую к ним вверх, по которой они перед этим шли сюда и где теперь каждую минуту могли показаться противники.

Прим положил свое ружье на край обрыва и выстрелил вниз, в неприятелей, которые стерегли, чтобы высунулась хоть одна часть его тела. На его выстрел они ответили восемью зарядами, надеясь попасть в него, но Прим был неуязвим, как он иногда в шутку рассказывал про себя, и так твердо в это верил, что бездумно подставлял свою голову под неприятельский огонь. И действительно, странное дело, пули попадали в его шляпу, свистели вокруг него, но ни одна не задела его, может быть, именно потому, что он был так хладнокровен и бесстрашен.

Вдруг позади него раздались выстрелы, которые Олоцага и Серрано направили на приближавшееся к ним отделение, только что появившееся из-за гор. Серрано был так взволнован и разгорячен, что не попал ни в одного из неприятелей. Олоцага со своим спокойствием и хладнокровием увидел, что один из карлистов упал, другие же бросились к ним вверх по дороге.

— Ты только будь спокойнее, как можно спокойнее, Серрано, — сказал Олоцага своему пылкому товарищу, — ничего, ты ведь в первый раз в бою! Пускай они подойдут к нам поближе, тогда каждый из нас выберет себе, в кого стрелять! А, вот и мы получили подарок!

Карлисты послали первый залп на трех друзей. Прим заметил, что позиция их была уже далеко не так выгодна. Серрано обернулся и прицелился в наступавших.

— Вот молодец, теперь ты мне уже больше нравишься, — сказал ему Прим, — главное, побольше хладнокровия, это самое важное в такой обстановке, в которой мы имеем удовольствие находиться. — Ах! Чуть-чуть было не в меня! Смотри — под самой рукой разорвало плащ! Погоди, мерзавец, я тебе отплачу, слишком метко стреляешь!

Он прицелился, и действительно искусный стрелок в ту же минуту упал назад, ударив себя в грудь.

Хотя у карлистов оставалось только шесть человек, их все-таки было вдвое больше, и поэтому они бодро наступали.

— Отлично дерутся, черт возьми! — сказал Прим. — К ним сию минуту идет на помощь другой отряд. Вон выступает из деревни! Ну, Олоцага, теперь-то пришло время продать свою жизнь подороже — выстрелы затрещали с обеих сторон.

Трое друзей стояли далеко друг от друга, карлисты же составляли сплошную цепь и громко закричали от радости, когда увидели, что подкрепление подходило ближе. Прим начал теперь быстро стрелять, так что пот выступил у него на лице от усилия. Серрано старался не отставать от него, и его выстрелы также положили на месте многих из наступавших. Олоцага едва поспевал за ним и удивлялся ему. Пули засвистели вдруг еще сильнее: новый отряд послал им свой первый залп.

Прим, имея возле себя таких помощников, еще не отчаивался. Воздух был наполнен дымом и мешал прицеливаться.

Вдруг Серрано пошатнулся.

— Что случилось? — в сильном испуге воскликнул Олоцага. — Ты ранен?

— Ничего, будьте по-прежнему спокойны! — с улыбкой отвечал Серрано, хотя чувствовал боль в груди, — вам некогда осматривать меня!

Вне себя от бешенства стрелял Прим в наступавших. Вдруг у него сбоку, там где обрыв менее отвесно опускался к деревне, послышался крик.

— Вперед, гей, люди! Поймаем трех измученных приверженцев королевы!

Это был голос Жозэ, напавшего на них с фланга.

Прим заскрежетал зубами, гибель их была неизбежна. Позади зияла бездна, впереди — направленные на них неприятельские ружья. Но одна и та же мысль воодушевляла всех троих: они хотели показать наступавшим со всех сторон карлистам, как встречают смерть офицеры королевской гвардии.

Жозэ добрался до вершины горы и, окруженный своими солдатами, остановился на минуту в нерешительности. Он встретился лицом к лицу со своим братом, которого ненавидел с малолетства. Теперь, наконец, он был у цели и мог удовлетворить свою жажду крови. Злобная улыбка передернула его губы, когда он обдумывал, что ему сделать, убить ли ненавистного наповал своим ружьем или взять его в плен живого, чтобы отомстить ему, как только вздумается! Умертвить надо было Франциско в любом случае, тогда не только Энрика достанется ему, но еще и огромное наследство без раздела!

Франциско с гневом и презрением посмотрел на торжествующего злодея, спрятавшего, по его мнению, Энрику. Он уже было бросился на Жозэ, чтобы задушить его своими руками, совершенно забыв про пули неприятелей. Голос Прима удержал его.

— Ни с места, Франциско, будем биться здесь, будем защищаться все вместе!

— Мы погибнем наверное, друг Прим, простимся! — отвечал Серрано.

— Нам некогда! Живее, вот так, палите, чтоб мерзавцы, по крайней мере, взбесились и разом убили нас! — воскликнул Прим, снова стреляя с непоколебимым хладнокровием.

Карлисты наступали на них с обеих сторон, и королевские офицеры уже видели явную смерть перед собой. Глаза Жозэ горели торжеством победы. Вдруг, на дороге к полю сражения, огибая деревню возле обрыва показались два всадника. Они ехали по дороге в Мадрид из Сантандерской гавани, лежавшей в шести милях от Сейоса, и, услышав выстрелы, свернули в сторону, чтобы посмотреть, кто участвовал в сражении. Один из двух всадников был, по обыкновению испанских грандов, в высокой остроконечной шляпе, украшенной большим белоснежным пером морской птицы. С плеч ниспадал фиолетовый бархатный плащ, покрывавший богато вышитый и увешанный орденами сюртук. Штаны у колен были завязаны лентами также фиолетового цвета.

Всадник был громадного роста и необыкновенно крепкого сложения. Вся его массивная фигура, восседавшая на коне, дышала силой и внушала невольный страх. Полное загорелое лицо, обрамленное черной бородой, было в высшей степени добродушно, а темные глаза приветливо смотрели из-под густых бровей.

Еще колоссальнее был другой всадник, по-видимому, слуга первого. Коричневый плащ, накинутый на его мощные плечи, должно быть, дал ему надеть ночью его господин. Ноги его геркулесовой фигуры были обнажены, так что можно было беспрепятственно подивиться на его крепкие мускулы. Его рост был выше шести футов. Черное лицо его лоснилось, резко выделяя блестящие белки больших глаз. Низкий лоб, сплюснутый нос и вывернутые губы, из-под которых сверкали белые зубы, довершали его наружность. В седле у него, как и у его господина, торчали два заряженных пистолета. Обогнув гору по направлению к полю битвы, они заметили сражавшихся.

— О масса, неприятно смотреть, когда тридцать нападают на троих! — сказал он немного ломаным испанским языком.

— Да еще вдобавок тридцать карлистов на трех королевских, Гектор! — ответил его господин звучным голосом, в котором слышалась досада, и поскакал вверх по горе. Его шляпа с пером показалась над выступом.

— Святая Божья Матерь, ведь это Топете, корабельный капитан королевы! — воскликнул Прим, на которого в эту минуту наступали карлисты. — Я это вижу по белому перу! Ободритесь, друзья мои, Топете и его негр спешат к нам на помощь!

Карлисты, уверенные в победе, схватили свои ружья, чтобы прикладами бить трех королевских офицеров и обессилить их, не убивая совсем, так как думали, что, быть может, их полководец Кабрера еще извлечет пользу из живых. Вдруг за их спиной раздались выстрелы. Двое из них, раненые, с криком упали на землю. Не успели они оглянуться назад, как опять грянули выстрелы, ранившие двух карлистов, только что перед тем в восторге встречавших победу.

Три дворянина выиграли таким образом время, зарядили ружья и снова стали стрелять. Лицо Прима сияло, Олоцага улыбался. Серрано вдруг заметил, что люди Жозэ отступают.

— Белое перо, слава Богу! — воскликнул Прим и по-прежнему начал заряжать и стрелять в изумленных карлистов. — Пощадите офицеров и рыжего Жозэ, что вон там! Теперь счастье перешло на нашу сторону, мы возьмем их в плен живыми!

Франциско с удовольствием посмотрел на двух могучих людей, так кстати подоспевших к ним на помощь в минуту высшей опасности и бывших, по-видимому, превосходными стрелками. Ни одну пулю не посылали они даром в отступавших неприятелей.

Жозэ, скрежеща зубами, окинул взором своих солдат, совершенно побитых, и убедился, что успех на этот раз, уже почти принадлежавший ему, опять ускользнул у него из рук. Рассчитывать на упавших духом карлистов было нечего. Они сознавали теперь, что им угрожает опасность с двух сторон, и падали один за другим, хотя еще оборонялись против новых неприятелей, в страшном смятении. Себя он думал спасти во что бы то ни стало, хоть бы все другие пали до последнего человека. Какое ему было дело до того, что он привел их на погибель? Но он еще раз хотел выстрелить в ненавистного Франциско. Если бы выстрел ему удался, он доставил бы себе несказанное счастье, которого давно добивался.

Топете и его негр попробовали не отставать в стрельбе от Прима, но, вероятно, они не были так неуязвимы, как он, потому что сначала была убита защищавшимися карлистами лошадь Гектора, а потом и жеребец Топете.

В эту минуту Серрано заметил, что его брат прицелился в него. Он отскочил в сторону и бросился на негодяя, близко подошедшего к той дороге, по которой взобрались наверх его солдаты. Карлисты, тесно стоявшие один подле другого, обратились в бегство во весь дух, только оба офицера с немногими людьми еще держались.

Серрано сильной рукой схватил трусливого Жозэ, поволок назад и взглянул в его бледное, дрожащее лицо. Тот, между тем, украдкой ощупывал кинжал.

— Куда ты спрятал Энрику, подлец? — крикнул ему Франциско. — Сознайся или я пущу в тебя эту пулю, клянусь Святой Девой!

Вместо ответа Жозэ с кошачьей изворотливостью взмахнул кинжалом.

— Вот тебе ответ, ненавистный! — прошептал он. Но Франциско был готов к такому намерению Жозэ, схватил угрожавшую ему руку и с силой сжал ее.

— Теперь мы поквитаемся! — сказал Франциско серьезно. — Берегись, мерзавец, теперь я сочту своей обязанностью убить тебя! Но сперва ты должен мне сознаться, куда девал несчастную Энрику и мое дитя!

Жозэ еще раз искоса взглянул на позицию солдат. Он увидел, что большинство его людей плавали в крови, Другие обратились в бегство, а пули Топете и Прима догоняли их. Офицеры же намеревались сложить оружие: стало быть, ему не оставалось никакой надежды, он должен был примириться с мыслью, что попадет в плен.

— Скажи, злодей, где моя Энрика и ребенок? — повторил раздраженным тоном и с угрожающим жестом Франциско.

— Делать нечего, — сказал Жозэ, подавляя злобу, — я сведу тебя к ним!

— А где они спрятаны? Внизу, в палатках?

— Что ты, Боже сохрани, они в лесу, в пещере, по ту сторону гор, — сказал Жозэ с рассчитанным спокойствием и покорностью. В голове у него блеснул такой мошеннический план, что внутренне он задрожал от радости.

— В лесной пещере, у самого Мадрида, там, где я увидел тебя?

— Да, там, где ты стрелял в меня, — повторил Жозэ, нарочно делая ударение на этих словах, чтобы тронуть Франциско, доброе сердце которого было ему известно и на благородство которого он рассчитывал.

— Так тотчас веди нас туда, — сказал Франциско. Жозэ понял, что колебаться или отговариваться

в эту минуту было безумно: ружей пять или шесть прицелились бы в него, и он не ушел бы от верной смерти. Поэтому он рядом с братом отправился к тому месту, где находились два офицера под присмотром негра. Топете и Прим, по-видимому, давно знакомые, радостно обнялись.

— Белое перо с черным человеком опять появились как нельзя более кстати! — сказал Прим, невольно утирая слезу восторга. — А то, ей-Богу, я уже обдумывал свое завещание! Подите сюда, Олоцага и Серрано, познакомьтесь также и вы с добрым, славным капитаном Топете. Без него мы все трое или отправились бы на тот свет, или попали бы в плен к негодяю Кабрере! Обнимитесь, мы теперь истинные друзья! — воскликнул Прим, в то время как колоссальный Топете с приветливой улыбкой сильно пожимал нежную руку Олоцаги, а потом обнял юного Серрано, храбрость которого ему чрезвычайно понравилась.

— Истинные друзья, даже родные по крови, как я вижу! — сказал Топете, заметив на своем сюртуке крупные капли крови, в которой он запачкался, обнимая Серрано. — Вы ранены, мой юный друг?

— Он этого даже не заметил, — сказал Прим, — право, Франциско, ты совсем такой же, как я! Во время сражения я менее всего думаю о себе.

Серрано теперь только увидел, что пуля прошла сквозь его одежду и причинила ему ту резкую боль, которую он почувствовал, но не обратил внимания. Прим расстегнул ему простреленный сюртук. Оказалось, что пуля попала в большой топаз в золотой оправе, который он получил от королевы; камень разорвало с такой силой, что некоторые осколки врезались ему в грудь, но пуля уже потеряла свою мощь.

— Это перст Провидения, — серьезно сказал Олоцага, — поскорее осмотрим и прочистим рану!

Серрано изумился: амулет королевы спас ему жизнь. Если бы он не висел у него на груди, и пуля ударила бы в его грудь, он, быть может, теперь уже испустил дух.

— Странный случай, — пробормотал он, пока Прим мягкой, искусной рукой вынимал осколки и промывал рану водой, поспешно принесенной ему.

Прим и Топете, поручив негру караулить пленных, спустились в деревню, чтобы достать лошадей для возвращения в Мадрид. Долее оставаться здесь они не могли, иначе попались бы в руки Кабрере, которого мог привести один из убежавших карлистов. Топете рассказывал, что главное войско его находилось в пяти милях от них, у подошвы Сьерры и готовилось к отступлению.

Вскоре были приведены восемь лошадей. Серрано совершенно оправился от боли, и ничто не задерживало их в этом опасном месте.

— Мы просим вас, — сказал Олоцага, подъезжая к трем пленным и чрезвычайно вежливо указывая им на лошадей, — сопровождать нас и воздержаться от всякого покушения на бегство! Иначе мы будем вынуждены принять такие меры, которые не могут быть приятны ни для кого из нас! Будьте так добры, заручитесь мне в этом честным словом!

Оба офицера неприятельской армии исполнили просьбу, но Жозэ начал отговариваться:

— Вы забываете, милостивый государь, что мы насильно за вами едем, — сказал он Олоцаге, который только с презрением посмотрел на него, — и, следовательно, было бы неестественно не воспользоваться Удобным случаем для бегства.

В то время как Олоцага советовал негру, неподвижно стоявшему рядом, особенно тщательно присматривать за Жозэ, тот пробормотал:

— Что за важность в честном слове, бежать-то мы и сами не хотим; мы хотим отомстить вам и погубить вас.

Дата добавления: 2015-08-05