Простая история

Это очень простая история.

Банальная.

Таких, наверное, миллионы.

От Бори Наймана ушла жена…

Ну, казалось бы, – фигня какая.

Тем более, что Бориному жизнелюбию и жизненному положению мог позавидовать любой ведущий ток‑шоу: денег он имел, сколько хотел, да и внешностью Бог не обидел.

По крайней мере, девчонки молодые на него – широкоплечего сорокалетнего шатена с пышной гривой волос, тонкими чертами лица и холодными серыми глазами цвета осенней Балтики – вполне даже реагировали.

И он на них, кстати, тоже.

Ни одной юбки не пропускал.

А она – невысокая сухощавая мадам лет тридцати с изрядным хвостиком. Из всей внешности только и можно было выделить, что красивые, ухоженные руки с тонкими длинными пальцами, ярким, кричащим маникюром, крашеные волосы да яркие, выразительные, светло‑серые, ледяные до прозрачности глаза профессиональной стервы.

Чем она занималась – ума не приложу.

То ли театром.

То ли кино.

Впрочем, какая, в принципе, разница.

Если уж я, человек вынужденно светский, о ее выдающейся роли в современном искусстве ни на одной из тусовок ничего ни от кого никогда не слышал, кроме, разумеется, того вопиющего факта, она, «Катя, жена Бори Наймана, занимается, кажется, театром», то вы – тем более не обязаны.

А вот Боря…

Боря был в нашем небольшом уютном мирке человеком более чем известным. Его, можно даже так сказать – многие почти что любили.

Настолько, насколько вообще могут кого‑то любить в нашей среде.

Н‑да уж…

…Мы с ним познакомились, в общем‑то, случайно.

У него на фирме в который уже раз проворовалась очередная девица, заведовавшая отделом рекламы.

Вот он и – замучавшись, видимо, их нанимать, обучать и выгонять, – попросил знакомых порекомендовать «какое‑нибудь надежное рекламное агентство, с хозяином которого можно договориться, чтоб не платил моим сучкам откаты».

Агентство оказалось моим.

Договорились, что «сучкам» платить не буду.

И ему, извините, хорошо, и мне больше достанется.

Вот и познакомились…

А потом и затусовали вместе.

Ему понравилась наша компания веселых и вполне себе разнокалиберных подонков.

Байкеры.

Рейсеры.

Пара‑тройка мрачноватого вида ребят из серьезных фанатских «фирм».

Рекламщики.

Какие‑то полубезумного вида специалисты по пространственному и ландшафтному дизайну.

Прожженные и пропахшие цинизмом и табаком журналюги из «ящика».

Окончательно очумевшие от ежедневных финансовых игр брокеры и всякие прочие трейдеры.

Рок‑музыканты.

Владелец кошачьего питомника.

Один вроде как поэт, стихов которого, правда, никто и никогда не слышал.

Честно говоря – и не хотелось.

Пара‑тройка вполне себе долбанутых бывших физтеховцев.

Все, кстати, как на подбор, бывшие кандидаты и доктора наук, по нынешним паскудным временам срочно перековавшиеся в продавцов компьютерной техники и прочего программного контрафакта.

Словом – всякой твари по паре.

Только геев не было.

Не приживались.

Не наш стиль.

Зато девиц всегда вокруг нас крутилось – хоть отбавляй.

В основном, конечно, – студентки, модельки, актрисульки из столичных театров и прочие искательницы всевозможных приключений на свои хорошенькие задницы.

Надоедливые и нудные – изгонялись.

На их место тут же стройными рядами вписывались новые претендентки.

Благо, красивых девчонок в Москве, слава Богу, куда больше, чем в каком‑нибудь хваленом Париже.

Бывал я в этом Париже, и не раз, знаете ли.

Помойка и есть помойка.

Грязь.

Окурки горками на тротуарах, между кучками аппетитно пахнущего собачьего говна.

Парижане, понимаете ли, – очень любят собак.

Бумажные кульки.

Грязная, вонючая Сена.

Сплошной генетический мусор на улицах.

Будто ты не на родине Рембо, Бодлера и Луи Арагона, а в каком‑нибудь сраном Тунисе.

Парижанки?

Да, ухоженные.

Да, с хорошо прорисованными мордочками.

Но до наших им – как до небес.

Или, точнее, – до Пекина, если путешествовать до этого города строго в указанной в поговорке позиции.

А по‑другому – никак…

Кстати, справедливости ради, кое‑кто из девиц в нашей компании – приживался. А одна, самая язва, даже умудрилась стать почти непререкаемым авторитетом.

Ее, по‑моему, даже наши крутые футбольные хулиганы слегка побаивались.

Только это – уже совсем другая история…

Но и на этом фоне Боря умудрялся выделяться и постоянно оказываться в центре внимания.

Легко и свободно рассуждал обо всем на свете.

Смешно шутил.

Не задумываясь, сорил деньгами.

Не обидно и как‑то не пошло хлопал ладонью по затянутым в кожу и джинсу хорошеньким девичьим попкам.

Не отказывался и от запускаемого порой косячка.

А однажды даже умудрился вогнать в глубокий ступор ребят из известной рок‑группы: отобрав у одного из них гитару, выдал на ней такое, что бедный парень неожиданно для себя понял, что данным инструментом владеет на уровне пытающегося говорить по‑английски среднемосковского пэтэушника…

А еще Боря, единственный в нашем кругу, неизменно появлялся на всех вечеринках в хорошем костюме и галстуке.

И не потому, что этого требовал его социальный статус, – плевать он на него хотел. Просто ему так больше нравилось.

И плевать он хотел на то, что у нас это «не принято»…

В общем – жил человек в свое удовольствие, всем нравился, а если кому и не нравился, то самого Борю это – ну, нисколечко не волновало.

А потом от него ушла жена.

Никчемная, в принципе, барышня.

И Боря неожиданно – поплыл.

Даже нет, не так, не «поплыл».

Просто начал осыпаться.

Кусками.

Блоками.

Как осыпается слепленный ребятишками из мокрого песка и гальки красивый домик на каком‑нибудь крымском пляже.

Солнце палит, песок высыхает, домик осыпается.

Рушится.

Не сразу, но очень быстро…

…Сначала Боря запил.

Нет, не вглухую, не люто, как запивают время от времени мужики в русских деревнях.

И не истерично, с визгом, с ненавистью к миру, с неизбывной любовью и жалостью к себе, драгоценному, как любит уходить в запои не очень‑то, врать не буду, мною любимая столичная интеллигенция.

Нет.

Просто его ежедневная норма алкоголя неожиданно резко выросла.

До вполне себе умопомрачительных размеров.

Я бы, наверное, умер.

Но это – только сначала.

Потом на его всегда элегантных костюмах и галстуках стали появляться подозрительные сальные пятна, а в его обществе – подозрительно сальные девицы.

Потом он как‑то неожиданно обрюзг.

А потом у него начались проблемы на работе…

Удивительно, но наша, в общем‑то, отнюдь не сентиментальная компания не раз пыталась ему помочь.

Пытались найти мужику пару – одна из наших девчонок даже прожила у него пару недель.

Правда, без толку.

А я созвонился с его бывшей женой Катей.

Встретились.

– Почему? – спрашиваю я.

– Потому, – отвечает она.

И, подумав, добавила:

– Не твое дело.

А ведь и действительно, не мое, думаю.

Допила кофе – и ушла.

И зачем, спрашивается, приходила?

На меня, что ли, посмотреть?!

…Через некоторое время его устали «спасать» и просто прекратили звать в нашу компанию.

Потому как – бесполезно.

А вам самим интересно было бы видеть перед собой еще совсем недавно блестящего мужика, который не может связать двух слов еле ворочающимся языком?!

А если и связывает, то несет такую чушь, что становится тошно жить, и уши, просто как в самолете, закладывает?!

Я, правда, как‑то умудрился поймать момент, когда он был почти что в сознании, и попытался вытащить его на «серьезный разговор».

Так.

Напоследок.

Можно сказать – просто для очистки совести.

Мы сидели в одном из моих любимых ресторанчиков на Лубянке, в «Хардкоре», и пили хорошее красное вино – мне удалось убедить его отодвинуть в сторону тут же заказанную бутылку виски.

– Борь, – спрашиваю, – ты хоть понимаешь, что разваливаешься?

– Понимаю, – кивает.

– Ну, так зачем тогда?!

Он как‑то странно усмехнулся и неожиданно посмотрел на меня совершенно трезвыми и безжалостными глазами.

– Просто я ее люблю. Тебе этого не понять…

После чего его зрачки обрушились внутрь себя, и он начал безостановочно глушить виски стаканами.

А я – ушел.

Это было слишком тяжело и неправильно.

Да и не нужен я был ему тогда, по большому‑то счету…

…Потом он потерял бизнес.

Партнерам стало невмоготу удерживать от распада впадающего время от времени в ступор генерального директора.

Дата добавления: 2015-08-05