Хряк-самурай

Туда нас отвезли на грузовой машине вместе с бачками с помоями.
– Подсобное хозяйство – это где свиней растят, для питания, – объяснил нам по дороге Либерман, не отнимая от лица тряпку смоченную бензином, – К свиньям, на ферму, нас не пустят, а мы будем посильно охранять стрельбище и обеспечивать отдых генералам.
– Каким же образом? – поинтересовался Штык.
– Все очень просто, – объяснил коптер, – в субботу нам привезут свинью с фермы и генералов из города, вместе с батей.
– Свинку кушать? – заинтересовался Бомба.
– Свинью расстреляют, как Гитлера, из пулемета, если попадут, конечно, – ответил Гера и утратил сознание до пункта назначения.
По приезду на место, мы прежде всего огляделись. Нам очень понравилось. С одной стороны стрельбища простиралась бескрайняя долина, кое-где покрытая низким кустарником, с другой стороны находилось городское кладбище, вдали за ним мерцал желтыми огнями город Икс. Жить предполагалось в вагончике.
– А кормят здесь как? – спросил у коптера Бомба.
– Никак, – невозмутимо откликнулся он, направляясь к вагончику, – Сухари и вода. Это армия, молодежь!
– Вот те на! – огорчительно шлепнул себя по ляжке ладонью Бомба.
– Не грусти, – успокоил его Штык и показал на кладбище, – Есть волшебная русская традиция оставлять на могилах усопших разного рода свежие продукты и напитки.
– Я покойников боюсь, – сознался мнительный Бомба.
– Дичь какая! – усмехнулся Штык и шагнул в сторону кладбища, – Пуля, идешь?
– Нет, я лодыжку отсидел, – отказался я и сел на ступеньку вагончика рядом с Либерманом.
– Мне всегда задают три вопроса, – ни с того ни с сего начал коптер, – сколько мне лет, почему я армии и отчего у меня волосы на груди крашенные. Начну с последнего вопроса. Волосы у меня на груди окрасились, потому что я случайно на них ракетный окислитель в коптерке вылил. В армии я, потому что меня с жена с тещей хотели в сумашедший дом отдать за убеждения. А лет мне двадцать девять, через месяц юбилей. Видишь суслика? – коптер показал в поле.
– Нет, – честно признался я.
– И я не вижу, а он есть, – глубокомысленно проинформировал Гера.
– Понял, – быстро сориентировался я поспешил удалиться, оберегая свой мозг от излишнего напряжения.
Тем временем Штык перелез через кладбищенский забор и направился тенистыми аллеями в поисках съестных припасов. Неожиданно его взгляд был привлечен к чувственной спине одинокой гражданки, стоящей у чугунного купидона на чьей то могиле. При ближайшем рассмотрении Штыку удалось определить приблизительный возраст скорбной посетительницы погоста, как 25-27 лет. Посетительница к тому же была хороша собой. Подобное стечение обстоятельств лишило Штыка способности к сопротивлению и направило его ноги к купидону.
– Соболезную, мадам, – сказал он гражданке, – ваши чувства близки мне.
– Вы тоже пережили подобное? – тут же откликнулась она, внимательно разглядывая молодого человека.
– Нет, но очень надеюсь пережить, то есть наоборот, – запутался Штык.
– Я понимаю вас, – помогла ему гражданка и представилась первой, – Лариса. Вдова Петра Алексеевича.
– Владислав, вдовец Зинаиды Петровны, – поклонился Штык и предложил, – А не прогуляться ли нам, Лариса, осмотреть местные достопримечательности, излить посильно друг другу горе?
– Конечно, – согласилась она, повторила вслух, – Излить посильно….! – и предложила – Здесь есть такие забавные склепы. Прошлый век. Мрамор.
– Обожаю склепы, – вздохнул бывший студент и взял молодую вдову под локоть.
Пока Штык знакомился с достопримечательностями погоста города Икс, Бомба пытался приручить стаю жирных кладбищенских собак, которые весело метались по долине. Для этой цели он сколотил из досок крупную клетку с коварной, самозакрывающейся дверью. В центр клетки Бомба поставил миску с помоями и сел неподалеку в ожидании. Однако хитрые млекопитающиеся не торопились попасть в ловушку.
– Сразу говорю, – предупредил я своего вечно голодного дружка, – Я собак жрать не буду. Я живых собак люблю.
– Хозяин-барин, – зло огрызнулся тот и посмотрел в сторону кладбища, – где этот Штык – гад? Небось, сам все стрескал.
Напрасно Бомба осуждал бывшего студента, тому было не до еды. Вместе с безутешной, но на данный момент обнаженной вдовицей, он прыгал на могиле действительного статского советника Бергольца, безвременно почившего от грудной жабы в 1872 году.
– Какой вы прямо ненасытный гардемарин! – стонала одинокая женщина.
– Надышаться можно только ветром, – поддакивал ей строкой великого русского поэта наш герой.
День прошел незаметно. Солнце екнуло за горизонт и на его место выползла нахальная луна. Мы быстро перекусили принесенными с погоста Штыком яйцами и конфетами.
– Нет, положительно в армии есть свои плюсы, – разглагольствовал Штык, – с солдата взять нечего, от этого искренность отношений.
– И режим опять же, – засовывая по три яйца себе в рот, поддержал Бомба.
– В армии главное не упустить! – глубокомысленно резюмировал коптер.
– Спать пойду, – решил я, и пошел.
Мне снились братья Алиевы, уплывающие на плоту под красным парусом вдаль. – Чудом ушли! – шепнул напоследок Максуд. – Ой, чудом! – вторил ему Улугбек. – Бывайте, Ихтиандры хуевы! – крикнул я им и проснулся.
За окном стрекотали несносные цикады. Я потер взмокшую грудь, вышел из вагончика на во двор покурить и обнаружил, сидящего на ступеньках, коптера. Он печально нюхал тряпку и таращился на звездное небо.
– Не спится, товарищ дембель? – почтительно поинтересовался я, в душе искренне желая ему скорой и страшной смерти.
– На том свете успею, – словно читая мои мысли, ответил Либерман, – я размышляю о жизни и ее смысле.
Неожиданно где то далеко в долине раздался злобный, душераздирающий вопль.
– Ишь, как мается! – многозначительно крякнул коптер.
– Кто!? – испугался я.
– Черный дембель! – поднял к звездам узловатый палец Либерман.
– Товарищ коптер, а что это за черный дембель?
– О! Это очень старая история. В одной артиллерийской части под Киевом служил один дембель. (У одинокой березки в поле стоит дембель) И оставалось ему служить три дня и три ночи. Очень дембель любил медсестру Олесю из соседнего с частью хутора. Должны они были пожениться. (Через распаханное поле бегут голые дембель и Олеся. На нем сапоги, а на ней фата) А в части еще служил один прапор. (У пожарного щита стоит прапор и смотрит на топор) Гад редкий. Он тоже на Олесю глаз положил. (Олеса бежит голая через поле в фате, но уже одна) И как то ночью, когда дембель уснул, прапор подкрался к нему с красным пожарным топором и отрубил голову. (Дембель спит на стогу, круг полной луны перекрывает черный силуэт топора. Долго катится отрубленная голова дембеля через поле) Послали дембеля в гробу с пришитой головой домой. Написали, мол погиб ваш сынок за родину – с дерева упал на топор. (Окровавленная рука прапора кладет в почтовый ящик конверт с печатью)
Прошло два года. Отплакала Олеся все слезы и за прапора-душегуба замуж собралась. (Через поле поле бежит голая Олеся в фате и прапор в фуражке) Во общем собрались свадьбу играть. Собрались все: и комполка пришел и замполит, и прапоровы дружки. (В мазанке накрыт праздничный стол, за столом гости и молодые.) Тут стук в дверь. (Все гости смотрят на дверь. Со стены срывается и падает на пол крынка с молоком) Входит какой то мужик в капюшоне и блюдо с крышкой несет. (Входит странная фигура в черной плащпалатке) Поставил на стол перед молодыми. Те крышку открыли и видят – это дембельская голова отрубленная. (Голова на блюде лежит в листах салата, обложенная резанной морковкой)
– Ты кто!? – крикнул прапор незнакомцу. (Крупный, неприятный рот прапора)
И с тех пор черный дембель ходит по свету, (Через поле, через которое все бегали голые бредет ночь темная фигура) ищет новую невесту, и нет его черной душе покоя. – коптер замолчал, понюхал тряпку и закрыл глаза.
– Да, лажа, – неопределенно отреагировал я и пошел дальше спать.
Такая вот армейская драма – Шекспир и племянники. Тут хоть вывернись, а все идет по накатанному сюжету. И жизнь, и слезы и любовь. Не ко сну сказано. (Пуля, зевая и сплевывая через левое плечо, идет к вагончику)
И о любви. После триумфального появления Штыка на кладбище женская половина города Икс, естественно ее вдовья половина, собралась в городской библиотеке вокруг вдовы Петра Алексеевича. (Вешалка библиотеки, на ней висят дамские шляпки с рюшками и зонтики)
Неизвестно что именно рассказывала та, но при этом румяная вдовица заразительно гоготала и производила разные хитрые жесты, из серии, как рыбаки показывают пойманную ими накануне щуку.
И наступила суббота. С раннего утра на двух «Уазиках» приехали ребята из хозвзвода. Деловито переругиваясь, они быстро приделали к торчащей из земли, ржавой водопроводной трубе финский хромированный кран, покрасили из наспинных, помповых распылителей, вагончик в желтый цвет, а жухлые лопухи у дороги – в зеленый.
Сразу после их отъезда с фермы привезли поросенка и поместили в печально пустой клетке ловушке. В воздухе носился страшный дух праздника.
Но случилось непоправимое – пока мы все отсыпались, вконец обалдевший от голода, Бомба тайком выбрался из вагончика, (На безмятежно лежащую свинку ложится зловещая тень Бомбы) быстро развел костер, бесшумно удавил свинку, обжарил ее и сожрал. (На земле лежит обглоданный начисто скелетик свинки и удаляется тень Бомбы)
– Мать моя женщина! Кого же батя тиранить будет? – озадачился Либерман.
– Я во всем сознаюсь, – предложил грустный, но сытый Бомба.
– Тогда он тебя расстреляет на месте и отошлет назад, бандеролью, с диагнозом – скоропостижная кончина от дизентерии, – сказал генетически сообразительный коптер, – лучше мы тебя вместо свиньи по кустам пустим. Будешь шуршать – типа хряк.
– А стрелять он будет? – уточнил я.
– Как же, – кивнул Гера и успокоил, – но он, бывает, и промахивается, но редко.
– Лучше не придумаешь, – поддержал задумку Штык, собираясь на кладбище.
– Мне это все не нравится, при таких рамсах обычно и свидетелей валят – признался я и предложил, – давайте, может, я на ферму схожу и попытаюсь еще одного порося взять.
– Бесполезно, – пожал плечами коптер, – эти не дадут. У них завхоз – сыроед. Фюрер – кличка. Сам из Харькова.
Талалаев с друзьями прибыл на закате. Друзья оказались генералом авиации и контрадмиралом флота. Авиатор прибыл на красной «Волге», моряк на белой, батя предпочитал синюю.
После непродолжительного чаепития генералы перешли на пиво, ну а потом своей участи и водка не избежала. (Генералы садятся за стол с самоваром, брезгливо нюхают содержимое и выплескивают на землю. Взамен наливается водка)
По достижении начальством гвардейской кондиции, адъютант Талалаева вытащил из багажника Волги пулемет Дегтярева и вложил бате в руки.
– Выпускай хряка! – скомандовал он.
– Прощай, Бомба! – попрощались мы с сослуживцем.
– Он встал на карачки и натужено ускакал в кусты.
В полукилометре от генералов качнулись кусты и послышалось озабоченное хрюканье. Под одобрительные возгласы товарищей Талалаев обрушил на кусты шквал огня. Хрюканье сменилось визгом и затихло.
– Хана толстому духу! – равнодушно заметил коптер и присел на ступеньки вагончика.
Но ни тут-то было, вскоре хрюканье раздалось вновь. Кусты качнулись в другой стороне поля. Батя тут же послал добрую сотню свинцовых отрубей туда. Однако и это не помогло – через пять минут кусты качнулись в другом месте.
– Матерый! – восхитился генерал, оглушительно пустил ветра, и застрекотал из пулемета от всей души.
В это время Штык совокуплял четвертую и пятую вдовицу. Те млели от интеллигентной манеры Штыка, плюс ко всему его выгодно отличало от местных кавалеров нежелание бить своих партнерш по спине кулаком в момент оргазма. Штыку льстило подобное внимание, хотя его начало смущать, что у иных внешне благопристойных покойников оказывалось по две или того больше вдов. (Праздничный половой акт)
– Очи черные, очи страстные! – голосил на всю округу Штык, попутно разливая шампанское по бокалам в руках обнаженных женщин.
– Страстные!!!! – подпевали они ему, стучали пятками по надгробной плите и визжали от сладострастия и бесстыдства.
Ветер разносил их голоса по всей округе.
– Подранок! – заметил капитан авиации, – ишь, как визжит, видно, зацепило.
– Уходит кабан, – опустошив очередной магазин пулемета, крякнул Талалаев.
– Надо его кортиком запороть! – схватился за кортик моряк и побежал в поле.
– Стой! – пробовали его удержать, но куда там, адмирал летел, как зюйд-зюйд-вест в сторону поросячьего визга.
– Сейчас он подрежет мордатого, – отрывая лицо от тряпки, сказал Либерман.
Но ни тут-то было – моряку не удавалось и на пятьдесят метров подойти к Бомбе. Наш сослуживец, напуганный своей возможной участью, с неимоверной скоростью покрывал гигантские расстояния. Но парня надо было выручать.
Набравшись смелости, я подошел к Талалаеву и предложил: – Товарищ генерал, разрешите поймать самому свиненка.
– За контрадмирала беспокоишься? – спросил батя и с интересом оглядел меня.
– Так точно! – отрапортовал я, – Кабаны – дико свирепое животное. Вдруг он контрадмирала потопчет!
– Да хрен с ним, с Семенычем! – неожиданно махнул рукой Талалаев, – О своем генерале надо думать. Он скучает.
Он сел за стол, лихо дерябнул стакан водки, взялся за карты и задумался, – На что же нам с тобой, боец, сыграть?
– На деньги, – невольно вырвалось у меня.
– Деньги – брызги! – стукнул кулаком по столу Талалаев, откинул в сторону колоду, и спросил, – Готов сгинуть, как настоящий солдат?
– Готов голову сложить! – лихо отрапортовал я.
– Именно это я и хочу тебе предложить, – захохотал батя и сунул мне в руку револьвер, – заряди один патрон и дай мне.
Генерал налил себе стакан водки, лихо усугубил его и протянул ко мне руку, взял револьвер, приставил ствол к своей голове и нажал на курок. Выстрела не последовало.
– Вот так-то! – хмыкнул Талалаев и вернул револьвер мне, – теперь ты, служивый, повеселись. Выпей сначала для храбрости.
Я выпил водки, взвел курок, приложил револьвер к голове, зажмурился, и отчаянно повторил действия генерала.
Следует ли говорить, что мне повезло? Варианта нет! Тем более, зная понаслышке характер начальства, я естественно ни одного патрона в револьвер не вставил. (Из рукава Пули незаметно в его же карман перепадает патрон)
– Беркут! – восхитился батя, – к тебе можно в бане спиной поворачиваться. Повторим?
– Говно вопрос! – ответил я.
Стоящий рядом с нами авиатор скоро заскучал, походил немного вокруг вагончика и, наконец, присел рядом с коптером.
– Что, солдат, сидишь?
– НЛО стерегу, – вяло откликнулся Либерман.
– Какое НЛО?
– Натуральное, зеленое. Чистый изумруд. Оно здесь часто крутится.
– Познавательно. Но почему зеленое? НЛО по определению красное.
– Красное – это с Марса, а зеленое – это с Венеры.
– Нет, красное – это не из нашей галактики, – осведомленно возразил авиатор.
– Я ведь догадывался, – покачал головой коптер, – как-то оно не так на посадку ходит. Не по-нашему.
– Это уж точно! – согласился генерал, – они от нас далеки.
– Куда уж дальше, – поддержал его Гера, – бывает одна голова, а бывает и две.
– Эти опасные, – предупредил генерал, – я этим не доверяю. Были случаи они в мозг лучами проникали. Дай-ка, – он протянул руку забрал у Либермана тряпку и понюхал, – авиационный, без осадка.
– Ракетный, – похвалился коптер, – там плохого нет. Все лучшее – детям.
– Американским, – поддержал авиатор.
– Товарищ генерал, а как же с ети быть?
– Ети надо мыть чаще.
– Да нет, я про снежного человека.
– А! Надо бы с контрадмиралом посоветоваться, – согласился летчик, – он Атлантиду видел.
Но контрадмиралу было не до Атлантиды, контрадмирал, потрясая кортиком над головой, яростно топтал кусты, пытаясь нагнать неуловимого поросенка. Временно исполняющий обязанности свиньи, а иначе говоря – Бомба, по понятным причинам, шанса ему не давал.
Где то на городской окраине пропел первый петух. Изнеможенный половыми происшествиями Штык открыл глаза и обнаружил в проеме двери ведущей в склеп темную фигуру.
– Командор? – хрипнул солдат и сбросил с груди блондинку.
– Я не командор, сторож я, – скороговоркой ответила фигура, – собирайтесь молодые люди, скоро кладбище открывается, люди придут плакать, им вас видеть никакого удовольствия.
С первыми лучами солнца к вагончику вернулся контрадмирал. Он вернулся грязный, в изорванной одежде, с фингалом под глазом и без кортика.
– Надо бы вам здесь испытания прекратить, – заявил он, – ваш свиненок мутантом оказался – мне в глаз дал и кортик отобрал.
– Учтем, – кивнул ему Талалаев, выпил последний,согласились и разошлись по машинам.
– Молодец, боец! Потешил старика! Понимаешь теперь, почему нам отступать некуда и почему за нами Москва? – похвалил меня Талалаев и тоже сел в машину.
– Понимаю, – выдавил я.
Кортеж автомобилей пукнул выхлопными трубами и умчался к городу.
Со стороны кладбища подошел усталый Штык, а со стороны поля приплелся измученный Бомба.
– Как? – осторожно спросил меня Штык.
– Так, – ответил я.
Бомба вообще ничего не смог сказать, а только хрюкнул.
Мы обнялись и долго еще стояли, глядя на пурпурный горизонт, за которым лежало наше прекрасное будущее.
Через несколько дней нас привели к присяге. Мне выдали бумагу с ее текстом и поставили перед строем, но вдруг появился Талалаев.
– Солдаты! – выкрикнул он, – вы знаете, что я могу вам сказать, я знаю, что вы мне можете ответить. Короче – служите! – и он, при помощи двух офицеров, раздал всем автоматы, а кому не досталось – саперные лопатки.
– Читай, беркут! – хлопнул меня со всего маху ладонью по спине генерал и застучал сапогами дальше.
Я прочел, и вот тут-то и началось самое интересное.

Эпилог

Что наша жизнь? Игра! А самая азартная игра начинается тогда, когда на кону, как минимум, – твое здоровье, но еще прикольней – если жизнь. Можно давать в прикуп. Только армия способна раскрыть ваши внутренние резервы и превратить тухлых мечтателей в покорителей звездных меридианов и прочего межгалактического продукта. Вот взять меня! Кем я был? А кем я стал? Мягко говоря, всем! А почему? А потому что я – русский солдат! А русский солдат никогда не сдается. Один хрен ему терять нечего. Это и есть наша главная военная тайна. Кстати, я уже говорил, что это налет? – Пуля опустил кольт, торжественно посмотрел на сидящего справа арабского шейха и на лежащего слева с простреленной грудью японского магната, поправил бабочку на смокинге, отпил глоток виски из бокала, затянулся сигарой, сгреб деньги и бриллианты к себе, расслабленно откинулся назад и выпустил в воздух кольцо табачного дыма. Кольцо сначала зависло над игральным столом, над Бомбой, меняющем в автомате обойму, над Штыком, ласкающим на рулетке женщину-крупье, потом, под легким дуновением теплого ветерка, выплыло сквозь приоткрытое окно казино на утреннюю улицу Монте-Карло и растворилось в ароматах цветущего каштана.

Дата добавления: 2015-08-05