Санкт‑Петербург. Конец сентября 1992 г. Как‑то так получилось, что по дороге мы рассказали ей все

Как‑то так получилось, что по дороге мы рассказали ей все. Правда, сначала перешли на “ты” и выяснили, что о творчестве Кастанеды Наташа понятия не имеет, зато знакома с основными постулатами Дзен (в чем Колька тоже не слабак), а Ричарда Баха прочитала все, что могла найти. Особенно ей нравились его “Иллюзии”. Коляныч тут же взялся дополнить ее образование и обещал дать для прочтения первые два тома Карлоса. Наверняка с дальним прицелом!

В общем, найдя в Наташе родственную душу, мы решили (не сговариваясь, как всегда) рассказать ей свою историю. Она выслушала молча, не перебивая. Не кричала: “Врете!” и даже, кажется, не удивилась. Когда мы закончили рассказывать в два голоса, она сказала только:

— Да, ребята, угораздило вас… Не знаю, поможет ли вам Сенсэй, но выслушать — выслушает.

Сенсэй… Как много в этом звуке… Выяснилось, что Школа, в которую мы вместе направлялись, называется “Дарума‑Рю”. Дарума — сиречь Бод‑хидхарма (Он же Дамо) — основатель монастыря Шаолинь. Впрочем, несмотря на древность имени, Школа молодая. Это если считать по мировым стандартам. Двадцать два года. Но для нашей страны такой возраст — совсем не мал. Как объяснила Наташа, техника Школы — это “глубокая модификация силового контактного каратэ с интеграцией в него элементов техники дзю‑дзюцу, кен‑до и китайского кем‑по”. Школа продолжает развиваться, впитывая в себя соответствующие ее Духу элементы. Ну‑ну…

Честно говоря, поначалу я отнесся к рассказу новой знакомой скептически. Мне представилась стандартная солянка из взаимопротиворечащих деталей, большую часть которой самопальный Сенсэй высосал из пальца. О каком мало‑мальски приличном эгрегоре может идти речь?

За этими скорбными мыслями я почти не заметил, как мы углубились в район из старых зданий, свернули за ржавый гараж и оказались перед забором из металлических прутьев. Два прута отсутствовали — как говаривала мама, “пенсионеры упражнялись”. Я вздохнул, представив себе зал, который может нас ждать за этой дырой. Темный подвал с низким потолком, сыро, душно. И посреди сего благолепия человек пять в засаленных каратэги. Покосившись на Наташу, я подумал: “Как же она, бедная, там переодевается? Среди мужиков‑то?” Тем более что нормальной раздевалки там наверняка нет.

По очереди протиснувшись через дыру, мы оказались в проходе между небольшой свалкой какой‑то шихты и непонятным строением, в котором я с трудом узнал столярную мастерскую. Рядом с приоткрытой дверью громоздилась гора деревянной стружки. Из‑за створок доносился визг циркулярной пилы. Почему‑то весь этот разгром напомнил мне роман братьев Стругацких “Пикник на обочине”. Мы, трое сталкеров, крадемся по неприметной тропке, а вокруг — ее величество Зона…

Мои спутники ушли дальше вперед, и я побежал их догонять… Не знаю, сталкивались ли вы с понятием “Взрыв пространства”. Такое происходит, когда человек бредет себе по лесу, протискивается сквозь кустарник, лезет через бурелом. Неба не видно, вокруг душный сырой полумрак — и вдруг… Вдруг лес расступается — и путник оказывается на краю стометрового обрыва, под бескрайним небом, а далеко внизу лижет каменистую осыпь море. Или поезд, проходя сквозь длинный туннель, вдруг оказывается на берегу Байкала. Я сам когда‑то столкнулся именно с этим. Легкие судорожно наполняются воздухом, и ты стоишь молча, не в силах охватить взглядом открывшуюся Бесконечность.

В этот раз не было такой резкой смены масштаба. Но зато была резкая смена обстановки. Дыра в заборе, склады, гаражи, шихта, свалка — и вдруг стены расступаются, и видишь грунтовую площадку с баскетбольными щитами, окруженную тополями. Безоблачное небо вверху и за площадкой светлое двухэтажное здание. Окна второго этажа большие. Их штук десять, и ясно, что там даже не один зал, а два. Стекла ртутно сверкают, отражая лучи клонящегося уже к горизонту солнца. А за стеклами я скорее угадал, чем увидел, стремительно двигающиеся фигуры в светлой одежде…

Наташа уверенно направилась к зданию, миновала широкое парадное крыльцо, подошла к боковому. Покрытая серой краской металлическая дверь. Темный предбанник, четыре ступеньки, площадка, поворот. Над площадкой, под забранной плафоном лампой дневного света, черная с белой окантовкой надпись по‑русски: “Дарума‑Рю”. А чуть ниже красным: “Добро пожаловать!” Еще ниже, снова черным и мельче: “Welcome!” Вот так, даже?!

Еще один лестничный марш, длиннее первого. Над следующей площадкой на стене три иероглифа, из которых мне знаком только нижний: “рю”. Еще марш, снова короткий, небольшой вестибюль и отходящий от него коридор. Лампы в деревянных, “мореных” плафонах и доносящиеся из‑за двустворчатых дверей звуки команд.

Наташа остановилась посреди вестибюля и посмотрела на нас.

— Вот так мы и живем, — взгляд на часы. — Сейчас закончится занятие предыдущей группы. Идемте, я покажу вам Сенсэя.

Мы двинулись за ней по коридору, понимая уже, что попали в настоящее Додзе. Двери в дальнем конце коридора были открыты, и возле них толпилось несколько человек в каратэги и обычных спортивных костюмах. Они с любопытством заглядывали в зал, и мы к ним с удовольствием присоединились.

Зал Додзе поразил обилием света. Народ, числом около сорока душ, отрабатывал в парах мягкие, отводящие блоки и выходы на болевой. Ребята одеты кто во что горазд. В белых каратэги было едва ли человек пятнадцать. Пара‑другая — с синими поясами, остальные — с белыми. Возраст тоже самый разнообразный. От двенадцати до сорока лет.

— Это новичковая группа, — шепнула Наташа, — после нее — наша. Потом, в девять часов, старшая. Всего групп у Сенсэя около восемнадцати…

М‑да… А ведь наверняка есть еще и инструктора. Это ж сколько у них здесь народу? Китаец позавидует, пожалуй.

— А который тут Сенсэй? — влез Коляныч.

— Да вон же! — сказал кто‑то, указывая на человека лет тридцати пяти — сорока, одетого в зеленый спортивный костюм. Небольшого роста, крепкий, волосы с сединой, такие же седоватые усы. Из‑за костюма он казался немножко неуклюжим и пухлым, как медвежонок. В общем, на первый взгляд — ничего особенного.

— Этот?! — в один голос спросили мы с Колькой.

— Этот‑этот, — ответили нам, а Наташа понимающе улыбнулась. — Поначалу все удивляются. Подождите, вот он что‑нибудь покажет…

Но Сенсэй, которого, как выяснилось, звали Валентином Юрьевичем, ничего показывать не стал. Просто завершил занятие, поблагодарил всех и направился к выходу. За ним потянулись остальные. Выходя из зала, Сенсэй повернулся лицом к залу и поклонился. Остальные проделали тот же ритуал. На некоторое время в коридоре стало очень тесно, запахло потом. Ребята выходили распаренные, уставшие, но удивительно бодрые. Большинство направилось в раздевалку, но некоторые окружили Сенсэя, закидав его вопросами.

Мы тихонько стояли в стороне и ждали. Наташа куда‑то исчезла. Наверное, пошла переодеваться. Вопросы не прекращались, и я начал бояться, что мы так и не сможем поговорить с Сенсэем. Однако он сам заметил нас. Жестом прервав поток вопросов, он внимательно оглядел сначала Кольку, потом меня и спросил:

— Вы, ребята, заниматься пришли?

Мы дружно кивнули. Несколько долгих мгновений он продолжал нас рассматривать, а потом сказал куда‑то в сторону:

— Позовите ко мне, пожалуйста, Андрея, — и, уже нам: — Пойдемте‑ка в тренерскую, побеседуем.

* * *

Тренерская оказалась махоньким закутком площадью около восьми квадратов. Не успели мы войти, как в дверь сунулся какой‑то парень. Сенсэй сказал ему:

— Андрей, начни, пожалуйста, занятие. Я скоро подойду.

Потом он предложил нам присаживаться в стоящие возле обычного канцелярского стола кресла, а сам сел на стул, рядом с которым стояла большая пластиковая бочка. Из нее живописно торчали разнообразные шесты, палки, боккэны[31], обычные черенки от лопат, пара трехзвенных цепов и даже два стальных меча без ножен. По углам тренерской лежали непонятные коробки, громоздились какие‑то тюки и рулоны, отчего комнатка казалась еще меньше.

— Итак, господа, — произнес Сенсэй, когда мы устроились поудобнее, — расскажите мне, что за хвост за вами тащится. И где вы эту чернуху подцепили.

Делать было нечего, за этим, собственно, и пришли. Поэтому мы по очереди рассказали каждый свою часть истории. Где‑то посередине повествования Валентин Юрьевич достал из ящика стола… пачку сигарет “Честерфильд” и закурил. Заметив наши удивленные взгляды, он улыбнулся и сказал:

— Я не курю, ребята. Я окуриваю. А вы — продолжайте. Очень интересно.

Мы продолжили и довольно быстро добрались до финала. Некоторое время Сенсэй помолчал, пуская дым в потолок. Не знаю, как Колькино, а мое сердце бешено колотилось. Я знал, сам не понимаю откуда, — если нас примут — преследование прекратится! Но примут ли?

— Ну что ж, ребята, — Валентин Юрьевич потушил сигарету, — вы избрали верный способ. Если бы вы пришли сюда как все и скрыли свое прошлое, Школа отторгла бы вас, как вирус отторгается здоровым организмом. То, что вы смело раскрыли карты, говорит в вашу пользу. Способ, которым вышли на Школу, — тоже. Это действительно Знак, вы правы. Поэтому добро пожаловать в “Дарума‑Рю”!

Мы встали и поклонились. Он улыбнулся, под. нялся со стула и поклонился в ответ.

— Не радуйтесь слишком сильно. Битва только начинается! А теперь идемте в зал…

Дата добавления: 2015-08-05