Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Iv царица зверей 36 Г. До P. X. – 33 Г. До P. X 4 страница

Читайте также:
  1. Bed house 1 страница
  2. Bed house 10 страница
  3. Bed house 11 страница
  4. Bed house 12 страница
  5. Bed house 13 страница
  6. Bed house 14 страница
  7. Bed house 15 страница

Но это Агриппа выиграл кампанию. Зная размер флота Тавра в Таренте и переоценив размер флота-приманки Октавиана, Секст Помпей собрал все свои корабли и сконцентрировал их в проливе с целью удержать Мессану и восточный берег острова. В результате двести одиннадцать квинкверем и трирем Агриппы утопили небольшой флот Помпея у берегов Мил и с ним четыре легиона в полном составе. Затем Агриппа опустошил северный берег с запада, собрал свои военные корабли и притаился у берегов Навлоха.

Похоже, Сексту Помпею даже в голову не пришло, что презренный Октавиан сможет собрать так много кораблей и войска против него. Плохие новости следовали одна за другой: Лепид захватил западный берег Сицилии, Агриппа напал на северный берег, а сам Октавиан наконец переплыл пролив. Сицилию наводнили солдаты, но только малая часть их принадлежала Сексту Помпею. Придя в отчаяние, младший сын Помпея Великого решил поставить все на крупномасштабный морской бой и поплыл навстречу Агриппе.

Два флота встретились у Навлоха. Секст был убежден, что, имея столько кораблей, он непременно победит. У него более трехсот галер с великолепными командами и адмиралами, а сам он главнокомандующий. И этот апулейский деревенщина Марк Агриппа думает, что сможет победить Секста Помпея, уже десять лет непобедимого на море? Но корабли Агриппы были более агрессивны и вооружены секретным оружием Агриппы – гарпунами. Он взял обычную морскую кошку и превратил ее в нечто, чем можно выстрелить из скорпиона на гораздо большее расстояние, чем бросок рукой. Вражеский корабль подтаскивали ближе, потом забрасывали из скорпионов дротиками, булыжниками и зажженными пучками сена. Во время такой стрельбы корабль Агриппы разворачивался и ударял носом в бок корабля Секста, срезая весла. После этого морские пехотинцы переходили на корабль и убивали всех, кто не успевал прыгнуть в воду, где они или тонули, или их вылавливали, чтобы взять в плен. Согласно замыслу Агриппы, носы кораблей были хороши для тарана, но таран редко приводил к потоплению корабля. Чаще у него была возможность уйти. Но гарпуны, срезанные весла и морские пехотинцы неизменно означали обреченную жертву.

Заливаясь слезами, Секст Помпей наблюдал, как погибает его флот. В самый последний момент он повернул свой флагман на юг и убежал, не желая допустить, чтобы его повели в цепях по Римскому Форуму и судили за измену тайно, в сенате, как Сальвидиена. Ибо он хорошо знал, что его статус защитил бы его от обычной судьбы человека, объявленного врагом народа: быть убитым первым, кто увидит его. Это он выдержал бы.

Он спрятался в бухте и переплыл пролив с наступлением темноты. Потом поплыл на восток вокруг Пелопоннеса, чтобы найти убежище у Антония, который, как ему было известно, проводил кампанию. Он сойдет где-нибудь на берег и будет ждать Антония. Митилены на острове Лесбос в свое время укрыли его отца. Секст был уверен, что они сделают это и для сына.

 

Суша почти не сопротивлялась, особенно после третьего сентября, когда Агриппа победил у Навлоха. «Легионы» Секста состояли из разбойников, рабов и вольноотпущенников, плохо обученных и не отличавшихся храбростью. Секст использовал их только для того, чтобы терроризировать местное население. Настоящим римским легионам они не могли противостоять. Большая часть сдалась, умоляя о пощаде.

Упиваясь своим превосходством, Лепид прошел по всему острову. И даже при этом он прибыл к Мессане раньше Октавиана, встретившего сильное сопротивление на берегу пролива к северу от Тавромения. Когда Лепид достиг Мессаны, губернатор города Плиний Руф, назначенный Секстом Помпеем, выразил желание сдаться Агриппе. Такого оскорбления Лепид не мог вынести. Он написал Плинию Руфу, требуя, чтобы тот сдался ему, а не Агриппе, низкорожденному «никому». И примет он сдачу от своего имени, а не от имени Октавиана.

Когда Октавиан прибыл в лагерь Агриппы, тот кипел от возмущения. Это что-то новое! За все годы, что они были вместе, он никогда не видел Агриппу в таком состоянии.

– Ты знаешь, что сделал этот cunnus? – взревел Агриппа. – Сказал, что это он одержал победу на Сицилии, а не ты, триумвир Рима, Италии и островов! Сказал… сказал… я не могу даже подумать об этом. Как я зол!

– Пойдем встретимся с ним, – успокоил его Октавиан. – Выясним разногласия и получим извинения. Согласен?

– Меня удовлетворит только его голова, – пробормотал Агриппа.

Лепид был непримирим. Он принял Октавиана и Агриппу в алом плаще и в золотых доспехах. На его кирасе был изображен Эмилий Павел на поле сражения у Пидны – знаменитая победа. В пятьдесят пять лет немолодой Лепид остро чувствовал, что его уже затмевает молодежь. Сейчас или никогда. Время попытаться прийти к власти, которая всегда ускользала от него. Его ранг был равен рангу Антония и Октавиана, но никто не принимал его всерьез, и это должно измениться. Все «легионы» Секста он ввел в свою армию с тем результатом, что в Мессане у него было двадцать два легиона без четырех, находящихся у Агригента, и легионов, которые он оставил для сохранения порядка в провинции Африка. Да, время действовать!

– Что ты хочешь, Октавиан? – надменно спросил он.

– То, что полагается мне, – спокойно ответил Октавиан.

– Тебе ничего не полагается. Я побил Секста Помпея, а не ты и не твои низкорожденные приспешники.

– Как странно, Лепид. А почему же я думал, что Секста Помпея побил Марк Агриппа? Он выиграл морское сражение, где тебя не было.

– Ты можешь получить море, Октавиан, но ты не можешь получить этот остров, – вставая, сказал Лепид. – Как триумвир, имеющий равные права с тобой, я объявляю, что отныне Сицилия является частью Африки и я буду управлять ею из Африки. Африка – моя, выделенная мне по Пакту Тарента еще на пять лет. Только, – продолжил Лепид, ухмыляясь, – пяти лет недостаточно. Я беру Африку, включая Сицилию, навсегда.

– Сенат и народ отнимет у тебя и то и другое, если ты не будешь осторожен, Лепид.

– Тогда пусть сенат и народ идут на меня войной! У меня тридцать легионов. Я приказываю тебе и твоим подчиненным, Октавиан, убираться в Италию! Немедленно покиньте мой остров!

– Это твое последнее слово? – спросил Октавиан, стиснув руку Агриппы, чтобы тот не выхватил меч.

– Да.

– Ты действительно готов к еще одной гражданской войне?

– Да.

– Думаешь, Марк Антоний поддержит тебя, когда вернется из Парфянского царства? Но он не поддержит, Лепид. Поверь мне, он не поддержит.

– Мне все равно, поддержит он или не поддержит. А теперь уходи, пока ты еще жив, Октавиан.

– Уже несколько лет я – Цезарь, а ты по-прежнему только Лепид недостойный.

Октавиан повернулся и вышел из лучшего особняка Мессаны, не отпуская руки Агриппы.

– Цезарь, как он смеет! Не говори мне, что мы должны сражаться с ним! – крикнул Агриппа, освобождаясь наконец от хватки друга.

На губах Октавиана заиграла самая обворожительная улыбка, он посмотрел на Агриппу сияющими, невинными, подкупающе молодыми глазами.

– Дорогой Агриппа! Я обещаю, что мы не будем с ним сражаться.

Больше этого Агриппа не смог узнать. Октавиан просто сказал, что гражданской войны не будет, даже ничтожно малой, стычки, дуэли, упражнений.

На следующее утро на рассвете Октавиан исчез. К тому времени как Агриппа нашел его, все уже было кончено. Одетый в тогу, он явился в огромный лагерь Лепида и прошелся среди тысяч солдат, улыбаясь им, поздравляя их, завоевывая их. Они клялись страшными клятвами Теллус, Солу Индигету и Либеру Патеру, что Цезарь их единственный командир, их любимый золотоволосый талисман, сын бога.

Восемь легионов Секста Помпея, состоявших из всякого сброда, были в тот же день распущены и отправлены под сильной охраной, покорные своей судьбе. Лепид обещал им свободу, а поскольку они плохо знали Октавиана, они, конечно, ожидали того же и от него.

– Твоя карьера закончилась, Лепид, – сказал Октавиан, когда пораженный Лепид ворвался в его палатку. – Поскольку по крови ты связан с моим божественным отцом, я сохраню тебе жизнь и не подвергну суду в сенате за измену. Но я добьюсь, чтобы сенат лишил тебя звания триумвира и отобрал все твои провинции. Ты навсегда станешь частным лицом, даже не будешь иметь права выдвигать свою кандидатуру на цензора. Но ты можешь остаться великим понтификом, потому что этот сан дается пожизненно, и ты им останешься, пока ты жив. Я требую, чтобы ты плыл со мной на моем корабле, но ты сойдешь в Цирцеях, где у тебя есть вилла. Ты ни под каким видом не появишься в Риме, и ты не сможешь жить в Общественном доме.

Лепид слушал с вытянутым лицом, судорожно сглатывая. Не найдя что сказать в ответ, он рухнул в кресло и закрыл лицо складкой тоги.

 

Октавиан был верен своему слову. Хотя сенат был полон сторонников Антония, он единогласно утвердил декреты о Лепиде. Лепиду было запрещено появляться в Риме, он был лишен своих общественных обязанностей, наград и провинций.

Урожай того года продавали по десять сестерциев за модий, и Италия воспрянула духом. Когда Октавиан и Агриппа открыли подвалы в Агригенте, они получили сногсшибательную сумму в сто десять тысяч талантов. Сорок процентов Антония – сорок восемь тысяч талантов – послали ему в Антиохию, как только его афинский флот смог отплыть. Чтобы предотвратить воровство, деньги положили в дубовые ящики, обитые железом, забитые гвоздями и запечатанные свинцовой печатью с оттиском печатки-сфинкса Октавиана «ИМП. ЦЕЗ. СЫН БОГА. ТРИ.». Каждый корабль вез шестьсот шестьдесят шесть ящиков, в каждом ящике по одному таланту весом пятьдесят шесть фунтов.

– Это должно ему понравиться, – сказал Агриппа, – но ему не понравится, что ты оставил себе двадцать галер Октавии, Октавиан.

– Они отправятся в Афины в следующем году с двумя тысячами отборных солдат на борту и Октавией как дополнительным подарком. Она скучает по нему.

 

Но доля Рима, составляющая шестьдесят процентов, поскольку Лепид лишился своей доли, не досталась Риму полностью. Шестьдесят шесть тысяч ящиков были погружены на транспорты, которые сначала должны были зайти в Порт Юлия и там высадить те двадцать легионов, что Октавиан вез домой. Некоторые солдаты будут демобилизованы, но большинство должны были остаться под орлами по причинам, известным только Октавиану.

Слухи об огромных богатствах быстро разнеслись. В конце сицилийской кампании легионы уже не вызывали восхищения и не были полны патриотизма. Когда Октавиан и Агриппа привели их в Капую и разместили по лагерям в окрестностях города, двадцать представителей от легионов пришли как делегация к Октавиану, грозя мятежом, если каждому легионеру не выплатят больших премий. Они говорили серьезно, Октавиан это понял. Он спокойно выслушал их главного, потом спросил:

– Сколько?

– Тысяча денариев – четыре тысячи сестерциев – каждому, – сказал Луций Децидий. – Иначе все двадцать легионов поднимут бунт.

– Сюда входят нестроевые?

Очевидно, нет, судя по удивлению на лицах. Но Децидий быстро сообразил:

– Для них по сто денариев каждому.

– Я прошу извинения, мне надо взять счеты и подсчитать, в какую сумму это выльется, – невозмутимо произнес Октавиан.

И он начал считать. Костяшки из слоновой кости бегали взад-вперед по тонким прутьям быстрее, чем могли проследить неискушенные представители. О, смотреть на этого молодого Цезаря было настоящим удовольствием!

– Получается пятнадцать тысяч семьсот сорок четыре таланта серебром, – сказал он несколько мгновений спустя. – Другими словами, обычное содержание казны Рима, полностью.

– Gerrae, не может быть! – воскликнул Децидий, который умел читать и писать, но не умел считать. – Ты мошенник и лжец!

– Уверяю тебя, Децидий, я ни то ни другое. Я просто говорю правду. Чтобы доказать это, когда я заплачу вам – да, я заплачу вам! – я положу деньги в сто тысяч мешков по тысяче в каждом для солдат и двадцать тысяч мешков по сто для нестроевых. Денарии, не сестерции. Я сложу эти мешки на сборочной площади, а ты найдешь достаточно легионеров, умеющих считать, и удостоверишься, что в каждом мешке действительно требуемая сумма денег. Хотя быстрее взвесить, чем считать, – кротко закончил он.

– Я забыл сказать, что еще для центурионов по четыре тысячи денариев, – добавил Децидий.

– Поздно, Децидий. Центурионы получат столько же, сколько и рядовые. Я согласился на ваше первое требование, но отказываюсь менять все. Это понятно? Я даже больше скажу, ведь я триумвир и имею право сказать вам, что вы не можете получить эту премию и еще ожидать землю. Это вам плата за демобилизацию – и мы в полном расчете с вами. Если вы получите землю, это будет только любезность с моей стороны. Тратьте по мелочам то, что должно быть в казне, с моими лучшими пожеланиями, но не просите еще, ни сейчас, ни в будущем. Потому что Рим отныне не будет платить больших премий. В будущем легионы Рима будут драться за Рим, а не за генерала и не в гражданской войне. И в будущем римские легионы будут получать жалованье, свои сбережения и небольшие премии при увольнении. Больше никакой земли, больше ничего без санкции сената и народа. Я учреждаю постоянную армию в двадцать пять легионов, и все легионеры будут служить двадцать лет без увольнения. Это карьера, а не работа. Факел для Рима, а не уголь для генерала. Я понятно говорю? На сегодня хватит, Децидий.

Двадцать представителей слушали с возрастающим ужасом, ибо раньше в этом красивом молодом лице было что-то от Цезаря, а сейчас лицо не было ни красивым, ни молодым. Они знали, что он говорит совершенно серьезно. Как представители, они были самыми воинственными и самыми корыстными, но даже самые воинственные и корыстные люди могут услышать, как закрывается дверь, а в тот день дверь закрылась. Вероятно, в дальнейшем еще будут мятежи, но Цезарь говорил, что мятежников ждет смерть.

– Ты не можешь казнить сто тысяч нас, – сказал Децидий.

– Разве? – удивился Октавиан, широко открыв заблестевшие глаза. – Сколько бы вы прожили, если бы я сказал трем миллионам италийцев, что вы требуете за них выкуп, беря деньги из их кошельков, потому что на вас кольчуги и меч? Этой причины недостаточно, Децидий. Если люди Италии узнают об этом, они разорвут на мелкие кусочки сто тысяч вас. – Он презрительно махнул рукой. – Идите, все! И посмотрите на размер ваших премий, когда я сложу мешки на плацу. Тогда вы узнаете, сколько вы просите.

Они гуськом вышли, покорно, но убежденные в своей правоте.

– У тебя есть их имена, Агриппа?

– Да, все до последнего. И еще несколько.

– Разъедини их и перемешай. Думаю, будет лучше, чтобы с каждым случился несчастный случай. А ты как считаешь?

– Фортуна капризна, Цезарь, но смерть в бою легче организовать. Жаль, что кампании кончились.

– Вовсе нет! – живо возразил Октавиан. – В будущем году мы идем в Иллирию. Если не пойдем, Агриппа, тамошние племена объединятся с бессами и дарданами и ринутся через Карнические Альпы в Италийскую Галлию. Там горы самые низкие, и оттуда легче всего попасть в Италию. Единственная причина, почему они до сих пор этого не сделали, – отсутствие единства среди племен, которых неправильно романизируют. Представители легионов думают, что они будут героями, но большинство из них умрут в процессе завоевания короны за храбрость. Кстати, я собираюсь наградить тебя морской короной. – Он хихикнул. – Она тебе пойдет, Агриппа, она золотая.

– Спасибо, Цезарь, ты очень добр. Но Иллирия?

– Мятежей больше не будет. Скоро это станет немодно, или мое имя не Цезарь и я не сын бога. Тьфу! Я только что потерял почти шестнадцать тысяч талантов за пустяковую кампанию, в которой больше людей утонуло, чем погибло от меча. Больше не будет гражданских войн, и легионы больше не будут драться ради непомерных премий. Легионы будут драться в Иллирии за Рим, и только за Рим. Это будет настоящая кампания, без элемента преклонения перед командиром или зависимости от него во имя премий. Хотя я тоже приму участие в сражениях, это будет твоя кампания, Агриппа. Тебе я доверяю.

– Ты поражаешь, Цезарь.

– Почему? – удивленно спросил Октавиан.

– Ты запугал этих презренных негодяев. Они пришли сюда с раннего утра, чтобы запугать тебя, а ты повернул дело так, что это они ушли, очень напуганные.

Блеснула улыбка, которая (по мнению Ливии Друзиллы) могла расплавить бронзовую статую.

– Агриппа, может, они и законченные негодяи, но они такие дети! Я знаю, что всего лишь один из восьми легионеров умеет читать и писать, но в будущем, когда они станут постоянной армией, они все должны будут научиться грамоте и счету. В зимнем лагере должно быть много учителей. Если бы они имели представление, сколько стоит Риму их жадность, они сначала подумали бы, прежде чем столько требовать. Вот почему уроки начнутся сейчас, с этих мешков. – Он печально вздохнул. – Я должен послать за целой когортой казначейских клерков. Я буду сидеть здесь, Агриппа, пока все не будет сделано у меня на глазах. Чтобы не было никакого казнокрадства, хищения или обмана, даже намека на подобное.

– Ты заплатишь им цистофорами? В подвалах Секста их было полно. Я помню историю о брате великого Цицерона, которому заплатили цистофорами.

– Эти монеты расплавят и отчеканят сестерции и денарии. Моим негодяям и людям, которых они представляют, заплатят денариями, как они требуют. – На его лице появилось мечтательное выражение. – Я пытаюсь представить, какой высоты будет эта гора мешков, но даже моего воображения не хватает.

 

Только в январе Октавиан смог вернуться в Рим, выполнив свою задачу. Он превратил само событие в подобие цирка, заставив все сто двадцать тысяч легионеров пройти по сборочной площади и посмотреть на холмы мешков, потом произнес речь скорее в духе покойного Цезаря, чем от своего имени. Его способ донесения слов до слушателей был новым: сам он стоял на высоком трибунале и обращался к тем центурионам, которые, по сообщениям его агентов, были влиятельными людьми, а каждый из его агентов произносил ту же речь перед центурией, причем не читая по бумажке, а воспроизводя по памяти. Это удивило Агриппу, который знал все об агентах Октавиана, но не представлял, что их так много. Центурия состояла из восьмидесяти солдат и двадцати нестроевых слуг. В легионе было шестьдесят центурий. И двадцать легионов собрались, чтобы посмотреть на мешки и послушать речь. Тысяча двести агентов! Неудивительно, что он знал все, что необходимо. Он мог претендовать на звание сына Цезаря, но истина была в том, что Октавиан ни на кого не был похож, даже на своего божественного отца. Он был нечто абсолютно новое, и проницательные люди, такие как покойный Авл Гиртий, поняли это сразу, с первых шагов его карьеры.

Что касается его агентов, это были люди, непригодные ни для какой другой работы, болтливые бездельники, которым нравилось получать небольшое жалованье за то, что они шатаются по рыночной площади и говорят, говорят, говорят. Когда кто-нибудь сообщал своему хозяину ценную информацию подлинной, тщательно выстроенной цепочке, он получал несколько денариев как награду, но только если информация точная. Октавиан имел агентов и в легионах, но им платили только за информацию. Жалованье им платил Рим.

К тому времени как собрание закончилось, легионы знали, что демобилизованы будут только ветераны Мутины и Филипп, что в следующем году предстоят сражения в Иллирии и что мятежей больше не потерпят ни под каким предлогом, и меньше всего из-за премии. Малейший намек на мятеж – и будет порка, и полетят головы.

Агриппа наконец отметил свой триумф за победы в Дальней Галлии. Кальвин, обремененный испанскими трофеями и внушающей страх репутацией за жестокое обращение с мятежными солдатами, отделал дорогим мрамором потрескавшиеся стены небольшой базилики Регия, самого древнего храма в Риме, и украсил ее снаружи статуями. Статилий Тавр стал губернатором провинции Африка, оставив себе только два легиона. Зерно поступало как и полагалось, и по старой цене. Счастливый Октавиан приказал снести укрепления вокруг дома Ливии Друзиллы. Он построил для германцев удобные бараки на конце Палатина, на углу, где Триумфальная улица выходит к Большому цирку, и сделал их специальной охраной. Хотя впереди него всегда шли двенадцать ликторов, как велел обычай, он и его ликторы шли в окружении вооруженных германцев. Новое явление в Риме, не привыкшем видеть вооруженные войска внутри священных границ города, за исключением крайних случаев.

Легионы принадлежали Риму, но германцы принадлежали Октавиану, и только ему. Их было шестьсот человек, когорта телохранителей, официально предназначенная для защиты городских магистратов, сенаторов и триумвиров. Но ни магистраты, ни сенаторы не питали иллюзий. Германцы отвечали только перед Октавианом, который вдруг стал особой личностью, какой даже Цезарь не был. Богатые и влиятельные сенаторы и всадники всегда нанимали личную охрану, но из бывших гладиаторов, которые никогда не выглядели настоящими воинами. Октавиан одел своих германцев в эффектную форму. Они всегда были бодры, полны сил. Неимущие развлекались, глядя, как они каждый день выполняют свои упражнения на арене Большого цирка.

Никто уже не свистел, не шикал, не плевал Октавиану вслед, когда он шел по городским улицам или появлялся на Римском Форуме. Он спас Рим и Италию от голодной смерти без помощи Марка Антония, чей флот, полученный взаймы, даже не упоминался. Работа по организации Италии была поручена Сабину, и он с удовольствием взялся за ее выполнение. Он ратифицировал документы на землю, производил оценку общественных земель в разных городах и муниципиях, производил перепись ветеранов, фермеров, выращивающих пшеницу, всех, кого Октавиан считал ценными или заслуживающими внимания. Он наблюдал за ремонтом дорог, мостов, общественных зданий, гаваней, храмов и зернохранилищ. Сабину предоставили также команду преторов для заслушивания многочисленных жалоб: римляне всех классов имели право на судебное разбирательство.

Через двадцать дней после сражения у Навлоха Октавиану исполнилось двадцать семь лет. Целых девять лет он был в центре римской политики и войны. Даже дольше, чем Цезарь или Сулла, которые отсутствовали в Риме по нескольку лет. Октавиан был «оседлым» римлянином. Это было заметно во многом, но особенно в его осанке. Хрупкий, невысокий, одетый в тогу, он двигался с грацией и достоинством, в странной ауре силы – силы человека, который выжил вопреки всему и теперь торжествует. Люди Рима, от первого класса до неимущих, привыкли видеть его на улицах. Как и Юлий Цезарь, он не гнушался поговорить с любым. И это несмотря на германскую охрану, которая знала, что не надо препятствовать, когда он проходил сквозь их ряды, чтобы поговорить с человеком. Они научились скрывать свое беспокойство, обмениваясь замечаниями на ломаной латыни с теми в толпе, кто не осмеливался подойти к великолепному Цезарю.

 

К Новому году, когда этот счастливчик из рода Помпеев, тоже Секст Помпей, стал консулом в паре с Луцием Корнифицием, в Рим начали поступать известия о больших победах на Востоке, распространяемые агентами Антония по наущению Попликолы. Антоний победил парфян, завоевал обширные территории для Рима, собрал несметные сокровища. Его сторонники ликовали, его враги были смущены. Октавиан, не веривший в это, послал на Восток специальных агентов, чтобы узнать, правдивы ли слухи.

В мартовские календы он созвал сенат, что было редкостью. Всякий раз, когда он это делал, сенаторы приходили все до единого, из любопытства и растущего уважения. Он еще не был членом сената. Еще встречались сенаторы, которые звали его Октавианом, отказывая ему в титуле Цезарь, но их количество уменьшалось. А то, что он пережил девять опасных лет, добавило элемент страха. Так как его власть усиливалась, а Марк Антоний все не появлялся, ничто не мешало ему стать тем, кем он хотел быть. Вот откуда появился страх.

Как триумвир, ответственный за Рим и Италию, он занимал курульное кресло на возвышении магистратов в конце новой курии, которую построил его божественный отец. Она строилась так долго, что не была закончена до года поражения Секста Помпея. Поскольку Октавиан обладал imperium maius, по положению он был выше консулов, чьи курульные кресла были расположены по обе стороны от его кресла и далеко позади него.

Он поднялся, чтобы произнести речь. В руках у него не было заметок, он стоял очень прямо, и его волосы светились золотым нимбом в сумеречном здании. Свет лился через верхний ряд окон и поглощался мраком пространства, которое вмещало тысячу человек на двух скамьях в три яруса, по одной скамье с каждой стороны возвышения. Сенаторы сидели на складных стульях: старшие магистраты – на нижнем ярусе, младшие – на среднем, а pedarii (заднескамеечники), не имевшие права голоса, – на верхнем ярусе. Поскольку партийной системы не существовало, было неважно, где сидит человек, справа или слева от возвышения. Но члены фракций старались сидеть вместе. Некоторые делали записи для личных архивов, а шесть клерков записывали для сената, потом делали копии, ставили печати консулов и помещали в архив, находившийся рядом с конторами сената.

– Уважаемые сенаторы, консуляры, преторы, экс-преторы, эдилы, экс-эдилы, плебейские трибуны, почтенные отцы, я здесь, чтобы отчитаться перед вами о том, что сделано. Мне жаль, что я немного запоздал с этим, но мне было необходимо поехать в провинцию Африка, чтобы представить ее губернатора Тита Статилия Тавра и самому посмотреть, что там натворил экс-триумвир Лепид. Он набрал огромное количество легионов, которые затем использовал в попытке захватить власть в Риме. Как вы знаете, с ситуацией я справился. Но никогда впредь ни одному промагистрату любого ранга или полномочий не позволено будет набирать, вооружать и тренировать легионы в своей провинции или вводить легионы в свои провинции без разрешения сената и народа Рима. Далее. Мои самые первые легионы, ветераны Мутины и Филипп, будут распущены. Легионерам дадут земли в Африке и на Сицилии. На Сицилии еще большие беспорядки, чем в Африке. Она нуждается в хорошем руководстве, надлежащем ведении сельского хозяйства и в преуспевающем населении. Эти ветераны будут расселены на ста-двухстах югерах земли. Они должны выращивать пшеницу, через каждые три года заменяя ее на бобовые. Старые латифундии Сицилии будут поделены, кроме того, который отдан императору Марку Агриппе. Он возьмет под свою опеку ветеранов, выращивающих пшеницу. Сами они не будут продавать зерно. Он будет делать это от их имени и справедливо, без обмана платить им. Ветеранам понравился такой порядок, и они ждут не дождутся, когда их отпустят домой. После их ухода у Рима останутся двадцать пять хороших легионов. Этого достаточно, чтобы справиться с любыми войнами, которые Рим вынужден будет вести. Очень скоро они отправятся в Иллирию, которую я намерен подчинить в этом году или в ближайшие годы. Пора защитить людей восточной части Италийской Галлии от набегов иапидов, далматов и других племен Иллирии. Если бы был жив мой божественный отец, это было бы уже сделано. А теперь это моя задача, и я выполню ее вместе с Марком Агриппой. Ибо я не могу покинуть Рим дольше чем на несколько месяцев. Первостепенная задача – эффективное руководство, и сенат и народ Рима оказали мне честь осуществить это эффективное руководство.

Октавиан сошел с курульного возвышения, прошелся вдоль длинной скамьи, на которой сидели десять плебейских трибунов, и встал в центр мозаичного пола. Оттуда он говорил, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, чтобы все могли видеть его лицо, а не только затылок. За ним следовал нимб золотого света, создавая впечатление нереальности его тонкой фигуры.

– Мы не знали покоя с тех пор, как Секст Помпей стал мешать нам запасать зерно, – продолжил он ровным голосом. – Казна была пуста, народ голодал, цены взлетели так высоко, что только люди с достатком могли жить так, как должны жить все римляне, – с достоинством и хотя бы с минимумом комфорта. Увеличилось количество людей, которые не могут позволить себе даже одного раба. Неимущие, которые не получали жалованья солдата, оказались в таком отчаянном положении, что ни один магазин в Риме не отваживался открыться. Не их вина, почтенные отцы! Наша вина, потому что мы слишком долго терпели Секста Помпея. Но у нас не было ни флота, ни денег, чтобы выступить против него, как все вы хорошо знаете. Потребовалось четыре года, чтобы собрать столько кораблей, сколько нам нужно. В прошлом году у нас появился необходимый флот, и Марк Агриппа навсегда выгнал Секста Помпея с моря.

Голос его изменился, стал суровым.

– Я расправился с пехотой Секста Помпея так же сурово, как с его матросами и гребцами. Рабы были возвращены своим хозяевам с просьбой никогда не освобождать их. Если их прежних хозяев нельзя было найти, потому что Секст Помпей убил их, этих рабов сажали на кол. Да! На кол! Через прямую кишку в жизненно важные органы. Вольноотпущенников и иноземцев выпороли и поставили на лоб клеймо. Адмиралов казнили. Экс-триумвир Марк Лепид хотел ввести их в состав своих легионов, но Рим не нуждается в таких мерзавцах и не потерпит их. Они или умерли, или стали рабами. И это правильно. Консулы, преторы, эдилы, квесторы и военные трибуны Рима имеют определенные обязанности и должны исполнять их с усердием и эффективно. Консулы вырабатывают законы и санкционируют предприятия. Преторы заслушивают судебные иски, гражданские и уголовные. Квесторы следят за деньгами Рима, будь это квесторы казначейства, или какого-то губернатора, или порта. Эдилы служат самому Риму, следя за состоянием водного снабжения, стоков, рынков, зданий и храмов. Как триумвир, отвечающий за Рим и Италию, я буду внимательно следить за магистратами и позабочусь о том, чтобы это были хорошие магистраты.


Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 55 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: II ОКТАВИАН НА ЗАПАДЕ 41 г. до Р. Х. – 40 г. до P. X 9 страница | III ПОБЕДЫ И ПОРАЖЕНИЯ 39 г. до P. X. – 37 г. до P. X 1 страница | III ПОБЕДЫ И ПОРАЖЕНИЯ 39 г. до P. X. – 37 г. до P. X 2 страница | III ПОБЕДЫ И ПОРАЖЕНИЯ 39 г. до P. X. – 37 г. до P. X 3 страница | III ПОБЕДЫ И ПОРАЖЕНИЯ 39 г. до P. X. – 37 г. до P. X 4 страница | III ПОБЕДЫ И ПОРАЖЕНИЯ 39 г. до P. X. – 37 г. до P. X 5 страница | III ПОБЕДЫ И ПОРАЖЕНИЯ 39 г. до P. X. – 37 г. до P. X 6 страница | III ПОБЕДЫ И ПОРАЖЕНИЯ 39 г. до P. X. – 37 г. до P. X 7 страница | IV ЦАРИЦА ЗВЕРЕЙ 36 г. до P. X. – 33 г. до P. X 1 страница | IV ЦАРИЦА ЗВЕРЕЙ 36 г. до P. X. – 33 г. до P. X 2 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
IV ЦАРИЦА ЗВЕРЕЙ 36 г. до P. X. – 33 г. до P. X 3 страница| IV ЦАРИЦА ЗВЕРЕЙ 36 г. до P. X. – 33 г. до P. X 5 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.018 сек.)